их и выносливых, задавленных постоянной нуждой
или  безвыходной  нищетой.  Во времена вашего Карла Первого* вы, может быть,
могли  бы  отнестись  к  нам  по  всей  справедливости,  но  благодаря вашей
многовековой свободе вы теперь стали не способны понять нас.
     ______________
     *  Кард  I  -  английский  король,  был  свергнут  с  престола во время
революции 1640-1649 годов и казнен правительством Кромвеля.

     Впервые  в  жизни  он  открыл  мне  свое сердце, слова его шли от самой
глубины  души и были глубоко искренними, но он говорил тихо, вполголоса, сам
ужасаясь своей откровенности.
     - Пока  что  вам,  наверно, кажется, что наше Братство не отличается от
других  ему  подобных обществ. С вашей, английской, точки зрения, цель его -
сеять   анархию   и  подготовлять  революцию.  Убивать  плохого  короля  или
скверного  министра, как если б и тот и другой были опасными дикими зверями,
которых  необходимо  уничтожать  при первой же возможности. Предположим, что
это  так.  Но  закон  нашего  Братства  отличается  от  правил других тайных
обществ.  Члены  Братства не знают друг друга. У нас есть президент в Италии
и  президенты  за  границей,  у  них  есть секретари. Президенты и секретари
знают  членов  нашего Братства, но мы, рядовые члены Братства, не знаем друг
друга  до  тех  пор, пока наши начальники не сочтут нужным - по политическим
соображениям  или  в  интересах  общества  -  познакомить нас друг с другом.
Поэтому  с нас не берут никаких клятв при вступлении в Братства. Мы до конца
дней  наших носим на теле отличительный знак Братства, по которому нас можно
опознать.  Мы  имеем  право  заниматься  своими  обычными  делами, но должны
сообщать  о  себе  президенту  и секретарю четыре раза в год, на тот случай,
если  мы  понадобимся.  Нас предупреждают, что если мы предадим Братство, то
есть  откроем  его  тайное существование или изменим ему, нас постигнет кара
согласно  его  законам  -  смерть  от  руки неизвестного нам человека, может
быть,  посланного  с другого конца земли, чтобы нанести сокрушительный удар,
или  смерть  от  руки  ближайшего друга, тоже члена нашего Братства, чего мы
можем  не  знать,  несмотря  на многолетнюю близость с ним. Иногда наказание
откладывают   на  неопределенное  время,  иногда  измену  немедленно  карают
смертью.   Наша   первая   обязанность   -   уметь  ждать,  вторая  -  уметь
беспрекословно  повиноваться,  когда  нам  отдадут  приказ. Некоторые из нас
могут  ни разу в жизни не понадобиться Братству. Некоторые из нас могут быть
призваны  к  делу  Братства  в первый же день вступления в его члены. Я сам,
маленький,  живой,  веселый  человек,  которого  вы  хорошо знаете, человек,
неспособный  и  муху  обидеть, в молодости в силу одного происшествия, столь
ужасного,  что  я  не  расскажу  вам  о нем, вступил в Братство под влиянием
минуты,  как  решился  бы  на  самоубийство.  До  конца  моих  дней я обязан
оставаться  членом  этой  организации,  какой бы я ее ни считал и что бы я о
ней  ни  думал  теперь,  в спокойные минуты моей зрелости. Когда я был еще в
Италии,  я  был  избран  в  секретари  Братства,  и мне показали его членов,
одного за другим.
     Я  начал  понимать, к чему он клонит, я начал понимать, к какому выводу
ведет  его  необычайная история. Он помолчал с минуту, пристально и вдумчиво
глядя на меня, и, очевидно, понял, какая мысль промелькнула в моем мозгу.
     - Вы  уже  сделали  свои выводы, - сказал он, - я вижу это по выражению
вашего  лица.  Не  говорите  мне  ничего - не поверяйте мне ваших догадок. Я
пойду  для  вас  на последнюю жертву, а потом мы покончим с этим разговором,
чтобы уже никогда к нему не возвращаться.
     Он  сделал  мне  знак  молчать, встал, снял свой сюртук и засучил рукав
рубашки на левой руке.
     - Я  обещал  рассказать  вам все, - прошептал он мне на ухо, не спуская
глаз  с  двери.  - Что бы ни произошло в дальнейшем, вы не сможете упрекнуть
меня  в  том,  что я от вас что-либо скрыл. Я сказал вам - Братство опознает
своих  членов  по  отличительному  признаку,  который  они носят на себе всю
жизнь. Взгляните!
