м голосом, охрипшим от подавленного волнения, сказал:
   - Я... ну, я ухожу, девочка. До свиданья!
   - До свиданья, - откликнулась она спокойно.
   Заглянув ей последний раз в глаза, он повернулся и,  оказавшись  теперь
лицом к лицу  с  серым,  печальным  утром,  двинулся  вперед  под  дождем.
Странная фигура, без пальто, увенчанная  широкой  четырехугольной  шляпой,
из-под которой в живописном беспорядке выбивались густые  космы  давно  не
стриженных волос, с руками, заложенными за спину, и смешно волочившейся за
ним по грязи тяжелой ясеневой тростью.
   Он шел по дороге,  погруженный  в  путаницу  противоречивых  мыслей,  к
которым  примешивался  и  стыд  за  столь  неожиданный  взрыв  чувств.  Но
постепенно все вытеснила одна-единственная мысль о  том,  как  дорога  ему
Нэнси. Она, как и он, человек из плоти и крови. Она его  понимает,  знает,
что нужно мужчине, и даже, как видно из ее последнего замечания, понимает,
что иногда бывает необходимо выпить стаканчик. Он был так поглощен мыслями
о  ней,  что  не  чувствовал,  как  его  поливает  дождь.  Его  неподвижно
сосредоточенное лицо словно освещалось порой вспышками света. Но когда  он
стал приближаться к верфи, размышления его  стали  менее  отрадны,  о  чем
свидетельствовал его ожесточенно-мрачный вид. Он вспомнил, что опаздывает,
что его, может быть, ждет нагоняй. Его до сих пор  еще  угнетало  сознание
унизительности этой службы для него,  Броуди.  Уже  и  письмо,  полученное
сегодня,  представилось   ему   в   новом   свете   -   как   недопустимая
самонадеянность со стороны той, которая когда-то была его дочерью и теперь
разбудила в нем горечь воспоминаний о прошлом. Казалось, эти  воспоминания
вызывали терпкий вкус во рту, а от  жареной  селедки,  которую  он  ел  за
завтраком,  он  сгорал  от  жажды.  Перед  "Баром  механика"  он  невольно
остановился и, ободренный прощальными словами Нэнси, пробурчал:
   - У меня все внутри пересохло, и я все равно опоздал на полчаса. Раз  я
уже тут, надо зайти.
   Бросив полувызывающий взгляд через плечо на здание  на  противоположной
стороне улицы, в котором помещалась контора верфи,  он  вошел  в  трактир.
Когда же четверть часа спустя вышел оттуда, в его манерах появилось  нечто
от прежней заносчивой самоуверенности. В таком настроении он  вошел  через
вертящуюся дверь главного  входа,  прошел  по  коридорам,  теперь  уже  по
привычке легко ориентируясь, и, высоко подняв голову, вошел в комнату, где
работал, посмотрев по очереди на обоих молодых  клерков,  которые  подняли
головы от работы и поздоровались с ним.
   - А что, эта старая носатая свинья уже приходила  сюда?  -  осведомился
он. - Впрочем, если и приходил, мне на это решительно наплевать.
   - Мистер Блэр? - спросил один из  молодых  людей.  -  Нет,  он  еще  не
являлся.
   - Гм!  -  воскликнул  Броуди,  жестоко  рассердившись  на  себя  за  то
неожиданное чувство облегчения,  которое  он  невольно  испытал  при  этом
ответе. - Вы, должно быть, думаете, что мне сегодня повезло? Так имейте  в
виду - мне все равно, узнает он, что я опоздал, или не узнает. Можете  ему
доложить, если хотите. Мне безразлично.
   И, швырнув шляпу на вешалку, поставив палку в угол, он тяжело опустился
на свое место. Клерки переглянулись, и после некоторого молчания  один  из
них робко ответил за себя и за товарища:
   - Мы ему и словом никогда не заикаемся об этом, мистер  Броуди,  вы  же
знаете. Однако с вас так и течет. Вы бы сняли пиджак и высушили его.
   - И не подумаю, - грубо отрезал Броуди, раскрыл книгу, которую он  вел,
взял перо и принялся за работу. Но через минуту поднял голову и сказал уже
другим тоном:
   - Все-таки спасибо вам. Оба вы славные ребята и не раз  меня  выручали.
Дело в том, что я  сегодня  получил  известие,  которое  меня  расстроило,
потому я немного не в своей тарелке.
   Клерки были до некоторой степени в курсе его дел  благодаря  отрывочным
разговорам, которыми он их удостаивал в последние месяцы. И  тот  из  них,
кто до сих пор молчал, спросил:
   - Надеюсь, не из-за Несси, мистер Броуди?
