устили.
     К  моему  облегчению,  мой  допрос был очень кратким. Я не был знаком с
покойным,  никогда  раньше  его не видел, не знал, что он находился в Старом
Уэлмингаме,  и,  когда  тело  было обнаружено, меня в ризнице не было. Я мог
только  сказать, что зашел в коттедж причетника, чтобы попросить его указать
мне  дорогу в Уэлмингам; от него узнал об исчезновении ключей и пошел вместе
с  ним  в  церковь,  чтобы  в  случае  надобности  помочь ему, увидел пожар,
услышал,  как  какой-то  неизвестный  в  ризнице  напрасно  пытался отпереть
дверь,  и  сделал  все  что  мог  из чисто гуманных побуждений, чтобы спасти
несчастного.  Других  свидетелей,  знавших  покойного, спрашивали, чем могут
они  объяснить  похищение  ключей  и  присутствие  сэра  Глайда в охваченной
пожаром  комнате. Но следователь, по-видимому, считал, что я как посторонний
человек  в  городе,  незнакомый  с  сэром  Персивалем Глайдом, не могу, само
собой разумеется, представить никаких объяснений по этим двум вопросам.
     Когда  официальный  допрос  окончился,  мне уже было ясно, как я должен
вести  себя в дальнейшем. Я не чувствовал себя обязанным давать добровольные
показания,  ибо  сейчас они не имели бы никакого практического значения. Все
доказательства  моей  правоты  сгорели  вместе  с  метрической книгой. Кроме
того,  если б я заговорил и высказал свое мнение обо всем этом, мне пришлось
бы  рассказать  и  про  историю  Лоры,  а  это  безусловно  произвело  бы на
следователя  и  на  присяжных  такое же неубедительное впечатление, как и на
мистера Кирла.
     Но  теперь,  на  этих  страницах,  по  прошествии  стольких лет, я могу
высказаться   совершенно   беспрепятственно.  Прежде  чем  мое  перо  начнет
описывать  последующие  события,  я напишу вкратце, как представляю себе то,
что  произошло  в  ризнице, начиная с похищения ключей, возникновения пожара
и, наконец, смерти этого человека.
     Узнав,  что  я  отпущен  на  поруки,  сэр Персиваль, по-видимому, решил
прибегнуть  к  крайним  мерам.  Одной из них было нападение на меня, когда я
шел  в  Старый  Уэлмингам.  Второй  мерой,  несравненно более верной, как он
правильно  считал,  было  уничтожение  всех  доказательств  его преступления
путем  похищения страницы, на которой был произведен подлог. Если б я не мог
представить  выписки  из  подлинной книги для сравнения с дубликатом книги в
Нолсбери,  у  меня не было бы никаких улик и я бы не мог больше угрожать ему
роковым  разоблачением. Для достижения этой цели ему достаточно было войти в
ризницу  незамеченным,  вырвать  нужную  ему страницу из метрической книги и
таким же путем выйти оттуда.
     Легко  понять,  почему  он  ждал  наступления  вечера,  чтобы выполнить
задуманное,  и  почему  воспользовался  отсутствием  причетника, чтобы взять
ключи.  Необходимость  заставила  его  зажечь  свет  в  ризнице, чтобы найти
нужную  ему  книгу,  а простая предосторожность подсказала, что надо закрыть
дверь изнутри, на случай вторжения какого-нибудь любознательного прохожего.
     Я  не  думаю,  чтобы  в  его  намерение входило поджечь церковь и таким
образом  уничтожить  метрическую  книгу.  Ведь  пожар могли затушить и книгу
спасти,  -  этого  было  достаточно,  чтобы  мысль  о поджоге исчезла из его
головы  так  же быстро, как и зародилась в ней. Учитывая количество горючего
материала  в  ризнице  -  солому,  бумаги,  ящики,  сухое дерево, изъеденные
червями  шкафы  и  разный  хлам,  -  по  всей  вероятности,  пожар произошел
совершенно случайно от зажженной спички.
