м,  сэр,  не  с  его  женой.  Мы оба не знали ее. Какой-то
джентльмен  помог  Катерику  получить место причетника в приходской церкви в
Уэлмингаме.  По  этой  причине  он  и  переехал жить по соседству с нами. Он
привез  с  собой молодую жену. Через некоторое время мы узнали, что она была
горничной   в   одном   семействе,   проживавшем   в   Варнек-Холле,   около
Саутхемптона.  Катерик долго добивался, чтобы она вышла за него, - такая она
была  высокомерная.  Он  делал  ей  предложение  за  предложением и наконец,
убедившись,  что она непреклонна, отчаялся и оставил ее в покое. И вдруг она
сама   предложила   ему   жениться  на  ней,  по-видимому,  просто  из  духа
противоречия.  Мой  бедный муж всегда говорил, что вот тут-то и надо было ее
проучить.  Но  Катерик  был слишком влюблен в нее, он никогда ни в чем ей не
препятствовал  -  ни  до  свадьбы,  ни  после.  Он был горячим, увлекающимся
человеком,  сэр,  иногда  давал слишком большую волю своим чувствам и быстро
терял  голову.  Будь на месте миссис Катерик другая женщина, лучше, чем она,
он  избаловал  бы  и  ее.  Не  люблю  я  плохо отзываться о людях, но миссис
Катерик  была  бессердечной  женщиной,  упрямая  такая,  всегда  делала  все
по-своему,  любила  хорошо  одеваться  и  чтоб  ею  восхищались,  а  мистеру
Катерику   платила  неуважением  и  насмешками  за  его  доброту  и  хорошее
отношение.  Когда  они  стали нашими соседями, мой муж, бывало, говорил, что
они  плохо  кончат,  и его слова сбылись. Не прожили они около нас и четырех
месяцев,  как  страшный скандал произошел в их семейной жизни. Виноваты были
оба, по-моему. Оба были виноваты.
     - Вы хотите сказать - и муж и жена?
     - О  нет,  сэр!  Я  не  говорю  про  Катерика - он, бедняга, был только
жалости достоин. Я говорю про его жену и про...
     - Про человека, из-за которого произошел скандал?
     - Да,  сэр.  Такой  образованный,  воспитанный  джентльмен,  постыдился
бы...  Вы  знаете  его,  сэр.  И  моя  бедная милочка Анна знала его слишком
хорошо...
     - Сэр Персиваль Глайд?
     - Да, сэр Персиваль Глайд.
     Сердце  мое  забилось,  мне  показалось,  что  ключ от тайны уже в моих
руках.  Как  плохо  знал  я  тот  лабиринт, по которому мне пришлось еще так
долго блуждать!
     - Сэр Персиваль жил тогда где-нибудь поблизости? - спросил я.
     - Нет,  сэр.  Он  был  не  здешний,  чужой  для всех нас. Отец его умер
незадолго  до  этого  в  чужих  краях. Помню, сэр Персиваль был в трауре. Он
остановился  в  маленькой  гостинице  у  реки,  где  останавливались  другие
джентльмены,  приезжавшие к нам в городок на рыбалку... Когда он приехал, на
него  не  обратили  внимания,  это  было  обычным делом - много джентльменов
приезжало со всех концов страны, чтобы рыбачить на нашей реке.
     - Он появился до того, как Анна родилась?
     - Да,  сэр.  Анна  родилась в июне 1827 года, а он приехал, по-моему, в
конце апреля или в начале мая.
     - Чужой для всех? И миссис Катерик тоже не знала его, как и остальные?
     - Так  мы сначала думали, сэр. Но когда произошел скандал, никто уже не
верил,  что  они  не  были  раньше знакомы, что они чужие друг другу. Помню,
будто  вчера  это  было.  Ночью  Катерик бросил горсть песку в наше окошко и
разбудил  нас. Я услышала, как он стал просить мужа ради бога сойти вниз для
разговора.  Они  долго  разговаривали  на  крыльце.  Когда  мой муж вернулся
наверх,  он  весь  дрожал. Он сел на кровать и говорит мне: "Лиззи! Я всегда
говорил,  что  эта  женщина  -  скверная  женщина,  что она плохо кончит, и,
боюсь,  так  оно  и  случилось.  Катерик  нашел  у  нее  в  комоде множество
кружевных  носовых  платков,  и  два красивых кольца, и новые золотые часы с
цепочкой.  Только  настоящая  леди  может  такое носить, а его жена не хочет
признаться,  откуда  у  нее  все  это". - "Может, он считает ее воровкой?" -
говорю  я. "Нет, - говорит он, - как это ни скверно, но то, что она сделала,
еще  хуже! Ей негде было красть, да она и не стала бы, не такая она женщина.
