ятий, которые и в дни отдыха  продолжались  так
же усиленно, как и в будни. Броуди  видел  геройское  самопожертвование  в
том, что он ради Несси перенес свой отдых на менее почетное место.
   В это воскресенье  жаркое  июльское  солнце  разморило  его  и  нагнало
дремоту. Убедившись, что младшая дочь села за книги, внушительно  напомнив
ей о близости великого дня экзаменов (который был  назначен  на  следующей
неделе), он улегся в кухне с видом человека, заслужившего отдых.  Жужжание
мухи на окне скоро убаюкало его.
   Как он только что внушал Несси, наступал последний круг скачек. И, в то
время как он храпел в приятном сознании, что, уступив Несси  гостиную,  он
со своей стороны сделал все для обеспечения ей успеха.  Несси  лихорадочно
принялась в последний раз  перечитывать  третью  книгу  Евклида.  Лицо  ее
пылало от жары в гостиной, а жужжание мух, под которое  так  сладко  уснул
Броуди, раздражало и отвлекало от работы. Она  никогда  не  была  особенно
сильна  в  геометрии,  и  теперь,  когда  до  экзаменов  оставалось  всего
несколько дней, неуверенность в своих знаниях по этому предмету  пугала  и
мучила ее так, что она решила еще раз бегло просмотреть всю третью  книгу.
Наморщив лоб и шевеля губами, она зубрила  восьмую  теорему,  но,  как  ни
старалась   сосредоточиться,   слова   прыгали   по   странице,    чертежи
расплывались,  линии  принимали  странные,  причудливые   формы,   немного
напоминая те фантастические образы, что являлись ей в  последнее  время  в
беспокойном сне и мучили ее по ночам. "Отношение оси угла к перпендикуляру
равно  коэффициенту"...  нет,  нет,  что  она   болтает,   ведь   это   же
совершеннейшая  бессмыслица!  Надо  внимательно  учить,  иначе  стипендия,
которая уже все равно, что у нее в кармане,  ускользнет  от  нее,  шмыгнет
прочь, как белая мышка, быстро  съев  все  золотые  соверены,  словно  это
сыр...  Какая  жара!  И  как  болит  голова!  По  английскому  языку   она
подготовлена отлично, по латыни прекрасно, по французскому тоже хорошо, об
алгебре и говорить нечего. Да, она способная, это все говорят, и, конечно,
те, кто экзаменует на стипендию, увидят это при первом же взгляде на  нее.
Когда она гордо и  уверенно  шла  в  школу  в  дни  экзаменов,  ей  всегда
казалось, что люди шепчут друг другу: "Это Несси Броуди. Первая ученица  в
классе. Она и этот экзамен, конечно, выдержит лучше всех,  -  это  так  же
верно, как то, что ее имя Броуди". Может быть, и профессора в университете
нагнутся друг к другу и скажут то же самое.  Во  всяком  случае,  они  это
скажут после того, как просмотрят ее работу. Так должно  быть  непременно,
иначе отец потребует от них ответа. Да, да, если они не признают ее  и  не
выдвинут ее на первое место, он стукнет их головами друг о дружку, так что
головы защелкают как кокосовые  орехи...  кокосовые  орехи...  Мэт  обещал
привезти их ей, когда уезжал в Индию,  и  она  мечтала  еще  о  попугае  и
обезьянке, по Мэт почему-то забыл об этом, а теперь, когда я уехал с  этой
гадкой женщиной, он никогда уже и не вспомнит  о  своей  сестренке  Несси.
Женился он на Нэнси или нет? Но все равно, Нэнси -  дурная  женщина,  даже
если Мэт и надел ей кольцо на палец. Она совсем не то, что  Мэри,  которая
так добра и ласкова к ней. А между тем Мэри не замужем, и все же почему-то
у нее был ребенок, который умер и о котором никто никогда  не  вспоминает.
