едовательны,  делая  добро,  почему  же  худшим из них не быть
непоследовательными,  причиняя зло? Но я думаю, что в то же время он пытался
запугать  вас,  угрожая  сделать  то, чего на самом деле сделать не мог. Мне
кажется,  не в его власти заставить доктора вернуть Лору в лечебницу теперь,
когда  сэр  Персиваль умер и миссис Катерик находится вне его власти. Но мне
хочется знать, что было дальше. Что сказал граф обо мне?
     - Под  конец  он заговорил о вас. Глаза его сверкнули холодным блеском.
Взгляд  его  стал  неумолимо  жестоким  и  манеры  такими, какими они иногда
бывали  в прошлом, в Блекуотер-Парке, когда в них сквозили непреклонная воля
и  неприкрытое издевательство. Непостижимый человек! "Предостерегите мистера
Хартрайта,  -  сказал  он  с  самым  высокомерным  видом:  -  когда он будет
мериться  силами  со  мной,  пусть помнит, что вступает в борьбу с человеком
мыслящим,   с  человеком,  которому  нет  дела  до  законов  и  общественных
условностей!  Если  б  мой  горячо  оплакиваемый друг слушался моих советов,
судебное  дознание  велось  бы по поводу мертвого тела мистера Хартрайта. Но
мой  горячо  оплакиваемый  друг был весьма упрям. Взгляните! Я скорблю о нем
и,  отмечая  потерю,  ношу  траур в душе и траур на шляпе. Сей пошлый черный
креп  выражает  чувства,  уважать  которые я призываю мистера Хартрайта. Эти
чувства  могут  привести к безграничной вражде, если он осмелится пренебречь
ими.   Пусть   довольствуется   тем,  что  имеет,  -  тем,  что  я  оставляю
неприкосновенным  ради  вас! Передайте ему привет от меня и скажите: если он
пальцем  шевельнет,  он  будет  иметь  дело  с  самим  Фоско! Говоря простым
английским  языком,  я  довожу  до  его  сведения, что Фоско ни перед чем не
остановится!   До   свиданья,   дорогая  леди!"  Его  стальные  серые  глаза
задержались  на моем лице, он величественно снял шляпу, низко поклонился - и
ушел.
     - Не возвратился? Не сказал последнего слова?
     - Когда  он  дошел  до  угла, он обернулся, помахал рукой и театральным
жестом  ударил  себя  в  грудь. Он исчез в противоположной стороне от нашего
дома,  а я поспешила к Лоре. По дороге к дому я решила немедленно переехать.
Оставаться  на  прежней  квартире  (тем более в ваше отсутствие) после того,
как  граф  выследил  нас, было крайне опасно. Я бы рискнула подождать вашего
возвращения,  если б была уверена, что вы скоро приедете. Но я ведь не знала
точно,  когда  это  будет.  Переехать было необходимо, сделать это надо было
немедленно.  Еще  до отъезда вы как-то говорили, что для укрепления здоровья
Лоры  хорошо  было  бы переехать в более спокойное место, где воздух чище. Я
напомнила  ей  об  этом  и  предложила устроить вам сюрприз, не утруждая вас
хлопотами   переезда.   Она   горячо   откликнулась  на  мое  предложение  и
заторопилась  не  меньше,  чем я. Она помогла мне упаковать все ваши вещи, а
теперь сама разложила их здесь, в вашей новой рабочей комнате.
     - Почему вы решили переехать именно сюда?
     - Я  плохо знаю пригороды Лондона, но Фулем я немножко знаю, потому что
когда-то  посещала  здесь школу. Нам следовало переехать как можно дальше от
прежней  квартиры.  Надеясь,  что  школа  еще  существует,  я отправила туда
посыльного  с  запиской.  Оказалось,  что  школа на месте. Директрисой школы
была  теперь  дочь  моей  старой  учительницы.  Согласно моим указаниям, мне
наняли  эту  квартиру.  Когда  посыльный  вернулся  с  адресом нашего нового
жилища,  были уже сумерки. Мы переселились вечером. Было совсем темно, и наш
отъезд  остался незамеченным. Правильно ли я поступила, Уолтер? Оправдала ли
я ваше доверие?
     Я  ответил  ей  тем,  что  от  всей  души  поблагодарил  ее. Но лицо ее
выражало явную тревогу. Она снова заговорила о графе Фоско.