   - Нет, - возразил Броуди, - не  из-за  моей  Несси!  Она,  слава  богу,
молодцом, занимается вовсю и держит курс прямо  на  стипендию  Лэтта!  Она
никогда ни на минуту меня  не  огорчала.  Это  не  из-за  Несси,  а  из-за
кое-чего другого. Но я знаю, что сделать. Я  и  тут  своего  добьюсь,  как
всегда и во всем.
   Его собеседники воздержались  от  дальнейших  расспросов,  и  все  трое
принялись за работу.
   Молчание нарушал лишь скрип перьев по бумаге, шуршание  перевертываемой
страницы, непрерывное кряхтение табурета  да  бормотание  Броуди,  который
пытался заставить работать отуманенный вином мозг и справиться с  цифрами,
мелькавшими перед ним.
   Время шло. И вот в коридоре  снаружи  послышались  четкие  шаги,  дверь
отворилась, чтобы пропустить корректную  фигуру  мистера  Блэра.  Держа  в
руках пачку бумаг, он постоял минуту, поправляя  на  своем  горбатом  носу
пенсне в золотой оправе  и  пристально  наблюдая  за  тремя  подчиненными,
которые продолжали работать под его строгим взглядом. Взгляд этот в  конце
концов  неодобрительно  остановился  на  фигуре  развалившегося  на  стуле
Броуди, от мокрого платья которого шел пар.  Мистер  Блэр  предостерегающе
кашлянул и сделал шаг вперед. Бумаги в его руке торчали, как  взъерошенные
перья какой-нибудь птицы.
   - Броуди! - начал он резко. - Минутку внимания, прошу вас.
   Не меняя позы, Броуди поднял голову от книги и  посмотрел  на  Блэра  с
едкой иронией:
   - Ну, чем я вам опять не угодил?
   - Вы могли бы встать, когда я с вами говорю, - строго заметил  Блэр.  -
Все служащие делают это, а вы - нет. Так не полагается.
   - Я, видите ли, вообще не похож на других.  Может  быть,  оттого  и  не
делаю того, что другие. Мне и сидя удобно разговаривать. Что вам  от  меня
надо?
   - Вот счета, - с раздражением начал мистер Блэр, - узнаете вы их?  Если
нет, то могу вам сообщить, что это ваша работа - так называемая  "работа".
Они все до единого никуда не  годятся.  Все  цифры  неверны,  в  итогах  -
грубейшие ошибки. Мне надоела ваша никуда не годная пачкотня, Броуди! Если
вы не сумеете объяснить свои ошибки, я вынужден  буду  доложить  обо  всем
моему начальству.
   Броуди перевел засверкавшие глаза от бумаг на чопорное, обиженное  лицо
Блэра и, остро чувствуя всю невыносимую унизительность  своего  положения,
ответил угрюмо, понизив голос:
   - Я старался выполнить  эту  работу  как  можно  лучше.  Ничего  больше
сделать не могу.
   - Значит, ваша "наилучшая" работа  нас  не  удовлетворяет,  -  возразил
Блэр, повышая голос чуть не до крика. - В  последнее  время  вы  работаете
возмутительно плохо, а ведете себя еще хуже. Даже ваш внешний  вид  срамит
наше учреждение. Я уверен, что, если бы сэр Джон знал, он никогда бы этого
не допустил. Да что говорить! - он заикался от гнева. -  От  вас  даже  на
расстоянии разит вином. Безобразие!
   Броуди сидел молча, потупившись и спрашивая  себя,  он  ли  это.  Джемс
Броуди,  покорно  переносит  такие  оскорбления  от   какого-то   надутого
ничтожества. Он видел мысленно, как он вскакивает, хватает Блэра за горло,
трясет его так, что из того вот-вот и дух вон, затем  позорно  выбрасывает
его за дверь, как выбросил раз человека вдвое сильнее  себя.  Но  нет,  он
продолжал сидеть, не шелохнувшись, на стуле и глухо пробормотал:
   - Вне конторы я провожу время так, как мне угодно.
   - Вы обязаны являться сюда в таком состоянии, чтобы  вы  были  способны
работать, - сухо настаивал Блэр. - Вы подаете дурной пример  этим  молодым
людям, и ваш внешний вид - пятно на всем учреждении!
   - Оставьте в покое мою внешность, черт бы вас побрал! -  заревел  вдруг
Броуди в внезапном  приступе  ярости.  -  Я  предпочитаю  ее  вашей  тупой
самодовольной физиономии.
   - Без дерзостей,  пожалуйста!  -  крикнул  Блэр,  и  бледное  лицо  его
вспыхнуло. - Я заявлю кому следует о вашей наглости.
