существа,  слишком  хрупкого  и
слишком обремененного заботами о других,  чтобы  находить  удовольствие  в
еде.
   Стояла  полная  тишина,  нарушаемая  лишь  чавканьем  отца,  когда   он
обсасывал  усы,  лязгом  вставных  зубов  бабушки,   старавшейся   извлечь
максимальной наслаждение и пользу  из  процесса  насыщения,  да  время  от
времени шмыганьем  неугомонного  носа  мамы.  На  лицах  участников  этого
странного семейного чаепития не заметно было ни удивления, ни сожаления по
поводу отсутствия общего разговора за столом: они жевали,  пили,  глотали,
не произнося ни слова, а над всем царил грозный глаз Джемса Броуди.  Когда
хозяину угодно было молчать, никто не смел произнести ни слова, сегодня же
он был в особенно сердитом настроении  и,  хмурясь,  в  промежутках  между
глотками бросал мрачные взгляды на свою мать, которая в порыве жадности не
замечала его недовольства и макала корочки в чай.
   Наконец он сказал, обращаясь к ней:
   - Ведь ты же не свинья, чтобы _так_ есть, старая!
   Она испуганно уставилась на него, моргая глазами.
   - А? Что такое, Джемс? Как я ем?
   - Да совсем так, как свинья, которая непременно вываляет  или  размажет
свою еду по всему корыту. Неужто у тебя не хватает ума понять, что ты ешь,
как жадная свинья? Влезет ногами в корыто - и счастлива и довольна. Что ж,
продолжай! Веди себя, как животное, если уж ты до того опустилась! Неужели
в твоем высохшем мозгу не осталось ни гордости, ни чувства приличия?
   - Я забыла... Я совсем забыла... Я больше  не  буду.  Да,  да,  я  буду
помнить! - И от волнения она нечаянно громко рыгнула.
   - То-то! - фыркнул Броуди. - Вперед веди себя прилично, старое  чучело!
- Лицо его потемнело от гнева. - Безобразие, что такому человеку,  как  я,
приходится терпеть это в своем собственном доме. - Он ударил себя в  грудь
огромным кулаком, и грудь загудела,  как  барабан.  -  Такому,  как  я!  -
прокричал он. - Как я! -  И  вдруг  замолк,  обвел  всех  взглядом  из-под
насупленных кустистых бровей и снова принялся за еду.
   Слова, сказанные им, были гневны, - но раз он заговорил,  то,  согласно
принятому в атом доме неписанному своду законов, можно было  разговаривать
и другим, запрет был снят.
   - Передай мне папину чашку, Несси, я налью ему еще чаю, - начала миссис
Броуди примирительным тоном.
   - Сейчас, мама.
   - Мэри, милочка, сиди прямо и не беспокой отца. Я уверена, что  у  него
сегодня был трудный день.
   - Хорошо, мама, - ответила Мэри, которая и  без  того  сидела  прямо  и
никого не беспокоила.
   - Передай же отцу варенье.
   Умилостивление  разгневанного  льва  было  начато  и  нужно  было   его
продолжать: выждав минуту, мама начала снова, на этот раз с испытанного  и
надежного хода.
   - Ну, как сегодня твои успехи в школе, Несси?
   Несси испуганно встрепенулась.
   - Хороши, мама.
   Рука Джемса, подносившая к губам чашку, задержалась в воздухе.
   - Хороши? Ты, конечно, по-прежнему первая в классе?
   Несси потупила глаза.
   - Сегодня нет, папа. Сегодня я только на втором месте.
   - Что такое?! Ты позволила себя обогнать? Но кто же это? Кто первый?
   - Джон Грирсон.
   -  Грирсон!  Отродье  этого  сплетника-хлеботорговца!  Этого   гнусного
нищего! Теперь он не один день будет повсюду хвастать! Да что это с  тобой
приключилось, скажи, ради бога? Или ты не понимаешь, как  важно  для  тебя
получить образование?
