рсивалем. Значит, разговор будет происходить именно в библиотеке.
В  ту  минуту,  когда я поняла это, у меня зародилась мысль, каким образом я
смогу  расстроить  планы графа - или, иными словами, подслушать его разговор
с сэром Персивалем, не делая попыток проникнуть в нижний этаж.
     Описывая  комнаты  нижнего  этажа,  я  упомянула  о  шедшей  вдоль  них
веранде,  на которую открывались большие французские окна всех комнат. Крыша
веранды  была  плоской,  дождевая  вода  стекала  с нее по трубам в стоявшие
внизу  большие  бочки  и  употреблялась  для домашних надобностей. На узкой,
крытой  железом  крыше, проходившей под окнами наших спален фута на три ниже
подоконников,  стояли  на  довольно  большом  расстоянии  друг от друга ряды
цветочных  горшков  с  цветами.  Они были защищены от ветра и от возможности
упасть  вниз  невысоким  узорным чугунным парапетом, который тянулся по краю
крыши.
     План,  пришедший  мне  в  голову,  состоял  в том, чтобы вылезти на эту
крышу  из  окна  моей  спальни,  доползти  до того места, которое находилось
прямо  над  окном  библиотеки,  и там притаиться между цветочными горшками у
самого  парапета.  Если  сэр  Персиваль  и  граф  будут сегодня, как обычно,
сидеть  и  курить  в  креслах у открытого окна - а я много раз видела, как в
прежние  вечера  они  это  делали,  - то каждое их слово (если только они не
будут  шептаться,  а,  как мы знаем, длинные разговоры трудно вести шепотом)
будет  долетать  до  меня.  Но  если  сегодня они захотят посидеть в глубине
комнаты,  тогда  я  услышу  немного  или  совсем  ничего. В таком случае мне
придется  отважиться  на гораздо больший риск и как-нибудь да перехитрить их
обоих.
     Как  ни  сильна  была моя решимость, подкрепленная сознанием отчаянного
положения,  в  котором  мы  находимся,  все  же  я горячо надеялась, что мне
удастся  избежать  необходимости  пускаться в столь рискованное предприятие.
Смелость  моя  была  всего только смелостью женщины и чуть не покинула меня,
когда  я  представила себе, что мне придется спуститься вниз и я буду совсем
близко от сэра Персиваля и графа - одна, глубокой ночью.
     Я  тихонько  вернулась к себе в спальню, чтобы испробовать более легкий
способ подслушивания - на крыше веранды.
     Во-первых,  необходимо  было переодеться. Я сняла шелковое платье - его
шелест  в  тишине  летней  ночи  мог  выдать  меня. Потом я сняла свои белые
накрахмаленные  нижние  юбки  и  заменила их одной черной из фланели. Поверх
нее  я надела свой черный дорожный плащ и накинула на голову капюшон. В моем
обычном  вечернем  туалете  мои  юбки  покрывают  широкое  пространство,  на
котором  могли  бы  поместиться  трое  мужчин. В моем теперешнем, облегающем
костюме  ни  один мужчина не мог бы пролезть сквозь более узкие щели, чем я.
Из-за  крайне  малого расстояния между цветочными горшками и стенами дома, с
одной  стороны,  и  парапетом  на  краю  крыши  -  с  другой,  это последнее
соображение  было  чрезвычайно важным. Кто мог предугадать последствия, если
бы я опрокинула что-нибудь или произвела малейший шум?
     Прежде  чем  потушить  свечу,  я  положила  около  нее  спички и ощупью
пробралась  в  темноте  обратно  в  будуар.  Я заперла его дверь, так же как
заперла  двери  спальной, тихонько вылезла из окна и осторожно спустила ноги
на крышу.
     Мои  комнаты  были в конце нового крыла дома, в нем жили мы все. Прежде
чем  достичь  того места, которое находилось над окнами библиотеки, мне надо
было  проползти  мимо пяти окон. Первым было окно пустой, запасной, комнаты.
Второе  и  третье были окнами комнат Лоры, четвертое - сэра Персиваля, пятое
-  графини.  Дальше шли окна, под которыми мне уже не надо было ползти: окна
туалетной комнаты графа, ванной комнаты и второй запасной спальни.
     Когда  я  ступила  на  крышу  веранды,  до  меня не долетало ни единого
звука.  Вокруг меня сгустилась черная, слепящая ночная тьма; только та часть
крыши,  на которую открывались окна спальни мадам Фоско, как раз в том месте
над  библиотекой, где мне надо было спрятаться, - была освещена. Графиня еще
не ложилась. В окнах ее спальни я видела свет.
