выражение  его  лица  изменилось:  им  вдруг   овладело   дикое,
необузданное желание напиться. Он ощутил такой прилив физических сил,  что
готов был подковы ломать, и такую жажду жизни, такую безмерную потребность
наслаждений, что, казалось, способен был выпить  целый  громадный  бассейн
водки.
   - Какой мне прок от  того,  что  я  живу,  как  какой-нибудь  проклятый
святоша-пастор? Все равно обо мне судачат. Пускай же, по крайней  мере,  у
них будет о чем говорить, будь они все прокляты! - крикнул он,  нахлобучив
шапку на глаза, и вышел из лавки.
   Неподалеку находился маленький тихий трактир "Герб  Уинтонов",  который
содержала немолодая почтенная особа по имени Фими  Дуглас;  заведение  это
славилось своим виски, добродетелями хозяйки и уютной гостиной,  известной
под  названием  "задней  комнатки  у  Фими",  любимым  убежищем  избранных
представителей зажиточного круга. Но на этот раз Броуди, войдя в  таверну,
не пошел в этот своеобразный клуб, так как ему было не до разговоров:  ему
хотелось выпить, и чем дольше он ждал, тем сильнее хотелось. Он  прошел  в
общий бар, пустой в эту минуту, и приказал буфетчице  подать  ему  большую
порцию тодди [смесь виски, горячей воды и сахара].
   - Скорее  несите,  -  скомандовал  он  голосом,  охрипшим  от  сильного
желания. Раз он решил напиться, ничто не могло его  остановить,  ничто  не
могло унять все  растущей  жажды,  от  которой  сохла  глотка,  беспокойно
сжимались и разжимались руки, ноги неистово топали по усыпанному  опилками
полу бара, пока он  дожидался,  чтобы  ему  подали  горячий  виски.  Когда
девушка принесла его, он залпом проглотил обжигающий напиток.
   - Еще порцию, - сказал он нетерпеливо.
   Он выпил подряд четыре больших стакана виски, крепкого,  горячего,  как
огонь, проглатывая его сразу, как только подавали, и виски бродило в  нем,
как какая-то жгучая закваска. Ему стало легче: мрачные тени последних трех
месяцев рассеивались; они еще клубились, как дым,  в  его  мозгу,  но  уже
выходили вон. Саркастическая усмешка появилась на губах  -  признак  того,
что к нему возвращалось и чувство собственного превосходства.  и  сознание
своей неуязвимости, но усмешка эта была единственным отражением  бурливших
в нем чувств. Он сидел спокойно, Вел себя осторожно, сдержаннее  обычного.
Он целиком замкнулся в себя, и его  ущемленную  гордость  тешили  приятные
мысли, быстро проносившиеся в голове. Буфетчица была молода,  миловидна  и
весьма не прочь поболтать с этим странным, грузным мужчиной, но Броуди  не
обращал на нее  никакого  внимания,  просто  не  замечал  ее.  Наслаждаясь
чудесным освобождением  от  тягостного  безнадежного  уныния,  поглощенный
туманными, но радужными видениями будущих триумфов, он  молчал,  рассеянно
глядя в пространство. В заключение он спросил бутылку виски, расплатился и
вышел.
   Воротясь в контору, он продолжал пить. С каждым стаканом мозг  его  все
более прояснялся, все более господствовал над  телом,  а  тело  быстрее  и
точнее подчинялось его велениям. Он с  великим  одобрением  санкционировал
все свои прежние поступки.
   Пустая бутылка стояла перед ним на столе, на  этикетке  было  написано:
"Горная роса", и  это  название  представлялось  его  одурманенному  мозгу
замечательно подходящим: ибо он казался себе сейчас могучим, как  гора,  и
сверкающим, как роса.
   - Да, - бормотал он, обращаясь к бутылке, - запомни мои слова: им  меня
не одолеть. Я им не ровня, я сумею их подчинить себе. Я поступал  во  всем
правильно. Я не взял бы обратно ни единого  своего  шага  по  той  дороге,
которую выбрал. Подожди, увидишь, как я теперь пойду напролом.  Все  будет
забыто, и ничто мне не помешает. Я возьму верх над всеми.
   Собственно, он не  отдавал  себе  отчета,  кто  его  враги,  но  в  эту
категорию, обширную и неопределенную, входили все, кто, как он  воображал,
были  против  него,  относились  к  нему  без  должного  уважения  или  не
признавали в нем того, кем он был.