Мэри сама никогда о нем не говорит. Но лицо  у  нее  такое  грустное,  как
будто что-то лежит у нее на сердце и она  не  может  о  нем  забыть.  Мэри
постоянно заботится о ней, приносит ей суп, и яйца, и молоко, обнимает  ее
и все уговаривает не заниматься так много. Мэри хочет, чтобы она  получила
стипендию, но хочет этого только для того, чтобы  отец  не  притеснял  ее.
Мэри, ее хорошая Мэри, заплачет, если Несси не дадут стипендии. Нет, ей не
придется плакать; если Несси провалится, она никогда  не  скажет  об  этом
Мэри. Вот замечательно придумано! Пройдут годы, а  она,  Несси,  никому  и
словом об этом не обмолвится... Господи, что за мысли ей приходят  сегодня
в голову? Провала быть не должно! Если она не окажется  на  первом  месте,
"во  главе  класса",  как  всегда  говорил  отец,  ей  придется   за   это
расплатиться.  "Я  сверну  твою  тонкую  шею,  если  ты  дашь  кому-нибудь
опередить себя, после того как я столько с тобой возился!" -  вот  что  он
всегда долбит ей в уши  между  нежностями  и  похвалами.  А  руки  у  него
большие!..
   "Ось угла к перпендикуляру"... Нету право, это  верх  несправедливости,
что она должна сидеть и зубрить в такой жаркий день, да еще в воскресенье,
когда ей следовало бы пойти на воскресное чтение библии в белом  платье  с
розовым поясом, которое ей сшила мама. Но платье уже износилось, и она  из
него выросла: она теперь уже совсем взрослая. Мама любила  посылать  ее  в
воскресную школу, умытую, в  лайковых  перчатках.  Теперь  она  никуда  не
ходит, а все работает, так усердно работает. "Да, папа, я стараюсь  вовсю.
Что делаешь, делай как следует". Мама всегда наказывала им угождать  отцу.
А теперь мама умерла. У них нет матери, а у Мэри - ребенка. Мама и ребенок
Мэри, оба сидят теперь в облаках, машут ей и поют: "Несси  Броуди  получит
стипендию". Ей хотелось пропеть это тоже во весь голос, но что-то  сжимало
горло, мешало ей. В последнее время она начинала терять веру в себя.  Нет,
нет, получить стипендию Лэтта - великое дело для девочки, да еще  девочки,
которая носит имя Броуди. Великое дело - но и трудное же! Она раньше  была
уверена в успехе, так уверена, словно груда золотых гиней уже лежала перед
ней и все могли это видеть  и  удивляться  ей.  Но  теперь  тайное  жуткое
сомнение закралось ей в душу. Об этом никто не знал и никто  не  узнает  -
вот  единственное,  что  утешало  Несси.  "Да,  папа,  у  меня  все   идет
великолепно, лучше быть не может. Этот Грирсон не имеет никаких шансов  на
успех. Я стою у него на дороге.  "Лэтта"  уже  у  меня  в  кармане".  Отцу
нравилось, когда она так говорила, он потирал руки и одобрительно улыбался
ей, а ей было приятно, что она угодила ему. Она  будет  скрывать  от  него
свои сомнения так старательно и ловко, что он никогда их не  заметит.  Она
знает, как надо поступать, она ведь умница.
   Так.  Несси  разбиралась  в  собственной   душе,   восторгаясь   собой,
поздравляя сама себя, и ей казалось, что она видит, как текут ее  мысли  с
чудесной плавностью, как они несутся подобно  сверкающим,  шумящим  волнам
ослепительного света.
   Но вот она внезапно встрепенулась, глаза утратили рассеянное выражение,
а лицо - безмятежное спокойствие, и, потирая лоб рукой, она посмотрела  на
часы. "Господи, о чем я только думаю!  Задремала  я,  что  ли?  Целый  час
прошел, а я ничего не  повторила!"  -  пробормотала  она  сконфуженно.  И,
покачав головой, недовольная своей слабостью и потерей драгоценного  часа,
она только что опять принялась за Евклида, как дверь тихонько  отворилась,
и в комнату вошла ее сестра.
