и вдруг увидел, что Нэнси,  вошедшая
в  кухню,  наблюдает  за  ним,  подняв  брови,  с  критической  и   слегка
насмешливой  холодностью.  Он  сразу  сжался   и,   словно   уличенный   в
каком-нибудь проступке, опустил голову, когда она заговорила:
   - Из-за чего такой галдеж? Я думала, здесь с кем-нибудь припадок, когда
услыхала, как вы орете.
   Так как он не отвечал, она обратилась к Несси:
   - О чем это вы тут шумите? Надеюсь, он не обижал тебя, курочка?
   При появлении Нэнси в кухне Несси стало как-то не по себе,  и,  сначала
побледнев, она теперь густо покраснела и лицом, и шеей. Она ответила  тихо
и с замешательством:
   - О, нет. Ничего... ничего такого не было.
   - Рада это слышать. А то горланит так, что оглохнуть можно. У  меня  до
сих пор еще в ушах звенит!
   Она неодобрительно оглядела их и собиралась  уже  уйти,  когда  Броуди,
косясь на Нэнси, заговорил с деланной беззаботностью:
   - Если ты кончила обедать, Несси, беги на улицу и подожди меня  там.  Я
сию минуту выйду, и мы пойдем вместе.
   Когда девочка встала, собрала свои вещи  и  молча,  с  натянутым  видом
вышла, он повернулся, все еще не поднимая головы, исподлобья посмотрел  на
Нэнси сосредоточенно-страстным взглядом и сказал:
   - Посиди со мной минутку, Нэнси. Я тебя  совсем  не  видел  сегодня  за
обедом. Не надо сердиться за то, что я пошумел. Тебе пора бы уже знать мои
повадки. Я просто на минуту забылся.
   Когда Нэнси неохотно села на стул, с которого только что встала  Несси,
он посмотрел на нее с удовлетворением собственника, точно вбирая ее всю  в
себя взглядом, и взгляд этот яснее слов говорил, как она стала нужна  ему.
Так давно в его доме не было молодой и цветущей женщины, и его так  сильно
тяготила близость старого бесполезного тела жены, что теперь это  крепкое,
молодое, беленькое создание вошло в его кровь, как жестокая лихорадка,  и,
удовлетворяя его бешеные, так долго сдерживаемые желания, почти поработило
его.
   - Ты не  приготовила  мне  сегодня  пудинга,  Нэнси,  -  продолжал  он,
неуклюже беря ее руку в свою огромную лапу, - так не дашь ли  ты  человеку
что-нибудь взамен, ну, хотя бы один поцелуй? Тебя от этого  не  убудет,  а
мне твой поцелуй слаще любого блюда, которое ты можешь сготовить.
   - Ох, Броуди, вечно у вас одно на уме, - отвечала она, тряхнув головой.
- Неужели вы не можете для разнообразия поговорить о чем-нибудь другом? Не
забывайте, что вы здоровенный мужчина, а я только слабая девушка,  которую
этакому легко извести.
   Но в ее укоризненных словах  был  оттенок  игривости,  который  побудил
Броуди крепче сжать ее пальцы и сказать:
   - Ты извини, если я с тобой  был  груб,  девочка.  Я  этого  не  хотел.
Придвинься ко мне поближе. Сядь сюда!
   - Что! - взвизгнула она. - Среди бела дня? С ума ты  сошел,  Броуди?  И
это после такой ночи, как сегодня! Ах, ты большой обжора!  Да  ты  меня  в
тень обратишь! Нет, нет, тебе не удастся извести меня, как  ты  извел  ту,
другую.
   Она мало походила на тень, толстощекая, крепко сбитая, еще располневшая
за эти полгода праздной и сытой жизни.