   - Отвяжитесь от меня! - орал Броуди, скорчившись на стуле  и  глядя  на
него глазами дикого зверя, сломленного неволей, но  еще  свирепого.  -  Не
выводите меня из себя, иначе вам же будет худо.
   Прочтя в этом диком взгляде грозившую ему опасность,  Блэр  воздержался
от дальнейших оскорбительных замечаний,  но,  пренебрежительно  бросив  на
стол Броуди бумаги, которые держал в руках, сказал ледяным тоном:
   - Немедленно исправьте и верните мне без единой ошибки, иначе  я  приму
меры! - И, отвернувшись, важно вышел из комнаты.
   Когда дверь за ним закрылась, не последовало никакого взрыва, но тишина
в комнате была более гнетущей, чем самая страшная буря. Броуди сидел,  как
каменное  изваяние,  перебирая  в  памяти  все  только   что   выслушанные
оскорбления и  не  сомневаясь,  что  взгляды  обоих  клерков  с  насмешкой
устремлены на него. Уголком глаза он заметил руку, которая, появившись над
краем его стола, бесшумно убрала злосчастные счета, и хотя  он  знал,  что
добрые товарищи и на этот раз выручат его, застывшая на его лице угрюмость
не смягчилась. Так он сидел некоторое время, не поднимая пера, видел,  как
исправленные документы снова очутились у него на столе, но  не  сказал  ни
слова, сохраняя позу холодного безразличия до  обеденного  гудка,  который
раздался ровно в час. Тогда он сразу же  встал,  схватил  шляпу  и  быстро
вышел из комнаты. Некоторые оскорбления могут быть смыты только кровью, но
сейчас он стремился иным способом стереть в памяти свой позор.
   Вернулся он вовремя, ровно в два часа,  уже  совершенно  преображенный,
как  будто  под  влиянием  какой-то  таинственной   благодетельной   силы,
рассеявшей его уныние, разгладившей суровые морщины на лице, влившей в его
жилы веселящую жидкость, которая теперь  жизнерадостно  бурлила  в  них  и
излучала сияние из всех пор его тела.
   - Видите, товарищи, я пришел  первый,  -  закричал  он  с  тяжеловесной
шутливостью, когда оба клерка вошли вместе вскоре после него. -  Минута  в
минуту! А вы позволяете  себе  опаздывать!  Это  безобразие!  Если  вы  не
прекратите этого, я  доложу  начальству  -  тому  самому  пугалу,  которое
приходило сегодня утром. - Он шумно захохотал и продолжал: - Почему бы вам
не брать пример с меня, когда перед вами такой образец добродетели?
   - Вы в хорошем настроении, мистер Броуди, - заметил неуверенно один  из
молодых людей.
   - А почему бы и нет? Такие  случаи,  как  тот,  что  произошел  сегодня
утром, меня смутить не могут. Если  бы  не  некоторые  соображения,  я  бы
свернул  шею  этому   ничтожеству.   А   вы   знаете,   -   продолжал   он
конфиденциальным тоном, - отчего он злится?  Оттого,  что  я  принят  сюда
помимо него, благодаря моим связям, и он не мог этому помешать.
   Он вынул из кармана трубку, шумно выколотил  ее  о  письменный  стол  и
принялся набивать.
   - Неужели вы будете курить, мистер Броуди? - воскликнул первый клерк, с
некоторым беспокойством поднимая глаза от книги. - Вы же знаете,  что  это
строго запрещено.
   Броуди посмотрел на него, раскачиваясь на стуле, и ответил:
   - А кто мне запретит? Я делаю, что хочу. Такому  человеку,  как  я,  не
пристало кланяться и молить разрешения закурить трубку.
   Он с вызывающим видом продолжал курить, шумно пыхтя трубкой и  небрежно
бросив на пол обгорелую спичку. Затем, глубокомысленно покачивая  головой,
промолвил в промежутках между затяжками:
   - Нет, не пристало. И я не буду этого делать. Господи, если бы  я  имел
то, чего заслуживаю, разве я сидел бы в этой поганой конторе! Я стою много
выше такой службы, да и всякой службы вообще. Это истинная правда,  только
не имею возможности это доказать и должен мириться с  тем,  что  есть.  Но
ничто меня не изменит. Нет, черт возьми! В  этом  городе  многие  были  бы
счастливы, если бы в их жилах текла такая кровь, как в моих.
