- Они не состарятся, - ответил я. - Пламя горит слишком
ярко.
     И  почувствовал печаль, которую, думаю, чувствуют время от
времени все командиры, когда оглядываются вокруг и видят людей,
откликающихся на их боевые трубы;  печаль  по  юношам,  которые
никогда не состарятся...
     Вдоль  галереи  послышались  торопливые  шаги,  и в дверях
появился стоявший на страже Овэйн (мы всегда выставляли  легкий
дозор, будь то в лагере или на зимних квартирах, особенно с тех
пор, как Амброзий сообщил мне, что Хенгест собирает боевой флот
в устье реки Тамезис).
     -  Артос,  вернулся  один  из  разведчиков,  и  с ним еще
какой-то человек. Они хотят немедленно поговорить с тобой.
     - Иду, - сказал я, - Бедуир, прибереги следующую  песню
до  тех  пор,  пока  я  не вернусь, - и, встав, вышел вместе с
Овэйном в осеннюю темноту галереи.
     Оба  посетителя  ждали  меня  в  часовне,  где   легионеры
когда-то  хранили  своего  Орла,  свои  алтари и свою казну. Мы
теперь тоже держали здесь казну и списки личного состава,  а  в
углу  стоял  на своем раскрашенном древке Алый Дракон; и именно
здесь я обычно принимал всех разведчиков и посыльных, которые к
нам приходили. Разведчика я знал уже давно:  он  был  одним  из
охотников  Гидария  и в северных болотах чувствовал себя как на
собственной грядке с бобами; маленький  человечек,  похожий  на
хорька,  но  абсолютно  надежный.  Второй  был  мне незнаком -
высокий юноша с раскрашенным боевым щитом,  который  выдавал  в
нем  бриганта,  и  золотой  гривной  вождя на шее (подобно моим
соплеменникам в горах, народы Северных болот вернулись к старым
обычаям как в одежде, так и во многом другом  с  тех  пор,  как
ушли  легионы). Я выслушал их сообщение, и когда они закончили,
отправил их поесть  и  выспаться,  потому  что  они  совершенно
очевидно  были  чересчур измотаны, чтобы составить нам компанию
этим вечером. Потом я снова пошел  в  обеденный  зал  и  вызвал
оттуда Бедуира и Кея.
     Мы  вместе  вернулись  в  часовню,  и  Кей,  все еще зевая
спросонья, пинком прикрыл за собой дверь.
     - Ну?  -  проворчал  он.  -  Что  скажешь?  Я  как  раз
собирался пойти в город.
     Кей обычно просыпался в ворчливом расположении духа.
     -  Долго  я  вас не задержу, - пообещал я. - У тебя еще
останется значительная часть ночи. И пока ты  будешь  со  своей
Кордаэллой  или  Лалагой,  или  как  ее  там зовут на этот раз,
можешь с ней попрощаться.
     Его глаза полностью раскрылись,  а  настроение  улучшилось
прямо на глазах.
     - Ну-ну! Значит, вот так?
     А  Бедуир,  который  вышел  прямо  вместе со своей арфой и
теперь, прислонившись к стене,  наблюдал  за  нами,  ударил  по
струнам,  извлекая  небольшой  фонтанчик  нот, очень похожий на
восклицание.
     - Вот так. Похоже, мы здесь слишком хорошо поработали для
душевного спокойствия  графа  Хенгеста.  Он  пришел  на  помощь
своему  сыну  -  высадился  на  побережье  к северу от Абуса и
направляется к Эбуракуму.
     - Значит, вот для чего он собирал свой  боевой  флот,  -
сказал Бедуир. И я кивнул.
     Кей поддернул пояс с мечом.
     - И мы теперь выступаем на север им навстречу.
     - Да.
     Бедуир сказал:
     - Этим летом уже довольно поздно начинать новую кампанию.
     -  Я  знаю.  И  мне сдается, что Хенгест это знает тоже и
делает на это ставку.
     Я начал расхаживать взад-вперед по  небольшому  помещению;
четыре шага от окна до двери, четыре шага обратно - мне всегда
было легче думать на ходу.
     - Если мы сейчас оставим его в покое и у него будет целая
зима,  чтобы  укрепить свои позиции, весной с ним будет гораздо
труднее справиться; к тому же всегда есть риск,  что  он  может
сделать  первый  ход  и  сам напасть на нас. У нас остается еще
месяц возможной благоприятной погоды - если нам  повезет.  Нам
придется пойти на риск, что погода может испортиться рано.
