о дерева, мягкие
тона обивки, обилие картин (морских видов)  на  стенах,  модели  судов  на
изящных подставках. Ноги его  тонули  в  коврах,  а  когда  он  рассмотрел
инкрустацию письменного стола и золотой портсигар, лежавший на нем, ноздри
его слегка раздулись и глаза засветились одобрением. "Люблю такие вещи,  -
казалось, говорило выражение его лица. - Вот в такой обстановке  следовало
бы и мне жить".
   - Ну, Броуди, - сказал наконец сэр Джон, все еще не поднимая глаз. -  В
чем дело?
   Сухость его тона трудно было не заметить, тем не менее Броуди торопливо
начал:
   - Сэр Джон! Я пришел спросить у вас совета. Вы - единственный человек в
Ливенфорде, с которым я готов говорить откровенно. Вам моя жизнь известна,
и вы понимаете меня, сэр Джон. Я это чувствовал всегда, и теперь я  пришел
просить вашей помощи.
   Лэтта пытливо посмотрел на него.
   - Вы говорите загадками, Броуди, - возразил он холодно, - а такие  речи
вам не к лицу. Вы ведь скорее склонны к прямым действиям, чем к уклончивым
речам... Да, и действуете вы не всегда подобающим образом, - добавил он  с
расстановкой.
   -  Что  вы  хотите  этим  сказать,  сэр  Джон?  -  пробормотал  Броуди,
запинаясь. - Кто наклеветал вам на меня за моей спиной?
   Сэр Джон взял в руки линейку из слоновой кости и,  легонько  постукивая
ею по столу, ответил не спеша:
   - Я потерял к вам расположение, Броуди. До нас не  могли  не  дойти  те
разговоры и слухи,  что  ходят  в  городе  относительно  вас.  Вы  делаете
глупости или, пожалуй, еще кое-что похуже.
   - Вы имеете в виду эту... дурацкую выходку со шляпами?
   Лэтта покачал головой.
   -  Это,  конечно,  сумасбродство,  но  его  можно  извинить,  зная  ваш
характер. Я говорил о других, известных вам вещах.  Вы  лишились  жены  и,
кажется, предприятия тоже? Вы пережили тяжелые неприятности, так что я  не
хочу слишком строго упрекать вас. Но мне рассказывали о вас скверные вещи.
Вы знаете, что я никогда не бью лежачего, - продолжал он спокойно. - Но  я
с интересом слежу за жизнью обывателей  нашего  города,  и  мне  неприятно
слышать дурное даже о самом последнем из рабочих на моей верфи.
   Броуди повесил голову, как высеченный  школьник,  спрашивая  себя,  что
имеет в виду сэр Джон: поведение ли Мэтью на службе  или  его  собственные
частые посещения "Герба Уинтонов?"
   - Вы, вероятно, заметили, - продолжал Лэтта все тем же ровным  голосом,
- что с начала прошлого года я не поддерживал  больше  вашего  предприятия
своими заказами. Это потому, что я узнал об одном вашем поступке,  который
считаю и несправедливым, и жестоким. Вы вели себя  по  отношению  к  вашей
несчастной дочери, как негодяй и дикарь, Броуди,  и  хотя  найдутся  люди,
которые будут вас оправдывать, твердя об оскорбленной нравственности, _мы_
не считаем возможным иметь с вами дело, пока на  вас  лежит  это  позорное
пятно.
   Руки Броуди конвульсивно сжались,  морщина  на  лбу  углубилась.  Он  с
горечью подумал, что Лэтта -  единственный  во  всем  Ливенфорде  человек,
посмевший так говорить с ним, да, единственный, кто произнес  такие  слова
безнаказанно.
   - Ничего не могу поделать, - сказал он угрюмо, сдерживаясь, потому  что
сознавал свою зависимость от этого человека. - Все это - дело прошлого,  с
этим давно покончено.