   Он не думал о конкуренции, грозившей его предприятию, в своем тщеславии
он считал конкурентов слишком мелкими, до смешного  ничтожными.  Нет,  ему
представлялся  какой-то  отвлеченный,  сборный  неумолимый  противник,  он
мысленно боролся против возможности, что кто-либо посмеет поднять руку  на
его священный авторитет; он всегда был одержим этой манией, но до сих  пор
она скрывалась где-то под сознанием, теперь же окрепла  и  въелась  в  его
мозг. И чем ближе маячила перед ним опасность, угрожавшая  его  положению,
тем сильнее вырастала в нем вера в  свою  способность  ее  победить,  вера
настолько  экзальтированная,  что  он  чувствовал  себя  почти  всемогущей
личностью.
   Наконец он очнулся, посмотрел на часы. Стрелки (казавшиеся ему  длиннее
и чернее, чем всегда) показывали без десяти минут час.
   - Пора обедать, - сказал он сам себе благодушно. -  Пора  идти  к  моей
славной, расторопной жене. Великое  дело,  когда  у  человека  есть  такая
хорошая жена, что его тянет домой.
   Он встал с важным видом, едва заметно пошатываясь, и степенно  вышел  в
лавку, не обращая ровно никакого внимания на потрясенного ужасом Перри. Он
гордо продефилировал через лавку на улицу, добрался до середины мостовой и
пошел по ней важно, как какой-нибудь лорд,  высоко  неся  голову,  откинув
назад плечи, ставя ноги с великолепным сознанием собственного достоинства.
   Попадавшиеся  ему  навстречу  редкие  прохожие  глазели   на   него   с
изумлением, а он уголком глаза  замечал  эти  взгляды,  и  общее  внимание
давало новую пищу тщеславию, пьяному самодовольству. "Смотрите хорошенько,
- казалось, говорила его осанка. - Перед  вами  Броуди,  Джемс  Броуди,  и
видит бог, это - настоящий человек!"
   Всю дорогу домой он  шествовал  в  снегу,  словно  возглавляя  какую-то
триумфальную процессию, держась посредине улицы и так решительно не  желая
уклониться  от  избранного  направления,  что  встречавшиеся  ему  экипажи
вынуждены  были  объезжать  его,  оставляя  его  неоспоримым   властителем
мостовой.
   Перед своим домом он остановился. Снежный покров облекал  дом  каким-то
обманчивым величием, смягчал резкие линии, скрадывал жесткие  и  угловатые
очертания, закрывая все нелепые детали своей сплошной  белизной,  так  что
перед глазами пьяного Броуди его дом  высился  массивный,  величественный,
рисуясь на матово-сером фоне неба и точно уходя в  бесконечность.  Никогда
еще его жилище не нравилось Броуди так, как сейчас,  никогда  еще  оно  не
вызывало в нем такого восхищения. Воодушевленный сознанием, что он владеет
таким домом, он шагнул к двери и вошел.
   В передней он снял шляпу и чересчур размашистыми, неловкими  движениями
принялся стряхивать снег, толстым слоем облепивший ее, так что снег  летел
во все стороны. При этом он очень забавлялся, наблюдая, как  мокрые  комья
шлепались о потолок, стены, картины, люстру. Затем он с силой  затопал  по
полу  тяжелыми  сапогами,  стряхивая  с  них  твердые,   слипшиеся   куски
обледенелого снега.
   "Вот придется повозиться этой безрукой неряхе, чтобы все здесь убрать!"
- подумал он, с победоносным видом входя в кухню.
   Он сразу же сел за стол и  стал  копаться  ложкой  в  большой  миске  с
дымящимся супом, распространявшим вкусный запах говядины и костей и густым
от клейкой ячменной крупы. Миска  уже  стояла  на  столе,  ожидая  его,  -
доказательство преданности и заботливости его жены, которых он  упорно  не
замечал. "Подходящая штука в такой холодный день", -  подумал  он,  хлебая
суп с жадностью прожорливого животного, быстро поднося ко рту полную ложку
и непрерывно работая челюстями. Куски мяса и мелкие косточки, плававшие  в
супе, он перемалывал своими крепкими челюстями, наслаждаясь сознанием, что
давно уже у него не было такого аппетита и давно еда не казалась ему такой
вкусной.
   - Отличный суп! - снизошел он до обращения к миссис Броуди и причмокнул
губами. - Твое счастье, что он хорош. Если бы в такой день у тебя подгорел
суп, я бы вылил его тебе на голову. - Затем,  так  как  она  не  вставала,
растерявшись от неожиданной похвалы, он прикрикнул на нее:
   - Ну, чего сидишь, разинув рот? Неужели это весь мой обед?