     -  Ну  что  ж,  полагаю,  в  Эбуракуме  будут девушки, -
философски заметил Кей.
     Бедуир  вздернул  свою  летящую  бровь,  и  в  его  голосе
задрожал смех.
     -  Тебя  устраивает  любая  девушка,  братец  Кей?  Любая
девушка в любом городе?
     - Любая девушка, лишь бы она была теплой и податливой, -
наш счастливчик повернулся ко мне. - Что скажешь, Артос?
     - Как скоро мы сможем выступить?
     - Через три дня, - ответили они хором, а Кей добавил:
     - Это относится к Товарищам; а люди Гидария - кто  может
сказать?
     Я смотрел на Бедуира. Его пальцы все еще лежали на струнах
арфы,  но она молчала. Он поднял глаза, и его взгляд встретился
с моим, серьезный и задумчивый под этими странно  сочетающимися
бровями.
     -  Кто  может  сказать?  Гидарий,  полагаю.  Но  в душе я
спрашиваю себя, а можем ли мы вообще рассчитывать на  людей  из
Линдума.
     Я  тоже  спрашивал  себя  об  этом.  Все последние годы на
побережье мы сражались бок о бок; разношерстные отряды  Гидария
действовали  как  копейщики  и  конные  лучники  -  их крепкие
надежные лошадки хорошо подходили для этой цели и для разведки,
хотя в атаке  им  не  хватало  веса;  и  мы  знали  друг  друга
настолько  хорошо,  насколько  это  вообще  возможно для людей,
которые вместе провели в сражениях более семи лет. Я сомневался
не в них, а в самом Гидарии.
     - Тут уж будь что  будет,  -  сказал  я.  -  Дай  знать
остальным,  и  принимайтесь  за  дело, Бедуир. Теперь мне нужно
пойти поговорить с Гидарием, но через час я вернусь.
     - А я? - спросил Кей; его большие  пальцы  были,  как  и
обычно, засунуты за пояс.
     -  Иди  попрощайся  с Лалагой. Утром можешь взять на себя
двойную долю работы, чтобы уравнять счет.
     Я вышел через главные ворота лагеря,  слыша,  как  он  уже
начинает шевелиться и гудеть за моей спиной, и пересек улицу по
направлению  к  старому  дворцу  коменданта,  стоящему  рядом с
форумом. От реки, с прибрежных болот, на  нижнюю  часть  города
наползал  горьковатый  сентябрьский  туман,  и  фонарь, который
висел у входа в парадный вход Гидария, проливал  желтую  лужицу
света  на пожелтевшие тополиные листья, нанесенные ветром через
порог. Было  действительно  опасно  поздно  выступать  в  новый
поход.
     Я  разбудил  привратника,  мирно дремавшего рядом с пустым
кувшином  из-под  пива,  и  сказал  ему,  что  мне   необходимо
переговорить с герцогом Гидарием.
     Гидарий  проводил  вечер  в  своих  личных покоях вместе с
женой и дочерьми. Когда после  сводящей  с  ума  задержки  меня
ввели  в  комнату,  она показалась мне очень светлой от свечей,
очень теплой от жаровни, стоящей в самом  центре  и  окруженной
ясным алым сиянием, и очень тесной от множества девушек.
     Гидарий, который возлежал на обеденном ложе с изголовьем в
форме волчьей головы и у ног которого подобающим образом сидела
его жена,  внешне  очень  походил на римлянина: его одутловатое
лицо было тщательно выбрито, немногие сохранившиеся  на  голове
волосы коротко подстрижены, маленькое тельце с заметным брюшком
облачено  в римскую тунику из тонкой белой шерсти; а платье его
жены было перепоясано крест-накрест в классической манере,  как
уже почти не носили женщины, даже когда я был ребенком. Когда я
видел  Гидария, меня всегда удивляло, что он - после того, как
несколько поколений его  предков  были  магистратами  или  даже
губернаторами   провинций,   -   вернулся  к  титулу  герцога,
принадлежавшему им  до  прихода  Орлов.  Да,  это  случалось  с
другими  людьми в разных частях Британии по мере того, как наши
изначальные государства просыпались от спячки после многих лет,
проведенных под властью Рима; но не с теми, кто все  еще  носил
римские  туники, клялся римскими богами и ужинал, украсив лысую
голову венком из розмарина и осенних фиалок, -  как  это  явно
делал  Гидарий, потому что остатки этого венка все еще висели у
него над ушами.
     При моем появлении он поднял глаза и любезно кивнул.
