ном. Садовая
калитка  была  отперта,  и  я  вышел  на лужайку к дому, чтобы постучаться и
спросить, где я нахожусь.
     Не  успел  я  постучать,  как  дверь  коттеджа  внезапно  открылась,  и
навстречу  мне  выбежал  человек  с  фонарем  в  руках.  При  виде  меня  он
остановился  и  поднял фонарь. Мы оба отпрянули друг от друга. Мои блуждания
привели  меня  на  окраину  Старого Уэлмингама. Человек с фонарем был не кто
иной, как мой утренний знакомый - церковный причетник...
     С  тех пор как я видел его в последний раз, манеры его странным образом
изменились.  Он  выглядел  взволнованным  и обескураженным, его румяные щеки
пылали,  и,  когда  он заговорил, первые его слова показались мне совершенно
невразумительными.
     - Где ключи? - спрашивал он. - Вы брали их?
     - Какие  ключи?  -  переспросил я. - Я только что пришел из Нолсбери. О
каких ключах вы говорите?
     - Ключи  от  ризницы!  Боже,  спаси  и  помилуй нас! Что же мне делать?
Ключи  исчезли!  Вы  слышите?  - закричал старик, в волнении махая фонарем в
мою сторону. - Ключи исчезли!
     - Как? Когда? Кто мог взять их?
     - Не   знаю,   -   сказал   старик,  бесцельно  вглядываясь  в  темноту
обезумевшими  глазами.  -  Я  только  что вернулся. Я говорил вам утром, что
сегодня  у  меня  много  работы;  я  запер двери и закрыл окно, - теперь оно
открыто, окно открыто! Смотрите! Кто-то влез в окно и взял ключи!
     Он  повернулся  к  окну, чтобы показать мне, как широко оно распахнуто.
Дверца фонаря открылась, и ветер мгновенно задул свечу.
     - Зажигайте  фонарь,  -  сказал  я,  - идемте в ризницу вместе. Скорей!
Скорей!
     Я  торопил  его.  Предательство, ожидать которое я имел все основания и
которое  могло  лишить  меня  всего, чего я достиг, совершалось, возможно, в
эту  самую  минуту!  Мое  нетерпеливое  желание  поскорее быть в церкви было
столь  велико, что я не мог оставаться в бездействии, пока причетник зажигал
свой фонарь. Я пошел по садовой дорожке через лужайку.
     Не  прошел  я  и десяти шагов, как из темноты возник какой-то человек и
приблизился  ко  мне.  Он почтительно заговорил со мной. Я не мог разглядеть
его лица, но, судя по голосу, не знал его.
     - Простите, сэр Персиваль... - начал он.
     Я прервал его:
     - Вы ошиблись в темноте, - сказал я, - я не сэр Персиваль.
     Человек отшатнулся.
     - Я думал, это мой хозяин, - пробормотал он смущенно и неуверенно.
     - Вы ждали здесь вашего хозяина?
     - Мне было приказано ждать на лужайке.
     С  этими  словами  он  отошел.  Я  оглянулся  на  коттедж и увидел, что
причетник  идет  ко  мне с зажженным фонарем. Я взял старика под руку, чтобы
помочь  ему. Мы пошли через лужайку мимо того человека, который заговорил со
мной.  Насколько  я мог судить при неясном свете фонаря, он был лакеем, хотя
ливреи на нем не было.
     - Кто это? - шепнул мне причетник. - Не знает ли он чего про ключи?
     - Нам  некогда  расспрашивать  его,  -  отвечал  я,  -  идем  сначала в
ризницу!
     Даже  днем  увидеть  отсюда церковь можно было, только пройдя через всю
лужайку.  Когда  мы  стали подниматься в гору, какой-то деревенский мальчик,
привлеченный светом нашего фонаря, подбежал к нам и узнал причетника.
     - Эй,  мистер,  -  сказал  он,  дергая причетника за сюртук, - в церкви
кто-то  есть.  Я  слышал, как он запер за собой двери, я видел, как он зажег
там спичку!
     Причетник задрожал и тяжело оперся на меня.
     - Идемте,  идемте!  -  сказал  я  ободряюще.  -  Мы не опоздали. Мы его
поймаем,  кто  бы  он  ни  был.  Держите  фонарь  и следуйте за мной. Только
поскорей!
     Я  быстро  взобрался на холм. Темная масса церкви смутно вырисовывалась
на  фоне ночного неба. Повернув, чтобы подойти к двери ризницы, я услышал за
собой тяжелые шаги. Лакеи шел следом за нами.
     - У  меня  нет дурных намерений, - сказал он, когда я обернулся к нему.