   - Вот тебе стакан молока, дорогая, - шепнула Мэри, на цыпочках  подходя
к столу. - Отец спит, я и подумала, что  могу  заглянуть  к  тебе.  Молоко
холодное-прехолодное, я целый час держала кувшин под краном.  Несси  взяла
стакан из рук сестры и с рассеянным видом начала пить.
   - И вправду холодное, - сказала она через минуту. - Оно такое  вкусное,
как мороженое в жаркий  день.  Как  душно  сегодня,  Мэри!  Мэри  легонько
прижала ладонь к щеке сестры.
   - У тебя горит лицо, - сказала она. - Не хочешь ли погулять полчаса  со
мной на воздухе?
   - А если он проснется и увидит, что я ушла? - возразила  Несси,  бросив
на нее быстрый взгляд. - Ты знаешь, что тебе достанется больше,  чем  мне.
Нет! Я останусь тут. Мне от молока уже стало  не  так  жарко.  И  потом  я
должна до пятницы повторить всю эту книгу.
   - А как твоя голова? - спросила  Мэри  после  некоторого  молчания,  во
время которого она с беспокойством наблюдала за сестрой.
   - Все так же. Она не болит, а как-то немеет.
   - Может быть, положить тебе опять компресс из холодной воды с уксусом?
   - Не надо, Мэри. Компресс мало помогает. После будущей субботы, когда я
выдержу экзамен, мне сразу станет лучше. Это единственное, что может  меня
вылечить.
   - Может быть, твое чего-нибудь еще хочется? Скажи, я принесу.
   - Нет, ничего не хочется. Ты такая добрая, Мэри. Просто удивительно, до
чего ты добра ко мне, а ведь и тебе много приходится  терпеть.  Как  бы  я
жила без тебя?
   - Ничего особенного я не делаю для тебя, - возразила  Мэри  грустно.  -
Хотелось  бы  делать  гораздо  больше.  Если  бы  я  могла  помешать  тебе
экзаменоваться на стипендию! Но это невозможно.
   - Не говори так! - торопливо перебила Несси. - Ты знаешь, что я  должна
непременно ее получить. Я только об этом и думаю, вот уже полгода, и  если
бы мне пришлось теперь отказаться от нее, у меня бы  разбилось  сердце.  Я
_должна_ ее получить.
   - А тебе в самом деле  хочется  продолжать  учение  в  университете?  -
спросила Мэри с сомнением.
   -  Ты  только  подумай,  сколько  я  занималась,  -  ответила  Несси  с
волнением. - Как меня заставляли работать! Неужели  же  все  это  пропадет
напрасно? Надеюсь, что  нет.  Я  так  теперь  втянулась,  что  если  бы  и
захотела, не могу остановиться. Иногда у меня  такое  чувство,  как  будто
что-то меня держит крепко и тащит вперед.
   Мэри, видя нервное состояние сестры и  пытаясь  ее  успокоить,  сказала
ласково:
   - Ну, теперь уже все скоро кончится, Несси, не думай об этом. Передохни
денек-другой, не переутомляйся.
   - Как ты можешь говорить  такие  вещи!  -  с  раздражением  воскликнула
Несси. - Ты знаешь, что мне все нужно повторить, знаешь,  как  это  важно.
Эта третья книга еще плохо укладывается у меня в голове. Я должна...  надо
вколотить ее туда, как гвоздь, чтобы она там осталась и не выскочила. Меня
ведь могут на экзамене спросить как раз из  этой  книги,  а  ты  говоришь,
чтобы я не занималась!
   - Тише, тише, родная, не волнуйся! - умоляла Мэри.