     - А, милорд Арториус. Мне очень жаль, что тебя  заставили
ждать, но ты же знаешь, как это бывает, - нам необходимо время
от  времени  сбросить с плеч ярмо государственных забот; ко мне
всегда трудно пробиться, когда я провожу тихий  часок  в  кругу
семьи.
     -  Я  знаю, как это бывает, - согласился я. - Но у меня
срочное дело. Иначе бы я не нарушил твой покой.
     Он какое-то мгновение пристально смотрел  на  меня,  потом
сделал  несколько  прогоняющих движений в сторону своих женщин,
которые уже неуверенно поднялись на ноги;  и  они  заторопились
прочь,  оставив  за  собой  недоигранную партию в шашки, лоскут
какой-то мягкой вышитой ткани, в котором  сверкала  иголка,  -
весь  этот  милый  хлам,  который  собирается там, где побывали
женщины.
     Когда они вышли и тяжелый занавес закрыл дверной  проем  у
них за спиной, Гидарий спустил ноги на пол и сел прямо.
     - Ну? Ну-ну? Что такое?
     Я подошел к нему.
     -  Герцог  Гидарий, менее часа назад я получил сообщение,
что граф Хенгест прибыл на север на помощь своим родичам; он
     высадился за Абусом и направляется к Эбуракуму.
     Он потрясенно взглянул на меня, а  потом  к  его  покрытым
пятнами щекам прихлынула кровь.
     -  Ты  получил?  Почему  это сообщение не принесли первым
делом ко мне?
     - Это происходит за пределами твоих границ, -  сказал  я
ему.  -  Но  я  -  граф Британский, и потому мои границы шире
твоих.
     Это  было  глупо,  потому  что  мне  следовало  попытаться
расположить  его  к  себе, но в этом человеке было нечто такое,
что всегда, с  самого  первого  дня,  как  я  вошел  в  Линдум,
заставляло  меня  ощетиниваться;  и  годы,  в течение которых я
пытался действовать с ним  заодно,  ничего  не  исправили.  Но,
честно говоря, не думаю, чтобы что-нибудь изменилось, даже если
бы я ползал перед ним на брюхе.
     Он  издал  горлом  какие-то звуки, но потом, видимо, решил
пропустить все мимо ушей и только брюзгливо сказал:
     - Ну-ну, говорят, молодые псы лают громче всех.  Да  будь
ты  хоть  самим  Александром,  но  только  пододвинь  сюда этот
табурет и сядь. У меня начинает болеть  шея,  когда  я  пытаюсь
говорить с тобой, а ты возвышаешься надо мной, точно сосна.

     Я  сделал,  как он просил, а потом продолжил то, что хотел
сказать.
     - Я пришел, чтобы сообщить тебе об  этом  и  о  том,  что
через три дня я выступаю на север.
     Тут  уж  он уставился на меня всерьез, и его лоб прорезали
морщины.
     - Этим летом уже слишком поздно начинать новую  кампанию,
- сказал он точно так же, как Бедуир.
     - Почти, но не совсем.
     Он пожал плечами.
     -  Тебе  лучше  знать;  как  ты  и говорил, - ты - граф
Британский. Что ж, думаю, если ты  сможешь  покончить  со  всем
этим  одной  короткой  доброй  стычкой,  то успеешь вернуться и
уютно устроиться на зимних квартирах  прежде,  чем  установится
плохая погода.
     - Герцог Гидарий, мы не вернемся ни до того, как начнется
зима, ни после, - сказал я.
     Он посмотрел на меня; его челюсть отвисла.
     - Не... вернетесь?
     - Не вернемся.
     Он  постарел  на глазах, словно под его кожей стало меньше
плоти. Я нагнулся к нему, стараясь говорить убедительно.
     - Ты же знаешь, что в любом  случае  мы  собирались  уйти
весной;  а зимой у тебя не будет никаких беспокойств с Морскими
Волками. Чем же тогда хуже то, что мы уходим сейчас?
     - Следующая весна будет еще только через полгода,  -  он
едва заметно, беспомощно развел руками. - Наверно, я надеялся,
что ты передумаешь прежде, чем подойдет время.
     Я покачал головой.
     -  У  тебя  есть  два  хороших военачальника, в Крэдоке и
Гераникусе, и я обучил твоих людей. Когда я  пришел  сюда,  они
были  отважны,  но  это  была  отважная толпа; теперь они стали
опытным - даже в чем-то дисциплинированным - войском и быстро
соберутся к тебе в случае необходимости. Сейчас вы должны  быть
в  состоянии  сами  сдерживать  натиск варваров; а во мне остро
нуждаются в другом месте.