- Я только ищу своего хозяина.
     В  голосе его звучал неподдельный страх. Не обращая на него внимания, я
поспешил дальше.
     В  ту  же  минуту,  как я завернул за угол и вышел к ризнице, я увидел,
что  слуховое  окно, выходившее на крышу, ярко осветилось изнутри. Оно сияло
ослепительно ярким светом под сумрачным, беззвездным небом.
     Я бросился через церковный дворик к дверям ризницы.
     Странный  запах  распространялся  в  сыром  ночном  воздухе.  Я услышал
глухой  треск,  я увидел, как свет наверху разгорается ярче и ярче, звякнуло
стекло. Я подбежал к двери, чтобы открыть ее. Ризница была в огне!
     Не  успел я сделать движение, не успел перевести дыхание при виде этого
зрелища,  как  замер  от ужаса, услышав тяжелый стук в дверь изнутри. Кто-то
яростно  силился повернуть ключ в замке, за дверью кто-то дико, пронзительно
закричал, призывая на помощь.
     Лакей, следовавший за мной, отшатнулся и упал на колени.
     - О господи, - воскликнул он, - это сэр Персиваль!
     Причетник  подбежал  к нам, и в то же мгновение снова, в последний раз,
раздалось отчаянное лязганье ключа в замке.
     - Боже, спаси его душу! - закричал старик. - Он погиб! Он сломал ключ.
     Я  кинулся к двери. Мгновенно из моей памяти исчезла единственная цель,
в  последнее  время владевшая всеми моими помыслами, управлявшая всеми моими
действиями.  Всякое  воспоминание о бессердечном злодеянии, совершенном этим
человеком,  -  о  любви,  невинности,  счастье,  которые  он так безжалостно
попрал  ногами,  о  клятве, которую я дал себе в глубине сердца, что приведу
его  к ответу, ибо он заслужил этого, - как сон, улетучилось из моих мыслей.
Я  сознавал  только  ужас  его положения. Я чувствовал только, что должен во
что бы то ни стало спасти его от страшной гибели.
     - Откройте  другую дверь! - крикнул я. - Дверь в церковь! Замок сломан.
Спешите, не то вы погибли!
     Крик  о  помощи  не  повторился  после того, как ключ лязгнул в замке в
последний  раз. Ни один звук, свидетельствующий о том, что сэр Персиваль еще
жив,  не  доносился  до  нас.  Слышался  треск  бушующего  пламени да резкое
щелканье лопающихся от жара стекол вверху.
     Я  оглянулся  на двух моих спутников. Лакей поднялся на ноги, он держал
фонарь  и  тупо  смотрел  на  дверь. Ужас, казалось, превратил его в полного
идиота;   он   ходил  за  мной  по  пятам,  как  собака.  Причетник  стонал,
скорчившись   на   одной   из  могильных  плит,  он  весь  дрожал  и  что-то
приговаривал...  Достаточно  было  взглянуть  на  них обоих, чтобы понять их
беспомощность!
     Почти  не  отдавая  себе отчета в своих действиях, под влиянием первого
порыва я схватил лакея за плечи и толкнул его к стенке ризницы.
     - Стойте!  - сказал я. - Держитесь за стену. Я встану на вас и попробую
влезть на крышу, чтобы сломать слуховое окно, иначе он задохнется!
     Слуга  дрожал  с  головы  до  ног,  но держался крепко. Зажав дубинку в
зубах,  я  влез  ему  на спину, достал до парапета, схватился за него обеими
руками  и  в  один миг был на крыше. В неистовой поспешности и волнении этой
минуты  мне  не  пришло в голову, что я даю выход пламени, вместо того чтобы
дать   доступ  воздуху.  Я  ударил  по  окну,  и  остатки  стекол  разбились
вдребезги.  Огонь,  как  дикий  зверь  из своего логова, с яростью выпрыгнул
наружу.  Если  бы  ветер дул в мою сторону, от меня, наверно, не осталось бы
ничего.  Я припал к крыше. Дым и пламя проносились над моей головой. Вспышки
и  взрывы  огня  освещали  внизу  лицо  слуги,  тупо  уставившегося в стену,
причетника,  вставшего  с  могильной  плиты  и  в  отчаянии  ломавшего руки,
горсточку   жителей  деревни,  растерянных  мужчин  и  перепуганных  женщин,
столпившихся  за  церковной оградой. Они возникали во тьме, когда вспыхивали
огромные  огненные  языки,  и  исчезали  за  клубами дыма. А тот, в ризнице,
задыхался,  умирал  так близко от нас, и мы не могли, не в нашей власти было
до него добраться!