   Прекрасно сознавая свою власть над ним, она чувствовала, что Броуди уже
утратил для нее свое  первоначальное  обаяние,  что  та  непонятная  сила,
которая привлекла ее к нему, истощена пьянством и ее ласками. К тому же  у
него не хватало денег на удовлетворение всех ее  прихотей,  он  был  стар,
угрюм и был ей не пара. С  чувством,  похожим  на  тайное  презрение,  она
сказала медленно, словно взвешивая каждое слово:
   - Я могла бы, впрочем, тебя поцеловать. _Могла бы_, понимаешь?  Но  что
ты мне дашь за это?
   - Разве я мало еще дал тебе, женщина? - отвечал он хмуро. - Я взял тебя
в дом, ты ешь то же, что и я, и я  продал  немало  вещей,  чтобы  потакать
твоим прихотям. Не требуй невозможного, Нэнси.
   - Послушать  тебя,  так  можно  подумать,  что  ты  подарил  мне  целое
состояние! - воскликнула она легким тоном. - Что  же,  я  не  стою  этого,
по-твоему? Но я не прошу тебя продавать больше ни булавок, ни цепочек,  ни
картин. Мне нужно только несколько шиллингов на карманные расходы, чтобы я
могла завтра сходить в гости к моей тетушке Энни в Овертон. Дай  мне  пять
шиллингов, и я тебя поцелую.
   Он недовольно выпятил нижнюю губу.
   - Ты опять уходишь завтра? Вечно ты уходишь и оставляешь  меня  одного.
Когда ты вернешься?
   - Вы, кажется, не прочь бы привязать меня  к  ножке  стола!  Я  вам  не
рабыня. Я только экономка здесь.
   "Вот тебе!" - подумала она, сделав этот дерзкий намек на то, что он  до
сих пор не выразил намерения жениться на ней.
   - Не на всю же ночь я  уйду!  Вернусь  часов  в  десять.  Дай  мне  две
полукроны, и, если ты будешь вести себя как следует, я, может  быть,  буду
даже ласковее с тобой, чем ты того заслуживаешь.
   Понукаемый ее настойчивым  взглядом,  Броуди  сунул  руку  в  карман  и
нащупал не горсть соверенов, как бывало,  а  несколько  мелких  монет,  из
которых он выбрал столько, сколько требовала Нэнси.
   - Ну вот, получай, - сказал он, отдавая ей деньги. -  Ты  знаешь,  что,
как ни трудно мне сейчас, я ни в чем тебе не могу отказать.
   Она вскочила, торжествующе вертя в руках  монеты,  и  готова  была  уже
убежать с ними, но он, тоже встав, ухватил ее за плечо.
   - А как же уговор? Забыла? Или ты совсем меня не любишь?
   Она тотчас приняла серьезный вид, подняла к нему лицо и, широко  открыв
глаза, с притворным простодушием прошептала:
   - Конечно, люблю. Ты думаешь, я была бы здесь, если бы тебя не  любила!
Выбрось из головы такие глупые мысли! Ты бы еще выдумал, будто я собираюсь
сбежать от тебя!
   - Нет, этого я бы не  допустил,  -  возразил  он,  с  бешеной  страстью
притягивая ее к себе.
   Прижимая ее небольшое, покорное тело к своему, он чувствовал, что в ней
- утоление мук его раненой гордости,  забвение  всех  унижений.  А  Нэнси,
отвернув лицо от его груди,  думала  о  том,  как  смешна  его  доверчивая
влюбленность, как ей хочется кого-нибудь помоложе, не столь необузданного,
не столь ненасытного, и такого, который захочет на ней жениться.
   - Женщина, и что это есть в тебе такое, от чего у  меня  сердце  готово
выскочить из груди, когда я тебя обнимаю? - сказал он хрипло, держа  ее  в
объятиях. - Мне тогда уже ничего не нужно, кроме тебя.  И  хочется,  чтобы
это продолжалось вечно.
   Слабая усмешка пробежала по скрытому от его  глаз  лицу  Нэнси,  и  она
отозвалась:
   - А почему бы этому  и  не  продолжаться?  Разве  я  уже  начинаю  тебе
надоедать?
