стран  ближнего зарубежья  России.  Генерал  Голубков, в  частности,
заявил и о том, что понимает, почему ликвидаторы катастрофы на Чернобыльской
АЭС требуют явно завышенных пенсий: "Ведь никто до сих пор не говорит о том,
насколько   неэффективны  были  их  действия   по   ликвидации   последствий
катастрофы, им платят только за то,  что они пострадали из-за отвратительной
организации  работы и собственного непрофессионализма". На том же  заседании
коллега  Голубкова,  бывший капитан-спецназовец  Пастухов,  поднял тост  "За
братство русских и кавказцев..."
     -- Мерзавцы! Ничего святого! -- вскипел,  дочитав,  генерал.  -- Ты как
думаешь, это  связано  с  тем, что  гады в правительстве хотят моим  хлопцам
пенсии сократить?
     В заботе Ноплейко о тех, с кем он вместе облучился в Чернобыле, не было
ничего  лично меркантильного. Парадокс пока действующего закона  о льготах и
пенсиях ликвидаторам  был в том, что генералу по  нему причиталось  вчетверо
меньше,  чем тем, кто служил  под его началом. Но Иван Васильевич готов  был
мириться с этим. Он вообще почти не заботился о собственных льготах. Все его
мысли были о том, чтобы побольше получали герои, которые по его приказу и по
зову  сердца,  почти не понимая,  что  такое  радиация, разгребали  лопатами
смертельные  осколки графита.  Но, похоже,  все получалось  наоборот: вместо
того чтобы  увеличить пенсии всем  чернобыльцам, правительство ради грошовой
экономии решило сократить выплаты тем, кто по праву получал больше других.
     -- Конечно,  точных данных у меня нет... --  как бы задумавшись, сказал
подполковник Катков, -- но можно предположить, что так.
     -- Но  на  кой?!  Неужто  этим гадам, которые тратят  миллионы на  свои
зимние  зады на  дачах, жалко  денег  для героев? -- Голос Ивана Васильевича
задребезжал, выдавая неподдельное возмущение.
     --  У  наших  аналитиков  есть  версия,  что  УПСМ проводит на  Кавказе
широкомасштабную  операцию,  направленную  на сплочение  антироссийских сил.
Можно  предположить,  что  снижение  пенсий  чернобыльцам может  подтолкнуть
некоторых  из  них   на  выдачу  секретов  спецслужбам  наших  потенциальных
противников. В частности, грузины ради вступления в НАТО готовы на все.
     -- Да?! Ну  конечно!  -- При всем своем  опыте и  уме генерал  Ноплейко
особой  образованностью  не отличался.  Он свято  верил, что все беды России
идут  от  изощренных  происков  жидомасонов,  американских  империалистов  и
продажных журналюг. При этом принадлежность к врагам определялась им просто:
те,  кто  с  ним не согласны, и есть  гады. -- Но мы же не собираемся с этим
мириться?
     -- Никак нет, товарищ генерал! Прикажете разработать план контропераций
по предотвращению утечки информации?
     -- А ты думал! И чтоб -- живо, а  то я знаю, как вы тянете. Вам лишь бы
в компутеры свои играться. А толк где? Нету толка!
     Ноплейко  в  свое время глубоко разочаровался  в  электронике,  которая
плохо работает  при сильном  радиоактивном  излучении. Тогда-то  в  фольклор
ликвидаторов и вошла  его фраза о том, что "тысяча солдат с лопатами заменит
не только десяток радиоуправляемых роботов, но и любое число  компьютеров!".
Но  генерал был последователен. Теперь  он как  лев  бился за  пенсии тем из
"тысячи" солдат, кто  еще  пока был жив. И  брал на карандаш тех, кто  ему в
этом мешал. Критиканов всяких.
     --  Но  мы  прогнозируем,  товарищ  генерал,  оголтелое противодействие
жидомасонов из УПСМ. Есть  мнение, что они с помощью своих людей в окружении
Шеварднадзе пытаются ускорить вступление Грузии в НАТО.
     --  Не  понял?  -- насторожился  Ноплейко.  --  А  при  чем  тут  ихняя
Грузия-то?