   Девочка разрыдалась.
   - Она почти полтора месяца была первой, папа, -  храбро  вступилась  за
сестру Мэри. - И потом другие постарше ее.
   Броуди смерил ее уничтожающим взглядом.
   - А ты держи язык за зубами, пока к тебе не обращаются! - загремел  он.
- С  тобой  разговор  впереди,  моя  милая,  -  вот  тогда  у  тебя  будет
возможность пустить в ход свой длинный язык!
   - Все этот французский, - всхлипывала Несси. - Никак у меня не держатся
в голове спряжения... И по арифметике, и по истории, и по географии у меня
хорошие отметки, а с  французским  ничего  не  выходит.  Я  чувствую,  что
никогда его не одолею.
   - Не одолеешь! А я тебе говорю,  что  одолеешь,  -  ты  у  меня  будешь
образованной, дочь моя! Ты хоть и мала еще, да все говорят, что  голова  у
тебя с мозгами (это ты от меня  их  унаследовала,  потому  что  мать  твоя
всегда была дура), и я позабочусь о том, чтобы ты их употребила с пользой.
Сегодня вечером ты сделаешь два упражнения вместо одного.
   - Да, да, папа, я  сделаю  все,  что  ты  велишь,  -  вздохнула  Несси,
судорожно пытаясь подавить рыдания.
   - Вот и отлично. -  Жесткие  черты  Джемса  Броуди  на  миг  неожиданно
осветились чувством, в котором была и доля  нежности,  но  гораздо  больше
необъятного тщеславия. Оно промелькнуло, как внезапный дрожащий луч  света
на мрачной скале.
   - Мы покажем всему Ливенфорду, чего может добиться моя умница-дочка.  Я
об этом позабочусь. Когда мы добьемся того, что ты будешь первой ученицей,
ты узнаешь, что твой отец хочет сделать из  тебя.  Но  ты  должна  учиться
серьезно, учиться изо всех сил.
   Он теперь смотрел уже не на Несси, а в  пространство,  словно  созерцая
будущее, и пробормотал еще раз; "Мы  им  покажем!"  Затем  опустил  глаза,
погладил склоненную золотистую головку Несси и добавил:
   - Ты моя дочка, и ты с честью будешь носить фамилию Броуди.
   Потом, когда он повернул голову, взгляд его упал на другую дочь и сразу
же омрачился, и выражение лица изменилось.
   - Мэри!
   - Да, папа.
   - Ну, теперь поговорим с тобой. Ты ведь за словом в карман не полезешь.
   Развалясь на стуле, он заговорил, не повышая голоса,  с  саркастической
насмешкой, взвешивая каждое слово с холодным спокойствием судьи.
   - Приятно бывает иной раз услышать от посторонних о том, что делается в
твоей  собственной  семье.  Конечно,  не  слишком-то  почетно  для   главы
семейства, что узнавать приходится окольным путем,  но  это,  в  сущности,
пустяки. И очень лестно было  мне  услышать  о  моей  дочери  новость,  от
которой у меня нутро перевернулось... -  Он  говорил  все  более  и  более
холодным тоном. - Сегодня  из  разговора  с  одним  из  членов  городского
управления я узнал, что тебя видели  на  Черч-стрит  болтающей  с  молодым
человеком, да, с молодым человеком  весьма  приятной  наружности...  -  он
оскалил  зубы  и  продолжал  едко:  -  которого  я  считаю  подозрительным
субъектом, негодяем и бездельником!
   Тут робко вмешалась миссис Броуди, воскликнув  чуть  не  со  слезами  в
голосе:
   - Нет, нет, Мэри, это, конечно, была не ты,  -  порядочная  девушка  не
станет так вести себя. Скажи же отцу, что это была не ты!