Хуже!  Это подарки, Лиззи: на часах - ее собственные инициалы, и Катерик сам
видел,  как  она  шепталась  и  секретничала с этим джентльменом в трауре, с
сэром  Персивалем  Глайдом. Молчите об этом. На сегодня я успокоил Катерика.
Я  сказал  ему,  чтоб  он  держал язык за зубами, но смотрел во все глаза да
слушал  день,  два,  пока  не  убедится".  - "По-моему, вы оба ошибаетесь, -
говорю  я.  -  Чего  ради  миссис  Катерик,  живя  тут в полном довольстве и
почете,  будет путаться с проезжим, с этим сэром Персивалем?" - "Э, да чужой
ли  он  ей?  - говорит мой муж. - Вы забыли, как Катерик на ней женился. Она
сама  пришла  к нему, а раньше все говорила - нет да нет, когда он предлагал
ей  повенчаться.  Не  она  первая,  не  она последняя из тех безнравственных
женщин,  что  выходят замуж за честных, порядочных мужчин, которые их любят,
чтобы  скрыть  свой  позор.  Боюсь, миссис Катерик такая же негодяйка, как и
любая  из  них. Увидим, - говорит мой муж, - скоро увидим". Не прошло и двух
дней, как мы увидели.
     Миссис  Клеменс  замолчала на минуту. А я начал сомневаться, правильный
ли  это  путь  к  разгадке, ведет ли он к моей цели. Разве могла эта обычная
история  о мужском вероломстве и о женской податливости быть ключом к тайне,
которая,  как  страшный  призрак,  всю  жизнь  преследовала  сэра  Персиваля
Глайда?
     - Ну,  так  вот,  сэр,  Катерик  послушался  моего мужа и стал ждать, -
продолжала  миссис Клеменс. - Как я вам уже сказала, ждать пришлось недолго.
На  второй день он застал свою жену и сэра Персиваля вместе. Они шептались и
любезничали  в  ризнице  старой  приходской  церкви. По-моему, они, наверно,
думали,  что никому и в голову не придет искать их в ризнице, но, как бы там
ни  было,  их  застали  на месте преступления. Сэр Персиваль, сконфуженный и
взволнованный,  оправдывался  с таким виноватым видом, что бедный Катерик (я
вам  уже говорила, как быстро он терял голову) пришел в исступление и ударил
сэра  Персиваля.  К  сожалению,  он был не ровня своему обидчику - тот избил
его  жесточайшим образом прежде, чем соседи, услышав ссору, сбежались, чтобы
разнять  их.  Это  случилось  к  вечеру,  а  к  ночи,  когда мой муж пошел к
Катерику,  того уже не было, и никто не знал, куда он девался. Ни одна живая
душа  в  деревне  не  встречала  его  больше. Он слишком хорошо понял к тому
времени,  почему  его  жене  пришлось  выйти за него замуж, и слишком близко
принял  к  сердцу  свои  позор  и  несчастье,  особенно  после того, как сэр
Персиваль  избил  его.  Приходский  священник поместил объявление в газете и
просил  его  вернуться,  уверяя,  что  место осталось за ним и друзья его не
покинут.  Но  Катерик  был  слишком  гордым,  как говорили одни, а по-моему,
слишком  несчастным,  чтобы  снова  встретиться  с  теми, кто знал его и был
свидетелем  его  позора.  Он  написал  моему мужу, когда уезжал из Англии, и
написал  еще  раз  из Америки, где хорошо устроился. Насколько мне известно,
он  все  еще  живет  там, но, по всей вероятности, никто из нас, а тем более
его безнравственная жена, никогда не увидит его больше на родине.
     - А  что  было  потом  с  сэром  Персивалем  Глайдом? - спросил я. - Он
остался в Уэлмингаме?
     - Нет,  сэр.  Все  были возмущены его поведением - он это понимал. В ту
же  ночь,  как  произошел скандал, он, по слухам, поспорил о чем-то с миссис
Катерик и на следующее утро уехал.
     - А  миссис  Катерик? Она, конечно, не осталась жить там, где все знали
об этом скандале.
     - Осталась,  сэр.  Она была такой бессердечной и бесчувственной, что ни
во  что  не  ставила  мнение  своих  соседей.  Она объявила всем, начиная со
священника,  что  стала  жертвой  страшной  ошибки  и  что  никакие злостные
сплетники  не  заставят ее уехать, ибо она ни в чем не виновата. В мое время
она  продолжала  жить в Старом Уэлмингаме, а когда я уехала и начали строить
новый  город  и  люди  побогаче  переселились  туда, она тоже переехала, как
будто  решила  жить среди них и мозолить им глаза до самого конца. Там она и
сейчас, там она и останется до последнего издыхания, не считаясь ни с кем.