     Он  поднял руку и показал мне выжженное клеймо над локтем, с внутренней
стороны,  -  клеймо  было темно-багрового цвета. Я не напишу, что именно оно
изображало.  Скажу  только, что клеймо было круглой формы и таким небольшим,
что шестипенсовая монета могла бы его закрыть.
     - Человек  с  такой  меткой,  выжженной  на этом месте, является членом
нашего  Братства,  -  сказал  он,  опуская  рукав  рубашки.  -  Человек, раз
изменивший  Братству,  что рано или поздно становится известным начальникам,
которые  знают  его  в  лицо,  то  есть президентам или секретарям, карается
смертью.  Если  он изменил - он мертв. Никакие человеческие законы не спасут
его.  Помните  о  том,  что  увидели  и  услышали. Приходите к какому хотите
заключению.  Поступайте по вашему усмотрению, но, ради бога, не посвящайте в
ваши  планы  меня!  Я  не  хочу, я не должен ничего об этом знать. Дайте мне
возможность  остаться  непричастным  ко  всему  этому,  освободите  меня  от
ответственности,  самая  мысль о которой ужасает меня. Скажу под конец - даю
вам  честное  слово  джентльмена,  клянусь  вам, - если этот человек в опере
узнал  меня, значит, он так изменился или так замаскировался, что я не узнал
его.  Я  ничего  не  знаю  ни  о нем, ни о его делах и поступках. Я не знаю,
почему  он находится в Англии. Я никогда не видел его, никогда не слышал его
имени  -  до  этой  ночи.  Мне  нечего  больше сказать. Оставьте меня теперь
одного,  Уолтер. Я потрясен всем происшедшим. Я содрогаюсь при мысли о своей
собственной  откровенности.  Дайте  мне  время  прийти  в себя. Я постараюсь
обрести душевное равновесие до следующей нашей встречи.
     Он  упал на стул и, отвернувшись от меня, закрыл лицо руками. Я шепотом
сказал  ему  на  прощание  слова  благодарности, которые он мог услышать или
нет,  по  своему  желанию,  и  тихо  открыл  дверь,  чтобы не беспокоить его
больше.
     - Я  сохраню  память о сегодняшнем вечере в святая святых моего сердца,
-  сказал я ему. - Вы никогда не раскаетесь в том, что доверились мне. Можно
мне прийти к вам завтра? Можно прийти рано, в девять часов утра?
     - Да,  Уолтер,  -  ответил  он,  ласково  глядя  на меня и говоря снова
по-английски,  очевидно  желая  как  можно  скорее вернуться к нашим прежним
отношениям.  -  Приходите  разделить  мой скромный утренний завтрак до того,
как я пойду на уроки.
     - Спокойной ночи, Песка.
     - Спокойной ночи, друг мой.


VI

     Я  вышел  от  него,  убежденный,  что  после всего мною услышанного мне
ничего  другого  не остается, как действовать немедленно, сразу же. Граф мог
уехать  ночью,  и,  если  бы  я  стал дожидаться утра, последняя возможность
восстановить  Лору  в  правах  была  бы  потеряна. Я посмотрел на часы. Было
десять часов вечера.
     Поспешность,  с  которой  граф ушел из театра, говорила сама за себя. У
меня  не  было  ни тени сомнения в том, что сейчас он готовится к отъезду из
Лондона.  Клеймо  Братства было на его руке, - я был так убежден в этом, как
если  бы  своими собственными глазами видел этот знак у него на руке. Измена
Братству  была  на его совести - ужас, охвативший его при виде Пески, служил
этому неопровержимым доказательством.
     Нетрудно  было  понять,  почему  Песка не узнал его. Такой человек, как
граф,   никогда   не   рискнул   бы   стать  шпионом,  не  застраховав  себя
предварительно  от  всяких  случайностей.  Гладко  выбритое  лицо  графа, на
которое  я  показал  профессору  в  опере,  было,  возможно,  покрыто густой
растительностью  во  времена  молодости Пески. Темно-каштановые волосы графа
были,   несомненно,   не  его  собственными  -  он  носил  парик.  Имя  его,
безусловно,  не  было  настоящим  его именем. Время тоже могло прийти ему на
помощь  -  таким  непомерно  тучным он стал, наверно, за последние годы. Вот
почему  Песка  не  узнал  его,  в то время как граф, со своей стороны, сразу
узнал  Песку  благодаря  необычайно малому росту и другим особенностям моего
друга профессора, резко отличавшим его от других смертных.