   - Вы можете ее простить, - сурово возразил Лэтта.  -  Можете  дать  мне
слово, что она найдет убежище в  вашем  доме,  если  ей  когда-нибудь  это
понадобится.
   Броуди хранил сердитое молчание, и мысли его были  заняты  не  Мэри,  а
Несси. Он должен сделать что-нибудь для девочки! В конце концов,  что  ему
стоит дать обещание? И, не поднимая головы, упорно разглядывая  ковер,  он
пробормотал:
   - Хорошо, сэр Джон, пусть будет по-вашему.
   Лэтта остановил долгий взгляд на громадной, унылой фигуре. Когда-то  он
в той ограниченной сфере,  где  они  встречались,  глазом  знатока  оценил
своеобразие этой натуры. Он  любовался  Джемсом  Броуди  как  великолепным
образцом  мужественной   силы,   посмеивался   над   его   самомнением   и
снисходительно терпел его возбуждавшие любопытство,  напыщенные,  туманные
намеки. Броуди интересовал его, как интересует образованного человека  все
оригинальное и необычное, но сейчас он стал ему противен и жалок. И, глядя
на  него,  Лэтта  подумал,  что  столь  раздутое,  претенциозное   чувство
собственного достоинства должно иметь какую-то  глубокую  причину.  Но  он
сразу же отогнал эту мысль, - в конце концов, Броуди ведь сдал позиции.
   - Ну, так чем же  я  могу  вам  быть  полезен,  Броуди?  -  спросил  он
серьезно. - Расскажите, как обстоят ваши дела?
   Броуди поднял, наконец, голову, почувствовав, что  разговор  незаметным
образом принял именно такой оборот, какой был ему нужен.
   - Я закрыл свое предприятие, сэр Джон, - начал он. - Вы знаете не  хуже
меня, как со мной поступили эти... -  он  проглотил  просившееся  на  язык
слово и докончил сдержаннее: - эти господа, которые  прокрались  к  нам  в
город и обосновались у самой моей лавки, как ночные воры.  Они  пустили  в
ход всяческие интриги, переманили к себе моего помощника, они сбили  цены,
чтобы подорвать мою  торговлю,  продавали  разную  заваль  и  хлам  вместо
хорошего товара, они... они всю кровь у меня высосали!
   Собственные слова расшевелили  в  нем  воспоминания,  и  в  глазах  его
засветилась жалость  к  себе,  грудь  тяжело  вздымалась.  Он  убедительно
вытянул  вперед  руку.  Но  на  Лэтта  все  это  как-то   не   производило
впечатления, и, жестом прервав Броуди, он сказал:
   - А что  вы  сделали  для  того,  чтобы  помешать  их  маневрам?  Ввели
какие-нибудь  новшества  у  себя  в  предприятии  или...  или  постарались
усерднее угождать покупателям?
   Броуди смотрел на него с тупым упрямством.
   - Я вел дело так, как считал нужным, - сказал он настойчиво, - так, как
вел его всю жизнь.
   - Ах, вот что! - протянул Лэтта.
   - Я боролся с ними! Я боролся с  ними  честно,  как  джентльмен.  Я  бы
растерзал их на клочки вот этими двумя руками, если бы они имели  мужество
вступить в открытый бой. Но они подкапывались под  меня,  а  разве  я  мог
унизиться до тех приемов, которые пускали в ход эти мерзавцы?
   - Так что у вас теперь дела запутаны?  -  спросил  сэр  Джон.  -  Много
долгов?
   - Ни одного, - гордо возразил Броуди. - Я разорен, но не должен  никому
ни единого фартинга. Я заложил дом, и если у меня нет ничего, зато  нет  и
долгов. Я могу начать сначала, как честный человек, если вы захотите  меня
поддержать. Моей дочурке Несси надо помочь пробить себе дорогу. Она  самая
способная из всех детей в Ливенфорде. Она, безусловно, получит  стипендию,
учрежденную вашим отцом, если только у нее будет возможность учиться.