     Отступать  было  поздно,  ждать было некогда. Я решила поставить все на
карту  и  положиться  на собственную осторожность и на ночную темноту. "Ради
Лоры!"  -  подумала  я,  делая  первый  шаг по крыше, придерживая плащ одной
рукой  и  ощупывая  стену  дома  другой.  Лучше было идти вдоль стены, чем у
парапета, где я могла нечаянно столкнуть один из цветочных горшков.
     Я  миновала  темное окно пустой комнаты, пробуя крышу рукой, прежде чем
ступить  на нее всей моей тяжестью. Я прошла под темными окнами спальни Лоры
(господи,  спаси  и  сохрани  ее!),  я  прошла под темным окном комнаты сэра
Персиваля.  Потом  с  минуту  подождала,  опустилась  на  колени  и поползла
дальше,   прижимаясь  к  крыше  и  стараясь  не  задеть  головой  подоконник
освещенного окна графини.
     Когда  я  осмелилась  взглянуть  на окно, я увидела, что оно наполовину
прикрыто,  а  штора  опущена.  Я увидела промелькнувшую за шторой тень мадам
Фоско,  потом  тень медленно двинулась обратно. Пока что графиня не слышала,
как  я ползла мимо, иначе она остановилась бы, даже если бы у нее не хватило
отваги выглянуть в окно.
     Я  села  боком  у самого парапета между цветочными горшками, сначала на
ощупь  уверившись,  что  я  ничего  не  задену. Места было достаточно, чтобы
опуститься  на  корточки.  Душистые  цветы и листья задели мою щеку, когда я
беззвучно прислонилась головой к парапету.
     Я  услышала,  как  внизу открывали двери или закрывали - последнее было
верней.  Три  двери закрылись. Очевидно, двери в холл и в две комнаты по обе
стороны  библиотеки,  те  самые, которые граф собирался осматривать. Первое,
что  я  увидела,  был  огонек папиросы, снова прошедший мимо веранды к моему
окну. Он подождал там с минуту и вернулся обратно.
     - Черт  бы  побрал  вашу  непоседливость!  Когда  вы  наконец сядете? -
проворчал подо мной голос сэра Персиваля.
     - Уф, как жарко, - устало отдуваясь, вздохнул граф.
     За  его восклицанием раздался скрежет садовых кресел по полу веранды. Я
обрадовалась.  Это  значило,  что они сядут, как обычно, у самого окна. Пока
что  счастье  было на моей стороне. Когда наконец они уселись в свои кресла,
часы  на  башне пробили без четверти двенадцать. Я услышала, как мадам Фоско
зевнула за открытым окном, тень ее снова промелькнула за белыми шторами.
     Тем  временем  внизу  сэр  Персиваль  и  граф  начали  разговаривать то
повышая,   то  понижая  голос,  но  не  шепчась.  Необычное  и  опасное  мое
положение,  боязнь (которую я не могла побороть) открытого окна мадам Фоско,
-  все  это  затрудняло,  вернее  делало  сначала просто немыслимым для меня
всецело  сосредоточиться  на  разговоре  внизу. В течение нескольких минут я
могла  только  осмыслить  разговор  в  целом.  Граф сказал, что единственное
освещенное  окно  -  это  окно  его  жены;  на  нижнем этаже, кроме них, нет
никого, и теперь они могут беспрепятственно говорить друг с другом.
     В  ответ  сэр  Персиваль  разбранил  своего приятеля: тот беззастенчиво
пренебрегал  его  желаниями  и  интересами  в  течение целого дня! Граф стал
защищаться,  оправдываясь  тем,  что  его одолели собственные заботы и дела,
требующие   его  внимания.  Они  могли  беспрепятственно  поговорить  только
сейчас, ибо никто не мог помешать им или подслушать их.
     - В  наших  делах  наступил серьезный кризис, Персиваль, - сказал он, -
и,  если  мы вообще хотим прийти к какому-нибудь решению насчет будущего, мы
должны договориться об этом сегодня ночью.
     Это  была  первая  фраза  графа,  приковавшая  к  себе  мое  внимание и
заставившая   меня  полностью  сосредоточиться.  С  этой  минуты  я,  затаив
дыхание, слушала их разговор и запомнила его дословно.
     - Кризис,  -  повторил  сэр  Персиваль.  -  Нет,  это серьезнее, чем вы
думаете, вот что я вам скажу.