   Но Несси, радуясь, что общее внимание  отвлечено  от  нее,  необдуманно
воскликнула:
   - Это был, верно, Денис Фойль, да, Мэри?
   Мэри сидела, неподвижно, не отводя глаз от тарелки, побледнев до  самых
губ.  Она  проглотила  клубок,  подкатившийся  к   горлу,   и,   повинуясь
бессознательному порыву, сказала тихо, но твердо:
   - Он не бездельник и не негодяй.
   - Что  такое?!  -  прорычал  Броуди.  -  Ты  смеешь  возражать  отцу  и
вступаться  за  какого-то  бродягу-ирландца!  Пускай  эти  Пэдди   [кличка
ирландцев в Англии (уменьшительное  от  распространенного  имени  Патрик)]
приходят сюда с их болот копать для нас  картошку,  но  дальше  мы  их  не
пустим. Обнаглеть мы им не дадим. Пусть у старого  Фойля  самый  известный
трактир во всем Дэрроке, это еще не делает его сына джентльменом!
   Мэри чувствовала, что  ее  всю  трясет.  Губы  у  нее  пересохли,  язык
одеревенел. Никогда еще до сих пор она не осмеливалась спорить с отцом, но
теперь что-то заставило ее сказать:
   - У Дениса своя собственная профессия, папа. Она ничего общего не имеет
с торговлей спиртными напитками. Он служит у Файндли и Кь  в  Глазго.  Это
крупная фирма, которая импортирует чай  и  ничего  общего  не  имеет  с...
другими напитками.
   - Вот как! - сказал Броуди насмешливо-поощрительным тоном. - Это важная
новость! Ну, ну, что ты еще можешь сказать в  доказательство  благородства
этого господина? Он в настоящее время не торгует виски. Он  торгует  чаем.
Какое благочестивое занятие для сына кабатчика! Ну, а дальше что?
   Мэри понимала, что он издевается над нею, но  у  нее  хватило  выдержки
продолжать тоном кроткого убеждения:
   - Он не рядовой конторский служащий, папа. Он на очень хорошем Счету  и
часто разъезжает по делам фирмы. И... и  рассчитывает  выдвинуться,  может
быть, он даже станет через некоторое время участником в деле.
   - Да неужели?! - усмехнулся Броуди. - Так вот каким вздором он  набивал
твою глупую голову! "Не рядовой служащий"! Самый обыкновенный  коммивояжер
- вот и все. А не говорил ли он тебе, что  будет  когда-нибудь  лорд-мэром
Лондона, а? Это так же правдоподобно, как все остальное. Щенок!
   Слезы текли по щекам Мэри, но,  не  обращая  внимания  на  протестующий
вопль матери, она снова возразила:
   - Он  на  очень  хорошем  счету,  папа,  уверяю  тебя.  Мистер  Файндли
принимает в нем участие. Я знаю.
   - Ба! Уж не думаешь ли ты, что  я  поверю  в  его  россказни?  Все  это
вранье,  сплошное  вранье!  -  снова  заорал  он  на  нее.  -  Этот  малый
принадлежит к подонкам общества. Чего можно ожидать от людей такого сорта?
Одной нравственной испорченности! Ты осрамила меня уже тем, что говорила с
ним. Но этот разговор был последним.  -  Не  отводя  от  дочери  властного
взгляда, он повторил  свирепо:  -  Никогда  ты  не  будешь  больше  с  ним
разговаривать, слышишь? Я запрещаю тебе это!
   - Ах, папа... - заплакала Мэри. - Ах, папа, я... я... я...