   - Почему бы вам не продать этот ваш нелепый дом? -  посоветовал  Лэтта,
смягченный словами Броуди. - Кстати, он теперь  слишком  велик  для  вашей
семьи. Тогда вы сможете уплатить долг по закладной, а на остальные  деньги
прожить некоторое время в другом доме поменьше.
   Броуди медленно покачал головой.
   - Это мой дом, - сказал он веско. - Я его построил,  и  в  нем  я  буду
жить. Я скорее свалю его себе на  голову,  чем  откажусь  от  него.  -  И,
помолчав, он прибавил угрюмо: - Если вы ничего другого мне посоветовать не
можете, так, пожалуй, не стоит мне больше отнимать у вас время...
   - Сидите, сидите, - прикрикнул на него Лэтта. - Вы  сразу  вспыхиваете,
как сухой трут! - Он рассеянно играл линейкой, усиленно что-то  обдумывая,
а Броуди с недоумением следил за быстрой сменой выражений на его лице.
   Наконец сэр Джон заговорил.
   - Странный вы человек, Броуди, - сказал он. -  Ваша  душа  для  меня  -
загадка. Минуту тому назад я хотел отказать вам в поддержке, но  чувствую,
что не могу этого сделать. Я вам вот что предложу: торговля теперь для вас
дело неподходящее, Броуди. Вы  слишком  неповоротливы,  и  медлительны,  и
громоздки для этого. Если бы вам даже и  удалось  взяться  за  нее  снова,
ничего бы у вас не вышло. Вам, с вашими сильными мускулами,  следовало  бы
работать физически, но вы, конечно, сочтете это ниже  своего  достоинства.
Ну что же, вы умеете писать, вести книги,  делать  подсчеты.  Можно  будет
предоставить  вам  здесь,  у   нас,   какую-нибудь   должность.   Вот   то
единственное,  что  я  вам  могу  предложить,  -  ваше  дело  принять  или
отказаться.
   У Броуди засверкали глаза. Он внушал себе все время, что сэр  Джон  ему
поможет, что крепкие узы их дружбы побудят того оказать  ему  помощь  -  и
оказать ее по-царски. И он уже вообразил, что сейчас ему предложат крупный
и ответственный пост.
   - Слушаю,  сэр  Джон,  -  сказал  он  стремительно.  -  Что  вы  хотите
предложить? Если я могу быть полезен в вашем деле, то я к вашим услугам.
   - Мы могли бы предоставить вам место  счетовода  у  нас  в  конторе,  -
невозмутимо продолжал сэр Джон. - Как раз сейчас в лесном  отделе  имеется
вакансия. Вас придется, конечно, подучить,  но,  несмотря  на  это,  я  из
уважения к вам немного увеличу жалованье. Вы  будете  получать  два  фунта
десять шиллингов в неделю.
   У Броуди отвисла нижняя губа, и  все  лицо  от  удивления  собралось  в
глубокие складки. Он едва верил ушам, удивление и  разочарование  омрачили
его взгляд. Он только что уже представлял  себе,  как  сидит  в  роскошной
комнате - вот вроде  этого  кабинета  бэра  Джона  -  и  руководит  армией
суетящихся  вокруг  него  подчиненных.  Эти  радужные   видения   медленно
рассеивались перед его глазами.
   - Я дам вам время обдумать мое предложение, - спокойно  заметил  Лэтта,
вставая и направляясь в соседнюю комнату. - А пока вы меня извините...
   Броуди пытался собрать мысли. Пока сэра Джона не  было  в  комнате,  он
сидел, как пришибленный, остро переживая свое унижение. Он, Джемс  Броуди,
- счетовод! Но разве у него  есть  другой  выход?  Ради  Несси  он  должен
согласиться. Он поступит на это жалкое место, но  только...  только  пока.
Придет время, и он им всем утрет нос, а особенно этому Лэтта!