     Я  видел,  что ее отношение к нему изменилось. Она уже не вспыхивала от
гнева  при  его имени, не торопила меня поскорее свести счеты с ним. Теперь,
когда  она  поверила  в  искренность его чувства к ней, ее органический ужас
перед  его  злобной  энергией и неусыпной прозорливостью, казалось, стал еще
сильнее,  -  она  стала с еще большим недоверием относиться к нему, зная его
безграничное  коварство.  Взгляд  ее  был полон затаенного страха, когда она
вполголоса,  нерешительно  спросила меня, как я отношусь к его угрозам и что
намерен предпринять в дальнейшем.
     - С  тех  пор  как  я  виделся  с  мистером Кирлом, прошло не так много
времени,  Мэриан,  -  отвечал я. - Прощаясь с ним, я сказал ему напоследок о
Лоре:  "В  присутствии  всех  тех,  кто  сопровождал  на  кладбище подложные
похороны,  ее  родной дом откроет перед ней двери; по приказанию главы семьи
Фэрли  лживая  надпись  над  могилой  ее матери будет уничтожена; права Лоры
Фэрли  будут  восстановлены,  а  те  двое,  кто совершил страшное злодеяние,
ответят  за  свое  преступление,  - ответят передо мной, если закон не будет
властен  покарать их". Одного из них я уже не могу призвать к ответу. Другой
жив - и решение мое остается в силе.
     Глаза  ее заблестели, щеки зарделись. Она ничего не сказала, но я понял
по выражению ее лица, что она всецело одобряет меня.
     - Не  буду  скрывать  от  вас,  как  не  скрываю от самого себя, - я не
уверен   в  конечном  успехе.  То,  что  нам  предстоит  сделать,  возможно,
несоизмеримо  труднее  и  рискованнее,  чем  то,  что мы уже сделали. Мы все
равно  должны  отважиться  на  это, Мэриан. Я не настолько опрометчив, чтобы
вступать   в   единоборство   с   таким   человеком,   как  граф  Фоско,  не
подготовившись  предварительно.  Я  научился  терпению,  я умею ждать. Пусть
граф  считает,  что  его слова возымели свое действие. Пусть ничего о нас не
знает  и не слышит: пусть почувствует себя в полной безопасности. Если я его
правильно  понял,  присущие  ему самомнение и заносчивость ускорят развязку.
По  этой  причине  я  буду  выжидать. Но есть и другая, гораздо более важная
причина.  Мое положение в отношении вас, Мэриан, и особенно в отношении Лоры
должно  стать  более  определенным,  прежде  чем  я сделаю последнюю попытку
призвать к ответу графа Фоско.
     Она подвинулась ближе и удивленно взглянула на меня.
     - Каким  образом  ваше  положение  может  стать  более  определенным? -
спросила она. - Что вы хотите сказать?
     - Я  скажу вам, когда придет время, - отвечал я. - Оно еще не настало -
может  быть,  оно никогда не настанет. Может быть, я никогда ничего не скажу
Лоре  -  даже  вам  ничего не скажу, пока не уверюсь, что имею на то право и
могу  говорить,  не  боясь  потревожить  ее.  Оставим это. Поговорим о более
неотложных  вопросах. Вы скрыли от Лоры, великодушно скрыли от нее смерть ее
мужа...
     - О, конечно, Уолтер! Мы еще долго не скажем ей об этом, правда?
     - Нет,  Мэриан,  надо  сказать ей. Лучше будет, если вы сами расскажете
ей  о  смерти  сэра Персиваля, чем если она узнает об этом случайно, - а это
всегда  может  произойти.  Не  посвящайте  ее в подробности, но очень мягко,
очень осторожно скажите ей, что он умер.
     - Вы  хотите,  чтобы  она  узнала  о  смерти  своего  мужа не только из
опасения, что она случайно услышит об этом, Уолтер, но и по другой причине?
     - Да.
     - И  эта  причина  стоит  в  прямой  связи с тем, о чем вы не хотите до
времени говорить мне? О чем вы, может быть, никогда не скажете Лоре?
     Она подчеркнула свои последние слова. Я отвечал ей утвердительно.
     Кровь  отхлынула  от  ее  щек.  С  минуту  она  смотрела  на меня очень
внимательно,  очень  серьезно.  Непривычная  нежность  засияла  в  ее темных
глазах  и  смягчила  выражение  лица,  когда  взгляд  ее скользнул туда, где
обычно сидела любимая спутница всех наших радостей и печалей.
     - По-моему,  я  поняла, - сказала она. - Мне думается, я должна сказать
ей о смерти ее мужа ради нее и ради вас, Уолтер.