     Я обезумел от этой мысли. Уцепившись руками за крышу, я спрыгнул вниз.
     - Ключ  от  церкви!  -  крикнул я причетнику. - Мы должны попробовать с
той стороны - мы еще можем спасти его, если разломаем ту дверь!
     - Нет,  нет!  -  с  отчаянием отозвался старик. - Надежды нет! Ключи от
церкви  и  от  ризницы  в  одной связке - они здесь, внутри! О, сэр, его уже
ничто не спасет, он погиб, он уже сгорел.
     - Пожар  увидят из города, - сказал чей-то голос среди мужчин, стоявших
позади нас. - У них есть пожарная машина. Они спасут церковь.
     Я  окликнул этого человека - он сохранил присутствие духа - и заговорил
с  ним.  В лучшем случае пожарная машина могла прибыть только через четверть
часа.  Невыносимо  было  оставаться  в  бездействии  все  это время. Вопреки
разуму,   я  убедил  себя,  что  обреченный,  погибший  человек  в  ризнице,
возможно,  лежит  без  чувств, возможно, еще жив. Если мы сломаем дверь, мы,
может   быть,   спасем   его!  Я  знал,  как  упорны  массивные  замки,  как
непроницаемы   дубовые,  обитые  гвоздями  двери,  я  знал,  как  безнадежно
пытаться  взломать  их  обычными  средствами. Но в полуразрушенных коттеджах
близ  церкви  должны  были сохраниться балки. Что, если вооружиться балкой и
использовать ее как таран?
     Эта  мысль  мелькнула  в  моем  мозгу, как вспышка огня, извергавшегося
через  слуховое  окно.  Я  бросился  к  человеку,  говорившему  про пожарную
машину:
     - Есть у вас кирки, мотыги?
     - Да, есть.
     - Топоры, пилы, кусок веревки?
     - Да, да, да!
     Я заметался среди толпы с фонарем в руке:
     - Пять шиллингов каждому, кто мне поможет!
     При  этих словах они будто проснулись. Ненасытный голод, вечный спутник
нищеты,   и   жажда  заработка  в  один  миг  побудили  их  к  беспорядочной
деятельности.
     - Двое  -  за  фонарями,  если  они  у  вас  есть! Двое - за топорами и
инструментами! Остальные за мной - за балкой!
     Они  оживились,  послышались  резкие, отрывистые восклицания. Женщины и
дети  бросились  в  сторону.  Мы  ринулись  гурьбой к первому нежилому дому.
Только   причетник,   бедный  старый  причетник,  остался  позади.  Стоя  на
могильной  плите,  он  рыдал,  оплакивая  церковь. Лакей следовал за мной по
пятам  -  порой  я видел его бледное, искаженное от ужаса, растерянное лицо.
Когда  мы  ворвались  в дом, на полу лежали разбросанные стропила, но они не
годились,  они были слишком легкими. Над нашими головами пролегала балка, мы
могли  достать  до нее топорами. Балка была накрепко вделана в стены с обоих
концов.  Потолок  и  пол  были содраны, огромный пролом в крыше зиял прямо в
небо.  Мы набросились на балку. Как она упорствовала, как сопротивлялись нам
стенные  кирпичи  и  цемент!  Мы  ломали,  рубили,  рвали. Балка поддалась с
одного  конца  и  рухнула,  за  ней  полетели  кирпичи.  Вскрикнули женщины,
сгрудившиеся  в  дверях  и смотревшие на нас, закричали мужчины, двое из них
упали,  но  не  расшиблись.  Еще  одно  совместное усилие - и мы высвободили
другой  конец  балки.  Взвалив  ее  на  плечи, мы приказали посторониться. А
теперь  за  дело!  К двери! Пламя несется к небу, все ярче освещая нам путь!
Осторожней  по  дороге  к  церкви  -  бей с разбегу в дверь! Раз, два, три -
стоп!  Неудержимо несутся крики. Мы расшатали дверь. Если запор не поддастся
-  она  соскочит  с  петель.  Еще  раз,  с  разбегу!  Раз,  два, три - стоп!
Закачалась!  Через  пробоины  пламя  устремляется к нам. Еще раз навались, в
последний!  Дверь с треском рухнула. Мгновенно наступила гробовая тишина. Мы
ищем  глазами  тело.  Нестерпимый  жар  опаляет  наши  лица и заставляет нас
отступить.  Мы  не  видим  ничего  - вверху, внизу, повсюду не видно ничего,
кроме сплошного огненного вихря.
     - Где он? - шепнул лакей, тупо глядя на пламя.
     - Он  сгорел  дотла!  - простонал причетник. - И книги сгорели дотла. О
сэр! Скоро и от церкви останется только пепел.
