а экзамене, сидит, быстро исписывая страницу за
страницей,  тогда  как  другие,  а  в  особенности  юный  Грирсон,  грызут
деревянные кончики своих перьев и завистливо посматривают на нее. Потом он
представил себе, как она, исписав  одну  тетрадку,  встает  с  места  и  с
пылающим  от  гордости  лицом  подходит  к  кафедре,  чтобы  попросить   у
экзаменатора вторую. Она уже окончила одну  тетрадку,  первая  из  всех  -
Несси Броуди, его дочь, а этот олух Грирсон еще и половины не написал!  Он
тихонько хихикнул от удовольствия, что у него  такая  дочка,  что  Грирсон
посрамлен ею, и с еще большим аппетитом принялся за еду.
   До конца обеда мысли его текли, главным образом, в этом направлении,  а
окончив, он  встал  и  опять  принялся  за  виски,  опустошив  бутылку  на
радостях, что Несси, наверное, потребуется не две, а  три  тетради,  чтобы
показать профессорам свои обширные знания.
   Было все еще слишком рано идти в Уэлхолл, так как он  хотел  подождать,
пока там соберутся все видные люди города. к тому же  он  чувствовал,  что
еще не дошел до  того  беззаботно-восторженного  состояния  духа,  которое
необходимо было  для  задуманного  выступления.  Но  когда  в  бутылке  не
осталось ни капли "Горной росы", он решил  пуститься  в  путь  и  посидеть
часок в Уэлхоллском погребке, который находился по соседству  с  площадкой
для игр. Таким образом, он вышел из дому и зашагал по улице уже не  с  тем
сосредоточенно-угрюмым лицом и невидящим взглядом, с каким  теперь  всегда
проходил  по  городу,  а  воодушевленный  уверенностью  в  успехе  дочери,
развязно, небрежно, словно приглашая всех смотреть  на  себя.  Вначале  он
встречал мало прохожих, но когда переходил Вокзальную улицу, он заметил на
противоположном тротуаре полную собственного  достоинства  фигуру  доктора
Лори, который на этот раз не ехал, а шел  пешком.  Броуди  тотчас  перешел
улицу и поздоровался с ним.
   - Добрый день, доктор Лори! - крикнул он приветливо. В прежние  времена
он называл его просто "Лори", и в его обращении  любезности  не  бывало  и
следа. - Рад видеть вас.
   - Здравствуйте, - ответил тот, подумав о  своем  неоплаченном  счете  и
вкладывая в свое приветствие всю ту небольшую дозу сухости, на  какую  был
способен.
   - Очень кстати, что мы сегодня встретились, очень кстати.  Знаете,  что
происходит в эту самую минуту?
   Лори с некоторой опаской посмотрел на него и осторожно сказал:
   - Нет.
   - Пока мы с вами  тут  беседуем,  моя  Несси  в  университете  получает
стипендию Лэтта! - воскликнул Броуди. -  Вот  и  оправдаются  ваши  слова.
Помните, вы сказали мне, что такая голова,  как  у  нее,  бывает  одна  на
тысячу?
   - Как же, как же! - важно подхватил Лори уже несколько  дружелюбнее.  -
Очень приятно это  слышать.  Получает  "Лэтта".  Это  все-таки  поддержка.
Все-таки некоторый доход, не правда ли?
   Он искоса поглядел на собеседника, рассчитывая, что тот  поймет  намек,
затем вдруг уставился ему прямо в лицо и воскликнул:
   - Получает, вы сказали? То есть ей уже присудили стипендию Лэтта?
   - Все равно что присудили, - ответил самодовольно Броуди. - Она как раз
сейчас экзаменуется, сию минуту. Я  сегодня  не  пошел  на  службу,  чтобы
снарядить ее туда в самом лучшем виде. Она ушла с таким блеском в  глазах,
который обещает победу.  Она  заполнит  три  тетрадки,  раньше  чем  сдать
работу.
