ищах,  и нетронутую шкуру на ваших монахах. И я думаю так
же, как ваш Христос, который сказал, что  работник  заслуживает
своей  платы. Если я буду избран, то церковь, как я уже сказал,
обратится против меня, а вместе с  ней  и  некоторые  кельтские
герцоги,  которым  даже  теперь  не  по душе римские обычаи; и,
скорее всего, Кадор из Думнонии тоже присоединится к вам. Пусть
так! Но выберите Кадора из Думнонии нести Меч  Британии,  и  вы
увидите, что не только мои Товарищи, но и все войско поднимется
против него и против вас. О, клянусь, я не буду подбивать их на
это, но тем не менее они поднимутся и без моих наущений. Святой
отец  Дубриций,  господа члены Совета, ради Бога, поверьте мне.
Сейчас не время идти на риск такого раскола  в  королевстве  -
раскола, сквозь который к нам могут прорваться саксы, как армия
сквозь незащищенный проход!
     Епископ Дубриций устало проговорил:
     -  Как  мы  можем  быть уверены, что весь этот разговор о
нападении саксов не есть просто попытка потянуть время?
     - Во имя Бога, для чего?
     - Для того, чтобы  усовершенствовать  свои  планы,  чтобы
быть более уверенным в поддержке войска.
     Аквила медленно, взвешивая каждое слово, произнес:
     - Я не могу говорить за Товарищей, но за каждого человека
в войске я могу сказать. Они не примут какого-то навязанного им
западного  князька,  если он не завоюет сначала их доверия. Rex
Belliorum не нуждается в проволочках, чтобы вернее убедиться  в
поддержке войска.
     А за моей спиной раздался ровный голос Бедуира:
     - За Товарищей могу сказать я.
     Взгляд Дубриция скользнул мимо меня.
     - Я и не знал, что среди нас появился новый советник.
     -  Неужели?  Тем не менее, как лейтенант Артоса Медведя я
требую права говорить за его личную конницу, - его слова  были
поддержаны  громоподобным  рыком  Кея. - Мы - люди Медведя до
самой смерти, и, поведет он нас или нет, мы не позволим,  чтобы
место, которое должно принадлежать ему, было занято другим.
     Кто-то  попытался  заставить  его  замолчать,  но  епископ
сделал быстрый знак рукой, огромный рубин на  которой  сверкал,
как капля только что пролитой крови.
     -  Нет,  пусть  он  говорит  -  итак,  похоже, вы больше
печетесь о вашем собственном вожде, чем о  судьбе  христианской
Британии?
     -  О  нет,  мы  печемся о судьбе Британии, о том, что еще
осталось от Рима,  о  последних  огоньках,  которые  мы  должны
защищать,  пока  сможем,  чтобы они не погасли совсем. И немало
наших в разное время умерли за это. Может, ты слышал? Но мы  не
думаем,  что какой-то не проверенный в деле князек, оказавшийся
на Верховном престоле вместо военачальника, проведшего половину
жизни в стычках с Морскими Волками, благотворно повлияет сейчас
на чью-либо судьбу, не считая судьбы самих Морских  Волков.  Ты
говоришь  о Британии так, словно она едина, милорд Дубриций; но
мы происходим из многих племен и многих народов.  Некоторые  из
нас  были  воспитаны  на  последних  еще  сохраняющихся римских
обычаях, другие выросли в свободной глуши,  куда  редко  падала
тень  Рима.  Мы  пришли  с широких холмов Валентии, с восточных
болот и с гор Кимри. Сам я вообще не из  этих  краев  -  разве
только  по  предкам  -  но родился и вырос в Арморике за Узким
Морем. Нас связывает только одно: Мы  -  Товарищи  Медведя,  и
наши мечи принадлежат сначала Медведю, а потом уже Британии. Вы
должны помнить об этом, господа члены Совета.
     Советник  с  бородой  как  птичье  гнездо резко наклонился
вперед.
     - Ты говоришь очень громко, Бедуир, Лейтенант Медведя;  и
однако,  нельзя  забывать, что вас всего лишь три сотни, может,
немногим больше.
     -  А  сколько  людей  выступило  вместе   с   Александром
Македонским,  когда  он  отправился  завоевывать  мир? - очень
сладко поинтересовался глубокий голос,  голос  певца,  за  моей
спиной. - Он тоже называл их Товарищами.
