йор был настроен совсем не миролюбиво.
   - У вас есть  претензии  к  задержанному  Пастухову?  -  обратился  он  к
Антонюку.
   - Как ни парадоксально, но...
   - Если можно - простым русским языком, - попросил майор. - Без  музыки  и
балета. И без живописи. Да или нет?
   - Нет, - сказал Антонюк.
   - А у меня есть! - взревел майор. Теперь и из него начал выходить пар.  -
Весь город поставить на уши, это  как?  Это  двести  шестая,  часть  вторая!
Злостное хулиганство! От одного до пяти лет! Понял?
   - Так точно, господин майор.
   - Гражданин майор!
   - Слушаюсь, гражданин майор!
   - Ладно, не будем усугублять. Но пятнадцать суток ты,  парень,  получишь!
Умник, тра-та-так-перетак, тра-та...  И  считай,  что  дешево  отделался!  -
примерно через полминуты закончил он. - Есть вопросы?
   - Есть. Ваша опергруппа прибыла на место  через  двадцать  четыре  минуты
после вызова. А оцепление вообще минут через сорок. А это как?
   - Вам, москвичам, хорошо рассуждать! - возмутился капитан. -  Вам  Лужков
новые "форды" покупает! А мы  на  чем  ездим  -  видел?  Скоро  на  рейсовые
автобусы пересядем!
   - Сколько у вас абонентов в системе охраны ВИП? -  поинтересовался  я.  -
Человек сто?
   - Больше, - уточнил капитан.
   - Вот и пусть скинутся на пару полицейских "фордов" и  микроавтобус.  Для
себя же.
   - Они скинутся! - проговорил майор.
   - Прекрасная мысль, - вмешался  Антонюк.  -  И  своевременная.  Мой  фонд
поддержит. Проведем работу. Помогая милиции, помогаешь себе.  Очень  хороший
лозунг. Короткий и понятный. Считайте, майор, что у вас есть эти машины.
   - А у вас - голоса благодарной милиции, - подсказал я.
   - Мы не покупаем голоса  избирателей.  Мы  призываем  голосовать  за  нас
своими делами.
   - Ладно, - снизошел майор. - Пусть не пятнадцать. Но пять суток ты у меня
отсидишь! Оформи, капитан.
   - Вы оставляете меня без охраны, - возразил Антонюк.
   - У вас целая толпа охранников.
   - Пастухов показал, чего они стоят.
   - А мне какое дело? Это не наши люди. За них я не отвечаю.
   - Значит, вам до этого нет никакого дела? -  переспросил  Антонюк.  -  Вы
отдаете себе отчет в том, что сказали?
   - Но вы и меня поймите! Как я объясню  губернатору  это  ЧП?  Оно  уже  в
сводке! А если есть хулиганство - должен быть и хулиган.  И  к  нему  должны
быть приняты меры!
   - Какому губернатору? - негромко поинтересовался Антонюк. -  Губернатору,
который пальцем не шевельнул, чтобы помочь милиции? Который за  четыре  года
не сделал для города ничего?
   - Не мое дело оценивать губернаторов, - огрызнулся майор. - Станете вы  -
буду подчиняться вам. А пока я подчиняюсь ему.
   На принцип пошло. Дело серьезное.  Я  решил,  что  стоит  майору  помочь.
Помогая милиции, помогаешь себе.
   - Оформите ЧП как учебную тревогу. Проверка боеготовности личного состава
в условиях, близких к реальным.
   - И не забудьте отметить, что эта самая боеготовность оказалась  нулевой,
- язвительно добавил Антонюк.
   - Почему? - возразил я. - Вы  живы.  Преступник  задержан.  Опыт  учебной
тревоги будет всесторонне проанализирован и сделаны выводы.
   - Понял, как в Москве работают? - обратился  майор  к  капитану  и  снова
повернулся ко мне. - Тогда хоть объясни нам, на кой черт ты всю эту петрушку
затеял?
   - Хотел познакомиться с вами. Мало ли, как дело пойдет. Может, у  вас  ко
мне вопросы возникнут. Или у меня к вам.
   А теперь и майор уставился на меня,  как  космонавт  на  лунатика.  Потом
встал, одернул китель и доложился:
   - Майор Кривошеев.  Олег  Сергеевич.  Заместитель  начальника  областного
управления внутренних дел.  -  Немного  подумал  и  представил  капитана:  -
Капитан Смирнов. Иван Николаевич. Уголовный розыск.
   - Очень приятно, - сказал я. - Пастухов. Сергей Сергеевич.
   - Скажи, Сергей Сергеевич, ты всегда все делаешь через жопу?