     Иван Васильевич был  прекрасным,  исполнительным и энергичным служакой,
который ради личного примера и в самом деле первым хватался за лопату, чтобы
собрать разбросанный взрывом  реактора радиоактивный  графит. Но в  том, что
касалось   политики,  генерал  был  наивен   до   неприличия.  Его  фанатизм
основывался  на  том,  что  общественное  Должно  быть выше личного.  Причем
гораздо выше. И на том еще стоял Ноплейко, Что умереть за  Родину -- высшее,
самое  счастливое счастье для  настоящего человека. Человека с большой буквы
"Ч".  Тем же, что при всей  свой политической девственности генерал  занимал
один из ключевых  постов в  сложном пасьянсе спецслужб, он был обязан одному
турпоходу и одному несостоявшемуся штурму.
     Однажды давным-давно  полтора десятка  уральских подростков отправились
на несколько дней в лес. Руководил ими рослый и  сильный парень, который при
этом неважно  ориентировался на  местности. Но юный Ваня Ноплейко его охотно
слушался: в друге  Борисе  ему нравилась  несокрушимая уверенность  в  своей
правоте и  прочная память  на тех,  кто  эту его уверенность не разделял.  С
помощью  Вани Борис  сумел наладить в своей тургруппе четкую  дисциплину.  В
результате вместо трех-четырех дней,  как планировалось, пацаны блуждали  по
лесу более трех недель. Но поскольку чудом никто из них не погиб, этот поход
сочли пионерским подвигом.
     Верного соратника по лесным блужданиям Ваню Борис запомнил.
     Гораздо позже спецотряд ФСК отказался взять  в ножи окопавшихся в Белом
доме мятежных,  несмотря  на  всенародную  избранность, депутатов.  И  тогда
именно  тот  же  Ваня,  не рассуждая и  не медля, устроил  танковый обстрел.
Обстрел обошелся во много, много  тысяч  пенсий, но зато предельно  наглядно
продемонстрировал:  он,  Иван  Васильевич Ноплейко, по-прежнему предпочитает
плутать, ведомый  своим другом Борей, нежели  не  плутать в компании  с его,
Бори,  недругами.  Такое,   понятное   дело,  не  забывается.  Чистоплюйский
спецотряд ФСК разогнали, а Ноплейко стал не только генерал-лейтенантом, но и
возглавил   созданную   САИП  ФСО   РФ.  Однако  надежность  не  гарантирует
эффективности.  Друг  Боря   вскоре  устал  от  маловразумительных  докладов
свежеиспеченного гэбэшника,  и  с некоторых  пор  Ноплейко  до Самого  стали
допускать  чрезвычайно   редко.  Так  товарищ  генерал  уверился,   что  все
неприятности друга  Бориса  и  России  от  того,  что президента окружили  и
охмурили   проклятые  жидомасоны.  Сам  Ноплейко  продаваться  категорически
отказывался.  Он наотрез  отказался  и  от  четырехкомнатной квартиры, и  от
огромной дачи, и от всех  прочих подлостей,  коими и развращают, затягивая в
свои сети, сионисты.
     Все это было прекрасно известно начальнику Кавказского направления САИП
подполковнику Каткову. Он,  в  отличие  от  своего  начальника,  не  чурался
материально-финансовых  радостей бытия.  Хорошо  разбираясь  в  перспективах
современной  политики   и  своей  собственной  карьеры,  он  умело  научился
манипулировать начальником.
     -- В  ентой Грузии, -- сухо подделываясь  под  речь  генерала,  доложил
Катков, --  много предателей,  которые  хотят  пустить  нефть  через Турцию,
входящую в НАТО.
     -- Та-ак, --  протянул потрясенный открытыми  ему  горизонтами  генерал
Ноплейко. -- Так что,  они нас, что ж, совсем обложили и -- никуда? Чего ты,
понимаш, там у себя кота за  хрен тянешь? Я ж на тебя, п...ка, представление
сразу  на   генерал-майора   подписал,   а  ты?   Уволю,   гад!  Почему  они
безнаказанно... безнаказанно хищничают?!
     --  Суверенитет,  товарищ  генерал.  Но  меры  мы принимаем. Нужна ваша
санкция,   товарищ  генерал!  --   верноподданнически   побледнев,  выгнулся
подполковник. -- Мы ваши идеи по предупреждению жидомасонского проникновения
в Грузию  включили в план мероприятий по коренному изменению  обстановки. Но
нужна ваша личная санкция.
     -- Ну так  давай, где  она  тебе нужна?  --  Заметно  остывая,  генерал
протянул через стол свою усохшую, как птичья лапка, кисть.