     На один долгий, напряженный миг между нами повисла тишина,
потом он слегка дернул своими пухлыми плечами, словно хотел  их
расправить,  и  мне показалось, что я вижу за обмякшими чертами
его лица нечто от воина, которым он был в юности. Мне не  нужно
будет  бояться  за  земли между рекой Абус и Метарисом, когда я
уйду отсюда.
     - Что ж, тогда, похоже, говорить больше не о чем.
     - Есть еще кое-что - я хочу, чтобы  четыре  сотни  твоих
людей выступили со мной на север.
     Мне показалось, что его глаза сейчас вылезут из орбит.
     -  Римские  боги!  Дорогой ты мой, да в этот самый момент
чуть ли не сотня моих лучших воинов  ошивается  в  рядах  твоих
Товарищей!  И  примерно  столько же перешло к тебе за эти годы!
Чего тебе еще нужно?
     - Четыре сотни, по их желанию и по моему выбору,  которые
пойдут   со  мной  в  этот  поход  как  вспомогательный  отряд,
копейщики и лучники. Как я уже сказал, по меньшей мере на  этот
год у тебя не будет никакого беспокойства с Морскими Волками; а
когда  осенняя  кампания  закончится  и мы благополучно выгоним
графа Хенгеста из Эбуракума, я пришлю их тебе обратно.
     - Тех, кто останется.
     - Тех, кто останется.
     - А тем временем никто, даже ты, мой  самый  премудрый  в
военных  делах граф Британский, не может сказать наверняка, что
именно  будут  делать   Морские   Волки,   ибо   они   так   же
непредсказуемы, как те ветра, что пригоняют их к нашим берегам;
а моя боевая мощь не вынесет потери четырех сотен людей.
     Я перебил его:
     - Никто, даже ты, мой самый премудрый герцог Коританский,
не знает  более  точно,  чем я, какова твоя боевая мощь и какие
потери она может вынести.
     Новая сила, появившаяся  в  его  лице,  теперь  обращалась
против меня.
     -  Для  нас  достаточно  отгонять Морских Волков от наших
собственных пастбищ; почему  я  должен  посылать  своих  парней
сражаться в краю бригантов?
     На  этот  раз  уже  я  внезапно  почувствовал себя старым,
усталым и беспомощным.
     -  Потому  что   если   мы   будем   стоять   поодиночке,
королевство, герцогство, племя, каждое внутри своих собственных
границ,  -  то  все  мы, и королевство, и герцогство, и племя,
падем, одно за другим, каждое внутри своих собственных  границ.
Только  тогда,  когда  мы  сможем  держаться вместе, мы загоним
саксов обратно в море.
     Не знаю, сколько мы спорили, но мне это  время  показалось
очень долгим. Думаю, один раз он чуть было не предложил мне все
четыре  сотни,  если  я  соглашусь  вернуться еще на год, когда
закончится осенняя кампания; но к этому времени мы  уже  хорошо
знали  друг  друга - и он передумал делать мне это предложение
еще до того, как успел произнести его.
     В конце концов все обернулось не так уж  плохо  для  меня,
потому  что  я  ушел, вырвав у него ворчливое обещание дать мне
две сотни, если я поклянусь на большой печати Максима, что  они
действительно вернутся, когда закончится битва за Эбуракум.
     Из  нашей  части  города  поднялся  туман; он был пропитан
запахом горящего дерева и сырых листьев и, когда я снова  вышел
на  улицу,  окружал  фонарь  на  дворе кольцом влажного желтого
дыма. Холод этого тумана лежал у меня на сердце. Как мы  сможем
устоять  против  варварского  Потопа?  Какая может быть надежда
даже на Амброзиевы сто лет, если мы не можем  научиться  стоять
вместе, щит к щиту, вдоль наших собственных границ?