     Первым  его  побуждением  при  этих  обстоятельствах  было, несомненно,
затушить  огонь;  не  преуспев  в этом, он (не зная состояния замка) пытался
отпереть  дверь, через которую вошел. Когда я позвал его, пламя уже охватило
шкафы  и  другие легко воспламеняющиеся предметы, которые стояли недалеко от
дверей,  ведущих  в  церковь.  По  всей  вероятности,  огонь  и дым были уже
настолько  сильны,  что  он  был  не  в силах бороться с ними, когда пытался
открыть  внутреннюю  дверь. Когда я влез на крышу и разбил слуховое окно, он
уже  лежал  без  сознания  на том самом месте, где его нашли. Даже если б мы
могли  проникнуть  в  церковь  и  взломать дверь с другой стороны, опоздание
было  бы  роковым:  к  этому  времени его уже нельзя было спасти - мы только
дали  бы  возможность огню перекинуться в церковь, и тогда ее постигла бы та
же  участь, что и сгоревшую ризницу. Теперь же сама церковь уцелела. У меня,
как  и  у  других,  не  возникает  сомнений, что, когда мы побежали в пустой
коттедж и изо всех сил старались добыть балку, он был уже мертв.
     Вот,  с  моей  точки  зрения,  приблизительное истолкование тех фактов,
очевидцами  которых  мы были. Так произошло описанное мною событие. Так было
найдено его тело.
     Судебное  дознание  отложили на день. Пока что законные власти не могли
найти никакого объяснения таинственным обстоятельствам этого дела.
     Намеревались  пригласить  еще  свидетелей,  в  том  числе и поверенного
покойного  сэра  Персиваля Глайда из Лондона. Местному доктору было поручено
освидетельствовать  умственные  способности  лакея,  ибо  в том состоянии, в
котором   он   теперь  находился,  он  был  не  способен  давать  какие-либо
показания.  Он  мог  только  с  совершенно  растерянным видом заявить, что в
ночь,  когда произошел пожар, ему было приказано ждать на лужайке; он ничего
больше не знает, кроме того, что покойный был его хозяином.
     У  меня  создалось  впечатление,  что  с  его  помощью (в чем он был не
виноват,  ибо, конечно, не был посвящен в подробности) установили отсутствие
причетника  в  доме,  а  затем  ему приказали ждать неподалеку от церкви (не
приближаясь,  однако, к ризнице); он должен был помочь хозяину справиться со
мной  в  случае,  если  б я, избежав нападения на дороге, встретился с сэром
Персивалем.  Необходимо  прибавить,  что  от  лакея  так никогда ничего и не
добились.  Медицинской экспертизой было установлено, что в результате пожара
и  гибели  хозяина  его умственные способности серьезно расстроены. Во время
следующего   судебного   заседания   он  по-прежнему  не  мог  дать  никаких
удовлетворительных  показаний,  и  очень  возможно  -  не оправился от этого
потрясения и по сей день.
     Я  вернулся  в  отель  в Уэлмингаме в подавленном настроении, усталый и
измученный  всем,  что произошло. Я был не в силах слушать местные сплетни о
судебном  дознании  и  отвечать  на вопросы, которые мне задавали посетители
ресторана  при  гостинице. Покончив с моим скромным обедом, я удалился в мою
каморку  под  чердаком, чтобы немного отдохнуть и подумать на свободе о Лоре
и Мэриан.
     Если  б  я  был  богаче,  я  бы  в тот же вечер съездил в Лондон, чтобы
поглядеть  на  моих дорогих и любимых. Но завтра я должен был присутствовать
на  судебном  заседании  (на  случай, если мои показания еще понадобятся), а
главное,  мне  надо  было  обязательно  предстать  перед  мировым  судьей  в
Нолсбери.  Наши  скромные  средства уже истощились, а сомнительное будущее -
теперь  еще  более сомнительное, чем когда-либо, - заставляло меня опасаться
лишних  расходов  и  не  разрешало  мне  съездить в Лондон и обратно даже по
недорогому билету второго класса.
     На  следующий  день после судебного следствия я был предоставлен самому
себе.  Я  начал  утро  с  того,  что  пошел, как обычно, на почту за письмом
Мэриан.  Оно  ждало  меня и было бодрым и жизнерадостным. Я с благодарностью
прочитал  письмо  и  с  облегченным  сердцем  направился в Старый Уэлмингам,
чтобы взглянуть на пожарище при дневном свете.
     Какие перемены ждали меня, когда я туда пришел!