   - Мэри, Мэри, не смей перечить отцу! Мне даже слушать страшно,  как  ты
позволяешь себе говорить с ним! - раздался  голос  мамы  с  другого  конца
стола. Она пыталась таким образом умилостивить мужа, но  на  этот  раз  ее
вмешательство было тактической ошибкой и только сразу  же  направило  гнев
Броуди на ее собственную, покорно склоненную голову. Сверкнув глазами,  он
обрушился на нее:
   - А ты чего суешься? Кто здесь говорит - ты  или  я?  Если  имеешь  что
сказать, так пожалуйста! Мы все замолчим и выслушаем твою мудрую  речь.  А
не имеешь, так держи язык за зубами и не мешай. Ты виновата не меньше, чем
она. Это твое дело - следить, с кем она водит знакомство.
   Он сердито фыркнул и, по своему обыкновению, выдержал эффектную  паузу.
Наступила гнетущая тишина, но вдруг  старая  бабушка,  которая  то  ли  не
следила за разговором, то ли не уловила характера наступившего молчания  и
поняла только одно - что Мэри в немилости, не выдержала наплыва  чувств  и
нарушила молчание, прокричав вдруг шипящим от злобы голосом:
   - Она сегодня забыла сделать то, что ей  поручили,  Джемс!  Она  забыла
купить для меня сыр, эта разгильдяйка!  -  И,  излив  таким  образом  свое
бессмысленное раздражение, сразу осела и затихла, бормоча что-то себе  под
нос. Голова у нее тряслась, как у паралитика.
   Сын не обратил ровно никакого внимания на это выступление и,  глядя  на
Мэри, медленно повторил:
   - Я сказал. И да помилует тебя бог, если ты  посмеешь  ослушаться!  Да,
вот еще что: сегодня вечером открытие ярмарки в Ливенфорде, - я по  дороге
домой видел уже все эти вонючие балаганы. Так  запомните:  никто  из  моих
детей не подойдет ближе, чем на сто ярдов,  к  территории  ярмарки.  Пусть
туда бежит хоть весь город,  пускай  приезжает  деревенщина,  пускай  идут
всякие Фойли и их приятели, но никто из  членов  семьи  Джемса  Броуди  не
унизится до этого. Я это запрещаю.
   Произнеся последние слова, в которых звучала угроза, он отодвинул стул,
тяжело  поднял  свое  громадное  тело  и  с  минуту  стоял,  выпрямившись,
возвышаясь над группой слабых людей,  окружавших  его.  Наконец  отошел  к
своему  креслу  в  угол,  сел,  привычным,  механическим  жестом   нащупал
подставку для трубок, выбрал трубку, не глядя,  на  ощупь,  и,  достав  из
глубокого бокового кармана квадратный кожаный кисет с табаком, открыл  его
и не спеша набил хорошо обкуренную головку. Затем из кучки  за  подставкой
взял бумажную трубочку, с трудом нагнувшись вперед, зажег  ее  от  огня  в
камине и поднес к трубке. Проделывая все это, он ни на мгновение не  отвел
грозного взгляда от безмолвной группы людей за столом. Не  спеша  закурил,
выпятив мокрую нижнюю губу и не переставая  наблюдать  за  всеми,  но  уже
более  спокойно,  созерцательно,  с  видом  критическим  и   высокомерным.
Несмотря на то, что им  пора  бы  привыкнуть  к  тирании  этого  холодного
наблюдения, оно их всегда подавляло, и теперь они, разговаривая,  невольно
понижали голос. У мамы лицо все еще пылало. У  Мэри  дрожали  губы.  Несси
вертела в руках чайную ложку и, уронив  ее,  смущенно  покраснела,  словно
уличенная  в  каком-нибудь  дурном  поступке.  Только  старуха  оставалась
безучастна, погруженная в блаженное ощущение сытости.