     - Я  так  и  предполагал,  судя по вашему поведению за последние дни, -
холодно  отвечал  граф. - Но подождите. Прежде чем говорить о том, чего я не
знаю,  давайте  уточним, что именно мне известно. Сначала посмотрим, прав ли
я  относительно  прошлого,  прежде  чем  я  предложу  вам  кое-какой план на
будущее.
     - Стойте. Я принесу бренди и воду. Выпейте и вы.
     - Благодарю  вас,  Персиваль,  с  удовольствием.  Холодной воды, чайную
ложку и сахарницу для меня. Сахарная вода, друг мой, - вот все, что я пью.
     - Сахарная  вода  для  мужчины в вашем возрасте! Вот вам! Приготовляйте
вашу отвратительную смесь! Вы, иностранцы, - все на один лад.
     - Послушайте-ка,  Персиваль.  Я  изложу  вам  положение,  в  котором мы
очутились,  а  вы скажете мне, прав я или ошибаюсь. Мы с вами вернулись сюда
из-за границы с сильно пошатнувшимися делами.
     - Нельзя  ли покороче? Мне нужны были тысячи, а вам - сотни. Если бы мы
не  достали этих денег, мы с вами вылетели бы в трубу. Такова была ситуация.
Делайте из нее какой вам угодно вывод. Продолжайте.
     - Итак,  Персиваль,  выражаясь  вашим  крепким  английским  языком,  вы
нуждались  в тысячах, а я - в сотнях, и добыть эти тысячи (оставив несколько
сотен  для меня) вы могли только с помощью вашей жены. Что я вам говорил про
вашу  жену по дороге в Англию? И что я вам сказал, когда мы прибыли сюда и я
своими глазами увидел, что за женщина мисс Голкомб?
     - Откуда  я  знаю?  Наверно,  вы,  как  обычно, наговорили массу разной
чепухи.
     - Я  сказал: человеческая изобретательность пока что открыла только два
способа  подчинить женщину мужчине. Один способ - это ежедневно колотить ее,
-  метод, широко применяемый в грубых, низших слоях населения, но совершенно
не   принятый   в   утонченных,  высших  кругах.  Второй  способ,  требующий
продолжительного  времени, более сложный, но не менее действенный, - держать
женщину  в  постоянном  подчинении  и  никогда  ни в чем не уступать ей. Так
следует  поступать  с животными, детьми и женщинами, которые являются не чем
иным,  как взрослыми детьми. Спокойная настойчивость - вот качество, которое
отсутствует  у животных, детей и женщин. Если им хоть раз удалось поколебать
это  высшее качество в их господине, они выходят у него из повиновения. Если
им  никогда  не удается сделать этого, он держит их в постоянном подчинении.
Я  сказал  вам:  помните эту простую истину, когда захотите, чтобы ваша жена
помогла  вам  своими  деньгами. Я сказал: не забывайте эту истину особенно в
присутствии  сестры  вашей жены - мисс Голкомб. Разве вы помнили об этом? Вы
ни  разу  не вспомнили этого незыблемого правила за все то время, когда одно
за  другим  перед  нами  вставали в этом доме затруднения и осложнения. Вы с
готовностью  поддавались  всем  провокациям  вашей жены или ее сестры. Из-за
вашей  вспыльчивости сорвалось дело с подписью - вы упустили из рук наличные
деньги; вы принудили мисс Голкомб написать поверенному первый раз...
     - Разве она написала ему вторично?
     - Да, написала сегодня.
     Стул  с  грохотом  свалился  на  пол  веранды, как будто его отшвырнули
ногой.
     Хорошо,  что  сэр  Персиваль  пришел  в  такую  ярость  от  слов графа.
Услыхав,  что  меня  вторично выследили, я так вздрогнула, что парапет издал
легкий  треск.  Значит,  граф видел меня, когда я шла в деревню, и проследил
меня  до  гостиницы? Или понял, что я передала письма Фанни, когда я сказала
ему,  что  у  меня ничего нет для почтовой сумки? Но как удалось ему узнать,
что  именно  и  кому  именно  я писала, когда я собственноручно передала мои
письма прямо в руки Фанни и она сразу положила их к себе за пазуху?
     - Благодарите  вашу  счастливую звезду, - снова услышала я голос графа,
-  что  я  нахожусь  здесь,  в  вашем  доме,  и  постоянно  распутываю  этот
злополучный   клубок,   который   вы   сами  запутываете.  Благодарите  вашу
счастливую  звезду,  что  я  сказал  "нет",  когда  вы,  как безумец, хотели
запереть  на  ключ  мисс  Голкомб,  как заперли из-за дурацкой вспыльчивости
вашу  жену.  Где  у  вас  глаза? Как можете вы смотреть на мисс Голкомб и не
видеть,  что  она  обладает  проницательностью и решимостью мужчины! Если бы
эта  женщина  была  мне  другом,  я презирал бы весь мир и ничего не боялся.