     Она  вздохнула, задержала мою руку в своей, быстро отпустила ее и вышла
из  комнаты.  На  следующий  день  Лора узнала, что с его смертью она обрела
свободу и что вместе с ним погребены ошибка и несчастье ее жизни.
     Мы  никогда  больше  не  упоминали  его  имени,  мы  никогда  больше не
говорили  о  нем.  С  молчаливого  обоюдного  согласия, мы с Мэриан избегали
также  малейшего  намека  на  ту  другую  тему,  время  для  которой  еще не
наступило.  Но  мы  постоянно думали об этом и жили этой мыслью. С тревогой,
волнением  и  любовью мы оба наблюдали за Лорой, ожидая и надеясь, что время
настанет, что наконец настанет тот час, когда я смогу сказать...
     Постепенно  мы вернулись к нашему обычному размеренному образу жизни. Я
возобновил  мою ежедневную работу, прерванную поездкой в Хемпшир. Мы платили
за  нашу  новую квартиру больше, чем за старую, которая была менее удобной и
вместительной.   С   материальной   стороны  наше  будущее  выглядело  очень
нелегким,  и  это  еще  больше  подстрекало  мое  трудолюбие. Непредвиденные
случайности  могли  быстро  истощить  наш  скудный  денежный фонд в банке. В
конечном  итоге  единственное,  на  что  мы  могли  рассчитывать, - была моя
работа.  Необходимо  было  работать  как можно усидчивее и продуктивнее, и я
прилежно принялся за дело.
     Но  пусть  не предполагают мои читатели, что в этот промежуток времени,
посвященный  уединению и работе, я не стремился больше к той цели, с которой
были  связаны  все  мои  помыслы  и  поступки,  описанные  здесь.  Эта  цель
неотступно  стояла  передо мной, не ослабевая, не отдаляясь. Но все зреет во
времени.  А  пока  что  у  меня  было  время  для  того,  чтобы принять меры
предосторожности,  отдать  долг  благодарности  и  разрешить один загадочный
вопрос.
     Меры  предосторожности,  конечно,  относились  к графу. Необходимо было
елико  возможно  выяснить,  собирается  ли  он  оставаться в Англии, - иными
словами,  будет  ли  он в пределах досягаемости для меня. Установить это мне
удалось   самым   незатейливым   образом.   Адрес  его  загородного  дома  в
Сент-Джонз-Вуде  был  мне известен. Я узнал, кто является агентом по найму и
сдаче  квартир в этом квартале, отправился к этому человеку и спросил, будет
ли  вскоре  сдаваться  внаем дом Э 5 по Форест-Род. Ответ был отрицательным.
Мне  сказали,  что  иностранец, занимающий в настоящее время эту резиденцию,
возобновил  договор  еще  на  шесть месяцев - до конца июня будущего года. А
сейчас  было только начало декабря. Я расстался с агентом успокоенный - граф
от меня не уйдет.
     Долг  благодарности  привел  меня  снова  к миссис Клеменс. Я обещал ей
вернуться  и  подробно рассказать о смерти и похоронах Анны Катерик, чего не
мог  сделать  при  нашем  первом  свидании.  Обстоятельства ныне изменились,
теперь  ничто  не  препятствовало  мне  посвятить  добрую  женщину в историю
заговора  в  тех  пределах, в которых это было необходимо. Чувство искренней
симпатии  и  благодарности  к ней торопило меня исполнить свое обещание, и я
исполнил  его  -  как  можно  мягче  и  осторожнее.  Не стоит описывать, что
происходило  при  нашем свидании. Скажу только, что встреча с миссис Клеменс
напомнила  мне  снова  о  вопросе,  который  оставался  еще  без ответа, - о
вопросе, кто же был отцом Анны Катерик.
     Множество  мелких  соображений,  ничего  не  значащих в отдельности, но
весьма  значительных,  когда  они  собрались  в одно целое, подсказывали мне
один  неожиданный вывод, который необходимо было проверить. Мэриан разрешила
мне  написать  майору  Донторну  в  Варнек-Холл  (где миссис Катерик жила до
своего  замужества).  В  письме от имени Мэриан я просил его ответить мне на
некоторые  вопросы,  связанные  с  делами  и историей семьи Фэрли, и заранее
просил  прощения,  что  беспокою его. Я не был уверен, что майор Донторн еще
жив, но на всякий случай я послал письмо, надеясь, что он ответит.
     Через  два  дня  пришло  письмо  от  майора  Донторна. Он с готовностью
отвечал  на  мои вопросы. Его ответы объясняют, какие именно вопросы я задал
ему в моем письме. Он сообщил мне следующие важные факты.