     Я  уже  упомянул,  что  не  сомневался  в причине, побудившей графа так
поспешно  уйти  из  театра. Мог ли я сомневаться, когда собственными глазами
видел,  как граф, считая, что, несмотря на его изменившуюся внешность, Песка
опознал   его,  мгновенно  почуял  смертельную  опасность!  Если  бы  я  мог
встретиться  с  графом  сегодня  же ночью и сказать ему, что и мне известно,
какая  кара  ему  грозит, к какому результату это привело бы? Ясно - один из
нас  должен  был стать хозяином положения, одному из нас пришлось бы просить
пощады  у  другого.  Прежде  чем  идти на этот риск, я был обязан ради своей
жены  осторожно  продумать дальнейшие свои шаги и, елико возможно, уменьшить
опасность, мне грозившую.
     Мне  угрожало  лишь  одно: если граф, когда я буду стоять с ним лицом к
лицу,  заключит  из  моих  слов, что препятствием на его пути к безопасности
являюсь  я  один,  он  бесспорно  ни перед чем не остановится, чтобы застичь
меня  врасплох  и  избавиться  от  меня  любым способом и любыми средствами.
После  некоторого  раздумья  я  понял,  каким  путем  я могу защитить себя и
уменьшить  риск, связанный с нашей встречей. Прежде чем сказать ему, что его
история  мне  известна, я должен был предостеречь его, что его жизнь зависит
от  безопасности  моей жизни. Я мог подложить под него мину, прежде чем идти
к  нему,  и  оставить  инструкции  взорвать эту мину по истечении некоторого
времени,  если от меня - лично или в письменной форме - не последует других,
противоположных  указаний.  В таком случае целость и сохранность графа будут
в  полной  зависимости  от  моей  целости  и  сохранности, - я буду занимать
выгодную позицию даже в его собственном доме.
     Эта  мысль  пришла  мне  в  голову  по  дороге  на нашу новую квартиру,
которую  мы наняли по возвращении с побережья. Чтобы никого не беспокоить, я
отпер  двери  своим  ключом.  В  передней  горел  свет. Я тихо прошел в свою
рабочую  комнату,  чтобы  сделать необходимые приготовления, прежде чем Лора
или Мэриан заподозрят, к чему я готовлюсь.
     Письмо  к  Песке  было наиболее верной предосторожностью, которую я мог
предпринять. Я написал ему:
     "Человек,  которого  я  показал вам в театре, является членом Братства.
Он  изменил  ему.  Проверьте  эти два факта немедленно. Вы знаете, под каким
именем  он живет в Англии. Адрес его: дом Э 5 по Форест-Род, Сент-Джонз-Вуд.
Во  имя  любви,  которую  вы  ко  мне  питали, употребите власть, которой вы
облечены,  чтобы  немедленно и беспощадно покарать этого человека. Я рискнул
всем - и потерял все. За это я поплатился жизнью".
     Поставив  под  этими строками свою подпись, я вложил письмо в конверт и
запечатал  его  своей  печатью.  На конверте я написал: "Не распечатывать до
девяти  часов  утра.  Если до этого часа вы не получите известий от меня или
не  увидите  меня  самого,  сломайте  печать,  когда  часы пробьют девять, и
прочитайте  письмо".  Под  этим  я  поставил свои инициалы и вложил письмо в
другой конверт, надписав на нем адрес Пески.
     Мне  оставалось  найти  способ  немедленно  отослать  письмо по адресу.
Отправив  его  Песке,  я  сделал  бы все, что было в моих силах. Если в доме
графа  со  мной  что-нибудь  случится,  я  заручился  тем,  что  за  это  он
расплатится жизнью.
     Я  ни  минуты  не  сомневался,  что Песка, если б он того захотел, имел
возможность  при  любых  обстоятельствах предотвратить бегство графа. В этом
меня  убеждало  настоятельное  нежелание  Пески  что-либо знать о графе или,
иными  словами,  его  горячее желание оправдать в моих глазах свою кажущуюся
пассивность.  Мне  было  ясно,  что  Песка  располагал  средствами совершить
страшную  кару  Братства,  хотя и не хотел признаться мне в этом. О том, что
иностранные  политические  организации  всегда карают изменников, где бы они
ни  скрывались,  было слишком хорошо известно даже мне, человеку, совершенно
не  искушенному  в  этих  делах.  В лондонских и парижских газетах мне часто
попадались   сообщения   об  убитых  иностранцах,  причем  убийцы  бесследно
исчезали.  Я  ничего  не скрыл о себе на этих страницах, не умолчу также и о
своей  уверенности,  что, если бы меня постигло несчастье, в результате чего
Песка  вскрыл  бы  конверт,  своим сообщением я подписывал смертный приговор
графу Фоско.