     Они  были  единственными,  кто заговорил. Когда они замолчали, в ночном
безмолвии слышалось только, как бушевал пожар.
     Чу!
     Неровный,  грохочущий  звук  издали  -  глухое  цоканье копыт, мчащихся
галопом,   потом   все   усиливающийся   рев  человеческих  голосов,  крики.
Наконец-то пожарная команда!
     Люди  вокруг  меня  бросились  к краю холма, навстречу пожарным. Старый
причетник  попытался  бежать  вместе с ними, но силы оставили его. Я увидел,
как,  держась  за один из надгробных памятников, он слабо закричал: "Спасите
церковь!", как будто пожарные могли услышать его.
     Спасите церковь!
     Только   лакей   не   шевелился.  Он  стоял,  глядя  на  пламя  пустым,
безучастным  взором.  Я  заговорил  с ним, я потряс его за руку. Но ничто не
могло вывести его из столбняка. Он шепнул еще раз:
     - Где он?
     Через  десять  минут  пожарная  машина  была  готова,  насос опустили в
колодец  за  церковью,  шланг  подвели  к  дверям ризницы. Если б моя помощь
понадобилась,  я  не мог бы оказать ее сейчас. Моя энергия иссякла, силы мои
истощились,  вихрь моих мыслей мгновенно замер, затих, когда я понял, что он
уже  мертв.  Я  стоял  беспомощно, я был бесполезен, - я смотрел, смотрел не
отрываясь в горящую комнату.
     Пожар  медленно  затихал.  Яркий  огонь потускнел, дым подымался к небу
белыми  клубами;  сквозь него виднелись красно-черные груды тлеющих углей на
полу ризницы.
     Еще  минута  -  и  пожарные  вместе  с  полицейскими бросились вперед к
двери,  раздались  негромкие  восклицания,  потом два человека отделились от
остальных  и прошли через толпу за церковную ограду. В мертвом молчании люди
расступались, чтобы дать им пройти.
     Через   несколько   минут   толпа  дрогнула,  и  живая  стена  медленно
раздвинулась  снова.  Двое  шли  обратно  и  несли  сорванную с петель дверь
одного  из  нежилых домов. Они внесли ее в ризницу. Полицейские столпились у
обгоревшего  входа,  мужчины  по  двое, по трое старались заглянуть им через
плечо.  Другие  стояли подле, чтобы первыми услышать. Среди них были женщины
и дети.
     Вести  из  ризницы быстро облетели толпу - их передавали из уст в уста,
пока  они  не долетели до того места, где я стоял. Я услышал, как спрашивали
и отвечали вокруг меня приглушенно, взволнованно.
     - Его нашли?
     - Да.
     - Где?
     - У двери, он лежал ничком.
     - У какой двери?
     - У двери в церковь - он лежал головой к двери, ничком.
     - А лицо сгорело?
     - Нет.
     - Да, сгорело.
     - Нет, только обгорело. Он лежал ничком, лицом вниз, я же сказал.
     - А кто он был?
     - Лорд, говорят.
     - Нет, не лорд. Сэр, что ли. Сэр - значит дворянин.
     - Баронет он был.
     - Нет.
     - Да.
     - А что ему здесь понадобилось?
     - Верно, замышлял что-нибудь недоброе, уж я вам говорю!
     - Это он нарочно?
     - Нарочно сгорел!
     - Да я не о нем - я о ризнице. Он ее нарочно поджег?
     - Очень страшно смотреть на него?
     - Страшно!
     - А лицо?
     - Нет, лицо ничего.
     - Кто-нибудь его знает?
     - Вон тот человек говорит, что знает.
     - Кто?
     - Говорят, лакей. Но он будто умом тронулся, и полиция ему не верит.
     - А никто другой не знает, кто он такой?
     - Ш-ш! Тише.
     Громкий,  уверенный  голос  кого-то  из  полисменов  заставил  утихнуть
глухой ропот вокруг меня.
     - Где джентльмен, который пытался спасти его? - сказал голос.
     - Здесь,  сэр,  вон он! - Десятки взволнованных лиц повернулись ко мне,
десятки рук раздвинули толпу, кто-то подошел ко мне с фонарем в руках.
     - Пожалуйте сюда, сэр, - негромко сказал он.
     Я  был  не  в  силах  говорить  с ним, я был не в силах сопротивляться,
когда  он  взял  меня  за  руку.  Я  попытался сказать, что никогда не видел
умершего   при  жизни,  что  я  не  могу  опознать  его,  что  я  совершенно
посторонний  человек.  Но  говорить  я  не  мог.  Я был близок к обмороку, я
беспомощно молчал.