     В  Комнате  Совета наступила долгая-долгая тишина, и скрип
палочек писцов тоже  умолк.  Епископ  очень  медленно  наклонил
голову  и  сидел в раздумье, упираясь жирными голубовато-белыми
складками своего подбородка в тонкую вышитую ткань сутаны;  его
глаза  полузакрылись.  Через  некоторое  время они распахнулись
снова - как обычно, обескураживающим образом изменив его  лицо
- и он выпрямился в кресле.
     - Давай проясним это, прежде чем идти дальше. Чего именно
ты требуешь?  Не обязательно престол Верховного короля для себя
самого?
     - Не  обязательно  престол  Верховного  короля  для  меня
самого, но чтобы в настоящее время он не был отдан никому.
     -  А почему ты считаешь, что в другое время все это будет
более уместным?
     - Если, когда  закончится  предстоящая  нам  этой  весной
борьба,  мы  победим и отгоним волков на безопасное расстояние,
то у нас, возможно, будет время грызться между собой.  Если  мы
потерпим  поражение,  то будем мертвы, и все стремление выбрать
нового Верховного короля покинет нас вместе с  нашим  последним
дыханием, - я обвел взглядом стол Совета, лицо за лицом, и эти
лица  смотрели  на  меня в ответ, поддерживая, отвергая, вообще
без всякого  выражения.  Один  из  наиболее  старых  советников
дремал. - Отец Дубриций, ты говоришь о том, что нам необходимо
выбрать  правителя  до  прихода саксов; но, несомненно же, этот
Совет,   этот   Сенат,   достаточно   сведущ   в    гражданских
государственных  делах,  в  то  время  как  со  всем, что имеет
отношение  к  военному  руководству,  вполне  справляется   Rex
Belliorum,  как  было  в  старые  времена,  когда  конфедерация
Племен,  над  которой  не  было  никакого  Верховного   короля,
выбирала  из своих рядов одного вождя, который должен был вести
войска в бой?
     Дубриций, казалось, с  головой  погрузился  в  собственные
мысли;  его глаза снова были полузакрыты. Потом он вновь открыл
их, на этот раз  не  быстро,  а  с  нарочитой  неспешностью,  и
пристально вгляделся в мое лицо, как человек может вглядываться
в страницы заинтересовавшей его книги.
     - Да, - заговорил он, когда прочел достаточно. - Я беру
назад  некоторые  слова,  которые  только что сказал. Во всяком
случае,  я  верю,  что  ты  веришь  в  это  великое  саксонское
нападение. А теперь ответь, почему.
     Я  остался стоять, словно сесть означало потерять какое-то
преимущество. Я наклонился вперед, опершись ладонями о стол,  и
снова   пересказал  все,  что  узнал  от  наших  разведчиков  о
брожениях за границами владений Морских  Волков,  о  постоянных
сношениях  между территорией кантиев и Истсэксом. Большая часть
этих сведений, конечно же, была им давно известна,  но  они  не
собирали раньше мелкие детали воедино, чтобы получить целостную
картину.  Я  рассказал им о том, почему Амброзий (и, если уж на
то пошло, и я  сам)  считал,  что  нападение  должно  произойти
сейчас,  хотя  оно не произошло в прошлом или позапрошлом году;
сказал о вероятности, что варвары  наконец  учатся  действовать
сообща,  и  люди за столом слушали, и глубокомысленно кивали, и
слушали еще;  и  когда  я  закончил  свою  речь,  вокруг  стола
загудело  негромкое  бормотание,  которое затихло только тогда,
когда Дубриций успокоил его движением руки.
     - Так, - сказал он. - Ты хорошо представил свои доводы,
и совершенно очевидно,  что  ты  в  них  веришь...  Это  я  уже
признал. Но все же ты можешь ошибаться.
     -  Могу,  хотя  за  тридцать  лет, проведенных на военной
тропе, у человека вырабатывается что-то вроде инстинкта в таких
делах. Но у Амброзия тоже был этот инстинкт, и  я  ни  разу  не
видел, чтобы Амброзий ошибался.
     Снова наступила долгая, тягучая тишина, и я в отчаянии уже
совсем  было  собрался  снова  пуститься  в уговоры, хотя, если
честно, понятия не имел, о чем еще можно  было  говорить  когда
епископ  повернул ладонь, положил ее на стол жестом, говорящим:
"Все", и, к моему крайнему изумлению, сказал:
     - Да, я тоже. Он обвел весь Совет быстрым взглядом -  и,
однако,  чувствовалось,  что  этот  взгляд вбирал в себя каждое
лицо по мере того, как он к нему подходил.