     Я   спустился   вниз,   чтобы   повидать   владельца   нашего   дома  и
посоветоваться  с  ним,  как  найти  посыльного.  Как  раз  в  это  время он
поднимался  по  лестнице,  и  мы встретились на площадке. По его словам, сын
его,  сообразительный  мальчик,  мог исполнить мое поручение. Мы позвали его
сына  наверх, и я дал мальчику необходимые указания. Он должен был поехать в
кебе  по  указанному  адресу,  передать  письмо  в  собственные руки Пески и
привезти  мне  обратно  расписку этого джентльмена в получении моего письма.
Вернувшись,  мальчик  должен был оставить кеб у дверей, чтобы я мог сразу же
уехать  в  нем.  Было  около половины одиннадцатого. Я высчитал, что мальчик
вернется  минут  через  двадцать  и еще за двадцать минут я успею доехать до
Сент-Джонз-Вуда.
     Когда  мальчик  отправился выполнять мое поручение, я вернулся к себе в
комнату,  чтобы  привести в порядок некоторые бумаги на случай, если со мной
произойдет  худшее. Ключ от старомодного бюро, где хранились наши документы,
я  запечатал  в  конверт  и оставил на столе, надписав на пакете имя Мэриан.
Покончив  с  этим,  я  сошел  вниз в нашу гостиную, где думал застать Лору и
Мэриан,  которые собирались ждать моего возвращения из оперы. Открывая дверь
в гостиную, я почувствовал, что рука моя дрожит.
     В  комнате  была  одна  Мэриан. Она читала и при виде меня с удивлением
взглянула на часы.
     - Как  вы  рано  вернулись!  -  сказала  она.  -  Вы, наверно, ушли, не
дождавшись конца представления?
     - Да, - отвечал я, - мы с Пеской не дождались конца... А где Лора?
     - Вечером  у  нее заболела голова, и я посоветовала ей лечь спать сразу
же после чая.
     Я  вышел  из  комнаты под тем предлогом, что хочу посмотреть, уснула ли
Лора.  Проницательные  глаза Мэриан слишком пристально начали вглядываться в
мое лицо - она, по-видимому, угадывала, что я что-то замыслил.
     Я  вошел  в  спальню и тихо подошел к постели. Освещенная слабым светом
мерцающего ночника, жена моя спала.
     Мы  были  женаты  всего около месяца. Если у меня было тяжко на сердце,
если  моя  решимость  дрогнула на миг, когда я увидел ее лицо, повернутое во
сне  в  сторону  моей  подушки, когда я увидел, как рука ее лежит на одеяле,
как  будто  ожидая  пожатия  моей  руки,  не заслуживал ли я снисхождения? Я
только  задержался  на  несколько  минут, стал на колени у ее постели, чтобы
поглядеть  на нее поближе - так близко, что дыхание ее коснулось моего лица.
На  прощание  я  только  тихо  дотронулся  губами  до  ее  лба  и  руки. Она
пошевелилась  во  сне  и  прошептала  мое  имя, но не проснулась. Я с минуту
постоял в дверях, чтобы еще раз поглядеть на нее.
     - Да  благословит  и  сохранит  тебя  господь, дорогая! - прошептал я и
вышел из спальни.
     Мэриан  ждала  меня  на  лестнице.  В  руках  у  нее был сложенный лист
бумаги.
     - Сын  хозяина  привез  это  для  вас,  -  сказала  она.  - Кеб стоит у
подъезда, - мальчик сказал, что вы приказали держать экипаж наготове.
     - Совершенно  верно,  Мэриан.  Кеб  понадобится мне - я собираюсь снова
отлучиться.
     Спустившись  в гостиную, я прочитал записку. Рукой Пески было написано:
"Ваше  письмо  получено. Если от вас не будет известий до назначенного часа,
я сломаю печать, когда пробьют часы".
     Я  положил  записку в карман и пошел к двери. Мэриан встала передо мной
у  порога и толкнула меня обратно в комнату. Свет от зажженной свечи упал на
меня. Мэриан схватила меня за руки и пристально посмотрела мне в глаза.