     Но, взяв у подчиненного  бумаги, он не спешил поставить роспись в левом
верхнем углу первого  листа, где было отпечатано: "Утверждаю. Начальник САИП
ФСО РФ  генерал-лейтенант Ноплейко  И.В."  Уж  цену  личной  подписи он знал
прекрасно и до разговора с куратором вообще ничего не собирался подписывать.
А вот  поговорить  с куратором надлежало так ловко, чтобы в случае чего даже
эти вкопавшиеся  в  Кремле жидомасоны ни в чем не  смогли бы его,  генерала,
обвинить.
     Ибо при  всем  личном бесстрашии  и бессребреничестве  Ноплейко все  же
кое-чего боялся. Ни радиация, ни бомбы, ни  пули не пугали так ветерана, как
гнев начальства.  Ибо  начальство могло  одним жестом не просто  отправить в
отставку  -- ни самой  отставки,  ни  связанных  с нею  лишений  и неудобств
Ноплейко тоже  не боялся.  Он  боялся того,  что  его могут  --  р-раз! -- и
объявить предателем  и мерзавцем. Он слишком  хорошо  запомнил, как отдавших
всю душу и жизнь служению стране и партии людей по прихоти или недоразумению
объявляли предателями и ворами. Их  смешивали с грязью  так,  что даже внуки
стеснялись носить их фамилию и признавать с ними родство.
     --  Изложи на  словах,  --  рассеянно  пролистывая  пухлый план,  велел
генерал, -- что тебе надо в первую очередь. Деньги опять будешь клянчить?
     В свое время, прекрасно зная неподкупность и личную щепетильность друга
Вани,  друг Борис  раз  и  навсегда  распорядился  финансировать работу  его
ведомства  вне всяких рамок и законов. Этот порядок сохранился и до сих пор,
хотя  друг  Борис  когда  еще  отправил  себя  на  пенсию. Так  что  если на
представлении Ноплейко окажется  виза куратора, знал Катков,  любые суммы на
любое дело  САИП ФСО РФ  получит вне всякой очереди. Но  чтобы начальник мог
получить   эту  визу,   подполковник  постарался  обосновать   реальность  и
значимость угрозы.
     -- Чтобы нейтрализовать террористов, которые готовят подрывные операции
на территории нашей страны, нам нужно официально задокументировать их планы,
-- объяснил Катков. -- А это возможно лишь  в  том случае,  если они  увидят
деньги. Большие деньги. Как бы в качестве аванса.
     -- Какие еще террористы? -- удивился генерал. -- Это Голубков, что  ли?
Голубков не  террорист, хотя и  хитрый, как змей. Не знаешь, у  него  в роду
жидов не было?
     --  Бабка   у  него  еврейка,  --  уверенно  придумал   Катков  и   для
правдоподобности добавил: -- Со стороны отца.
     --  Вот! Так я и знал! Но сам Голубков  на такое не пойдет, ты зря. Они
хитрые, всегда нашими руками норовят.
     -- Конечно, сам-то не пойдет, -- охотно согласился Катков. -- А вот его
подручные еще как пойдут. Уже пошли. Вы почитайте, что он сам о них пишет.
     -- Где? -- спросил генерал. -- Ага, вот. Нашел. Ну-ка, ну-ка...
     Генерал Ноплейко внимательно  прочитал  дезинформацию, которую Голубков
готовил  год  назад, чтобы  выманить на  группу  Пастухова,  как  на  живца,
профессионального  террориста  Пилигрима.  Пилигрим  на эту дезу  клюнул.  И
привлек тогда Пастухова и его друзей к захвату атомной электростанции, что и
привело к провалу всей задуманной  акции. Но всего этого Катков, разумеется,
Ноплейко докладывать  не  стал. Не  потому, что  хотел обмануть,  нет. Врать
начальству  слишком  опасно.  Просто, считал  подполковник,  чем  лаконичнее
информация,  тем  она доходчивее для  генералов. Потому  что генералы всегда
предпочитают иметь право на отговорку. Мол,  им всего не доложили. К тому же
в САИП напоминать о том захвате  АЭС  считалось столь  же  неприличным,  как
говорить о воде в доме утопленника.
     -- М-да, бандюги еще те... -- Дочитав, Ноплейко довольно шмыгнул носом.
-- И ты хочешь, чтобы  мы  за счет бюджета, за счет пенсионеров и  инвалидов
платили деньги этим башибузукам? Не будет этого!