     - Братья, давайте решим это дело голосованием.  Пусть  те
из  вас, кто считает, что нам следует некоторое время подождать
с выбором, выскажут свое мнение, положив правую  руку  на  стол
перед собой.
     Ладони Аквилы и Пердия ударились о крышку стола чуть ли не
прежде,  чем  Дубриций  успел договорить, и еще трое советников
последовали их примеру почти  с  такой  же  скоростью;  младшие
церковники  застыли  в  неподвижности,  сложив руки на коленях;
Ульпий Критас приподнял было руку,  потом  передумал  и  сделал
вид, что потирает нос, потом опять передумал и все-таки положил
три  пальца на край стола. Верик - тот, чья борода была похожа
на птичье гнездо, - неторопливо обдумал свое решение, а  затем
опустил  ладонь  на  стол с тихим решительным шлепком. Еще один
советник  воздержался,  а  епископ,  улыбаясь  немного   сонной
улыбкой, оставил свою собственную ладонь там, где она и лежала,
большая,  пухлая  и  бледная на полированном дереве. Старец все
еще спал, и никто не побеспокоился его разбудить; решение  было
достаточно очевидным и без его голоса.

     x x x

     Я расстался со своей мрачно торжествующей свитой в воротах
комендантского  дворца  и  направился домой, где обнаружил, что
один из моих разведчиков вернулся и теперь подремывает, сидя на
корточках в углу двора, все  еще  освещенном  последними,  чуть
теплыми   лучами   заходящего  солнца.  Услышав  мои  шаги,  он
встрепенулся, быстро, как выдра, вскочил на ноги  и  пошел  мне
навстречу,  поднося  ко  лбу  сложенные вместе ладони, - жест,
которым Темные Люди приветствуют своих вождей.
     Я хорошо знал Нони Журавлиное Перо; он был полукровкой  -
наполовину  из  племени Темных Людей, наполовину из нашего - и
таким искусным охотником и  следопытом,  какими  бывают  только
Темные  Люди.  Я  не  раз оказывался вместе с ним на охотничьей
тропе, а  человека  вряд  ли  можно  узнать  лучше,  чем  когда
поохотишься  с  ним  вместе; и вот так он и стал одним из самых
надежных моих разведчиков.
     - Какие новости ты принес, Нони, мой друг? - спросил  я,
нагибаясь,  чтобы потрепать большую седую морду Кабаля, который
подошел ко мне поздороваться.
     Разведчик откинул назад длинные черные волосы и выпрямился
под своей накидкой из шкуры дикой кошки - он  видел,  что  так
делали  мои  Товарищи,  когда обращались ко мне в торжественных
случаях.
     - Морской Волк, который носит  имя  Сердик,  собрал  свои
войска  и  выступил  с  охотничьих троп кантиев; он гонит перед
собой множество мясного скота и два дня назад встал  лагерем  к
востоку  от  границы  на  старой  дороге под Северными Меловыми
Утесами. И в других местах Морские Волки тоже угоняют стада.  И
это  я  говорю  из  своего собственного сердца, потому, что они
угнали скот из деревни моего отца, и если бы народу моего  отца
не  удалось  спрятать стельных коров в лесу, то следующей зимой
наши люди умерли бы с голоду, - он замолчал,  чтобы  перевести
дыхание, потому что выпалил все это с бешеной скоростью. - И я
скажу  тебе  еще одну вещь, но своими глазами я этого не видел:
Эрл Выдра просил меня передать тебе его сообщение  и  известить
тебя,  что  через какое-то время, когда он посмотрит, что будет
дальше, он придет и расскажет тебе все сам, но пока  ты  должен
узнать об этом как можно скорее.
     Он  снова остановился, на этот раз с легким беспокойством,
потому что, как правило, я  не  любил  получать  информацию  из
вторых  рук. Однако я знал, что на сведения, доставленные этими
двоими, можно положиться.
     - Ну?
     - Эрл пришел от берега Большой Воды, с той стороны..., -
он указал  на  юго-восток.  -  И  мы  с  ним   встретились   в
условленном месте, и он просил передать тебе, что он видел, как
три лодки приплыли в город, который вы называете Дубрис.
     - Боевые ладьи? - быстро спросил я.
     Он покачал головой.