   - Как тут не волноваться! - горячилась Несси. - Я сижу и выматываю себе
мозги над книгами, а ты воображаешь,  что  мне  достаточно  прогуляться  в
университет и попросить, чтобы мне дали "Лэтта", а потом принести ее домой
в кулаке, как шоколадку. Нет, это не так просто, уверяю тебя!
   - Да полно же. Несси, деточка, успокойся! - уговаривала ее Мэри.  -  Не
сердись, я ничего подобного не думала.
   - Нет, думала! Все так думают! Думают, что если я  способная,  так  мне
все легко  дается.  Они  не  знают,  сколько  труда  я  потратила  на  эту
подготовку. Сколько меня заставляли работать. Это может с ума свести!
   - Знаю, знаю, Несси, - сказала Мэри тихо, гладя ее  по  голове.  -  Все
знаю: как ты трудилась, как тебе не давали вздохнуть. Не расстраивайся. Ты
просто устала и оттого боишься. Ведь ты всегда так верила в  успех.  Да  и
что за беда, если тебе не достанется эта злосчастная стипендия? Не все  ли
равно!
   Но Несси была так взвинчена, что никакие уговоры на нее не действовали,
и она разразилась слезами.
   - Тебе все равно! - истерически  всхлипывала  она.  -  Каково  это  мне
слышать, когда я всю душу вложила в то,  чтобы  получить  ее!  И  называть
сотню золотых соверенов "злосчастной стипендией!" Это хоть кого расстроит!
Разве ты не знаешь, что отец "делает со мной, если я  провалюсь?  Ведь  он
меня убьет.
   - Ничего он тебе не сделает, Несси, - возразила Мэри твердо. - Теперь я
здесь, и  тебе  бояться  нечего.  Я  буду  подле  тебя,  когда  мы  узнаем
результат, и если он попробует хоть пальцем тебя  тронуть,  тем  хуже  для
него.
   - А что ты можешь сделать? - сказала Несси сквозь слезы. - Ты  говоришь
так, как будто тебе важнее дать отпор отцу, чем мне получить "Лэтта".
   Мэри ничего не отвечала на эти недобрые слова и утешала  Несси,  лаская
ее, пока, наконец, рыдания девочки не утихли, и она, утерев глаза, сказала
неожиданно спокойно:
   - Господи, каких  только  глупостей  мы  с  тобой  не  наговорили!  Ну,
разумеется, я получу стипендию, и дело с концом!
   - Вот и отлично, дорогая, - обрадовалась Мэри, видя, что сестра немного
успокоилась. - Я знаю, что ты ее получишь. Как сегодня идет работа?
   - Великолепно, - ответила Несси несколько сдержанно, с натянутым видом,
странно противоречившим ее словам. - На всех парах! Не знаю,  что  это  на
меня нашло только что. Ты забудешь то, что я тебе говорила,  Мэри,  да?  -
продолжала она настойчиво. - Ни слова об этом никому! Не хочу, чтобы  папа
знал, что я так  глупо  вела  себя.  Я  так  уверена  в  том,  что  получу
стипендию, как в том, что выпила вот это, - и она залпом допила оставшееся
в стакане молоко.
   - Ты знаешь, что я ничего ему не скажу,  -  ответила  Мэри,  растерянно
глядя на сестру, с некоторым удивлением наблюдая  эту  внезапную  перемену
настроения. Действительно ли Несси верила в свой  успех,  или  она  только
старалась скрыть тайный страх провала? С тоскливой тревогой думая об этом,
Мэри медленно сказала:
   - Ты сообщишь результат мне раньше, чем отцу, да,  Несси?  Обещай,  что
скажешь мне первой, как только узнаешь.
   - Ну, разумеется, - уверила ее Несси все тем же тоном, но отвела  глаза
и сделала вид, что смотрит в окно. - Но нам объявят не раньше,  чем  через
две недели после экзаменов.