   - И что ты  только  говоришь!  Ты  мне  милее,  чем  когда-либо.  -  И,
помолчав, он добавил:
   - Ведь ты не только ради денег, Нэнси?..
   Нэнси сделала негодующую мину и, воспользовавшись случаем, выскользнула
из его рук.
   - Как вы можете говорить такие вещи! Придет же в  голову!  Если  вы  не
перестанете, я сию же минуту швырну вам их обратно!..
   - Нет, нет, - перебил он торопливо, - я ведь это не в  укор,  а  так...
Бери их на здоровье, а в субботу я тебе принесу какой-нибудь подарок.
   По субботам  он  получал  жалованье  за  неделю.  И  собственные  слова
напомнили ему вдруг о его подчиненном положении, о перемене в его  судьбе.
Лицо его снова омрачилось, сразу постарело, и он сказал, потупив глаза:
   - Ну, надо идти. Несси меня дожидается.
   Вдруг новая мысль мелькнула у него:
   - А где болтается сегодня Мэт?
   - Не знаю. - Нэнси подавила зевок, как будто полное отсутствие интереса
к этому вопросу нагоняло на нее сон.  -  Он  ушел  сразу  после  завтрака.
Наверное, вернется только к ужину.
   Броуди с минуту смотрел на нее, потом сказал медленно!
   - Ну, я тоже ухожу.
   - Идите, идите! - воскликнула она весело. -  Да  смотрите,  из  конторы
приходите прямо домой. Если вы по дороге выпьете хотя  бы  одну  рюмку,  я
запущу вам в голову чайником, так и знайте!
   Броуди посмотрел на нее из-под насупленных бровей покорным пристыженным
взглядом, таким неожиданным на этом угрюмом,  изрезанном  морщинами  лице.
Успокоив Нэнси кивком головы, он в последний раз стиснул ей руку у плеча и
вышел.
   Перед домом, во дворе, который  теперь  густо  зарос  сорной  травой  и
лишился своего нелепого украшения - медной пушки, проданной  на  слом  три
месяца тому назад, терпеливо  дожидалась  Несси,  прислонясь  к  железному
столбу калитки всем своим худеньким, еще нескладным  телом.  Увидев  отца,
она откачнулась от столба, и, не обменявшись ни словом, оба  пошли  рядом,
как обычно, к тому месту в конце  Железнодорожной  улицы,  где  дороги  их
расходились.
   Броуди направлялся в контору  верфи,  Несси  -  обратно  в  школу.  Это
ежедневное путешествие вдвоем с дочерью вошло теперь у Броуди в неизменный
обычай. По дороге он обычно подбадривал и увещевал  ее,  внушая,  что  она
должна добиться блестящего успеха, которого он жаждал.
   Но сегодня он не  говорил  ничего.  Шел,  постукивая  толстой  ясеневой
палкой, пальто висело на нем мешком, шапка, вылинявшая и нечищенная,  была
сдвинута назад, - печальное и  карикатурное  подобие  прежнего  надменного
Броуди. Шел, молчаливый,  замкнувшийся  в  себя,  так  поглощенный  своими
мыслями, что заговорить с ним было невозможно. Он теперь на людях уходил в
себя, смотрел прямо вперед, не поворачивая головы, никого не видя и, таким
образом, создавая в своем воображении широкие безлюдные улицы, где не было
любопытных, насмешливых глаз, где был только он один.
   Когда они  дошли  до  обычного  места  расставания,  он  остановился  -
странная, приковывающая внимание фигура - и сказал девочке:
   - Ну, беги и старайся вовсю, Несси.  Налегай!  Помни  то,  что  я  тебе
всегда твержу: "Если делать что, так делать хорошо". Мы _должны_  добиться
этой стипендии, понимаешь? Вот тебе, - он сунул руку в карман. - Вот  тебе
пенни на шоколад. - Он чуть-чуть усмехнулся. - Ты  со  мной  расплатишься,
когда получишь стипендию в университете.