     - Но  на  какие  средства  она жила все эти годы? - спросил я. - Муж ее
был в состоянии помогать ей и делал это?
     - Он  мог  и  готов  был  помогать  ей,  - сказала миссис Клеменс. - Во
втором  письме  к  моему  мужу  он  написал, что раз она носит его фамилию и
живет  в  его доме, он не допустит, какой бы скверной она ни была, чтобы она
умерла   с  голоду  на  улице,  как  нищая.  Он  написал,  что  в  состоянии
выплачивать  ей  небольшое  ежемесячное  пособие  - она может получать его в
банке в Лондоне.
     - И она приняла это пособие?
     - Ни  копейки,  сэр.  Она  сказала,  что  не  желает ничем одалживаться
Катерику  и,  проживи  она  сотни  лет, не примет от него ни копеечки. И она
сдержала  свое слово. Когда мой дорогой муж умер, письмо Катерика попало мне
в  руки, и я сказала ей, чтобы она дала мне знать, когда будет в нужде. "Вся
Англия  будет  знать,  что я в нужде, - сказала она, - прежде чем я скажу об
этом  Катерику  или  его  друзьям.  Вот вам мой ответ, и, если вы будете ему
писать, так и напишите!"
     - Как по-вашему, у нее были свои средства?
     - Если  и  были,  то  очень  небольшие, сэр. Говорили, и боюсь, что это
было  правдой, будто средства к существованию она получала от сэра Персиваля
Глайда.
     Услышав  это, я задумался. Мне было ясно, что все это пока что не имело
прямого  или  косвенного отношения к раскрытию тайны и что мои розыски снова
привели меня к очевидной и обескураживающей неудаче.
     И   все  же,  по  сути  дела,  в  рассказе  миссис  Клеменс  было  одно
несоответствие.  Я  не мог принять на веру всю эту историю целиком - за этим
несоответствием явно стояло что-то скрытое и подозрительное.
     Мне  было  непонятно,  почему  обесчещенная  жена причетника продолжала
добровольно  жить  там,  где  все  кругом  знали  о  ее  бесчестье.  Меня не
удовлетворяло  заявление  самой  миссис  Катерик,  что  этим самым она якобы
желала  доказать  свою невиновность. Мне казалось более естественным и более
вероятным,  что  она  не  столь  независима  в  своих  поступках, как хотела
показать  это.  В  таком  случае, в чьей власти было заставить ее остаться в
Старом   Уэлмингаме?   Несомненно,   во   власти  человека,  снабжавшего  ее
средствами  к  существованию. Она отказалась от помощи своего мужа, у нее не
было  собственных  денег,  она была одинокой, обесчещенной женщиной - откуда
она могла получать помощь, как не от сэра Персиваля Глайда?
     Рассуждая  таким образом и все время не упуская из виду тот несомненный
факт,  что  тайна  сэра  Персиваля  была хорошо известна миссис Катерик, мне
стало  совершенно ясно, что оставить миссис Катерик на постоянное жительство
в  Уэлмингаме  было  полностью  в  интересах  сэра  Персиваля,  ибо  в  силу
происшедшего  скандала  там  с ней никто не общался, она жила обособленно от
всех  и  не  могла  бы  никому проболтаться в минуту откровенности. Но в чем
заключалась   тайна,  которую  так  тщательно  скрывали?  Разумеется,  не  в
позорной  связи  сэра  Персиваля  с  обесчещенной миссис Катерик, так как об
этом  знали все вокруг, и не в подозрении, что он был отцом Анны, ибо именно
в  Уэлмингаме  неизбежно  должны  были  это подозревать. Если бы я принял на
веру  все,  чему  верили  другие  в  этой  истории,  и  пришел  бы к тому же
поверхностному  выводу,  как миссис Клеменс и ее соседи, то где во всем этом
был  хоть  малейший  намек  на  общую тайну сэра Персиваля и миссис Катерик,
которую  они тщательно старались спрятать от всех с той самой поры и до сего
времени?
     И  все  же именно в этих встречах украдкой, в этих перешептываниях жены
причетника с "джентльменом в трауре" несомненно был ключ к разгадке.