   Миссис Броуди тотчас вышла и торопливо вернулась, неся вареную говядину
с картофелем и капустой; она боязливо недоумевала, что вывело  ее  супруга
из постоянной угрюмой молчаливости. Он отрезал большой кусок жирного  мяса
и бросил его к себе на  тарелку,  затем  наложил  ее  доверху  гарниром  и
принялся за еду. Набивая рот, он критически поглядывал на жену.
   - Ей-богу, моя милая, ты еще женщина хоть куда, - насмехался он, чавкая
и жуя. - Фигура у тебя почти такая же прямая,  как  твой  прелестный  нос.
Нет, не убегай. - Он поднял нож угрожающим жестом, чтобы остановить миссис
Броуди,  и  продолжал  дожевывать  кусок.  А  дожевав,   сказал,   искусно
разыгрывая огорчение:
   - Должен тебе сказать, что ты за последнее время стала  еще  костлявее.
Все эти неприятности на тебе отразились, ты еще больше стала  походить  на
старую  извозчичью  клячу.  Я  вижу,  ты  все  донашиваешь   этот   халат,
напоминающий кухонную тряпку. - Он задумчиво поковырял в зубах  вилкой.  -
Впрочем, он тебе к лицу.
   Мама стояла перед ним, как поникший тростник, не в силах выдержать  его
насмешливого взгляда, не отводя глаз от окна, словно  так  ей  легче  было
переносить эти колкости. Лицо ее  было  серо  и  болезненно  прозрачно,  в
глазах  застыла  тупая,  сосредоточенная  печаль,  худые,   обезображенные
работой руки нервно перебирали какую-то болтавшуюся на поясе тесемку.
   Внезапная мысль мелькнула у Броуди. Он посмотрел на часы и заорал:
   - Где Несси?
   - Я дала ей с собой в школу большой завтрак, чтобы  ей  не  нужно  было
ходить домой в такую погоду.
   Он недовольно хмыкнул. Потом спросил:
   - А мать?
   - Она не хотела сегодня вставать с  постели  из-за  холода,  -  шепотом
ответила жена.
   Он затрясся от хохота.
   - Вот это женщина, я понимаю, такой характер тебе следовало  бы  иметь,
ты, безличное существо! Если бы у тебя была такая любовь к  жизни,  ты  бы
лучше сохранилась, не износилась  бы  так  скоро.  -  Затем,  помолчав:  -
Значит, мы сегодня с тобой вдвоем остались - только ты да я!  Трогательно,
не правда ли? Ну-с, у меня  есть  для  тебя  важные  новости.  Необычайный
сюрприз!
   Сразу же миссис Броуди отвела глаза от окна  и  уставилась  на  мужа  в
немом ожидании.
   - Впрочем, ты не волнуйся, - издевался он,  -  дело  идет  не  о  твоей
прекрасной беспутной дочери. Ты никогда не узнаешь, где она! На  этот  раз
новость деловая. Я ведь всегда находил у  своей  жены  во  всем  помощь  и
поддержку, так что должен поделиться с  нею  и  этим  тоже!  -  Он  сделал
многозначительную паузу. - Фирма Манджо открывает отделение рядом с лавкой
твоего супруга - да, да, дверь в дверь с лавкой Броуди. - Он  оглушительно
захохотал. - Так что возможно, что ты скоро очутишься в богадельне!  -  Он
выл от смеха, восхищенный собственным остроумием.
   Миссис  Броуди  снова  уставилась  в  пространство.  Она  почувствовала
внезапную слабость и опустилась на стул. Тогда насмешливый взгляд ее  мужа
потемнел,  лицо,  уже  и  раньше  покрасневшее  от  горячей  пищи,  мрачно
вспыхнуло.
   - Разве я разрешил тебе сесть,  ты,  ничтожество?  Стой,  покуда  я  не
кончил говорить с тобой!
   И она, как послушный ребенок, тотчас поднялась.
   - Может быть, тебя мало трогает то,  что  эти  проклятые  свиньи  имеют
нахальство открывать свое отделение у самого моего  порога?  Тебе  слишком
легко достаются еда и питье,  а  я  должен  на  тебя  работать!  Или  твое
слабоумие мешает тебе понять, что будет борьба до конца, до их  поражения?
- Он грохнул  кулаком  по  столу.  Его  наигранная  веселость  испарялась,
уступая место прежней мрачности.