   Несси взяла монету с застенчивой благодарностью и пошла своей  дорогой,
чтобы заниматься еще три часа в душном  классе.  Если  она  не  завтракала
утром и очень  мало  ела  днем,  зато  ей  предстояло,  по  крайней  мере,
насладиться и подкрепиться перед уроками  богатейшим  угощением  -  липкой
шоколадкой с малиновым кремом внутри!
   С уходом Несси всякий след напускного оживления исчез с лица Броуди, и,
скрепя сердце, он продолжал путь в контору, которую ненавидел.  Подходя  к
верфи, он немного замедлил шаг,  поколебался,  но  затем  нырнул  в  дверь
трактира "Бар механика",  где  в  общем  зале,  переполненном  рабочими  в
молескиновых штанах и бумажных рабочих куртках, никого не замечая,  словно
он был один, проглотил изрядную порцию виски,  потом  торопливо  вышел  и,
сжав губы, чтобы не слышно было запаха спирта, мрачно вошел в подъезд дома
"Лэтта и Кь".



2

   Вечером следующего дня, когда Нэнси ушла в гости к тетке в  Овертон,  а
Мэта, как всегда в эти часы, дома не  было,  в  кухне  дома  Броуди  царил
полнейший семейный уют. Так, по крайней мере, казалось хозяину дома, когда
он, развалясь в своем кресле, наклонив  голову  набок,  скрестив  ноги,  с
трубкой в зубах, держа  в  одной  руке  стакан  своего  любимого  напитка,
горячего виски с  сахаром,  созерцал  Несси,  которая  сидела  за  столом,
согнувшись над учебником и сосредоточенно наморщив  светлые  брови,  затем
переводил  взгляд  на  мать,  которая  по  случаю  временного   отсутствия
ненавистной "втируши" не ушла к себе в  комнату  и  сидела  скорчившись  в
своем любимом уголке у пылавшего огня. На  щеках  Броуди  выступил  слабый
румянец, губы, посасывающие трубку, были мокры и словно припухли, глаза, в
эту минуту задумчиво  устремленные  на  содержимое  стакана,  красноречиво
увлажнялись. С ним произошло какое-то непонятное превращение: все  горести
были забыты, душа полна довольства, вызванного мыслью о том, какое счастье
для человека провести вечер в кругу своей семьи.
   Собственно, он теперь никогда не уходил из дому по вечерам, да и вообще
ходил только на службу, избегая  улиц  и  клуба,  изгнанный  из  маленькой
гостиной добродетельной Фими, так что сидение дома у камина для  него  как
будто не должно было представлять такого редкого события и вызывать  такое
необычайное чувство умиления. Но сегодня он, зная, что не будет призван  к
ответу домоправительницей за опоздание к ужину, заходил кое-куда по дороге
со службы и теперь еще более размяк от  нескольких  дополнительных  порций
виски и предвкушения новых.