Если  бы  эта женщина стала мне врагом, я при всем моем уме и опытности - я,
Фоско,  хитрый,  как  сам  дьявол, как вы мне сотни раз говорили, - пожалуй,
призадумался  бы.  Как  говорится в вашей английской поговорке, мне пришлось
бы  действовать  с  оглядкой. И это великолепное существо - за ее здоровье я
поднимаю  свой  бокал  с сахарной водой! - это великолепное существо, в силу
своей  любви  и  отваги  стоящее,  как  гранитная  скала,  между нами и этой
жалкой,  пугливой  хорошенькой  блондинкой,  вашей  женой,  эту изумительную
женщину,  которой  я  восхищаюсь  от  всей души, хотя и противодействую ей в
наших  интересах,  вы доводите до крайности, как будто она ничуть не умнее и
не   мужественнее,   чем   остальные   женщины.   Персиваль!  Персиваль!  Вы
заслуживаете банкротства, и вы обанкротились.
     Последовала  пауза.  Я  записываю  слова  этого  негодяя  обо  мне, ибо
намерена  запомнить их - я надеюсь, что, несмотря на все его козни, настанет
день,  когда  я  смогу  высказать  ему все, что я о нем думаю, и брошу ему в
лицо один за другим его гнусные комплименты!
     Сэр Персиваль первый прервал молчание.
     - Да,  да,  ругайтесь  и  бушуйте  сколько угодно, - хмуро сказал он. -
Помимо  трудностей  с деньгами, есть и другие трудности. Вы сами предприняли
бы  серьезные  меры в отношении этих двух женщин, если бы знали то, что знаю
я.
     - Все  в  свое  время  -  о  других  трудностях  мы  поговорим потом, -
отозвался  граф. - Путайтесь в них сами, Персиваль, если вам нравится, но не
запутывайте   меня.   Во-первых,   давайте  договоримся  относительно  наших
денежных   дел.   Победил   ли  я  ваше  упрямство?  Доказал  ли,  что  ваша
вспыльчивость  не  доведет  вас  до  добра  и  ничем вам не поможет, или мне
придется  еще  немного  побушевать, как вы изволили выразиться с вашей милой
английской прямолинейностью?
     - Тьфу!  Ворчать  на  меня  легко, вы лучше скажите, что предпринять, -
это будет потруднее.
     - Разве?  Ба!  Надо  сделать  вот  что: с этой ночи вы передаете бразды
правления  в  мои  руки.  В  будущем  вы предоставите действовать только мне
самому.  Ведь  я  говорю  с  британским  дельцом, ха? Ну, Персиваль, вас это
устраивает?
     - Если я соглашусь, что именно вы хотите предпринять?
     - Сначала ответьте мне. Будет все в моих руках или нет?
     - Предположим - будет. Что тогда?
     - Начну  с  нескольких  вопросов. Я должен знать обстоятельства дела во
всех  подробностях, а затем руководствоваться ими. Я должен немного выждать,
хотя  время  не терпит. Я уж известил вас, что сегодня мисс Голкомб вторично
написала своему поверенному.
     - Как вы об этом узнали? Что она сказала?
     - Не  стоит  толочься  на месте, Персиваль, я не стану рассказывать, не
то  мы  никогда  не  покончим с этим. Хватит с вас того, что я это выяснил с
большим  волнением  и  хлопотами  для  себя. Вот почему я избегал говорить с
вами  в течение целого дня. Теперь я хочу освежить в памяти ваши дела - мы с
вами  давно о них не говорили. Вы достали деньги, не добившись подписи вашей
жены,  под  векселя,  истекающие  в  трехмесячный  срок.  Достали  под такие
проценты,  что при мысли о них мои волосы, бедного иностранца, дыбом встают!
Неужели  векселя  нельзя  оплатить,  когда  их  срок  истечет, не прибегая к
помощи вашей жены?
     - Нельзя.
     - Что? У вас нет денег в банке?
     - Всего несколько сотен, тогда как мне нужны тысячи!
     - И   у  вас  нет  возможности  заложить  что-нибудь,  для  того  чтобы
раздобыть деньги?
     - Нет.
     - Что же у вас с женой имеется на сегодняшний день?