     Во-первых,  "покойный  сэр  Персиваль Глайд из Блекуотер-Парка" никогда
не  бывал  в  Варнек-Холле. Ни сам майор, ни кто-либо из членов его семьи не
были знакомы с этим джентльменом.
     Во-вторых,   "покойный   мистер  Филипп  Фэрли  из  Лиммериджа"  был  в
молодости  близким  другом  и  частым  гостем  майора Донторна. Освежив свою
память  с  помощью  старых  писем и бумаг, майор мог с уверенностью сказать,
что  мистер  Филипп  Фэрли  приехал  погостить  в Варнек-Холл в августе 1826
года,  задержался  на  сентябрь  и октябрь, чтобы принять участие в охоте, а
затем,  если  память  не  изменяла  майору,  мистер Фэрли уехал в Шотландию.
Спустя  довольно  долгое  время  он  снова  приезжал в Варнек-Холл, но уже в
качестве женатого человека.
     Сами  по  себе факты эти не представляли большой ценности, но в связи с
другими, известными нам с Мэриан, они вели к одному неопровержимому выводу.
     Зная,  что  мистер  Филипп Фэрли был в Варнек-Холле осенью 1826 года, а
миссис  Катерик  в это же время была там в услужении, мы знали также: первое
-  Анна  родилась в июне 1827 года; второе - ее сходство с Лорой всегда было
поразительным;  третье  -  сама  Лора  была  вылитым  портретом своего отца.
Мистер  Филипп  Фэрли  в  свое время был одним из красивейших мужчин Англии.
Совершенно  не  похожий  ни  характером,  ни  наружностью  на  своего  брата
Фредерика,  Филипп  Фэрли  был любимцем и баловнем великосветского общества,
особенно   женщин.   Беззаботный,   увлекающийся,  обаятельный,  чрезвычайно
щедрый,  он  там,  где  дело касалось женщин, не придерживался особо строгих
правил.  Таковы  были  подлинные  факты.  Таков был характер этого человека.
Надо  ли  после  всего  этого  говорить  о  том  логическом  выводе, который
напрашивался сам собой?
     В  свете  этих  новых  фактов  письмо  миссис Катерик тоже подтверждало
заключение,  к  которому  я  пришел.  Она  упоминала  о  миссис  Фэрли как о
"некрасивой  женщине,  которой  удалось подцепить самого красивого мужчину в
Англии".   В  женщине,  какой  была  миссис  Катерик,  завистливая  ревность
выражалась  бы  именно  в  такой завуалированной и язвительной форме. Только
завистливой  ревностью  миссис  Катерик  к  миссис  Фэрли мог я объяснить ее
дерзкую фразу, которая, по существу, была совершенно излишней в ее письме.
     При  упоминании  о  миссис  Фэрли  у  нас, естественно, возникает новый
вопрос:  подозревала  ли  когда-нибудь  миссис  Фэрли,  чьим  ребенком  была
маленькая девочка, которую привели к ней в Лиммеридж?
     По  словам  Мэриан - нет, никогда не подозревала. Письмо миссис Фэрли к
своему  мужу,  когда-то  прочитанное  мне  Мэриан,  то письмо, в котором она
упоминала  о  сходстве  Анны  с  Лорой  и  говорила  о своей привязанности к
маленькой   незнакомке,   было,  конечно,  написано  от  чистого  сердца,  в
неведении  истинных  фактов.  Вероятно,  и  сам  мистер  Филипп Фэрли знал о
рождении  ребенка  не  больше  своей  жены.  Поспешность,  с  которой миссис
Катерик  вышла  замуж,  скрыв от мужа причину этой поспешности, вынуждала ее
из  предосторожности  молчать.  Молчала  она, возможно, и из гордости - ведь
она могла бы сообщить о своем положении отцу своего будущего ребенка!
     Когда  в  моем  мозгу  мелькнула  эта  догадка,  мне  вспомнились слова
священного  писания:  "Грехи  отцов  падут  на  головы  детей их". Если б не
роковое  сходство  между  двумя  дочерьми  одного  отца, злодейский заговор,
невинной  причиной которого была Анна, а невинной жертвой - Лора, никогда не
мог  бы  быть  задуман  и  осуществлен.  С  какой  неустанной и безжалостной
последовательностью  длинная  цепь  событий  вела  от легкомысленного греха,
совершенного отцом, к бессердечной, жестокой обиде, нанесенной его детям!