   Но вот шаги в передней  возвестили  чей-то  приход,  и  в  кухню  вошел
молодой человек лет  двадцати  четырех,  стройный,  бледный,  с  плачевной
склонностью к прыщам,  с  неуверенным,  бегающим  взглядом.  Одет  он  был
настолько франтовато, насколько это позволяло  состояние  его  кошелька  и
страх перед отцом. Особенно обращали на себя внимание его  руки,  большие,
мягкие, мертвенно белые, с ногтями, обрезанными так коротко, что на концах
пальцев оставались круглые гладкие валики.  Он  как-то  бочком  уселся  за
стол, словно не замечая никого из присутствующих, молча взял из рук матери
поданную ему чашку чаю и принялся за еду. Это был  Мэтью,  последний  член
семьи,  единственный  сын,  а  значит  и  наследник  Джемса  Броуди.   Ему
разрешалось опаздывать к вечернему чаю, так как он служил на судовой верфи
Лэтта и кончал работу в шесть часов.
   - Как чай, не остыл? - заботливо осведомилась мать, все еще вполголоса.
   Мэтью решился ответить только молчаливым кивком.
   - Положи себе яблочного повидла, дорогой, оно очень вкусное, - тихонько
упрашивала миссис Броуди. - У тебя немного усталый вид. Что, сегодня много
было работы в конторе?
   Он неопределенно кивнул головой. Его белые, бескровные руки  непрерывно
двигались, то нарезая хлеб мелкими  аккуратными  ломтиками,  то  помешивая
чай, то барабаня пальцами по скатерти.  Они  ни  минуты  не  оставались  в
покое,  двигались  среди   стоявших   на   столе   предметов,   как   руки
священнослужителя,  поспешно  совершающего  какой-то  религиозный  ритуал.
Опущенные глаза, торопливая еда, робкие, беспокойные движения  рук  -  все
свидетельствовало о том, как действует на его слабые нервы угрюмый  взгляд
отца, устремленный ему в спину.
   - Еще чаю, сынок? - предложила  шепотом  мать,  протянув  руку  за  его
чашкой.  -  Попробуй  печенье,  оно  только  сегодня  испечено,  -  Затем,
осененная внезапной догадкой, прибавила вдруг:
   - Может быть, у тебя сегодня опять желудок не в порядке?
   - Да нет, ничего, - пробормотал он в ответ, не поднимая глаз.
   - Смотри, медленнее ешь, Мэт, - конфиденциальным  тоном  предостерегала
его мать. - Я склонна думать,  что  ты  иногда  недостаточно  прожевываешь
пищу. Не спеши!
   - Но мне ведь сегодня еще надо побывать у  Агнес,  мама,  -  шепнул  он
укоризненно, словно объясняя свою торопливость.
   Миссис Броуди понимающе и сочувственно кивнула головой.
   Через некоторое время старая бабушка, жуя губами, поднялась,  стряхнула
крошки с платья и пересела на свое место у огня, выжидая, не  пожелает  ли
сын сегодня поболтать с нею. Когда  он  бывал  в  хорошем  настроении,  он
развлекал ее самыми  отборными  городскими  сплетнями,  крича  ей  в  ухо,
рассказывал о том, как ловко он осадил Уэддела, как мэр  Гордон,  встретив
его на площади, дружески похлопал его  по  плечу,  или  в  том,  что  дела
Пакстона идут все хуже и хуже. Ни о  ком  никогда  не  говорилось  доброго
слова, но старуха обожала сплетни, позорившие людей, смаковала язвительную
клевету и безмерно наслаждалась такими  разговорами,  с  жадным  интересом
подхватывая  каждое  словечко  о  чужих  делах,   упиваясь   им,   гордясь
превосходством сына над очередной жертвой, служившей предметом разговора.
   Однако сегодня Броуди молчал, занятый своими  мыслями,  которые  теперь
приняли более мирный характер  под  влиянием  удовольствия,  доставляемого
трубкой. Он говорил себе, что надо будет укротить Мэри, что она словно  не
его дочь: никогда она не подчинялась ему так беспрекословно, как  он  того
хотел, никогда не оказывала такого полного  почтения,  как  все  остальные
члены семьи. А ведь эта непокорная дочь становится  красивой  девушкой,  -
наружностью она в него. Но и ради собственного удовлетворения и для ее  же
пользы надо сломить в ней дух независимости. Он был доволен, что слух о ее
знакомстве о Денисом Фойлем дошел до него, так что он сможет  пресечь  "то
знакомство в самом начале.