   - Когда  как.  Мне  было  нужно,  чтобы  Лев  Анатольевич  беспрекословно
выполнял все мои предписания, - объяснил я.
   - Какие? - спросил Антонюк.
   - Может, мы обсудим это" наедине?
   - Если можно, при нас, - попросил майор. - Учиться так учиться..
   - Я не скажу ничего нового.
   - Тем более.
   - Пожалуйста. Первое: наглухо заварить дверь на чердак. Второе: поставить
в квартиру бронированную дверь с кодовым замком. Завтра же.  Третье.  Никому
никаких ключей. Никому. Вы меня понимаете, Лев Анатольевич?
   - Да, - буркнул Антонюк.
   - Каждый день менять маршрут и время возвращения домой. По вам часы можно
проверять. Сейчас это не достоинство. Не прощаться с охраной в лифте. Больше
того. Двое постоянно должны находиться с вами. Даже ночью. Пусть один спит в
гостиной, а другой на раскладушке в прихожей.
   - Ну, знаете! - запротестовал Антонюк.
   - Хотите еще раз встретиться с киллером? На этот раз с настоящим?
   - Сдаюсь. Что еще?
   - Наймите охрану на дачу. Двух или трех человек. Сойдут и местные, только
не пьянь. Когда едете на дачу, никаких телефонных предупреждений.  Вообще  о
своих поездках по телефону не говорить.
   - О моих предвыборных встречах знает весь город.
   - Встречи и митинги - моя забота. И до  конца  избирательной  кампании  -
никаких ресторанов, никаких дружеских посиделок и никаких утренних  пробежек
трусцой по парку.
   - Черт знает на какую жизнь вы меня обрекаете!
   - Вы сами себя на нее обрекаете.  Станете  губернатором  -  расслабитесь.
После этого поздно будет вас убивать.
   - А сейчас - не поздно?
   - Вы лучше меня разбираетесь в ситуации.
   - Кто может меня убить?
   - Это вы у меня спрашиваете? На эту тему можно много рассуждать.
   Но мне не удалось уйти от этого идиотского разговора.
   - Так рассуждайте! - прикрикнул Антонюк. - За это вам деньги платят!
   Тот еще будет губернатор. Обкомовская, видно, школа. Или он в свое  время
до второго секретаря допер именно потому, что от  природы  была  в  нем  эта
бульдожья хватка? Если так, то  до  губернаторского  кресла  вполне  допрет.
Человек, который умеет получать ответы на свои вопросы.
   Ну, получи.
   И я сказал:
   - Тот, кто убил Комарова.
   В кабинете воцарилось многозначительное молчание.
   - Дела, твою мать! - констатировал майор. - Новые времена - новые  песни.
- Он обернулся к капитану: - А ведь и верно, никаких америк нам  москвич  не
открыл. Все давным-давно известно.
   - Я вам скажу еще кое-что из известного. Хотите? - предложил я.
   - Было бы любопытно, - не без настороженности согласился майор.
   - Я бы не стал гонять на операции с мигалками и сиренами.
   - Так ведь туман! - заорал капитан. - Туман, понимаешь? Мы бы час ехали!
   Я развел руками:
   - Ну, если туман, тогда да.
   - Так где все-таки пушка? - спросил майор.
   - В камере хранения на  вокзале,  -  ответил  я,  не  уточняя,  на  каком
вокзале.
   - Разумно, - подумав, кивнул майор. - Разобрались, выходит. Да,  дела!  У
вас есть претензии к лицам, производившим ваше задержание? - перешел  он  на
официальный тон.
   Я потрогал распухшую скулу. Тот еще будет фингал. Особая примета. Но  это
был свершившийся факт. А его, как известно, не может отменить  даже  Господь
Бог. Поэтому я только рукой махнул:
   - Чего уж там. Дело житейское. На их месте так поступил  бы  каждый.  Вот
если бы еще "сейку" мою вернули, был бы  полный  порядок.  Я  к  ней  как-то
привык.
   - Какую "сейку"? - не понял майор. А  капитан  понял.  Он  быстро  вышел,
минут через пять вернулся и молча протянул мне часы,  сдрюченные  с  меня  в
азарте горячего дела шустрыми омоновцами города К.
   Тут и майор понял. И даже Антонюк.
   - Так-так, - проговорил он.
   - Примите наши извинения, - хмуро сказал майор.
   - Нет проблем, господин майор.
   - Ну и прекрасно.
   * * *
   Для Антонюка майор Кривошеев выделил оперативную "Волгу", а мой  "пассат"
уже подогнали к горотделу. Но перед тем как сесть в  машину,  Антонюк  отвел
меня в сторону.