     На  всех  путях нашего непонятного мира обычное и необычайное идут рука
об  руку.  Любые  катастрофы всегда сопровождаются самыми обыденными, подчас
смешными  подробностями.  Когда я подошел к церкви, лишь вытоптанные дорожки
маленького   кладбища   свидетельствовали   о  недавнем  пожарище  и  гибели
человека.  Двери ризницы были наскоро заколочены досками. На досках были уже
намалеваны  грубые  карикатуры. Деревенские мальчишки с криками ссорились за
лучшую  дырочку,  чтобы  поглядеть  внутрь.  На том самом месте, где я стоял
вчера,  когда  из  пылающей  ризницы  до  меня  донесся  исступленный крик о
помощи,  на  том самом месте, где лакей в ужасе упал на колени, сегодня стая
кур  хлопотливо рылась в земле в поисках дождевых червей. А на земле, у моих
ног,  там, где накануне опустили страшную ношу, стояла сейчас миска с обедом
какого-то  рабочего, и его верный сторож - пес - тявкал на меня за то, что я
стою  слишком  близко к собственности его хозяина. Старый причетник, праздно
наблюдавший  за  неспешными  работами по ремонту церкви, мог говорить только
на   одну   тему,   интересовавшую  его:  как  избежать  ответственности  за
случившееся.  Одна  из  деревенских  жительниц,  чье  бледное  от ужаса лицо
запомнилось  мне,  когда  мы  отдирали балку, пересмеивалась сейчас с другой
женщиной  над  старым  корытом  с  грязным  бельем. Нет в смертных настоящей
серьезности!  Сам  Соломон*  во всей своей славе был всего только Соломоном,
не лишенным тех обычных слабостей, которые присущи каждому из нас.
     ______________
     *  Соломон  -  царь израильский, живший приблизительно за тысячу лет до
нашей  эры.  Славился  своей  мудростью, а также великолепием своих храмов и
дворцов.

     Когда  я  уходил,  мысли мои снова вернулись к тому, о чем я уже думал:
надежда  установить  личность  Лоры  путем признания сэра Персиваля не могла
теперь  осуществиться.  Он умер - с ним погибло то, что составляло цель всех
моих стремлений и надежд.
     Но,  может  быть,  теперешнее положение вещей следовало рассматривать с
другой, более правильной точки зрения?
     Предположим,  он  остался  бы в живых - что изменилось бы от этого? Мог
ли  я - даже во имя Лоры - пригрозить ему публичным разоблачением его тайны,
когда  я  выяснил,  что  преступление  сэра Персиваля состояло в том, что он
присвоил  себе  права  другого  человека?  Мог  ли  я  ценой  моего молчания
предложить  ему  сознаться  в  заговоре  против  Лоры,  когда  я знал, что в
результате  моего молчания настоящий наследник лишен законно перешедшего ему
по  наследству  поместья,  а  также  принадлежащего  ему  по  праву титула и
звания?  Нет!  Если  б сэр Персиваль был жив, его тайна, от которой, не зная
ее  подлинной  сути,  я  так много ждал, не была бы моей. Я не имел права ни
умолчать  о  ней, ни обнародовать ее, - даже во имя восстановления попранных
прав  Лоры.  Из простой честности я был обязан немедленно отправиться к тому
незнакомому  мне  человеку,  чьи  наследство  и  титул  были  похищены сэром
Персивалем.  Я  был обязан отказаться от моей победы, полностью передав ее в
руки  тому  незнакомцу.  И  снова  очутился  бы  лицом  к  лицу  с  прежними
трудностями,  так  же  как  стоял перед ними сейчас! Мне предстояло бороться
дальше. Я был готов к этому.
     В  Уэлмингам  я  вернулся  несколько  успокоенный, чувствуя еще большую
уверенность  в  своих  силах, чем раньше, и с непоколебимым решением довести
дело до конца.
     На  пути  в гостиницу я прошел через сквер, где жила миссис Катерик. Не
зайти  ли  к  ней  и не повидать ли ее? Нет. Неожиданная весть о смерти сэра
Персиваля  уже  донеслась  до  нее  несколько  часов назад. Местные утренние
газеты  напечатали  подробный  отчет  о  судебном дознании - ничего нового к
тому,  что  она уже знала, я прибавить не мог. У меня пропало желание, чтобы
она  проговорилась.  Мне  припомнилось,  какая  ненависть промелькнула на ее
лице,  когда  она  сказала: "Я не жду никаких вестей о сэре Персивале, кроме
вести   о   его   смерти".  Я  припомнил,  с  каким  скрытым  интересом  она
разглядывала  меня,  когда  я собрался уходить. И какое-то чувство глубоко в
моем  сердце  -  я знал, что чувство это правильное, - делало для меня новую
встречу  с  ней немыслимой. Я свернул на другую улицу, в сторону от сквера и
пошел прямо к себе в отель.