   - Так обещаешь? - настаивала Мэри. -  Мы  с  тобой  вместе  распечатаем
извещение, да?
   -  Да,  да!  -  запальчиво  крикнула  Несси.  -  Ведь  я  же  тебе  это
давным-давно сказала. Можешь даже сама его распечатать, мне все  равно.  Я
обещала и сдержу слово. Ты бы, вместо того чтобы твердить одно  и  то  же,
лучше ушла и дала мне заниматься.
   Мэри с новым беспокойством поглядела на сестру. Уж очень непохожа  была
эта  притворная  самоуверенность  и   раздражительный   тон   на   обычную
простодушную кротость и ласковость Несси. Но она решила, что Несси  просто
возбуждена близостью экзамена, и сказала мягко:
   -  Уйду,  уйду,  не  буду  тебе  мешать.  Но,  прошу  тебя,  детка,  не
переутомляйся. Я беспокоюсь  за  тебя.  Взяв  со  стола  пустой  стакан  и
отступая к двери, она добавила просительно:
   - А может быть, ты бы все-таки вышла со мной на несколько минут? Я  иду
прогуляться.
   - Нет!  -  Несси  сердито  затрясла  головой.  -  И  не  подумаю!  Буду
заниматься, и ничего мне не сделается! - Она улыбнулась  Мэри  с  забавной
снисходительностью, это она-то, которая минуту назад  так  горько  рыдала,
которая неизменно высказывала полную  покорность  сестре!  -  Иди,  гуляй,
девушка! - добавила она, - А мне надо наедине подумать кое о чем.
   - Над Евклидом? - подозрительно спросила Мэри с порога.
   - Да, над Евклидом, - подхватила  Несси  с  отрывистым  смехом.  -  Ну,
ступай и не мешай мне.
   Мэри вышла, прикрыв дверь, и так как в кухню, когда там  отдыхал  отец,
ей входить воспрещалось, она медленно направилась к себе  в  спальню,  все
еще держа в руке пустой стакан. Она смотрела на  него,  пытаясь  утешиться
мыслью, что в последнее время  Несси  окружена  заботами,  что  она  лучше
питается. Но, несмотря на  эти  успокоительные  мысли,  она  вздыхала,  из
головы у нее не выходил неожиданный взрыв гнева со стороны  Несси,  лишнее
доказательство той душевной неуравновешенности,  которая  тревожила  ее  в
сестре с самого дня приезда. Надевая шляпу  и  перчатки,  чтобы  выйти  на
обычную прогулку, она говорила себе, что надо будет эту  неделю,  решающую
неделю перед экзаменом, внимательнее наблюдать за Несси.
   Воздух был тих и зноен, улица пуста. Вот почему  Мэри  по  воскресеньям
всегда выходила в этот послеобеденный час, а не вечером, когда та же улица
кишела гуляющими парочками. К тому же, так как в это время отец спал,  она
была спокойна, зная, что Несси на час-другой избавлена от его  навязчивого
внимания, и эта уверенность давала ей ощущение свободы, которое она теперь
так редко испытывала. Она пошла вверх по улице и на этот раз выбрала левый
поворот, который вел прямо к далеким  Уинтонским  холмам,  казавшимся  еще
более далекими от радужной дымки зноя, почти совсем закрывавшей их.  Такая
же дымка нависла над дорогой и при малейшем движении воздуха  поднималась,
как мираж, создавая иллюзию, будто  вдали,  на  дороге,  лежат  озера.  Но
никаких озер не было,  повсюду  лежала  лишь  сухая  пыль,  которая  скоро
покрыла башмаки Мэри белой,  тонкой  пудрой  и  при  каждом  шаге  легкими
хлопьями садилась ей на платье. День  был  прекрасный,  земля  купалась  в
жарком солнечном свете, но для прогулки  час  был  неподходящий,  и  скоро
капризный локон, никогда не слушавшийся головной щетки, намок  и  свесился
Мэри  на  лоб,  она  пошла  медленнее,  чувствуя,  что  устала.  Вместе  с
усталостью пришло опять воспоминание  о  странном  поведении  Несси,  жара
показалась ей невыносимой, и она решила идти  домой,  как  вдруг  заметила
кабриолет, быстро мчавшийся ей навстречу. Она  сразу  узнала  и  экипаж  и
того, кто сидел в нем, и, в трепетном смущении,  хотела  было  свернуть  с
дороги и скрыться, но медлила, остановилась  в  нерешимости,  оглядываясь,
словно ища, где спрятаться. Затем, увидев, должно быть, что бежать поздно,
опустила голову  и  торопливо  пошла  навстречу  экипажу.  По  дороге  она
старалась сделать равнодушное лицо, надеясь, что ей  удастся  пройти  мимо
незамеченной, но, к ее великому смущению, она,  не  глядя,  услышала,  что
скрип приближавшихся колес постепенно затих, экипаж остановился перед  ней
и голос Ренвика произнес:
   - Добрый день, мисс Броуди.