   Он осмотрелся, ища  одобрения,  но,  заметив,  что  слушатели,  которым
надоело неизменно слышать одно и то же, с притворным безучастием  склонили
головы над работой, почувствовал разочарование. Впрочем,  он  не  преминул
воспользоваться их  невниманием:  достал  из  бокового  кармана  небольшую
плоскую фляжку, торопливо поднес ее  к  губам  и  затем  украдкой  спрятал
обратно. Подкрепившись таким образом, он продолжал, словно не замечая, что
его не слушают:
   - Кровь всегда скажется и свое возьмет.  Я  опять  верну  себе  прежнее
положение. Только из-за злобы и зависти человеческой я попал сюда. Но  это
не надолго. Настоящего человека не сломишь. Скоро люди опять воздадут  мне
должное, поймут, кто я, и я опять буду  на  Сельскохозяйственной  выставке
стоять рядом, плечо к плечу, с господином главным судьей графства, и  буду
в самых лучших отношениях - как равный  с  равными,  имейте  в  виду!..  -
подчеркнул он эти слова, махнув трубкой.  -  С  людьми  самой  благородной
крови, и мое имя будет в списке среди их имен.  -  Перенесясь  мысленно  в
славное прошлое, он расчувствовался, глаза его  увлажнились,  нижняя  губа
отвисла, грудь вздымалась. Он пробормотал: - Да,  это  большая  честь  для
человека.
   - Покурили и хватит, спрячьте трубку, мистер Броуди, - взмолился второй
клерк, прерывая его размышления. - Я не хотел бы, чтобы вы опять нарвались
на неприятность.
   Броуди на мгновение остановил на нем сердитый взгляд, потом  неожиданно
расхохотался:
   - Как вы запуганы, дружище! Вы правы, я выкурил одну трубку, но намерен
выкурить вторую, больше того - намерен еще и выпить!
   Он с лукавой миной опять вытащил  бутылку  и  на  глазах  у  пораженных
клерков долго тянул из нее. Вместо  того,  чтобы  спрятать  ее  обратно  в
карман, он поставил ее перед собой на самом  верху  конторки,  сказав  при
этом:
   - Здесь ты будешь у меня под  рукой,  голубушка,  и  я  смогу  на  тебя
поглядывать и следить, как ты будешь пустеть дюйм за дюймом.
   Затем, польщенный тем, что  на  нем  сосредоточено  тревожное  внимание
клерков, он продолжал:
   - Кстати о неприятностях. Этот сморчок сказал сегодня одну вещь,  такую
нелепую, что она не выходит у меня из головы. - Он сильно  нахмурился  уже
при одном воспоминании об этом.  -  "Ваш  внешний  вид  -  пятно  на  всем
учреждении" - так, кажется? Да, это его подлинные слова. Теперь  объясните
мне, ребята,  что  он  хотел  этим  сказать,  черт  его  подери?  Чем  моя
наружность плоха? - он с воинственным видом уставился  на  клерков,  а  те
нерешительно покачивали головами. - Разве я  не  красивый  мужчина,  а?  -
загремел он, с величайшим удовлетворением принимая  их  молчание  за  знак
согласия.
   - Это с его стороны гнусная злоба. Да! Я  всегда  был  видный  мужчина,
хорошо сложенный, а кожа у меня была чистая, как у ребенка. К тому  же,  -
продолжал он, с хитрым выражением поглядывая на  слушателей  и  поглаживая
колючую щетину на подбородке, - я имею еще одно доказательство, что он  не
прав. Может быть, вы  слишком  молоды,  чтобы  знать  это,  но  ничего,  я
все-таки скажу вам, что одна девушка - самая красивая девушка в Ливенфорде
- предпочла меня всем. Честное слово, при одной мысли о  ней  уже  хочется
выпить в ее честь!
   Он с картинной торжественностью провозгласил  тост  за  самую  красивую
даму в Ливенфорде и  некоторое  время  молчал,  погрузившись  в  блаженные
размышления  о  Нэнси.  Ему  хотелось  поговорить  о  ней,  похвастать  ее
прелестями, но что-то мешало ему, и когда он, сведя брови, стал  рыться  в
памяти, ища объяснения этой своей невольной сдержанности, его вдруг  точно
озарило: он понял, что не может свободно говорить о Нэнси, потому что  она
не жена ему. При этой неожиданной догадке  он  мысленно  выругал  себя  за
такое упущение. "Эх, - пробормотал он про себя, -  нехорошо  ты  поступал,
Броуди! Надо было раньше  подумать  об  этом".  Он  с  сожалением  покачал
головой, снова отхлебнул из бутылки, чтобы привести в  ясность  мысли,  и,
охваченный глубоким волнением  по  поводу  прискорбного  положения  Нэнси,
прошептал с пьяной слезливостью: "Пожалуй, сделаю это! Ей-богу, сделаю это
для нее!" Он готов был сам себе  пожать  руку,  приветствуя  это  внезапно
принятое им благородное решение сделать из Нэнси честную женщину. Конечно,
она стояла на не слишком высокой ступени социальной лестницы, но не все ли
равно! Его имя покроет все, покроет их общий грех, а женившись на ней,  он
одним этим великодушным жестом надежнее привяжет Нэнси к  дому,  оправдает
себя в глазах всех и  навсегда  положит  конец  тем  грустным  и  пытливым
взглядам, которые, как он замечал порой, бросала на него Несси. Он стукнул
кулаком по столу и воскликнул:
   - Я это сделаю! Сегодня же вечером скажу ей об этом!