   - Вот как! - снова уронил Лори и, как-то странно посмотрев  на  Броуди,
незаметно  отступил  назад,  говоря:  -  Ну,  мне  надо   идти...   Важный
консилиум... А моя лошадь, как назло  потеряла  подкову  по  дороге,  и  я
опаздываю.
   - Не уходите еще,  доктор,  -  запротестовал  Броуди,  крепко  беря  за
пуговицу смущенного Лори. - Я еще не рассказал вам и половины всего о моей
дочке. Я ее не  на  шутку  люблю,  честное  слово.  По-своему  люблю.  Да,
по-своему. Я много потрудился над ней за последние полгода.
   - Пустите меня, пожалуйста, мистер Броуди, - воскликнул  Лори,  пытаясь
освободиться.
   - Мы с Несси  немало  насиделись  по  ночам,  -  продолжал  внушительно
Броуди. - Пришлось уйму поработать, но, клянусь, стоило того!
   -  Послушайте,  сэр,  -  крикнул  Лори  визгливым  негодующим  голосом,
вырвавшись, наконец, и оглядываясь, чтобы убедиться, не видел ли кто,  как
с ним фамильярничает субъект такого разбойничьего вида, - вы себе  слишком
много позволяете! Я этого не люблю!  Прошу  вас  впредь  так  со  мной  не
обращаться. - И, бросив последний оскорбленный  взгляд  на  Броуди,  надул
щеки и торопливо покатил дальше.
   Броуди с некоторым удивлением смотрел ему вслед. Он не находил в  своем
поведении ничего  такого,  что  могло  вызвать  возмущение  доктора  Лори.
Наконец, покачав головой, он продолжал путь и без  дальнейших  приключений
добрался до надежной гавани Уэлхоллского погребка. Здесь его не  знали,  и
он до трех  часов  сидел  молча,  все  время  наполняя  желудок  виски,  а
воображение - картинами успехов дочери. В  три  часа  он  поднялся,  надел
шапку, решительно сжал губы и, пошатываясь, вышел на воздух.
   До Уэлхоллского луга было рукой подать, он дошел до него,  ни  разу  не
Споткнувшись,  и  вскоре  оказался  на   огороженной   площадке.   Гладкий
четырехугольник луга ярко зеленел  на  солнце,  испещренный  лишь  темными
фигурами игроков, расплывчато мелькавшими перед глазами Броуди.  "Что  это
за игра для взрослых людей! - подумал он презрительно. - Катают  несколько
шаров по земле, как компания глупых ребятишек!" Взяли  бы  ружье,  лошадь,
как делал  он  когда-то  в  молодости,  если  уж  хочется  позабавиться  и
размяться.
   Глаза его,  не  задерживаясь  на  зелени  лужайки,  торопливо  отыскали
небольшую группу людей, сидевших на  веранде  павильона  в  дальнем  конце
площадки. Он усмехнулся с саркастическим удовлетворением, увидев, что, как
он и предвидел, все "они" собрались здесь - от простака Джона Пакстона  до
его светлости господина мэра. Он весь подобрался и медленно  направился  к
ним.
   Сначала его не заметили, так как  все  их  внимание  было  обращено  на
происходившую перед ними игру, но вдруг Пакстон поднял глаза, увидел его и
ахнул от удивления:
   - Вот чудеса-то! Посмотрите, кто идет!
   Восклицание Пакстона сразу возбудило всеобщее внимание и, следуя за его
удивленным взглядом, все  посмотрели  на  несуразную,  важно  шествовавшую
фигуру. Посыпались восклицания:
   - Господи, помилуй! Да это Броуди! Я его не видел уже много месяцев!
   - А важности сколько! Точной какой-нибудь лорд!
   - Ого, вот и наш пьяный герцог собственной персоной.
   - Посмотрите на его физиономию и на платье!
   - А его здорово шатает!