   - Как я понял, условие вашего контракта  -  сохранить  мою  жизнь,  а  не
отнять ее.
   - Вы только сейчас это поняли?
   - И вам обещали заплатить за это пятьдесят тысяч долларов?
   - Мне уже заплатили.
   - Кто?
   - Вероятно, те, кто заинтересован, чтобы вас не убили.
   - И чтобы я стал губернатором, - добавил Антонюк. - Не люблю таинственных
доброжелателей.  Лучше,  конечно,  чем  таинственные  враги.  Но   все-таки.
Вероятно, после выборов мне предъявят счет. Потребуют каких-то услуг.
   - Если вы победите.
   - А вы сомневаетесь?
   - Семь процентов  отрыва  -  не  слишком  много.  Антонюк  снисходительно
усмехнулся:
   - У вас плохо с арифметикой. Не семь. Я получу голоса ЛДПР, а НДР голосов
"Яблока" не получит.  Они  призовут  своих  избирателей  голосовать  "против
всех".
   - Вы уверены?
   - Это их позиция. Сегодня они ее подтвердили на закрытом заседании.
   - Оно было, наверное, не очень закрытым, раз вы об этом знаете?
   - Неважно. Важен сам факт.
   - Лев  Анатольевич,  машина  вас  ждет,  -  деликатно  поторопил  капитан
Смирнов.
   - А вот он умеет считать. Лучше, чем вы. И лучше, чем  майор,  -  отметил
Антонюк. - В процессе нашего вынужденного,  так  сказать,  общения  невольно
выяснились некоторые подробности, не рассчитанные  на  широкую  огласку.  Вы
понимаете, о чем я говорю?
   - Меня интересует только то, что связано с вашей безопасностью.
   - Вы мне  определенно  нравитесь,  молодой  человек.  -  Антонюк  не  без
торжественности пожал мне  руку.  -  Спасибо.  Это  был  жестокий  урок,  но
полезный. Я выполню все ваши предписания.
   - Сейчас я в этом не сомневаюсь.
   Капитан Смирнов проводил "Волгу" с будущим губернатором и помахал мне:
   - Счастливо, москвич. Ты вообще-то поаккуратней. Не ровен час. Ладно, все
обошлось, и слава Богу.
   Я отъехал от горотдела и свернул к автовокзалу.
   Туман  сгустился.  Редкие  машины  плыли  в  нем  многоглазыми  световыми
фантомами. Туман уравнивал "мерседесы" и "Жигули".
   Бестелесный свет.
   Огни на болоте.
   * * *
   "Обошлось".
   Твою мать.
   Это для тебя, капитан, обошлось. А  для  меня  не  обошлось.  Потому  что
мужик, который прикуривал у торца дома и который сообщил оперативникам номер
"пассата", был тот самый.
   Смуглый. С приплюснутым носом.
   В  зале  ожидания  автовокзала  было  немноголюдно.   Редкие   пассажиры,
опоздавшие на вечерние рейсы, дремали в жестких креслах. В  камере  хранения
вообще не было ни одного человека.
   Я набрал шифр и открыл ячейку.
   В ячейке не было ничего.
   Совсем ничего.
   Пусто.
   Пусто, как... Как. Никак. Просто пусто, и все.
   Это означало, что кому-то очень недолго осталось жить.
   И я уже догадывался кому.
   Но это было не мое дело.
   Не касалось оно меня.
   Ни с какой стороны.
   Ну, разве что...
   Суки.
   Глава четвертая. Фигура умолчания
   I
   Юрий Комаров,  сын  убитого  историка  Комарова,  был  по  природе  своей
человеком недоверчивым  и  осторожным.  Смерть  отца  обострила  в  нем  эти
качества до высшего предела. Поэтому  Пастухов  с  первых  фраз  телефонного
разговора понял, что уговорить его встретиться можно только одним  способом.
И он воспользовался этим способом. Он сказал:
   - Я занимаюсь расследованием смерти вашего отца.  Помочь  в  этом  можете
только вы. Если вы скажете "нет", я немедленно уезжаю, но в том, что  смерть
вашего отца останется  нераскрытой,  будете  виноваты  только  вы.  И  никто
другой.
   Это подействовало. Комаров-младший назначил встречу у себя  на  квартире,
но просил при подходе к дому привлекать как можно меньше внимания.  Пастухов
пообещал, но обещания не выполнил. Оставив "пассат"  за  пару  кварталов  от
дома, он прошелся по улице Строителей (их оказалось три: просто  Строителей,
Первая улица Строителей и Вторая улица  Строителей),  по  пути  спрашивая  у
встречных прохожих, как пройти  к  дому  номер  17,  где  жил  Комаров.  Ему
подробно объясняли, а напоследок обязательно спрашивали:
   - А вы к кому? К Комаровым, что ль?