     Когда  несколько  часов  спустя  я  сидел  в ресторации, ко мне подошел
слуга  и  подал письмо, адресованное на мое имя. Мне сказали, что в сумерки,
как  раз  перед  тем,  как  зажглись  газовые  фонари, его принесла какая-то
женщина.  Прежде  чем могли заговорить с ней или разглядеть ее, она ушла, не
сказав ни слова.
     Я  распечатал  письмо.  Ни числа, ни подписи на нем не было. Почерк был
явно  измененный.  Но,  не  прочитав  и  первой строчки, я понял, что писала
миссис Катерик.
     Я переписал письмо дословно. Вот оно.


РАССКАЗ ПРОДОЛЖАЕТ МИССИС КАТЕРИК

     Сэр,  Вы  не  вернулись, как обещали. Но я уже знаю вчерашнюю новость и
пишу,  чтобы  уведомить  Вас  об этом. Заметили ли Вы что-нибудь особенное в
моем  лице,  когда  уходили?  Я  тогда думала про себя: не настал ли наконец
день  его  погибели  - и не Вы ли тот избранный, через которого он погибнет?
Так оно и случилось.
     Как  я  слышала,  Вы были настолько малодушны, что пытались спасти его.
Если  б  Вам это удалось, я считала бы Вас своим врагом. Вам это не удалось,
и  я  считаю  Вас  своим  другом. Ваши расспросы спугнули его, и он забрался
ночью  в ризницу. Ваши расспросы, без Вашего ведома и против Вашего желания,
послужили  делу  моей  ненависти  и  утолили  мою  многолетнюю  жажду мести.
Благодарю Вас, сэр, хотя Вы и не нуждаетесь в моей благодарности.
     Я  чувствую  себя  обязанной  человеку,  свершившему  это.  Чем  я могу
отплатить  Вам?  Если  бы  я  была еще молода, я сказала бы Вам: "Приходите,
обнимите  и  поцелуйте  меня, если хотите". Я пошла бы даже на это - и Вы бы
не  отказались  от  меня,  сэр, нет, не отказались бы лет двадцать назад. Но
теперь  я  уже  старая  женщина.  Что  ж!  Я  удовлетворю Ваше любопытство и
отблагодарю  Вас  таким  путем.  Когда  Вы приходили ко мне, Вам чрезвычайно
хотелось  узнать кое-что из моих личных дел - личных моих дел, о которых при
всей  Вашей  проницательности Вы никогда не могли бы узнать без моей помощи,
личных  моих  дел,  о  которых  Вам  ничего  не  известно даже сейчас. Вы их
узнаете,  Ваша  любознательность  будет  удовлетворена. Я постараюсь сделать
все,  что  в  моих  силах,  чтобы  угодить Вам и доставить удовольствие, мой
достойный уважения молодой друг!
     Вы,  наверно,  были  еще маленьким мальчиком в 1827 году. А я была в то
время  красивой  молодой женщиной и жила в Старом Уэлмингаме. Я была замужем
за  жалким  глупцом.  А  также  имела  честь  быть  знакомой (неважно, каким
образом)  с  неким  джентльменом  (неважно,  с кем). Я не назову его. Зачем?
Имя,  которое  он  носил, не принадлежало ему. У него никогда не было имени:
теперь Вы знаете это так же хорошо, как и я.
     Лучше  я расскажу Вам, как он добился моего расположения. У меня всегда
были  вкусы  настоящей  леди,  и  он  потворствовал  им  - иными словами, он
восхищался  мной и делал мне подарки. Ни одна женщина не может устоять перед
восхищением  и  подарками,  особенно перед подарками. Конечно, в том случае,
если   эти   подарки  именно  такие,  как  ей  хочется.  Он  был  достаточно
сообразителен,   чтобы   понимать  это.  Большинство  мужчин  это  понимают.
Естественно,  он хотел чего-то взамен, как и все мужчины. И как Вы думаете -
чего  бы?  Сущей  безделицы:  всего  только  ключа  от  ризницы нашей старой
приходской  церкви  да  ключа от шкафа, который там стоял, но так, чтобы мой
муж  ничего  об  этом  не  знал.  Когда я спросила, почему он хочет, чтобы я
достала  ему ключи таким скрытым путем, он, конечно, солгал мне. Он мог бы и
не  лгать - я все равно ему не поверила. Но мне нравились его подарки, и мне
хотелось  получать  их  и в дальнейшем. Вот я и достала ему ключи по секрету
от  мужа  и  стала  наблюдать  за  ним  по секрету от него самого. Один раз,
другой, третий, а на четвертый я его накрыла с поличным.