     - Нет, не длинные боевые ладьи, но широкие и пузатые, как
женщина на сносях, а из них люди вынесли на берег новое оружие,
покрывшееся от соли пятнами ржавчины, окованные железом шлемы и
бочки,  и  одна  из  бочек лопнула, и из нее высыпалось большое
количество опилок, а  в  этих  опилках  были...,  -  он  опять
прервал  свой рассказ, на этот раз в поисках нужного слова; его
пальцы мелькали, рисуя кружевные узоры по его телу.  -  Боевые
кожи, вот такие - как шкура лосося.
     - Кольчуги, - сказал я. - Значит, им все еще приходится
привозить свои лучшие доспехи от оружейников Ренуса, так?
     -  Кольчуги? Это так называется? Ай-и-и! Я запомню, - он
сделал легкий шажок в мою сторону. - Милорд Медведь,  я  скажу
еще одно. Я слышал, как Морские Волки говорили об этом у своего
костра,  пока  я  лежал затаившись в тени, куда не доходил свет
пламени; и с тех пор я слышал это и в других  местах;  говорят,
что   они  избрали  Аэлле  из  Саутсэкса  своим  общим  Военным
Предводителем - предводителем всех племен Морских Волков -  и
что он возглавит их на военной тропе!
     Глаза  Нони,  как  и  у всех людей его племени, никогда не
выдавали ничего, но, судя по тому, какое выражение появилось на
остальной части его лица, - он только что не насторожил уши -
думаю, он спрашивал себя, почему я рассмеялся.

     Глава двадцать девятая. Бадонский холм

     Закат был уже позади, но небо за северными холмами все еще
затягивала паутина света;  к  тому  же  в  середине  лета  ночи
никогда  не  бывают  особенно  темными.  И,  глядя  с заросшего
боярышником гребня кургана - самой высокой точки нашего лагеря
-  поверх  теснящихся  друг   к   дружке   глинобитных   хижин
регулярного   гарнизона  (мы  всегда  держали  здесь  небольшой
гарнизон, даже во времена  так  называемого  мира,  потому  что
Бадонский  холм  был  одним  из  главных укреплений Амброзиевой
системы глубинной обороны), я все еще мог  различить  очертания
окружающей  нас  местности.  Знакомые  очертания,  потому что я
служил на северных границах, когда был еще мальчишкой.
     Я видел громадный отрог,  который  выступал  над  основным
массивом  холмов  Даун  и  господствовал  над Гребневым Путем и
расстилающейся внизу Долиной Белой Лошади;  видел  проход,  где
дорога  ныряла  к  югу  сквозь  голые, округлые торфяные холмы.
Стоит захватчикам преодолеть этот проход и спуститься в лежащие
за ним богатые долины - и вся эта земля будет беззащитна перед
ними, и им останется только свернуть к западу, через холмы, где
добывают свинец, в край тростников и ив к югу  от  Акве  Сулиса
(здесь  мы,  возможно,  сумеем  что-либо  сделать, но это будет
означать опасно длинную и узкую линию обороны, а  болота  будут
мешать  продвижению  нашей  конницы)  и  дальше  к побережью, и
основные британские силы окажутся аккуратно разрезанными на две
половинки у них за спиной. Это была старая игра, такая же игра,
какую они пытались сыграть с нами  при  Гуолофе,  двадцать  лет
назад.  Но  между  Морскими Волками и всем этим, как гигантский
страж, стоял Бадонский холм со своей  тройной  короной  рвов  и
бастионов,  которая была цитаделью наших британских предков еще
до того, как сюда пришли наши предки из Рима.
     Если Долина Белой Лошади -  это  ворота  в  сердце  южной
Британии,  то Бадонский холм - ключ к этим воротам. Оставалось
проверить, смогут ли саксы повернуть его...