     - Я  понимаю, - сказала она прерывистым шепотом, - сегодня вы решаетесь
на последнюю попытку.
     - Да. Последнюю и, надеюсь, удачную, - шепнул я ей в ответ.
     - Но  не  один!  О,  Уолтер,  ради  бога,  не  один! Я поеду с вами. Не
отказывайте  мне  только  оттого,  что  я  женщина!  Я должна быть с вами! Я
поеду! Я подожду вас в кебе!
     Теперь  была  моя  очередь  удержать  ее.  Она  попыталась  вырваться и
подойти к двери первая.
     - Если  вы  хотите  помочь  мне,  -  сказал  я,  -  оставайтесь здесь и
ложитесь  спать  сегодня  в спальне моей жены. Дайте мне уехать со спокойным
сердцем.  Если я буду спокоен за Лору, я ручаюсь за все остальное. Поцелуйте
меня,  Мэриан,  и  докажите,  что  у  вас  достанет  мужества  ждать, пока я
вернусь.
     Не  успела  она  ответить,  как  я  был  уже  у  двери. Она попробовала
удержать  меня,  но я уже бежал вниз по лестнице. Мальчик был в передней, он
распахнул  передо  мной  входную  дверь.  Я  вскочил в кеб прежде, чем кучер
успел влезть на козлы.
     - Форест-Род,  Сент-Джонз-Вуд!  - крикнул я ему через окно. - Я заплачу
вдвое, если вы будете там через четверть часа!
     - Постараюсь, сэр!
     Я взглянул на часы. Одиннадцать часов. Нельзя было терять ни минуты.
     Стремительное  движение  кеба,  сознание,  что каждая минута приближает
меня  к  графу,  что  наконец  я  могу  беспрепятственно  отважиться  на это
рискованное  предприятие, - все вместе привело меня в такое возбуждение, что
я  все  время  просил  кучера  ехать быстрее. Когда мы выехали на шоссе, я в
нетерпении  высунулся  из  окна кеба, чтобы посмотреть, скоро ли мы прибудем
на  место.  Где-то  в  отдалении  часы  гулко пробили четверть двенадцатого,
когда  мы  завернули  на  Форест-Род. Я остановил кеб, немного не доезжая до
загородной  резиденции  графа,  быстро  расплатился  с  кебменом  и поспешно
направился к дому.
     На  пути  к  калитке я увидел какого-то человека, он шел мне навстречу.
Мы  встретились  под  газовым фонарем и посмотрели друг на друга. Я сразу же
узнал  светловолосого  иностранца  со  шрамом на щеке; он, по-видимому, тоже
узнал  меня. Он ничего не сказал мне и, вместо того чтобы остановиться перед
домом,  как  сделал это я, медленно пошел дальше. Случайно ли оказался он на
Форест-Род или выследил графа до самого дома?
     Мне  было некогда думать об этом. Подождав, пока незнакомец не скроется
из  виду,  я позвонил. Было двадцать минут двенадцатого. Граф мог отказаться
принять меня под предлогом, что уже лег спать.
     Для  того чтобы это препятствие не встало на моем пути, я решил послать
ему  мою  визитную карточку, не задавая вопроса, может ли он принять меня. В
то  же  время  необходимо  было  дать  ему понять, что у меня есть серьезная
причина  для неотлагательного визита даже в такой поздний час. Я достал свою
визитную  карточку  и  написал  "по  важному  делу".  В  это время горничная
открыла калитку и подозрительно спросила, что мне угодно.
     - Пожалуйста,  передайте  это вашему господину, - ответил я, подавая ей
свою визитную карточку.
     По  нерешительности,  с  которой  она ее взяла, я понял, что, если бы я
спросил,  дома  ли  граф, ей было заранее приказано ответить, что его нет. В
крайнем  замешательстве поглядев на меня, она пошла к дому, закрыла за собой
входную дверь и оставила меня ждать в палисаднике.
     Через минуту она снова появилась:
     - Граф  передает  привет и спрашивает, не будете ли вы любезны сказать,
по какому делу вы хотите его видеть.
     - Передайте  ему  мой  привет,  -  отвечал я, - и доложите, что о своем
деле я скажу только ему самому.
     Она ушла, затем снова вернулась и попросила меня войти.
     Я последовал за нею. Через минуту я был в доме графа Фоско.


VII

     В  холле  не  было лампы, но при тусклом свете свечи, которую держала в
руках  горничная,  я  увидел,  к