   - Ну, ладно, если ты не способна думать, так, по крайней мере, годишься
на то, чтобы прислуживать. Ступай, принеси мой пудинг.
   Она принесла дымящийся яблочный пудинг, и Броуди  с  волчьей  жадностью
накинулся на него, а  она  стояла  навытяжку,  как  потрепанный  ливрейный
лакей, по другую сторону стола. Сообщенные им новости мало ее встревожили.
Под сенью  владычества  мужа  она  не  боялась  материальных  затруднений;
правда, он очень скупо выдавал ей деньги на хозяйство, но она всегда  была
убеждена, что у него их много, не раз видела, как он  вынимал  из  кармана
целую горсть блестящих золотых соверенов. Ее удрученную душу томила другая
забота. Вот уже полтора месяца она не получала вестей от Мэтью,  да  и  до
этого его письма к ней становились все короче и  короче  и  приходили  так
нерегулярно, что ее никогда не оставляли тревога и дурные предчувствия.  О
Мэри она больше не думала, считая ее безвозвратно потерянной для себя;  ей
даже не было известно, где находится дочь. Правда, ходили слухи, что Фойли
нашли ей какую-то службу в Лондоне, но какого рода службу, она не знала. И
все ее надежды,  вся  сила  любви  сосредоточились  на  сыне.  Несси  была
признанной любимицей отца, и он завладел ею так безраздельно,  что  матери
оставался теперь один только Мэт. Да и помимо того, она всегда любила Мэта
больше других детей. И теперь,  когда  он  ленился  даже  писать  ей,  она
воображала, что он болен или с ним случилась беда.
   Она внезапно вздрогнула.
   - Подай мне сахар! И о чем ты только думаешь? - закричал на нее Броуди.
- Пудинг кислый, как уксус. Ты такая же стряпуха, как моя нога. - По  мере
того как ослабевало действие  виски,  он  все  более  приходил  в  злобное
настроение. Он вырвал сахарницу из рук миссис Броуди, подсластил пудинг  и
съел его, проявляя все признаки неудовольствия.
   Наконец встал из-за стола, делая усилия встряхнуться,  побороть  сонное
оцепенение, которое начинало овладевать им.  Направляясь  в  переднюю,  он
повернулся к жене и сказал язвительно:
   - Ну, а теперь ты, конечно, будешь сидеть, сложа руки!  Не  сомневаюсь,
что, как только я повернусь  спиной,  ты  рассядешься  у  огня  со  своими
дрянными книжонками, пока я буду работать на тебя. Не уверяй же меня,  что
ты не лентяйка. Не говори, что ты не неряха. Раз я это  утверждаю,  значит
ты и то, и другое - вот и все. Я-то тебя хорошо знаю, дармоедка!
   С все возраставшим раздражением  он  сердито  придумывал,  как  бы  еще
больше обидеть жену, и ему вдруг пришла  в  голову  идея  заключительного,
необыкновенно ловкого удара, от которой у него злорадно засверкали  глаза:
сегодняшнее  сообщение  Дрона   можно   использовать   для   того,   чтобы
окончательно расстроить ее.
   - Раз  у  нас  уже  имеется  конкурент  в  торговле,  -  отчеканил  он,
задерживаясь у двери, - значит нам необходимо быть бережливее. В этом доме
отныне должны поменьше тратить зря, не бросать деньги на ветер. Для начала
я намерен уменьшить вдвое ту сумму, что я даю тебе на хозяйство. Ты будешь
получать от меня на десять шиллингов в неделю меньше, но не  забывай,  что
на моей еде я не позволю экономить. Тебе придется  сократить  только  свои
собственные ненужные расходы, а мне подавать все, как раньше, слышишь?  На
себя ты должна будешь тратить  десятью  шиллингами  меньше!  Обдумай  это,
когда будешь сидеть над своими романами! - И с этими словами он повернулся
и вышел.



2

   По уходе мужа миссис Броуди, действительно, сразу опустилась в  кресло,
чувствуя, что, если бы он сейчас не ушел и не дал  отдохнуть  ее  усталому
телу, она свалилась бы на пол к его ногам от утомления и грызущей  боли  в
боку. Боль была какая-то особенная - непрерывное, мучительное  колотье,  к
которому она настолько уже привыкла, что почти его  не  замечала.  Но  эта
боль  постоянно  подтачивала  ее  силы,  и  если  миссис  Броуди   подолгу
оставалась на ногах, она до странности  быстро  уставала.  Однако  сейчас,
когда она сидела измученная, видно было по ее лицу, сильно постаревшему за
последние  три  месяца,  что  мысли  ее  далеко  и  что  их  занимает   не
эгоистическая забота о собственных физических немощах, а более серьезное и
глубокое горе.