     Я  никогда  не была сверхщепетильной в делах, которые меня не касались,
и  мне было решительно все равно, что в своих интересах он прибавил еще одну
свадьбу к другим свадьбам, записанным в метрическую книгу.
     Конечно,  я  знала,  что это нехорошо, но мне-то ведь от этого никакого
вреда  не было, поэтому не стоило поднимать из-за этого шумиху. А у меня уже
были  золотые  часы с цепочкой, не первые, - и он обещал мне часы из Лондона
только  за  день до того. Это были уже третьи часы, и самые лучшие. Если б я
знала,  как закон смотрит на подобное преступление и как закон его карает, я
бы,  конечно,  позаботилась  о  себе  как должно и сразу выдала бы его. Но я
ничего  не знала и мечтала о золотых часах. Я поставила только одно условие:
он  должен  мне  все рассказать. Его дела интересовали меня тогда не меньше,
чем  мои  дела интересуют Вас теперь. Он согласился на мое условие, почему -
Вы сейчас узнаете.
     Вот  что  я от него услышала, хотя он не очень-то охотно рассказывал об
этом.  Кое-что я вытянула из него уговорами, кое-что настойчивыми вопросами.
Мне хотелось знать всю правду, и, по-моему, я ее знаю.
     Он  знал не больше, чем другие, о том, как обстоят дела между его отцом
и  матерью,  пока  мать  его  не  умерла. Тогда отец во всем ему признался и
обещал  сделать для сына все что мог. Он умер, ничего не сделав - не оставив
даже  завещания.  Сын  (кто  его  осудит за это?) позаботился о себе сам. Он
сразу  же  приехал  в  Англию  и  вступил  во  владение  имениями.  Никто не
заподозрил,  что  он  не  имеет  на  это никакого права, никто не сказал ему
"нет".  Его  отец  с  матерью  всегда  жили, как муж с женой, - никто из тех
немногих,  кто  был  знаком  с  ними,  не  подозревал,  что  они  не женаты.
Настоящим  наследником  (если  б  правда  была  обнаружена)  являлся дальний
родственник  его  отца,  которому и в голову не приходило, что он может быть
наследником.  Когда отец "того" умер, он плавал в каких-то океанах. Пока что
мой  знакомый  не  встретился  ни  с  какими  затруднениями  - он вступил во
владение  наследством, будто так и полагалось. Но заложить свое имение он не
мог.  Это  было  не  так-то  просто.  От  него  требовались две вещи: одна -
метрическое  свидетельство  о его рождении, а вторая - свидетельство о браке
его  родителей. Метрическое свидетельство о рождении было легко достать - он
родился  за  границей,  и  метрика у него была в полном порядке. Второе было
труднее, это и привело его в Старый Уэлмингам.
     Он  поехал  бы  вместо  Старого  Уэлмингама  в Нолсбери, если б не одно
соображение.  Его  мать жила там до того, как познакомилась с его отцом. Она
проживала  под  своей девичьей фамилией, а на самом деле была уже замужем, в
Ирландии,  где  ее  муж  всячески ее обижал, а потом и вовсе бросил - ушел к
другой  женщине.  Это  все  правда  - сэр Феликс сам сказал своему сыну, что
только  по  этой  причине  он  и не мог жениться на его матери. Вы, наверно,
удивляетесь,  почему  сын,  зная, что его родители познакомились в Нолсбери,
не  сыграл  штуку  с  метрической  книгой  в  той  церкви, где его родителям
полагалось  бы  обвенчаться.  Но дело в том, что священник, который служил в
церкви  в  Нолсбери  еще  в  1803  году  (когда  его родители должны были бы
пожениться,  чтобы  их брак совпадал с его метрикой о рождении), был еще жив
в  1827  году,  когда  он  приехал  получать свое незаконное наследство. Это
неприятное  обстоятельство  и  заставило  его  искать  возможности совершить
подлог  в  другом месте, по соседству с нами. Прежний священник нашей церкви
умер за несколько лет до этого, и здесь опасности не было.
     Старый  Уэлмингам устраивал его больше, чем Нолсбери. Его отец увез его
мать  из  Нолсбери  и  жил  с  ней неподалеку от нас, в большом доме у самой
реки.  Люди,  знавшие,  что  он  любил  уединение,  когда  был  холостым, не
удивлялись,  что  он и женатый продолжает сохранять прежние привычки. Если б
он  не  был уродом, его уединенная жизнь с молодой женой могла бы показаться
подозрит