     Амброзий был прав. Перед лицом растущей силы нашей конницы
они не  осмеливались  больше   тянуть   с   нанесением   своего
грандиозного  удара.  И,  в  первый  раз  в своей жизни, саксы,
похоже, действительно учились действовать сообща. Выбрав  Аэлле
из  Саутсэкса своим Военным Вождем, а Оиска - его лейтенантом,
они собрались  все  вместе,  юты  с  территории  кантиев  и  из
поселений  долины  Тамезис,  восточные англы и южный и северный
народы из древнего коневодческого края иценов. Они пришли с юга
и полчищами нахлынули по Гребневому пути из земель к северу  от
Тамезис, чтобы сойтись наконец в Долине Белой Лошади; и все это
время  мы  изводили  их  фланговыми  ударами  из  Дурокобриве и
Каллевы, ночными набегами и засадами и тактикой собачьей  стаи,
применяемой  налетающими  на  них  днем, на марше, пращниками и
верховыми лучниками; пытаясь всеми средствами, что были в нашем
распоряжении, задержать  их  и  расстроить  их  ряды.  Какая-то
польза  от  этого  была,  но не очень большая, потому что мы не
могли выделить достаточно большое количество легких  войск  для
этой  цели;  и  последние  из  вернувшихся  гонцов донесли, что
противник объединил свои силы и встал на ночь  лагерем  по  обе
стороны  от Гребневого Пути примерно в шести милях от нас и что
несмотря  на  мужественные  усилия  легковооруженных   отрядов,
которые  сейчас несли дозор рядом с неприятельским войском, оно
все еще насчитывает около семи или восьми тысяч человек. Против
них мы могли выставить лишь чуть больше пяти.  Но  у  нас  была
конница.
     У  моих  ног,  в  лагере,  - где по мере того, как угасал
последний дневной свет, все глубже врезался в ночь свет костров
- лучники получали стрелы  и  новые  тетивы,  вдоль  коновязей
ходили  люди с факелами, проверяя ногавки, а от полевых кузниц,
где кузнецы и оружейники  что-то  чинили  в  последнюю  минуту,
доносились   удары  молота  по  наковальне.  И  запах  вечерней
похлебки,   поднимающийся   от   кухонных   костров,    начинал
смешиваться в воздухе с резкой вонью древесного дыма и конского
навоза.
     Я  позвал членов военного Совета поужинать вместе со мной,
потому что если у вас мало времени, то нет смысла  тратить  его
зря,  совещаясь  и  ужиная по раздельности, когда все это можно
сделать одновременно; так что вскоре появившийся первым  Аквила
грузно  шагнул  в круг света от моего костра, горевшего почти у
самого подножия поросшего  кустарником  кургана,  и,  откидывая
назад  тяжелые  складки  кроваво-красного плаща, полуобернулся,
чтобы что-то сказать Бедуиру, который следом за ним выступил из
теней  в  мерцание  пламени,  коснувшееся,  словно  испытующими
пальцами, бледной пряди волос у его виска. И я спустился к ним,
сопровождаемый по пятам старым Кабалем.
     Потом  к  нам  присоединился  Пердий;  и  маленький хмурый
Марий,  командующий  основными  силами  пехоты;   и   правители
Стрэтклайда  и Севера, и герцоги Кимри - потому что той весной
я объявил свой собственный Крэн Тара - и  Кадор  из  Думнонии,
более  седой,  чем  той  весной, когда мы охотились с ним перед
моим отплытием  в  Галлию,  и  более  широкий  в  плечах,  и  с
наметившимся  брюшком;  и  когда  котел с похлебкой и корзины с
ячменными лепешками уже стояли рядом с костром,  появился  Кей,
побрякивающий  дешевыми  стеклянными  украшениями; он прибыл из
расположенного на холме по другую сторону дороги  и  парного  с
нашим  форта,  где  стояло вверенное ему завтрашнее левое крыло
конницы.
     Так что мы уселись ужинать и за ужином с помощью  палочек,
пивных  кружек  и  кинжалов  выработали - насколько его вообще
можно выработать заранее - план завтрашнего сражения.
     Когда  все  было  съедено  и  военный  Совет   закончился,
капитаны  и  командиры разошлись по своим делам, а я отправился
надевать доспехи. День был жарким, и к тому же летом  никто  не
носит кольчугу дольше, чем это необходимо; а утром у меня будет
слишком  мало  времени,  чтобы  тратить его на одевание. Старый
Аквила пошел вместе со  мной,  потому  что  лагерь  охраны  был
расположен  за  бараками  гарнизона,  так что нам было по пути.
Перед земляной хижиной, у входа в  которую  свисало  со  своего
древка  мое  личное знамя, мы остановились и постояли некоторое
время, глядя вдаль, за гигантский изгиб  Даунов,  посеребренный
теперь   луной;  и  по  контрасту  с  тишиной  летней  ночи  за
укреплениями еще острее почувствовали неотвратимость завтрашней
битвы.
     - Мы долго этого ждали, - сказал Аквила.
     - Наверно, с тех самых пор, как  перевели  дыхание  после
Гуолофа.  Двад