   - Итак, - спросил, входя в кабинет, сэр Джон, - что вы решили?
   Броуди тупо посмотрел на него.
   - Я согласен,  -  сказал  он  ровным  голосом.  Потом  прибавил  тоном,
которому  хотел  придать  оттенок  иронии,  но   который   звучал   только
патетически:
   - И благодарю вас.
   Будто сквозь туман он видел, как Лэтта позвонил в колокольчик, стоявший
на столе, слышал, как он приказал тотчас появившемуся мальчику:
   - Позовите ко мне мистера Блэра.
   Блэр появился с такой же таинственной быстротой,  как  раньше  мальчик.
Броуди едва взглянул на маленького, аккуратного человечка,  не  видел  его
глаз, еще более официально-холодных, чем у Шарпа. Он не  слушал  разговора
между сэром Джоном и Блэром, но через  некоторое  время  (он  не  заметил,
много ли прошло времени или мало) понял, что аудиенция окончена.
   Он встал, медленно вышел вслед за Блэром из пышного кабинета, прошел по
коридорам, куда-то вниз по лестницам, через  двор,  и,  наконец,  вошел  в
небольшую контору, помещавшуюся в отдельном флигеле.
   - Вы будете работать не в общем помещении, а здесь, но я  надеюсь,  что
вы этим злоупотреблять не станете. Вот ваш стол, - сухо сказал Блэр.  Было
ясно, что он рассматривает появление Броуди как незаконное  вторжение,  и,
даже объясняя тому его простые обязанности, он  старался  вложить  в  свои
слова как можно больше ледяного презрения. Работавшие  в  той  же  комнате
двое молодых клерков  с  любопытством  поглядывали  из-за  своих  книг  на
странного пришельца, не веря, что это их новый товарищ.
   - Вы запомнили, надеюсь? - сказал в заключение Блэр. - Я, кажется,  все
подробно объяснил.
   - Когда мне приступить к работе? - глухо спросил Броуди, чувствуя,  что
от него ждут выражения благодарности.
   - Завтра, я думаю. Сэр Джон ничего не  сказал  об  этом.  Если  желаете
ознакомиться с книгами, можете это сделать сейчас.  -  И,  уже  выходя  из
комнаты, прибавил уничтожающим тоном: - Впрочем, до гудка  осталось  всего
полчаса, а вам, я думаю, понадобится много больше времени,  чтобы  осилить
это дело.
   Молча и словно не сознавая, что делает, Броуди сел на  высокий  табурет
перед конторкой. Открытая счетная книга расплылась перед ним белым пятном.
Он не видел цифр, которыми ему отныне  предстояло  заниматься,  не  ощущал
внимательных  взглядов  двух  безмолвных  юношей,  смотревших  на  него  с
каким-то странным смущением. Он - счетовод! Клерк, работающий за пятьдесят
шиллингов  в  неделю!  Душа  в  нем  корчилась,  пытаясь  уйти  от   этого
неумолимого факта, но вынуждена была признать  его.  Нет,  он  не  вынесет
такого... такого унижения! Как  только  он  выйдет  отсюда,  он  заберется
куда-нибудь и будет пить, пить, пока не забудет все, погрузится в забытье,
чтобы вое  случившееся  казалось  нелепым  ночным  кошмаром.  Сколько  еще
времени до гудка? Полчаса, - сказал Блэр. Ладно, подождем полчаса, а потом
- свобода! С дрожью, пробежавшей по всему его телу, он, как  слепой,  взял
перо и обмакнул его в чернила.




ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ


1

   Не может быть, чтобы они так одевались, даже если кожа у них и  черная,
- говорила Нэнси, посмеиваясь. - Просто вы меня дурачите!
   Сидя на кухонном столе,  она  плутовски  посмотрела  на  Мэта,  склонив
голову набок, и, чтобы подкрепить  свое  замечание,  поболтала  перед  его
глазами своими красивыми ножками.