     - Ничего,  кроме  дохода  с  ее  капитала в двадцать тысяч фунтов. Этих
денег еле хватает на ежедневные траты.
     - На что можете вы рассчитывать в будущем со стороны вашей жены?
     - Когда умрет ее дядя, она будет получать три тысячи фунтов в год.
     - Прекрасный капиталец, Персиваль! Что за человек ее дядя? Старик?
     - Нет. Пожилой человек.
     - Добродушный,  щедрый? Женат? Впрочем, кажется, жена говорила мне, что
он холостяк.
     - Конечно,  холостяк.  Если  бы он был женат и имел сына, леди Глайд не
была  бы  наследницей  его имения. Я вам скажу, что он из себя представляет.
Это  плаксивый,  болтливый,  себялюбивый  дурак,  надоедающий всем и каждому
нытьем о своем здоровье.
     - Люди  такого сорта обычно живут до глубокой старости и женятся именно
тогда,  когда  от  них этого меньше всего ожидаешь. Мне не очень-то верится,
друг  мой,  что вам скоро удастся заполучить эти три тысячи в год. Больше вы
ничего не должны получить от вашей жены?
     - Ничего.
     - Так-таки ничего?
     - Ничего. Только в случае ее смерти...
     - Ага! В случае ее смерти.
     Опять  последовала пауза. Граф прошел через веранду на садовую дорожку.
Я поняла, что он движется, по его голосу.
     - Вот наконец и дождь пошел, - услышала я.
     Дождь  шел  на  самом деле. Состояние моего плаща показывало, что дождь
шел уже некоторое время.
     Граф  вернулся на веранду - я услышала, как заскрипело под его тяжестью
кресло, когда он снова уселся в него.
     - Итак,  Персиваль, - сказал он, - что вы получите в случае смерти леди
Глайд?
     - Если у нее не будет детей...
     - А возможно, что они будут?
     - Нет, это совершенно исключено.
     - Итак?
     - Ну что ж, тогда я получу ее двадцать тысяч.
     - Наличными?
     - Наличными.
     Они  снова  замолчали.  Как только их голоса замерли, черная тень мадам
Фоско  снова  показалась  за шторами. На этот раз, вместо того чтобы пройти,
она  застыла на месте. Я увидела, как ее пальцы медленно ухватились за штору
и  приподняли  ее.  За  окном показалось смутное очертание лица графини, она
смотрела  вдаль  поверх меня. Затаив дыхание, я замерла на месте, закутанная
с  головы до ног в мой черный плащ. Дождь, быстро промочивший меня насквозь,
стекал  по стеклу и мешал ей видеть. Я услышала, как она сказала вполголоса:
"Опять дождь!" - и опустила штору. Я с облегчением вздохнула.
     Разговор внизу продолжался. На этот раз первым заговорил граф:
     - Персиваль, вы любите вашу жену?
     - Фоско! Это нескромный вопрос.
     - Я откровенный человек и повторяю его.
     - Какого черта вы так уставились на меня?
     - Вы не хотите отвечать мне? Ну, скажем, ваша жена умрет этим летом...
     - Прекратите это, Фоско!
     - Скажем, ваша жена умрет...
     - Прекратите, я вам говорю!
     - В таком случае, вы выиграете двадцать тысяч и проиграете...
     - Проиграю возможность получать три тысячи в год.
     - Отдаленную    возможность,   Персиваль,   всего   только   отдаленную
возможность.  А  вам  нужны  деньги  сейчас,  немедленно.  В вашем положении
выигрыш верен, проигрыш сомнителен.
     - Говорите  о  себе,  не  только обо мне. Кое-что из нужной мне суммы я
занял  когда-то для вас. Что касается выигрыша, то смерть моей жены означает
десять  тысяч  фунтов  в  кармане  вашей  жены. Как вы ни сообразительны, вы
сейчас,  по-видимому,  очень  удобно  позабыли  о наследстве мадам Фоско! Не
смотрите  на меня так! Я не желаю этого! От этих ваших взглядов и вопросов у
меня мурашки по телу пошли, клянусь всеми святыми!
     - По  телу?  Разве  "тело"  по-английски  "совесть"?  Я говорю о смерти
вашей  жены,  как  говорил  бы  об  одной  из возможностей. А почему бы нет?
Почтенные  юристы,  царапающие  каракулями  ваши завещания, говорят о смерти
прямо  в  лицо своим клиентам. Разве от юристов у вас тоже бегают мурашки по
телу?  Нет?  Так  почему  же  от моих слов? Сегодня ночью я просто занимаюсь
выяснением  ваших дел, я хочу безоши