     x x x

     Два  последующие  дня  были  заполнены  обычной  суматохой
войска, готовящегося выступить в поход;  мы  получили  пайки  и
амуницию  и упаковали их в большие корзины с кожаными крышками,
получили и проверили пучки стрел  и  запасное  оружие,  привели
лошадей  с  осенних  пастбищ и изготовили для них новые кожаные
ногавки, в последний раз осмотрели доспехи и боевое снаряжение,
чтобы убедиться, что все находится в идеальном порядке; и  день
и  ночь  Линдум  гудел глубоким, похожим на колокольный, звоном
молотов,  ударяющих  по  наковальне,  и  ржанием   возбужденных
лошадей,  стоящих у самодельных коновязей. И еще за эти два дня
повсюду  в  старом  городе-крепости  должно  было  быть   много
расставаний. К этому времени в рядах Товарищей было, как сказал
Гидарий,  около  сотни коритан, и у многих других в городе были
девушки. Некоторые (видит Бог, я всегда старался удержать их от
этого, когда только мог) успели жениться  с  тех  пор,  как  мы
устроили здесь нашу ставку. Расставания, исполненные обещаний в
один  прекрасный  день  вернуться  или  послать  за девушкой...
Расставания с легкой душой, поцелуем и новым ярким ожерельем  и
без  каких  бы то ни было обещаний... Однако это были не только
расставания, потому что когда мы наконец  выступили,  наш  обоз
пополнился четырьмя или более десятками отважных девиц, которые
ехали  в легких повозках, перевозящих мельницу и полевую кузню,
или, подоткнув юбки до колен, шли свободным, размашистым  шагом
среди погонщиков и нагруженных вьючных пони.
     Это  не  так  уж плохо, когда за войском следует несколько
женщин, при условии, что они  будут  достаточно  выносливыми  и
энергичными,  чтобы  самим  позаботиться о себе и не обременять
мужчин; их умение готовить имеет свои преимущества, а забота  о
раненых  может означать для тех разницу между жизнью и смертью.
Но, конечно, когда женщин мало,  а  мужчин  много,  это  всегда
чревато  неприятностями, и они возникают тогда, когда несколько
мужчин одновременно пожелают одну и ту  же  девушку  или  когда
кто-нибудь  захочет, чтобы какая-то девушка принадлежала только
ему  и  никому   больше.   Именно   тогда   Братство   начинает
распадаться.   Мой   Бог!   Именно   тогда   Братство  начинает
распадаться. Я дал знать по войску, что как только первые слухи
о неприятностях из-за женщин достигнут моих ушей, я брошу  весь
их выводок на месте, где бы мы не находились. И оставил дело на
этом.
     Молодой  вождь  и охотник, которые принесли мне известие о
высадке Хенгеста, пошли с нами как проводники. В течение первых
трех дней охотник вел нас на север - сначала по дороге,  потом
по  петляющим болотным тропкам, которые придерживались участков
твердой земли между  камышами,  извилистыми  полосками  воды  и
зарослями  ивы  и  терновника;  предоставленные  самим себе, мы
безнадежно заблудились бы здесь через какой-нибудь час; и  даже
так  наши  лошади  то  и  дело  брели  по щетки в темной, кисло
пахнущей жиже. Как-то  в  сумерки  мы  прошли  мимо  обгоревших
остатков  саксонского поселения - дело наших рук за предыдущий
год - и кто-то, может быть, дикая кошка,  зарычал  на  нас  из
развалин.  Спустя  три  дня  мы  начали  подниматься из топей к
волнистой равнине и низким холмам, где посвист  ветра  в  сухих
кустиках вереска резал нам уши после нежной песни, которую мы в
течение стольких лет слышали над болотами. А на четвертый вечер
мы  вышли  на  дорогу,  ведущую  от  Лагентуса  к  Эбуракуму, и
повернули вдоль нее на север. Разведчик, который уже  вышел  за
пределы   своей  территории,  повернул  здесь  назад,  к  своим
охотничьим тропам, а молодой вождь, для которого этот край  был
родным, занял его место в качестве проводника.
     В двух переходах к северу дорога пересекала какую-то реку,
проходя  по  широкому  мощеному броду, охраняемому одним из тех
угрюмых,  заброшенных  сторожевых  постов,  которые   все   еще
усеивают  округу.  И здесь-то мы и встретили саксонское войско,
стоящее под своими белыми знаменами- бунчуками.
     Прослышали ли они о нашем приближении  и  выдвигались  нам
навстречу  или  же думали зайти с тыла на наши старые позиции в
Линдуме и застать нас врасплох, я не знаю; да теперь это  и  не
имеет значения. Мы вступили в бой при первом свете пасмурного и
ветреного  октябрьского  утра, и по пропитанным влагой остаткам
прошлогоднего   папоротника   хлестал   дождь.   У   них   было
преимущество в расположении: их левый фланг, стоящий близ реки,
был  защищен  мягкой,  болотистой  почвой,  а  правый - густой
порослью терновника. Они значительно пр