   Когда Броуди подошел близко, все замолчали, устремив глаза на  лужайку,
делая вид, что не замечают его,  но  Броуди,  ничуть  этим  не  смущенный,
остановился  перед  ними,  слегка  покачиваясь,  обводя  всех  насмешливым
взглядом.
   - Ах, как мы поглощены наблюдением за шариками! - фыркнул он.  -  Какое
занимательное времяпрепровождение! Мы  скоро  начнем  увлекаться  игрой  в
мячик, как глупые девчонки. - Он сделал паузу и солидно осведомился: - Кто
же выиграл. мэр? Не скажете ли вы мне, вы, высокий представитель города?
   - Игра не кончена, - ответил Грирсон после минутного  колебания  и  все
еще не глядя на него. Злоба, которую он некогда питал к Броуди, испарилась
с тех пор, как тот дошел до такого жалкого состояния. Кроме того, ведь он,
Грирсон, был теперь мэром.
   - Эта игра еще никем не выиграна, - повторил Броуди. - Так, так!  Очень
сожалею. Но я могу вам сообщить о другой игре, которая  уже  выиграна.  Он
сверкающими  глазами  оглядел  всех  и,  выведенный  из  себя   их   явным
безучастием, закричал:
   - Я говорю о стипендии Лэтта.  Может  быть,  вы  полагаете,  что  и  то
состязание не кончено, как эта дурацкая игра в шары? Но я вам говорю,  что
оно окончено, и победила моя Несси!
   - Тише, Броуди, тише! - воскликнул Гордон, сидевший прямо против  него.
- Вы мне мешаете следить за игрой. Сядьте или  отойдите  в  сторону  и  не
орите нам прямо в уши.
   - Где захочу, там и буду стоять. Ну-ка, сдвиньте  меня  с  места,  если
можете, - возразил Броуди с опасными  нотками  в  голосе.  Затем  протянул
насмешливо:
   - Кто вы такой, чтобы командовать тут?  Вы  только  отставной  мэр,  вы
больше не повелитель, на вашем месте теперь наш дорогой друг Грирсон, и  с
ним я желаю говорить. - Он  устремил  иронический  взгляд  на  Грирсона  и
обратился к нему: - Вы слышали, что я сказал о "Лэтта", мэр?  Что  это  вы
так вздрогнули? Ах, я и забыл, что ваш многообещающий сын тоже  претендует
на нее. Сын мэра Грирсона также экзаменуется на стипендию. Боже!  Да  она,
наверное, все равно что у него в кармане.
   - Я этого никогда не говорил, - возразил Грирсон, невольно  задетый  за
живое. - Пускай себе  мальчик  попытает  счастья,  хотя  он,  конечно,  не
нуждается в деньгах, чтобы продолжать учение.
   Броуди даже зубами скрипнул при этом метком  намеке  и  яростно  напряг
мозг, чтобы придумать уничтожающий ответ, но, как всегда при  пикировке  с
Грирсоном, не мог найти подходящих выражений. Сознание, что он, только что
сохранявший столь высокомерное равнодушие, единым словом сбит  с  позиции,
бесило  его.  Чувствуя  к  тому  же,  что  он  не  произвел  на  них  того
впечатления, какое ему хотелось, он дал волю гневу и закричал:
   - А для чего же вы меня просили не пускать дочь экзаменоваться, если не
для того, чтобы ваш щенок получил стипендию? Отвечайте, вы, жалкая свинья!
Вы меня остановили на площади и просили не посылать Несси на экзамен.
   - Тише! Не орите у меня над ухом, - холодно обрезал его Грирсон.  -  От
вас так и разит спиртом. Я уже вам говорил, что просто пожалел вашу Несси.
Один человек, который в этом деле понимает,  просил  меня  переговорить  с
вами, и я теперь жалею, что послушался его.
   - Вы лгун! - зарычал Броуди. - Проклятый сладкоречивый обманщик!