   Грусть от разлуки с  Нэнси  умерялась  приятным  сознанием  непривычной
свободы и надеждой на свидание с ней вечером, так  что  сегодня  состояние
блаженства, в которое он  искусственно  приводил  себя,  наступило  раньше
обычного, и служба в конторе, обозреваемая с этого кресла в кухне,  сквозь
прозрачный  янтарь  виски  с  сахаром,   представлялась   ему   синекурой,
вынужденный  и  монотонный  труд  изо  дня  в  день  -  попросту   досужим
развлечением: ему уже казалось, что работа эта  -  прихоть,  и  он  может,
когда пожелает, бросить ее.  Он  очень  рад,  что  покончил  с  торговлей,
неблагородным  занятием,  которое  никогда  не  соответствовало   ни   его
характеру, ни происхождению. Но скоро он оставит и службу  на  верфи  ради
более   выгодного   поста   к   изумлению   всего   города,   собственному
удовлетворению и восторгу Нэнси. Его Нэнси - да,  вот  это  любовница  для
настоящего мужчины! Подумав о ней, он выпил за ее здоровье и с энтузиазмом
пожелал ей весело  провести  время  у  тетки  в  Овертоне.  Розовый  туман
разлился по неряшливой,  запущенной  комнате,  окрасил  грязные  занавеси,
заслонил темный четырехугольник стены  в  том  месте,  где  раньше  висела
исчезнувшая неизвестно куда гравюра Белла, румянил бледные  щеки  Несси  и
смягчал даже увядшее, злое лицо старухи.  Броуди,  смакуя  долгий  глоток,
заметил из-за края стакана пристальный взгляд матери и, переведя дух после
выпитого залпом виски, воскликнул глумливо:
   - Ты, кажется, хотела бы быть в эту минуту на моем месте, старая карга?
По твоему жадному взгляду видно, что ты жалеешь, зачем  это  пошло  в  мой
желудок, а не в твой! Так и быть, получай!  Но  предупреждаю,  на  случай,
если ты не знаешь: это почти чистое виски, сахар прибавляется  только  для
вкуса, и воды как раз в меру, то есть очень немного!
   Он оглушительно захохотал, довольный собственным  остроумием,  так  что
Несси испуганно подняла  глаза,  но,  встретясь  с  ним  взглядом,  тотчас
опустила их, когда Броуди закричал:
   - Занимайся своим делом, маленькая лентяйка! Зачем теряешь время даром?
Для того ли я плачу за твое учение, чтобы ты  сидела  и  пялила  глаза  на
людей, когда тебе следует смотреть в книги!
   Потом,  снова  обратившись  к  матери,  он  важно  покачал  головой   и
словоохотливо пояснил:
   - Я должен ее подтягивать! Это единственный способ бороться с той долей
лености, которая у нее от матери. Но можешь на меня  положиться:  несмотря
на это, я сделаю из нее ученую. Мозги у нее на месте, а это главное. -  Он
снова отхлебнул из стакана и шумно запыхтел трубкой.
   Старуха с кислой миной посмотрела на него, охватив одним взглядом и его
раскрасневшееся лицо и стакан виски в руке, потом вдруг спросила:
   - Куда это ее... куда это она ушла сегодня?
   Броуди с минуту пристально смотрел на нее, потом громко расхохотался.
   - Это ты про Нэнси, старая ведьма? Она и тебя, видимо, околдовала,  что
ты боишься даже имя ее выговорить вслух?
   После  некоторой  паузы,  во  время  которой  он  сохранял  насмешливую
серьезность, он продолжал:
   - Не хотелось бы говорить тебе, но раз уж тебя это интересует -  так  и
быть, скажу: она пошла на собрание Общества воздержания.
   Он весь затрясся от хохота, а она, неодобрительным оком взирая  на  это
бурное веселье, отозвалась со всей  колкостью,  на  какую  у  нее  хватило
смелости:
   - Не вижу тут ничего смешного. Если бы  она  ходила  на  эти  собрания,
когда  была  помоложе,  она  бы,  может  быть...  -   старуха   замолчала,
почувствовав на себе взгляд сына и испугавшись, что зашла слишком далеко.
   - Ну, валяй дальше, - поощрил он ее с иронией. -  Кончай,  раз  начала.
Можешь обо всех нас высказать свое мнение, если тебе этого  хочется.  Есть
люди, на которых ничем  не  угодишь.  Ты  была  недовольна  мамой,  теперь
начинаешь придираться к моей Нэнси! Ты, наверное, воображаешь,  что  могла
бы сама вести хозяйство? Как же! В последний раз ты состряпала такой обед,
что чуть не отравила меня.