   - А между тем это самая настоящая правда, - оживленно возразил Мэт.  Он
стоял, прислонясь спиной к шкафу, и заигрывал с Нэнси, стараясь пленить ее
и взглядом, и позой, и всей своей элегантной наружностью.
   - Туземные дамы, как вам угодно их называть, одеваются именно так.
   - Да ну вас! - кокетливо отмахнулась  Нэнси.  -  Вы  слишком  уж  много
знаете. Вы скоро захотите меня уверить, что в Индии обезьяны носят штаны.
   Оба громко захохотали над этой шуткой, очень довольные  друг  другом  и
столь веселой и занимательной беседой:  Нэнси  -  потому  что  эта  беседа
прервала скучное однообразие праздного утра и  развлекала  ее,  утомленную
обществом вечно угрюмого  и  злого  отца  Мэта,  Мэт  -  потому  что  имел
возможность блеснуть перед Нэнси своими светскими талантами, почти так же,
как если бы она восседала за сверкающей стойкой какого-нибудь бара.
   - Вы ужасный пустомеля, - объявила в заключение  Нэнси  укоризненным  и
вместе поощрительным тоном. - Теперь вы рассказываете,  будто  негры  жуют
красные, как кровь, орешки и потом  чистят  зубы  палочками,  а  там  еще,
пожалуй, вздумаете уверять, будто они расчесывают волосы ножкой стула, как
Дэн, - знаете, этот забавный карлик Дэн.
   Они снова дружно засмеялись,  потом  Нэнси  сделала  серьезное  лицо  и
сказала с напускной скромностью:
   - Впрочем,  _такие_  басни  вы,  пожалуй,  рассказывайте  себе  сколько
хотите. А  вот  когда  вы  принимаетесь  за  свои  скользкие  шуточки,  вы
заставляете меня здорово краснеть. Конечно, вам нетрудно  одурачить  такую
бедную наивную девушку, как я, которая никогда не была в  чужих  краях,  -
ведь вы много видели любопытного. Расскажите мне еще что-нибудь!
   - Но вы, кажется, не хотели меня слушать больше? - поддразнил ее Мэт.
   Нэнси надула сочные алые губы.
   - Вы отлично знаете, чего я хочу, Мэт.  Я  люблю  слушать  про  все  те
диковинные вещи, которые вы видели в чужих странах. А о женщинах вы  лучше
помалкивайте. Была бы я там с вами, я бы вам не  позволила  и  глядеть  на
них. Расскажите-ка лучше о цветах, о красивых пестрых птицах, о зверях,  о
попугаях, о леопардах и тиграх. Мне хочется, чтобы вы рассказали о базарах
и храмах, о статуях богов из золота и слоновой кости. Об этом мне  никогда
не надоест слушать!
   - Такой девушке, как вы, и рассказывать приятно, - отвечал  Мэт.  -  Вы
такая ненасытная, все хотите знать. Так о чем я говорил, когда вы спросили
меня насчет... ну, насчет того,  о  чем  мне  запрещено  упоминать?  -  Он
ухмыльнулся.  -  Да,  вспомнил:  о  священных  коровах.  Вы,  пожалуй,  не
поверите, Нэнси! Миллионы людей в Индии считают корову священным животным.
Повсюду вы встречаете ее  изображение,  а  на  улицах  туземных  кварталов
расхаживают большие коровы с цветами на рогах и венками златоцвета  вокруг
шеи и тычут морды повсюду, как будто весь город  им  принадлежит,  -  и  в
дома, и в палатки (это в Индии лавки такие), и никто их не  гонит.  Я  раз
видел, как одна корова остановилась у палатки с фруктами и овощами,  и  не
успел я и глазом моргнуть, как она очистила всю палатку от одного конца до
другого, а хозяин лавки должен был сидеть и  смотреть,  как  она  пожирает
весь его товар! Когда она кончила, ему оставалось только  вознести  к  ней
молитву или повязать ей вокруг шеи остатки своих цветов.