   - Если вы пришли сюда, чтобы затеять со мной ссору, вам это не удастся,
- возразил Грирсон. - Никакого обмана тут нет  и  никакого  секрета  тоже.
Теперь,  когда  ваша  дочь  экзаменуется,  я  могу  рассказать  вам,   что
поговорить с вами меня просил доктор Ренвик.
   - Ренвик? - недоверчиво воскликнул Броуди.  Он  остановился,  осененный
внезапной догадкой, и выпалил:
   - А, теперь я все понимаю! Это вы его на  меня  натравили.  Он  с  вами
заодно меня преследовал! Он ненавидит меня так же, как... как  все  вы!  -
Он, как слепой, взмахнул рукой. - Я знаю, все вы, завистники, против меня,
но мне на это наплевать. Победа будет за мной,  и  я  вас  всех  еще  буду
топтать ногами. Есть ли у кого из  вас  дочь,  которая  способна  добиться
стипендии Лэтта? Отвечайте мне.
   - Получит ваша дочь стипендию или нет - нам-то  какое  до  этого  дело,
черт возьми! - крикнул кто-то. - Получит - и на здоровье! А мне решительно
все равно, кому эта стипендия достанется.
   Броуди уставился на говорившего.
   - Вам все равно? - повторил он с расстановкой.  -  Врете,  вам  не  все
равно. Вы лопнете от злости, когда Броуди получит "Лэтта".
   - Ступайте-ка вы домой, ради бога, - сказал Гордон тихо. - Вы вне  себя
и несете чепуху. Вы сами не понимаете, что говорите.
   - Пойду, когда захочу, - промямлил Броуди. Пьяное возбуждение  внезапно
его покинуло, ярость утихла, его больше не подмывало кинуться на  Грирсона
и разорвать того на части. И, видя на лицах окружающих  только  безучастие
или отвращение, он проникся глубокой жалостью к самому себе. Он  спрашивал
себя, возможно ли, что  это  -  те  самые  люди,  которыми  он  верховодил
когда-то, которым внушал почтительный страх. Они его никогда не любили, но
он держал их в узде силой своей воли, а теперь они ускользнули из-под  его
власти. И его сочувствие к себе самому возросло  до  таких  размеров,  что
почти готово было излиться в слезах.
   - Я вижу, в чем тут дело, - мрачно пробормотал он,  обращаясь  ко  всем
вместе. - Вы воображаете, что я человек конченный. Теперь я  уже  для  вас
недостаточно хорош. Господи! Если бы это не было так смешно, я  готов  был
бы заплакать. Подумать только, что такие, как  вы,  сидят  здесь  и  смеют
смотреть сверху вниз на меня, меня, человека  такого  высокого  рода,  что
предки мои не захотели бы о вас и ноги обтереть.
   Он по очереди оглядел всех, тщетно ища  поощрения,  хоть  какого-нибудь
признака, что  слова  его  произвели  впечатление.  Но  все  же  продолжал
медленно, подавленно, неубедительным тоном:
   - Не воображайте, что со мной кончено. Я опять  начинаю  идти  в  гору.
Настоящего человека не сломишь, - не сломите вы меня, как  ни  старайтесь.
Подождите, увидите, чего добьется моя Несси. Это вам  покажет,  из  какого
теста сделаны Броуди. Вот за этим-то я и пришел сюда. Я вас знать на хочу.
Я только хотел вам сказать, что Несси  Броуди  получит  "Лэтта",  что  это
сделал я, и больше мне ничего не нужно.
   Он обвел всех хмурым взглядом, и, так как все молчали и ему самому тоже
нечего  было  больше  сказать,  он  отступил.  Сделав   несколько   шагов,
остановился, обернулся, открыл было рот. Но слов не было, и  он,  наконец,
поник головой, отвернулся и побрел прочь. Ему дали уйти, не  послав  вслед
ни единого слова.