   Он насмешливо поглядывал на нее сверху, придумывая, как бы получше  над
ней  -  подшутить.  Вдруг  его  осенила  дикая  идея,  которая   так   ему
понравилась, что он восторженно хлопнул себя по ляжке.  Ага,  ей  завидно,
что он пьет, она смотрит на его виски во все глаза,  как  кот  на  сливки,
рада бы вылакать все сама, если бы можно было! Ладно, она получит то,  что
хочет, пусть знает, как чернить других людей! Он ее  напоит,  напоит,  как
стельку; виски в доме большой запас, да, впрочем, очень немного  и  нужно,
чтобы оно бросилось в голову старой женщине. Предвкушая, какая  это  будет
потеха, он даже закачался в порыве подавляемого  веселья  и  снова  ударил
себя по ноге. Черт побери, Джемс Броуди всегда придумает как раз  то,  что
надо!
   Он сразу перестал смеяться, сделал серьезное  лицо  и,  лукаво  сощурив
глаза, сказал:
   - Пожалуй, нехорошо было с моей стороны так говорить, мать. Я вижу, это
тебя крепко задело за живое. У тебя совсем расстроенный вид. Не хочешь  ли
капельку виски, это тебя подбодрит? - И, когда она  быстро,  подозрительно
посмотрела на него, он с великодушной миной кивнул головой и продолжал:
   - Да, да, я тебе это серьезно предлагаю. С какой стати я пью его, а  ты
нет? Ступай, принеси себе стакан.
   Тусклые глаза старухи засветились жадностью, по,  слишком  хорошо  зная
его привычку насмехаться, она все еще не верила, не решалась идти,  боясь,
что вот сейчас взрыв хохота  принесет  с  собой  разочарование.  Облизывая
губы, она сказала дрожащим голосом:
   - А ты меня не дурачишь, нет?
   Он опять энергично покачал головой, на этот раз отрицательно и,  достав
бутылку, для удобства поставленную подле кресла,  соблазнительно  повертел
ею перед глазами бабушки.
   - Смотри! Тичеровская "Роса Шотландии". Ну, живее! Беги за стаканом!
   Бабушка поднялась торопливо, как будто действительно собираясь  бежать,
и отправилась в посудную, трепеща при мысли об ожидавшем ее  удовольствии.
Она не брала в рот ни капли со дня похорон, да и  тогда  это  было  только
вино, а не настоящий, согревающий кровь напиток. Она вернулась,  протянула
стакан - так быстро, что сын едва успел сдержать  новый  прилив  веселости
при виде того, как она торопливо семенила из  посудной.  Налив  ей  щедрую
порцию, он сказал заботливо и степенно:
   - Такому старому человеку, как ты, полезно иногда выпить. Смотри, я даю
тебе много, и не слишком разбавляй его водой.
   - Ах нет, Джемс, - запротестовала она. - Не давай мне слишком много. Ты
знаешь, я не охотница до  виски,  так  только  -  самую  капелечку,  чтобы
согреть нутро.
   При последних  ее  словах  неожиданное  воспоминание,  как  удар  бича,
нарушило веселость Броуди, и он вдруг накинулся на нее:
   - Не говори при мне  этих  слов!  Они  мне  слишком  напоминают  одного
человека, которого я не больно люблю. Зачем ты говоришь, как эти противные
втируши и лицемеры?
   Пока ока торопливо пила свою порцию, боясь, как бы  сын  не  отнял  ее,
Броуди смотрел на нее сверкающими глазами,  потом,  движимый,  мстительным
чувством, крикнул:
   - Пей еще! Давай стакан, налью!
   - Нет, нет, - отнекивалась она мягко. - Хватит и этого. Оно меня хорошо
согрело, и во рту остался приятный вкус. Спасибо, Джемс, больше не надо.
   - Ты со мной не спорь!  -  закричал  он  грубо.  -  Чего  это  ради  ты
отказываешься от хорошего виски? Ты просила его - и будешь пить, даже если
бы мне пришлось влить  его  насильно