     Может  быть,  по  существу  дело  заключалось в чем-то совершенно ином,
нежели  это  казалось с первого взгляда? Может быть, миссис Катерик говорила
правду,  утверждая,  что  она стала жертвой недоразумения? Может быть, между
нею  и  сэром  Персивалем  существовала связь совершенно иного рода, чем та,
которую  заподозрили  окружающие, и сэру Персивалю было выгодно поддерживать
одно подозрение, чтобы отвести от себя другое, гораздо более серьезное?
     Если  б  я  мог  найти  ответ на эти вопросы, я сделал бы первые шаги к
разгадке  тайны,  глубоко  скрытой  за довольно обычной историей, только что
мной услышанной.
     Я  задал  вопрос  с  целью выяснить, уверен ли был сам мистер Катерик в
измене  своей жены. Ответ миссис Клеменс не оставлял сомнения в этом. Будучи
еще   не   замужем,   миссис   Катерик  скомпрометировала  себя  с  каким-то
неизвестным  человеком  и  вышла  замуж,  чтобы  скрыть  свой  позор.  Путем
сопоставления  дат  было совершенно ясно, что мистер Катерик не был отцом ее
дочери Анны, хотя Анна и носила его фамилию.
     Гораздо  труднее  было рассеять возникавшее теперь сомнение: можно ли с
уверенностью считать сэра Персиваля Глайда отцом Анны Катерик?
     Сделать  это  было  возможно,  только выяснив, похожи они друг на друга
или нет.
     - Вы,  наверно,  часто  видели  сэра  Персиваля, когда он бывал в вашей
деревне? - сказал я.
     - Да, сэр, очень часто, - отвечала миссис Клеменс.
     - Была ли Анна похожа на него?
     - Нет, они были совершенно не похожи.
     - Значит, она была похожа на мать?
     - Она   и   на   мать  была  совсем  не  похожа.  Миссис  Катерик  была
темноволосая, с полным лицом.
     Не  похожа  ни  на мать, ни на предполагаемого отца. Я знал, что нельзя
всецело  полагаться  на  личное  сходство, однако, с другой стороны, начисто
отрицать  его  значение тоже было неразумным. Что из прошлого сэра Персиваля
Глайда  или  миссис  Катерик  до  их  появления в Старом Уэлмингаме могло бы
пролить свет на этот вопрос? Я имел это в виду и спросил миссис Клеменс.
     - Когда  сэр  Персиваль  появился  у вас в деревне, - сказал я, - вы не
знаете, откуда он тогда приехал?
     - Нет,  сэр.  Кто  говорил  -  из  Блекуотер-Парка,  кто  говорил  - из
Шотландии, но никто по-настоящему не знал.
     - А миссис Катерик до своего замужества жила в Варнек-Холле?
     - Да, сэр.
     - Сколько лет она прослужила там?
     - Три или четыре года, сэр. Точно не помню.
     - Вы случайно не знаете, кому в то время принадлежал Варнек-Холл?
     - Знаю, сэр. Майору Донторну.
     - А  не  приходилось  ли  вам  слышать  от  мистера Катерика или еще от
кого-нибудь,  был ли сэр Персиваль знаком с майором Донторном, бывал ли он в
Варнек-Холле или где-нибудь по соседству?
     - Нет,  сэр.  Насколько я помню, ни Катерик, ни кто-либо другой никогда
не говорили об этом.
     Я  записал фамилию и адрес майора Донторна на случай, если он еще жив и
в  будущем  мне  понадобится  обратиться к нему. Пока что у меня составилось
определенное  впечатление,  что сэр Персиваль отнюдь не был отцом Анны и что
его  тайное  свидание с миссис Катерик в церковной ризнице никоим образом не
было  связано  с  бесчестьем,  которое миссис Катерик навлекла на доброе имя
своего  мужа. Я не мог придумать, какими фактами подкрепить мою уверенность,
и  только  попросил миссис Клеменс рассказать про детство Анны, настороженно
выжидая, не получу ли я таким путем нужные мне подтверждения.
     - Вы  мне  еще  не  рассказали,  миссис  Клеменс,  как это бедное дитя,
рожденное  среди  несчастья и позора, очутилось на вашем попечении, - сказал
я.
     - Некому  было  нянчиться с бедной, беспомощной малюткой, сэр, - просто
ответила  миссис  Клеменс.  -  Злая мать ненавидела бедную девочку со дня ее
рождения,  как  будто  ребенок  был  чем-то  виноват! У меня сердце на части
разрывалось при виде ее, и я решила любить и воспитывать ее, как свою дочь.
     - С тех пор Анна была всецело на ваших руках?