   Мэри не решалась поднять голову, боясь, что лицо выдаст ее смятение. И,
подумав с болью, что теперь она уже для него не Мэри и даже не мисс  Мэри,
а мисс Броуди, запинаясь пробормотала:
   - Здравствуйте.
   - Сегодня чудесная погода, - воскликнул весело  доктор.  -  Но  слишком
жарко, чтобы гулять пешком. Это все равно, что переходить Сахару.
   Значит он заметил и разгоряченное лицо  и  пыль  на  башмаках!  У  нее,
наверное, вид растрепанной и неопрятной бродяги!
   - Мне бы для приличия следовало сказать, что наша встреча  случайна,  -
продолжал доктор. - Но это не так. Я ехал сюда, потому что  мне  известно,
что вы по воскресеньям здесь гуляете. Я хотел расспросить вас относительно
Несси.
   Как ей радостны были бы его  слова,  если  бы  не  эта  последняя,  все
объясняющая фраза! Стоя растерянно, с опущенной головой, она понимала, что
надо сказать что-нибудь в ответ, иначе он сочтет ее дурочкой или  чудачкой
или и тем и другим  вместе,  и,  сделав  над  собой  большое  усилие,  она
медленно подняла глаза, встретила его взгляд, заметила мгновенно, несмотря
на все свое замешательство, как четко выделяется на фоне неба его  смуглое
живое лицо, и невнятно прошептала:
   - Я не могла вам рассказать о Несси, я давно вас не встречала.
   - Слишком давно. И по вашей вине. Я вас не видел  несколько  недель,  я
уже думал, что вы опять сбежали из Ливенфорда, не простясь со мной.
   - Нет, я теперь останусь здесь навсегда, - возразила  она  медленно.  -
Это вы скоро распроститесь с нами.
   Его лицо слегка омрачилось.
   - Да, осталось только две недели. Время летит стрелой. - Он вздохнул. -
Странно. Теперь, когда мой отъезд уже близок, я начинаю терять  интерес  к
тому новому, что ждет меня. Вначале я был так рад, а теперь вижу, что этот
старый город крепко привязал меня к себе.
   - У вас, верно, здесь так много друзей...
   - Вот именно! У меня здесь есть друзья.
   Он  машинально  играл  хлыстом,  глаза  его  смотрели,  не   видя,   на
шевелившиеся уши лошади. Затем он серьезно взглянул на Мэри:
   - Если вы свободны, то не покатаетесь ли со мной, мисс Броуди?  Я  вас,
быть может, больше не увижу, а хотелось бы поговорить кое о чем. Согласны?
Разумеется, ей хотелось ехать.  Отец  будет  отдыхать  до  пяти,  и  более
подходящий час трудно было выбрать. Тем не менее она колебалась.
   - Я... я не одета для катанья, и мне надо быть дома