   Он был поражен смелостью, с какой Мэри решилась возражать ему, и не мог
понять, чем это объясняется. Да, теперь, после того, как он заметил в  ней
наклонность к  непослушанию,  он  будет  внимательнее  следить  за  ней  и
окончательно искоренит эту наклонность, если она еще раз проявится.
   Потом взгляд его остановился на жене, но только на одно  мгновение;  ее
он ценил лишь постольку, поскольку она заменяла прислугу в доме,  и  сразу
же отвел  взгляд,  недовольно  скривив  губы  в  презрительную  гримасу  и
торопясь перейти к более приятным мыслям.
   Да, вот еще Мэтью, сын! Неплохой малый.  Немного  себе  на  уме,  да  и
характером слаб, и изнежен, - вконец избалован матерью. За ним нужен глаз.
Впрочем, надо надеяться, что пребывание в Индии сделает из него  человека.
Через какие-нибудь две-три недели он  будет  отправлен  на  ту  прекрасную
службу, которую предоставил ему сэр Джон Латта. Ого, как в городе  зашумят
об этом!.. Лицо Броуди просветлело при мысли, что в  назначении  Мэта  все
увидят знак особого расположения сэра Джона к нему, Джемсу  Броуди,  новое
доказательство его видного положения в городе. Таким образом, назначение в
Индию принесет пользу Мэтью, и вместе с тем еще усилит всеобщее уважение к
его отцу.
   Затем глаза Броуди обратились на мать и на этот раз уже с менее жестким
выражением, снисходительнее и мягче, чем давеча за столом.  Старуха  любит
поесть. Видя ее насквозь, он знал, что даже  сейчас,  когда  она  сидит  и
клюет носом у огня, она уже мысленно предвкушает следующую трапезу -  ужин
из горохового пюре  с  пахтаньем.  Она  любила  гороховое  пюре  и  всегда
твердила тоном,  каким  повторяют  мудрое  изречение:  "Нет  ничего  лучше
горохового пюре на ночь! После него спишь, как после горячей  припарки  на
живот". У нее один бог - ее желудок. Но она еще молодчина, ей  сносу  нет,
старой ведьме! Чем она старее, тем крепче. Видно,  из  прочного  материала
сделана, что так долго держится, и похоже, что проживет еще добрых  десять
лет. Если он, ее сын, проживет до таких лет, а может быть, и дольше, будет
очень хорошо.
   Наконец он взглянул на Несси, и в нем сразу  затеплилось  слабое,  едва
уловимое чувство нежности; выражение его лица  не  изменилось,  но  взгляд
стал ласковее, внимательнее. Да! Пускай себе мать носится со своим  Мэтом,
можно ей уступить и Мэри на придачу,  зато  уж  Несси  -  его  дочка,  его
сокровище, из Несси он кое-что сделает! Несмотря на ее юность, в  ней  уже
видны ум и способности, и вчера только директор школы говорил ему, что она
когда-нибудь станет настоящей ученой, если  будет  усердно  работать.  Да,
только так и можно этого добиться  -  надо  с  детства  направлять  ее  по
намеченному пути. У него  есть  кое-какие  планы  насчет  будущего  Несси.
Стипендия Лэтта! Вот будет венец всех ее  блестящих  успехов  в  школе.  У
Несси есть способности, ее нужно только правильно воспитать.  Боже,  какой
это будет триумф! Девушка - стипендиатка Лэтта, первая девушка, получившая
стипендию Лэтта, - и к тому же из  семьи  Броуди!  Он  позаботится,  чтобы
Несси добилась этого. Пускай ее мать лучше уберет  прочь  от  дочери  свои