   - Да не может быть, Мэт! - ахнула Нэнси, от удивления широко  раскрывая
глаза. - Ну и чудеса  вы  рассказываете.  Подумать  только  -  чтобы  люди
поклонялись коровам!
   - Разные бывают коровы,  Нэнси!  -  лукаво  подмигнул  Мэт,  но  тотчас
добавил уже серьезнее: - Это еще ничего. Я и  не  такие  вещи  там  видел.
Всего не расскажешь, Нэнси. Вам бы следовало попутешествовать, как я, и вы
бы насмотрелись на такие чудеса, которые вам и во сне не снились.  А  есть
места еще прекраснее Индии, где и  климат  лучше,  и  москитов  меньше,  а
живется так же свободно.
   Пока он говорил, увлеченный собственным красноречием,  Нэнси  осторожно
поглядывала на него. Видела стройную фигуру в опрятном коричневом костюме,
подкупающее  изящество  всей  его  внешности,  бледное  лицо,   выражавшее
слабодушие, в котором не было, однако, ничего отталкивающего, и удивлялась
про себя, как она могла испугаться и бежать от него при первой их встрече.
За те полтора месяца, что прошли с похорон миссис  Броуди  (после  которых
Нэнси официально была водворена в качестве экономки  в  дом  Броуди),  она
мало-помалу начала благосклонно относиться  к  Мэту,  защищать  его  перед
отцом, предпочитать легкий разговор с ним угрюмому  молчанию  и  неохотным
односложным репликам ее пожилого любовника.
   - Да вы меня не слушаете, егоза вы этакая! - воскликнул  вдруг  Мэт.  -
Какой смысл мужчине тратить даром слова и силы, если  хорошенькая  девушка
не уделяет ему никакого внимания? А еще требовали, чтобы я вам все описал!
   - Так вы находите меня хорошенькой,  Мэт?  -  спросила  она,  продолжая
мечтательно смотреть на него, но незаметно придав взгляду  обольстительное
выражение и принимая вызывающе-соблазнительную позу.
   - Ну, конечно, Нэнси! - горячо воскликнул Мэт, и лицо его  просияло.  -
Вы просто картинка. Ужасно приятно, когда в доме  имеется  такая  девушка,
как вы. Я об этом всегда думал с того дня, как вас увидел в первый раз.
   - В тот день вы вели себя, как скверный мальчишка, -  продолжала  Нэнси
задумчиво. - Но с тех пор вы очень исправились. Когда я пришла  сюда,  мне
казалось, что вы как будто боитесь со  мной  разговаривать,  но  теперь  я
вижу, что все прошло, и ничуть об этом не жалею... А интересно, что сказал
бы ваш отец, если бы знал об этой перемене.
   Мэт приподнялся было, собираясь подойти к  ней,  но  при  ее  последних
словах блеск в его глазах сразу померк, и,  снова  приваливаясь  спиной  к
шкафу, он сердито отозвался:
   - Не понимаю, что такая молодая  женщина,  как  вы,  может  находить  в
угрюмом, сварливом старике. Вам нужен мужчина помоложе.
   - Но в нем большая сила, Мэт,  -  возразила  она,  словно  размышляя  и
по-прежнему притягивая его взглядом. - И мне нравится, что  эта  сила  мне
покорна. Он теперь у меня шелковый. Однако прошу не забывать,  -  добавила
она, тряхнув головой и меняя тон, - что я здесь только экономка.
   - Да, - сказал Мэт с горечью. - У вас большой пост! Вы здесь  прочно  и
хорошо устроились, Нэнси!
   - А вы? - отпарировала она дерзко. - Вы и сами устроились тут  недурно,
несмотря на все ваши разговоры о замечательных службах, которые  вас  ждут
за границей.
   Мэт восторженно рассмея