   Уйдя с луга и шагая  по  дороге  в  горьких  мыслях  о  нанесенном  его
гордости ударе, он неожиданно  заметил  вдали  обеих  дочерей,  шедших  со
станции.
   В каком-то тупом замешательстве он вгляделся в  них,  в  Несси  и  Мэри
Броуди, своих детей, словно необычная  встреча  на  людях  с  ними  обеими
смутила его. Но сразу же сообразил, что Несси возвращается с экзамена, что
Мэри ослушалась его и встретила сестру  на  вокзале.  Ничего!  С  Мэри  он
расправится потом, а сейчас он жаждал узнать, как прошел  экзамен,  жаждал
утолить больно задетое тщеславие известием об успехе Несен.  И,  торопливо
зашагав вперед, встретился с ними посреди  улицы.  Жадно  пожирая  глазами
утомленное личико младшей дочери, он воскликнул:
   - Ну, как дела, Несси? Скорее говори! Все благополучно?
   - Да, - прошептала она. - Все благополучно.
   - Сколько тетрадей ты написала? Две или три?
   - Сколько тетрадей? - откликнулась  она  слабым  эхом.  -  Только  одну
тетрадку, папа.
   - Только одну тетрадку! Это за все время, что ты там просидела! - Он  в
удивлении воззрился на нее, потом лицо его приняло жесткое выражение, и он
спросил резко:
   - Что же ты молчишь, как немая? Не видишь, что я хочу знать все  насчет
стипендии? В последний раз спрашиваю: скажешь ты, наконец,  как  выдержала
экзамен?
   Она сделала над собой громадное усилие, посмотрела на  отца  умоляющими
глазами и с вымученной улыбкой на бледных губах воскликнула:
   - Великолепно, папа! Мои дела великолепны. Лучше нельзя.
   Он пытливо вглядывался в ее лицо,  вспоминая,  как  вызывающе  хвалился
только что ее успехом, и, наконец, произнес  медленно,  странно-сдавленным
голосом:
   - Надеюсь, что это так. Надеюсь! Потому что, если нет, то,  видит  бог,
тебе плохо придется!



10

   Прошла неделя после экзамена, наступила суббота.  В  одиннадцатом  часу
утра Несси Броуди стояла у окна гостиной, глядя на дорогу  в  нетерпеливом
ожидании, в тайном волнении, от которого глаза ее ширились и ярко блестели
на маленьком личике, словно высматривая появление на пустой улице  чего-то
необычайного, потрясающего. Сознание, что она одна в комнате  и  никто  за
ней не наблюдает, способствовало свободному, несдержанному  проявлению  на
ее лице  тех  чувств,  которые  она  старательно  скрывала  всю  прошедшую
тревожную неделю.