     - Не  совсем так, сэр. Иногда на миссис Катерик находили разные причуды
и  фантазии  и  она забирала у меня ребенка, будто назло мне за то, что я ее
воспитываю.  Но  эти причуды никогда долго не продолжались. Бедная маленькая
Анна  всегда возвращалась ко мне и всегда была рада вернуться, хотя и у меня
в  доме  она  жила одиноко и ей не с кем было играть, как играли между собой
другие  дети.  Вот  когда мать увезла ее в Лиммеридж, мы с Анной разлучились
надолго.  Вскоре  после  этого  умер мой бедный муж, и я даже рада была, что
Анны  во  время  этого  несчастья  не было у нас в доме. Ей было тогда около
десяти  или одиннадцати. Ученье давалось ей с большим трудом. Бедная крошка,
она  была  невеселая,  не  такая,  как  другие  дети в ее возрасте, но очень
хорошенькая  и  милая  девочка!  Я  подождала  в Уэлмингаме их возвращения и
предложила  взять  ее  с  собой  в  Лондон; по правде сказать, сэр, мне было
тяжело  оставаться  в  Старом  Уэлмингаме после смерти мужа - все изменилось
вокруг меня, все мне было не по сердцу.
     - И миссис Катерик согласилась на ваше предложение?
     - Нет,   сэр.   Она   вернулась   из  Кумберленда  еще  бессердечнее  и
озлобленнее,  чем  была. Люди говорили, что ей пришлось отпрашиваться у сэра
Персиваля  -  просить разрешения уехать. Она будто бы потому поехала к своей
умирающей  сестре,  что надеялась получить наследство, а на самом деле денег
хватило  только  на  похороны. Все это, конечно, озлобило миссис Катерик, во
всяком  случае,  она  и  слушать  не хотела, чтобы я увезла с собой девочку.
Казалось,  ее  очень  тешило,  что  предстоящая  разлука  так огорчает нас с
Анной.  Я  могла только оставить девочке свой адрес и сказать ей по секрету,
что,  если  она  когда-нибудь  будет  в беде, пусть приезжает прямо ко мне в
Лондон.  Но прошло много лет, прежде чем она ко мне приехала. Я не видела ее
до той самой ночи, когда она убежала из сумасшедшего дома, бедняжка.
     - Вы  знаете,  миссис  Клеменс,  почему сэр Персиваль Глайд поместил ее
туда?
     - Об  этом  я  знаю  только  из  рассказов  самой  Анны, а она, бедная,
никогда  толком ничего не могла рассказать. Она говорила, что мать ее хранит
какую-то  тайну сэра Персиваля. Долгое время спустя после того, как я уехала
из  Хемпшира,  миссис  Катерик  выдала эту тайну Анне, а когда сэр Персиваль
узнал  об этом, он и запер Анну в сумасшедший дом. Но когда я ее спрашивала,
она  не  могла сказать, что это за тайна. Она говорила только, что если мать
ее  захочет,  то может погубить сэра Персиваля на всю жизнь. Миссис Катерик,
может  быть,  проговорилась ей, что знает о чем-то, и только. Я уверена, что
если  б  Анна  действительно  знала  какую-то  тайну,  как  ей мерещилось, я
услышала  бы  от нее всю правду. Ей только казалось, что она знает ее, и она
верила в это, а на самом деле не знала ничегошеньки, бедняжка.
     Мысль  эта  много  раз  приходила  мне в голову. Я уже говорил Мэриан о
своих  сомнениях  по  поводу  того,  что  Лора  действительно была на пороге
какого-то  важного  открытия,  когда граф Фоско помешал ее разговору с Анной
Катерик  в  беседке.  На основании смутного подозрения, вызванного намеками,
неосторожно  высказанными  ее  матерью  в  присутствии  Анны, та решила, что
знает  всю  тайну  сэра  Персиваля.  Это  было  характерно для ее смятенного
рассудка.  Нечистая  совесть сэра Персиваля неизбежно должна была подсказать
ему  ошибочное мнение, что Анна узнала всю правду от матери, а позднее в его
мозгу  родилась  необоснованная уверенность, что Анна Катерик рассказала обо
всем его жене.
     Время  шло,  утро  пролетело  незаметно.  По  всей  вероятности, миссис
Клеменс  не  могла  мне  больше рассказать ничего полезного для решения моей
задачи.  Теперь я уже разузнал нужные мне подробности жизни миссис Катерик и
пришел  к  некоторым  выводам,  неожиданным  и новым для меня, которые могли
чрезвычайно помочь мне в дальнейшем.
     Я  встал, чтобы попрощаться и поблагодарить миссис Клеменс за дружеское
отношение   и   за