   Потом, усмехнувшись при  виде  оторопелых  физиономий  клерков,  сказал
напыщенным тоном:
   - Не пугайтесь, ребята, это я сейчас обдумывал различные планы и  решил
сделать кое-что для моей маленькой Несси. Она этого вполне заслуживает.  -
Потом, перейдя на более простой тон, лукаво подмигнул им и добавил:
   - Это так, небольшой маневр в домашней политике, о котором вы рано  или
поздно непременно узнаете.
   Он уже собирался просветить их на этот счет,  когда  один  из  клерков,
предвидя, вероятно, какого  рода  откровения  сейчас  последуют,  поспешил
отвлечь его внимание, спросив:
   - А как учится ваша Несси, мистер Броуди?
   Броуди прищурился:
   - Отлично, разумеется. Вы же знаете, что отлично. Не  задавайте  глупых
вопросов. Стипендия Лэтта уже все равно что у нас в кармане.
   И, ухватившись за эту новую тему, возникшую в его осоловелом мозгу,  он
продолжал:
   - Она для меня великое утешение, эта  девчурка.  Истинное  удовольствие
для меня видеть, как она каждый раз  вставляет  палки  в  колеса  парнишке
Грирсона.  Она   постоянно   его   побеждает,   и   всякий   раз   у   его
скопидома-папаши, наверное, желчь разливается.  Да!  Для  него  это  горше
полыни!
   Он фыркнул при мысли об этом и, сильнее запрокинув бутылку, допивал уже
последние капли ее содержимого,  как  вдруг  эта  попытка  одновременно  и
смеяться и пить кончилась тем, что  он  поперхнулся  и  закашлялся  долгим
хриплым кашлем.
   - Поколотите меня по спине, черт вас возьми! - прохрипел он и  нагнулся
вперед, качаясь, как больной, измученный слон. Лицо его  налилось  кровью,
глаза блуждали. - Крепче, крепче, - понукал он одного из клерков, который,
вскочив со стула, начал тузить его по согнутой спине.
   - А скверный у вас  кашель,  -  заметил  этот  молодой  человек,  когда
припадок, наконец, кончился. -  Вот  вам  и  результат  сидения  в  мокрой
одежде.
   - Ба! Эка важность - кашель! - возразил Броуди, отирая лицо рукавом.  -
Я никогда не носил пальто и не буду носить. Зонтик я  где-то  оставил,  но
это не имеет значения, дождь мне полезен. Я  здоров,  как  клайдсдэйльский
жеребец. - И он потянулся всем худым телом, чтобы показать свою силу.
   - Несси не в вас, мистер Броуди, - сказал первый клерк. - Она  выглядит
не особенно крепкой.
   Броуди сердито посмотрел на него.
   - У нее прекрасное здоровье. И вы тоже из тех паникеров, которые у всех
людей выискивают болезни? Она у меня молодец! В  прошлом  месяце,  правда,
она была чуточку нездорова, но это пустое.  Я  сводил  ее  к  Лори,  и  он
сказал, что у нее голова, какие встречаются одна на тысячу. А я скажу - на
миллион!
   Он торжествующе  огляделся  вокруг,  посмотрел  на  бутылку,  желая  от
избытка чувств хлебнуть из нее, но, увидев, что она пуста,  схватил  ее  и
метко швырнул в стоявшую в углу мусорную корзинку (откуда она была позднее
великодушно извлечена и брошена в  Ливен  одним  из  его  многострадальных
коллег).
   - Что, ловко?! - крикнул он весело. - Да, глаз у меня меткий! Я могу за
пятьдесят шагов, не сморгнув, подстрелить на бегу кролика... Кролика! Черт
возьми! Будь я там, где мне следовало быть, я бы  стрелял  не  кролика,  а
куропаток да фазанов. Они бы у меня сыпались на землю, как град!
   Он уже готов был начать  распространяться  о  помест