   Время для визита Пастухов выбрал не раннее и не позднее - начало  шестого
вечера. Как раз в это время и был убит Комаров. Он отмечал довольно  плотные
сумерки, сгущенные наползавшим  с  Балтики  туманом,  тусклый  и  словно  бы
радужный свет уличных и домовых фонарей  -  свет,  в  котором  идти-то  было
трудно, а уж про стрельбу и говорить нечего.  Всеобщий  интерес  прохожих  к
нему, чужому человеку, разыскивающему дом Комаровых,  сначала  не  вызвал  у
него никакого удивления, более того, вообще не задержал его внимания.
   Едва ли не в первый же день по приезде в город  Егоров  по  настоятельной
просьбе Пастухова принес ксерокопию уголовного дела, где  были  собраны  все
материалы по убийству Комарова, и теперь Пастухов словно бы сверял  то,  что
он знает, с тем, что он видит. Все свидетели (а их набралось  с  десяток)  в
один голос твердили, что как раз в это примерно  время  они  возвращались  с
автобусной остановки и никого постороннего на улице не  видели.  Следователь
прокуратуры не придал особого значения этим показаниям. Слишком уж  очевидно
профессиональным  был  почерк  убийцы.  А  таких  профессионалов  на   улице
Строителей, да и во всем городе К., по убеждению следователя прокуратуры, не
было. Для очистки совести следствие перетряхнуло все базы данных,  запросило
Зональный  информационный  центр,  но  и  там  ничего  не   нашли.   Картина
вырисовывалась  отчетливая  и  безнадежная  для  следствия:  нанятый  киллер
прилетел или приехал, сделал свое черное дело и скрылся. Оставался  открытым
вопрос о мотиве,  но  и  здесь  нашли  выход.  Его  подсказал  сын  убитого,
заявивший, что Комарова убили по ошибке - должны были убить его, а не  отца,
убийца  просто  спутал.  Они  были  примерно  одного  роста,  оба   грузные,
основательной стати, оба носили похожие серые плащи, а "дипломаты" у  них  и
вообще были совершенно одинаковые: их по случаю (и с большой скидкой) купила
жена Юрия - для мужа, а заодно и для свекра. Мотивов  же  для  покушения  на
Юрия было предостаточно: он успешно занимался бизнесом, имел дело с  портом,
покушение на него могло быть результатом внутренней бандитской разборки.
   Это заявление сына потерпевшего  было  подарком  для  следователя.  Он  с
чистой совестью сунул папку в сейф на ту полку, где  томились  "висяки"  или
"глухари" - дела зависшие, практически не имеющие  шансов  быть  раскрытыми.
Пресса поуспокоилась, начальство не дергало, понимая, что к  чему,  так  что
можно было спокойно заниматься другими делами,  которых  здесь,  в  портовом
балтийском городе, было Предостаточно.
   Материалы   следствия   не   помогли   Пастухову   представить    картину
происшедшего.  Во-первых,  он  далеко  не  сразу  понял  смысл   милицейских
протоколов, написанных таким языком, что болтовня его  Настены  на  их  фоне
казалась поэмами Пушкина. Сбивали с толку и многочисленные ссылки на  статьи
Гражданского и  Уголовного  кодексов,  с  которыми  Пастухову  до  этого  не
приходилось  иметь  дела.  Он  не  отбросил  документы,  нет,  он  их  самым
внимательным образом изучил, разобрался  в  канцеляризмах  протоколов,  даже
почти во всех упоминаемых статьях Кодексов, и в конце  концов  общие  выводы
следствия показались ему правильными. И только вот теперь, когда он  шел  от
автобусной остановки к дому Комарова и каждый встречный объяснял ему  дорогу
самым подробным образом, а заодно пытался выведать, к кому и по какому  делу
он идет, у Пастухова не то чтобы зародилось  сомнение  в  правильности  этих
выводов, но как бы крошечная заноза попала в руку - совсем  крошечная:  жить
можно, но все-таки беспокоит, все-таки что-то не совсем так.