     Многое  пришло  мне  на  ум,  и постепенно мысли мои вернулись к тихому
кумберлендскому  кладбищу,  где  похоронили  Анну  Катерик.  Я вспомнил свою
встречу  с  ней  у  могилы миссис Фэрли, я видел тогда Анну в последний раз.
Мне   вспомнились  бедные,  слабые  руки,  обнимавшие  надгробный  памятник,
усталые,  скорбные  слова, которые она шептала, обращаясь к мертвым останкам
своей  покровительницы  и друга: "О, если б я могла умереть и навеки заснуть
подле  вас!"  Прошло  немногим  более года с тех пор, как она прошептала это
пожелание,  -  и  как  неисповедимо,  как  страшно  оно сбылось! Сокровенная
мечта,   которую   она   поведала   Лоре   на  берегу  озера,  -  эта  мечта
осуществилась:  "О, если б меня похоронили рядом с вашей матушкой! О, если б
я  могла проснуться подле нее, когда ангелы вострубят и мертвые воскреснут!"
Какое  страшное  преступление,  какие  странные  темные  извилины  на пути к
смерти  привели  к  тому,  что  бедное,  несчастное  создание обрело наконец
последнее  прибежище  там,  где  при жизни она не надеялась когда-нибудь его
обрести... Упокой, господи, душу ее подле той, которую она так любила!
     Так  печальный  образ,  что  являлся на этих страницах, как являлся и в
моей  жизни,  скрылся  навеки  в непроглядной тьме. Как призрачная тень, она
впервые   предстала  передо  мной  в  безмолвии  ночи.  В  безмолвие  смерти
скользнула она, как тень.


III

     Прошло  четыре  месяца.  Настал  апрель  - месяц весны, месяц радостных
перемен.
     Зима  протекла  мирно  и  счастливо  в нашем новом доме. За это время я
хорошо  потрудился  -  расширил  источники  моего  заработка в поставил наши
материальные  дела  на  более  прочную  основу.  Освободившись от постоянной
неуверенности  и тревоги за будущее, которые в течение столь долгого времени
жестоко  истощали  ее  душевные  силы,  Мэриан  начала  приобретать  прежнюю
энергию и жизнерадостность и постепенно становилась похожей на самое себя.
     Благотворное  влияние  новой, оздоровляющей жизни сказывалось еще более
явственно  на  Лоре,  более  восприимчивой  к перемене обстоятельств, чем ее
сестра.  Усталость  и  безысходная  грусть, преждевременно старившие ее, все
реже  и  реже  затуманивали  ее черты. Пленительное, прелестное выражение ее
лица  вернулось  к ней вместе с прежней ее красотой. Я различал в ней только
одно  последствие  того  переживания,  которое  грозило  в  недавнем прошлом
отнять  у  нее  рассудок  и  жизнь:  она  совершенно  не  помнила о том, что
произошло  с  ней.  В памяти ее был полный провал, начиная с той минуты, как
она  покинула Блекуотер-Парк, до нашей встречи на кладбище в Лиммеридже. При
малейшем  намеке  на  этот  период  она  менялась в лице, дрожала, как лист,
слова  ее  начинали  путаться, она беспомощно и напрасно силилась вспомнить,
что  с  ней  было.  В  этом,  и  только  в  этом, раны прошлого были слишком
глубокими, чтобы время могло их исцелить.
     Во  всех  других отношениях она настолько расцвела, что порой выглядела
и  вела  себя  совсем  как  Лора  незабвенных,  прошлых  дней. Эта радостная
перемена,  естественно,  оказывала  свое  влияние  на  нас  обоих. Из тумана
прошлого  перед нами все яснее вставали картины нашего мимолетного счастья в
Кумберленде - воспоминания о нашей любви.
     Постепенно,  неотвратимо  наши  повседневные  отношения становились все
скованнее   и   натянутее.   Ласковые,   нежные   слова,   которые   я   так
непосредственно  говорил  ей в дни ее несчастья и недуга, теперь замирали на
моих  устах.  Раньше, когда страх потерять ее был всегда неотступно со мной,
я  целовал  ее  на  ночь и утром при встрече. Этого поцелуя не было теперь в
нашем  обиходе.  Наши руки снова дрожали, когда встречались. Мы не поднимали
глаз  друг  на  друга,  мы  не  могли  разговаривать,  если оставались одни.
Случайное  прикосновение  к  ней заставляло мое сердце биться так же горячо,
как  оно когда-то билось в Лиммеридже, - я видел, как в ответ нежно розовели
ее  щеки.  Казалось,  вернулись  те  чудесные  времена, когда мы - учитель и
ученица  - бродили по кумберлендским хо