     - Вы знаете его, сэр?
     Вокруг  меня  кольцом стояли люди. Трое из них опустили фонари вниз. Их
взгляды  и  взгляды всех остальных были устремлены на меня в немом ожидании.
Я  знал,  что  лежит  у  моих ног, я понимал, почему они опустили фонари так
низко.
     - Можете вы опознать его, сэр?
     Мои  глаза  медленно  опустились.  Сначала  я  ничего  не увидел, кроме
грубого  брезента.  Капли  дождя  падали на него, глухо отдаваясь в гробовой
тишине.  Я  перевел  взгляд - там, в конце, в желтом свете фонаря застывшее,
зловещее, обугленное, глядело в небо его мертвое лицо.
     Так  в  первый  и  последний  раз  я  увидел  его.  Так  волею судеб мы
встретились наконец.


XI

     По  некоторым  местным  причинам,  имевшим  значение  для следователя и
городских  властей,  с  судебным  дознанием  спешили  -  оно  происходило на
следующий  же  день.  Мне  пришлось  присутствовать  в  качестве  одного  из
свидетелей, вызванных в суд для расследования пожара.
     Утром  я  первым  долгом пошел на почту справиться, нет ли там для меня
письма  от Мэриан. Никакая перемена обстоятельств, какой бы необычной она ни
была,  не могла повлиять на мою главную заботу, пока я был вдали от Лондона.
Утреннее  письмо  от  Мэриан было для меня единственной возможностью узнать,
не  случилось  ли в мое отсутствие какого несчастья с Лорой или с ней самой.
День мой всегда начинался с этой главной заботы.
     К моей радости, на почте меня ждало письмо от Мэриан.
     Ничего  не  случилось  -  они обе были в целости и сохранности, как и в
день  моего  отъезда.  Лора посылала мне сердечный привет и просила, чтобы я
обязательно  за  день  сообщил  ей  о  своем  приезде. Ее сестра добавляла в
пояснение,  что  Лора сэкономила "почти соверен" из собственного заработка и
требовала,   чтобы  ей  разрешили  самой  приготовить  обед,  долженствующий
отпраздновать  мое  возвращение.  Солнечным  утром  я  читал  эти  маленькие
домашние  новости,  а  передо  мной  так  живо,  так  ярко  вставали ужасные
воспоминания  прошлой  ночи.  Необходимо  было  уберечь  Лору от возможности
случайно  узнать  правду  -  это  было  моей первой мыслью, когда я прочитал
письмо.  Я сейчас же написал Мэриан и рассказал ей все, что уже рассказал на
этих  страницах,  описывая  ей  происшедшее  так постепенно и осторожно, как
только  мог,  и предупреждая ее о том, чтобы никакие газеты ни в коем случае
не  попадались  Лоре  на  глаза до моего возвращения. Если б на месте Мэриан
была  другая женщина, менее мужественная и менее надежная, я, может быть, не
решился  бы  открыть  ей  всю  правду. Но Мэриан полностью заслуживала моего
доверия, как я знал по опыту прошлого, - я мог всецело положиться на нее.
     Письмо мое было длинным. Я был занят им до самого судебного дознания.
     Следствие  было очень затруднено в силу всяческих осложнений. Надо было
выяснить  не  только  вопрос  о  гибели человека, но и причину возникновения
пожара,  а  также,  каким  образом были похищены ключи и почему в ризнице во
время  пожара  находился  посторонний.  Пока что не установили даже личности
покойного.  Полиция не доверяла словам лакея, что он опознал своего хозяина,
ибо  несчастный  слуга  был  в  состоянии  полной  невменяемости.  Послали в
Нолсбери  за теми, кто был хорошо знаком с внешностью сэра Персиваля Глайда,
и  с утра связались с Блекуотер-Парком. Благодаря принятым мерам следователь
и  понятые  смогли  наконец совершенно точно установить личность погибшего и
подтвердить  истину  слов  лакея.  Свидетельства  разных  лиц  подтвердились
осмотром  часов  покойного,  на внутренней крышке которых были выгравированы
герб и имя сэра Персиваля Глайда.
     Затем  стали  разбирать  вопрос  о  возникновении  пожара.  В  качестве
свидетеля  первыми вызвали меня, лакея и мальчика, увидевшего, как в ризнице
зажгли   спичку.   Мальчик  отвечал  на  вопросы  вполне  вразумительно,  но
несчастный   лакей   не   мог   прийти  в  себя  после  вчерашнего  ужасного
происшествия  -  всем  было  ясно, что он ничем не может помочь следствию, и
его отп