   Последняя  угроза  мужа  пока  еще  не  произвела   на   нее   большого
впечатления,  она  сейчас  была  слишком  убита,  чтобы  осознать  всю  ее
серьезность, и хотя ее смутно поразило необычное поведение  мужа,  она  не
догадалась о его причине. Не слишком  расстроили  ее  и  оскорбления.  Она
стала настолько нечувствительна  к  его  ругани,  что  уже  едва  замечала
разницу в характере оскорблений,  и  ей  никогда  не  приходило  в  голову
защищаться против его язвительных нападок. Она не смела  привести  в  свое
оправдание  ни  единый  самый  миролюбивый   и   логический   довод.   Она
давным-давно с убийственной безнадежностью поняла, что прикована  навсегда
к  человеку  в  высшей  степени  несправедливому,  что  единственный   вид
самозащиты для нее состоит в  том,  чтобы  выработать  в  себе  закоснелое
равнодушие ко всем вздорным обвинениям, которыми он ее осыпал. Это  ей  не
вполне удалось, и муж сломил ее, но, по крайней мере, она развила  в  себе
способность исключать его из своих мыслей, как только он уходил из дому. И
на этот раз, не успел Броуди выйти за дверь, как мысли  ее  отвлеклись  от
него и  механически  возвратились  к  предмету  ее  постоянных  тревог  за
последнее время - сыну.
   Сначала письма от Мэта приходили довольно аккуратно  я  были  нежны,  и
вместе с этими первыми письмами он ежемесячно посылал матери пять фунтов с
просьбой вносить их на его  имя  в  Ливенфордскую  строительную  компанию.
Миссис Броуди радовал тон этих первых писем. Они казались ей  захватывающе
интересными, полными высоких чувств и  строгой  моральной  чистоты,  Потом
мало-помалу  наступила  перемена:  письма  Мэта,  хотя  и  приходили   еще
регулярно с каждой почтой, начали уменьшаться в объеме, и основной тон  их
изменился, так что, хотя миссис Броуди с прежней жадностью пожирала пустую
шелуху, составлявшую скудное и часто тревожившее ее содержание этих писем,
ее  тоскующее  материнское  сердце  оставалось  неудовлетворенным;  вялые,
стереотипные  выражения  сыновней   любви,   которыми   письма   неизменно
заканчивались, не заглушали смутных предчувствий чего-то недоброго.  Когда
Мэтью стал до последних пределов сокращать свои  послания,  миссис  Броуди
начала в ответных письмах упрекать его, но, увы, безрезультатно. На первое
ее письмо такого рода он просто не ответил и а Первый раз со  времени  его
отъезда пропустил очередную почту. Потом такие пропуски  стали  учащаться,
все более тревожили миссис Броуди, и вот уже почти полтора месяца  она  не
получала от него никаких вестей.
   Агнес Мойр страдала по той же причине, к тому еще последние письма Мэта
к ней были равнодушны до холодности, пересыпаны сначала  завуалированными,
потом и прямыми намеками на непригодность климата Индии для женщин, на то,
что он, Мэт, недостоин (или не склонен) принять целомудренно  предложенные
ею брачные узы. Эти расхолаживающие и редкие излияния нанесли  жестокую  и
болезненную трещину нежному влюбленному сердцу мисс Мойр.  И,  подумав  об
Агнес, мама, движимая нелогичной, но присущей всем нам склонностью  искать
утешения  в  чужом,  столь  же  сильном  горе,  решила  навестить  будущую
невестку,  несмотря  на  усталость  и  холодную  погоду.  У  нее  было   в
распоряжении свободных два часа; на это время она могла  уйти,  не  боясь,
что ее дома хватится кто-либо  (условие  немаловажное,  так  как,  со  дня
изгнания Мэри, Броуди требовал от жены  отчета  в  каждой  ее  отлучке  из
дому).
   Итак, она встала и, поднявшись наверх к себе в спальню, сбросила с плеч
халат, скользнувший на пол; даже не взглянув на себя в зеркало,  закончила
туалет, торопливо намочив конец полотенца и обтерев  им  лицо.  Затем  она
достала из шкафа нечто, оказавшееся (после того, как были  сняты  сколотые
булавками листы бумаги, в которые оно  было  завернуто)  старой  котиковой
жакеткой. Жакетка, реликвия, сохранившаяся еще со  времен  ее