   Уже подойдя к аккуратному особнячку Комаровых, Пастухов вдруг вернулся  к
автобусной остановке и еще раз повторил путь, который уже проделал:  дотошно
выспрашивая прохожих об адресе, охотно отвечая, к  кому  он  идет.  Он  даже
придумал историю  о  дальнем  родственнике  Комаровых,  с  которым  Пастухов
недавно виделся во Владивостоке и который при случае просил передать своякам
привет. Он понял только одно,  но  понял  твердо:  не  было  здесь  никакого
приезжего киллера. Его обязательно увидели бы и приметили. А  это  означало,
что убийца - местный, свой. На него никто не обратил внимания именно потому,
что он был свой, примелькавшийся и потому не вызвавший никакого интереса.
   В следственном деле, которое просматривал Пастухов, это предположение  не
игнорировалось. Но сыщики города К. единодушно пришли к выводу, что  киллера
такой квалификации в городе нет.
   Они перетрясли весь уголовный контингент, связанный с  "мокрыми"  делами,
но там каждый раз присутствовали  разбой,  тупые  бандитские  нападения,  не
говоря про пьяную поножовщину. А тут работал холодный  точный  профессионал.
Не было такого в городе К. Не было, хоть ты застрелись.
   * * *
   На звонок Пастухову долго не открывали, смотрели из  глазка,  таились  за
дверью. И лишь когда он напомнил, что договаривался о встрече  по  телефону,
возня в прихожей усилилась, звякнуло железо, и Пастухов  оказался  в  уютном
просторном холле, украшенном деревянной прибалтийской резьбой и  уставленном
картонными коробками самых разных размеров. Жена  Юрия  Комарова,  маленькая
остроносая пигалица, поздоровалась с гостем и шмыгнула в  соседнюю  комнату.
По тому, что в двери осталась щель в ладонь,  Пастухов  понял,  что  она  не
хочет пропустить ни слова из разговора мужа с этим незваным гостем.
   Коробки, частью  упакованные  и  обклеенные  скотчем,  а  частью  еще  не
закрытые, полунаполненные, загромождали и гостиную, куда Юрий ввел гостя.
   - Уезжаем, - коротко объяснил он царящий в доме беспорядок.  -  Дочь  уже
отправили. А теперь вот и сами.
   Он, вероятно, ожидал вопроса, куда они  уезжают,  и  внутренне  напрягся,
готовясь как можно убедительнее соврать,  но  Пастухов  не  стал  ни  о  чем
спрашивать.
   - Если ваша жена хочет знать, о чем мы говорим, пусть зайдет, - предложил
он. - Нет - нет.
   По крайней мере я буду точно знать, от кого уходит информация.
   Юрий вышел в соседнюю комнату и через минуту вернулся.
   - Она не хочет ничего знать. Она боится.
   - Тогда действительно ей лучше ничего не знать, - согласился Пастухов.  -
Покажите мне последние фотографии вашего отца.
   Снимков было немного, с десяток. На  них  Николай  Иванович  Комаров  был
запечатлен со своими студентами  в  день  выпуска,  дома  на  огороде  и  на
крыльце. Единственное, чем он походил на сына, - это была тучность. Причем у
обоих это  была  некая  природная  особенность  организма,  а  не  следствие
переедания или лени.
   - Есть еще видеокассета, -  вспомнил  Юрий.  -  Одно  время  я  увлекался
съемками.
   -  Покажите,  -  попросил  Пастухов.  На  кассете  Николай  Иванович  был
запечатлен с сыном, невесткой  и  внучкой,  но  больше  всего  -  со  своими
сортовыми тюльпанами. Юрий  называл  эти  сорта,  названия  были  похожи  на
названия духов или дорогих французских вин, но Пастухов ни одного из них  не
запомнил. Его интересовало совсем другое.
   - Пройдитесь по комнате, - попросил  он,  когда  кассета  закончилась.  -
Просто пройдитесь. Взад и вперед.
   Несколько удивленный Юрий выполнил просьбу.
   - А теперь у меня к вам еще одна просьба, - продолжал Пастухов. -  Сейчас
мы выйдем и вы запрете входную дверь так,  как  обычно  запирал  ее  Николай
Иванович, уходя из дома. И как он запирал ее в тот вечер.  Наденьте  тот  же
плащ, возьмите в руки тот же "дипломат".
   От волнения Юрий не сразу попал ключом в замочную скважину.
   - И что теперь? - спросил он.
   - Спускайтесь с крыльца, -  скомандовал  Пастухов,  хотя  это  было  явно
лишним: пуля-убийца настигла Николая Ивановича именно в тот момент, когда он
запирал дверь.
   - Все. Достаточно. Спасибо. Они вернулись в дом.
   - Вы из ФСБ? - спросил Юрий.
   -  Нет.  Но  расследование  этого  убийства  входит   в   мои   служебные
обязанности, - ответил Пастухов, почти не соврав. - Вы н