   Всю эту неделю отец был невыносим, переходя от нежности  к  угрожающему
тону, пугавшему Несси до ужаса. Но она все  покорно  переносила,  утешаясь
сознанием, что ее тактика гораздо умнее, гораздо тоньше,  чем  его  шумное
хвастовство и угрозы. Несси верила, что стипендию отдадут ей, и эту неделю
после экзамена ее уверенность росла с каждым днем; Не  может  быть,  чтобы
все ее труды,  вынужденная  зубрежка,  все  эти  долгие  часы  терпеливого
сидения в холодной гостиной остались невознагражденными.  Несмотря  на  то
чувство недовольства своей работой, с которым она  вышла  из  университета
после экзамена, уверенность к ней возвратилась, она считала, что стипендия
уже, как выражался отец, у  нее  в  кармане.  Но  все  же  оставалась  еще
возможность, слабая и нелогичная возможность провала. Это было  немыслимо,
невозможно, но на всякий случай Несси с  инстинктивной  хитростью  приняла
предосторожности. Оба - и отец  и  Мэри  -  были  уверены,  что  результат
экзаменов будет объявлен не раньше чем через неделю. Так она сказала им, и
они ей поверили. Но она-то знала отлично,  что  извещение  придет  сегодня
утром. Его она  ожидала  сейчас,  потому  что  утреннюю  почту  из  Глазго
приносили всегда в одиннадцать часов, а в университете ей сказали,  что  о
результатах испытаний каждому из экзаменовавшихся будет отправлено  почтой
извещение в пятницу вечером. Несси хитро усмехнулась при мысли о том,  как
ловко она всех обманула. Это была блестящая идея и  смелая  -  вроде  того
неожиданного письма к Мэри, -  и  она  ее  сумела  осуществить!  Отец  так
подгонял, так угнетал ее подготовкой к этому экзамену, что ей  нужно  было
теперь выиграть время, свободно вздохнуть, подумать обо всем на досуге.  И
вот ей это удалось. У нее будет впереди целая неделя, раньше чем он грозно
потребует  доказательств  ее  успеха,  да,  целая  неделя  на  то,   чтобы
поразмыслить и придумать, как ей спастись от кары  в  случае  провала.  Но
она, конечно, не провалилась, она победила, и ей,  наверное,  не  придется
употребить  каждую  минуту  в  этой  драгоценной  неделе  на  придумывание
предосторожностей против гнева отца. Вся  неделя  будет  для  нее  неделей
тайной радости, она будет хранить свой секрет до тех пор,  пока,  наконец,
не выдержав, неожиданно с торжеством прокричит его в ошеломленные уши отца
и Мэри. Они ничего не будут знать, пока она, Несси, им не скажет. Никто не
узнает, даже Мэри, которая так добра к ней, так любит  ее.  Пожалуй,  Мэри
следовало бы рассказать. Нет, это испортило бы  всю  затею.  Когда  придет
время, Мэри узнает первая, а пока  надо  все  хранить  в  тайне.  Ни  один
человек не должен смотреть из-за  ее  плеча,  когда  она  будет  открывать
извещение, она хочет в эту минуту быть одна, укрытая от взглядов,  которые
могут заметить, как дрожат ее руки, как сверкают глаза.
   Глядя в окно, она вдруг встрепенулась, различив в  конце  улицы  фигуру
человека в синем - почтальона, который, обходя дома в обычном порядке, мог
дойти до их дома не раньше, чем через полчаса. Через полчаса  она  получит
письмо, и, значит, надо, чтобы она была одна, чтобы ей никто не помешал. С
трудом оторвала она глаза от  фигуры  вдали,  невольно,  почти  машинально
повернулась  и  пошла  к  дверям.  Лицо  ее  изменило   выражение,   стало
непроницаемым, потом медленно нахмурилось.  Эта  напускная  мрачность  еще
усилилась, когда она вошла в кухню и,  подойдя  к  Мэри,  сказала  устало,
сжимая лоб рукой:
   - Опять у меня эта головная боль, Мэри! И сегодня хуже, чем всегда.
   Мэри с состраданием посмотрела на сестру.
   - Бедняжечка ты моя, как мне  тебя  жалко!  А  я  уже  думала,  что  ты
избавилась от нее навсегда.
   - Нет, нет! Она опять вернулась.  Мне  так  больно.  Дай  мне  поскорее
порошок!
   Из-под руки, которой она заслонила глаза,  Несси  наблюдала,  как  Мэри
подошла к белой коробочке, всегда стоявшей на камине, как она  открыла  ее
и, увидев, что коробка пуста, соболезнующе воскликнула:
   - Ох, ни одного порошка не осталось! Какая досада! А  я  была  уверена,
что есть еще один или два.
   - Ни одного? Но это ужасно! Я не могу обойтись без них. Голова  у  меня
готова треснуть от боли. Мне нужно сейчас же принять порошок!
   Мэри озабоченно посмотрела на опущенную голову сестры и сказала:
   - Чем же тебе помочь? Хочешь компресс из холодной в