     -- Никак нет! Не за счет бюджета,  товарищ генерал, -- держась в рамках
субординации, возразил Катков. -- Мы просто  позволим им получить деньги  от
таких  же,  как они  сами,  бандитов. А потом на этом  и поймаем всех  --  с
поличным!
     -- А если они того, уйдут? Представляешь, сколько крови и шума будет?
     -- Так точно, представляю. Но это, товарищ  генерал,  будет не наша,  а
_его_ кровь,  того предателя и националиста, против которого Пастухов и  его
головорезы совершают теракт. Да и не уйдут они....
     -- Уверен?
     -- Так точно!
     -- Ну, тогда ладно. Тогда доложу.
     У Каткова были все основания радоваться успешному развитию операции. Но
когда он вернулся в свой кабинет с окнами на мэрию и уже почти решил принять
коньячку для  съема напряжения,  звякнула  рация. На  него  вышла Ларочка из
наружки. Уже в самом обращении  старлея прямо из Тбилиси через  голову своих
начальников был признак ЧП.
     -- Как это не прилетел? -- не  успев еще разозлиться, опешил Катков. --
Куда же он делся? В самолет-то он сел!
     --  Никак нет, --  сообщила Лариса Курбанова, не слишком-то  боясь  его
гнева, поскольку за ней вины  не было. -- Они довели его только  до спецзала
ожидания. И уехали.
     --  Значит, в  самолет  его  не  посадили?  --  еще  не  веря,  уточнил
подполковник.
     -- Так точно, не посадили.
     -- Та-ак... Слушай внимательно, -- быстро соображал Катков. --  Сделай,
чтобы по всем документам Мухин в Тбилиси прилетел. Пусть пройдет там таможню
или что там у вас они проходят. И сразу давай сюда, в Москву.
     --  Есть,  чтобы  Мухин прилетел и все  прошел,  -- подтвердила  приказ
старлей.
     А подполковник ошалело тер лоб. В один миг все, что только что казалось
ему  катящимся  как  по маслу, превратилось в груду обломков. Только потому,
что наружка поленилась дождаться отлета самолета.
     Опасно судить о других по себе. А Муха с друзьями как раз  в эту ошибку
и впали: когда  они, теряя время, петляли и пытались уйти  от наблюдения, за
ними на самом деле никто не следил. Переоценили противника.
     Так люди сами себя и загоняют в угол.
     Глава пятая. Муха и сладкие грезы
     Я никогда до сих пор так  явственно  не ощущал себя именно мухой, как в
те минуты, когда Михуил Федорович Полянкин вел меня в  предназначавшуюся мне
камеру. Мухой, которая чем больше трепыхается, тем крепче увязает. В камере,
конечно,  никаких  окон.  Зато  под  потолком  чернело пятно вентиляционного
отверстия.  Маленького,  мой кулак  и  то  с трудом  протиснешь. В  углу  на
выступающей  из стены трубе тускло желтел  старинный латунный кран. Под  ним
лежала крышка от большой кастрюли, наверняка закрывавшая очко параши.
     Жутковатое  место:  случись  что  с  гостеприимными  хозяевами,  так  и
сдохнешь  в безвестности  -- если не от жажды,  так  от голода. Но вообще-то
удобнее, чем на гарнизонной губе. Гораздо.
     -- Начальник... -- Я мгновение поколебался, но не стал брать хозяина за
горло:
     Пока шли, я хорошо расслышал страшное  эхо у его шагов. Тот, кто крался
за нами, был ловок, хотя и тяжел. Мне же сейчас, в этой неразберихе, кровь и
трупы были совсем ни к чему. Разобраться бы в обстановке  без них. Да и не в
моих правилах лезть в драку с  неизвестным  противником. А при той  вялости,
которая  навалилась  на  меня,  так  и  в  особенности.  Точно  сутки вагоны
разгружал...
     --  Да  у  вас тут  совсем  как  в  ментовке,  -- вздохнул я,  блаженно
усаживаясь на топчан. -- А прогулки будут?
     --  Нагуляешься  еще,  -- то  ли угрожая,  то ли  обнадеживая,  буркнул
Мишаня. -- Оружие есть? Дай-ка мне.
     И  тут  я  сделал  то, на  что  до  сих  пор  считал  себя  органически
неспособным. Послушно отцепил от руки ножны с уютным режиком, потом нагнулся
и  снял  с  голени кобуру с SW-380. И почти  подобострастно протянул все это
Полянкину.   Смотри,   мол:  так  устал,  что   возражать  такому  милому  и
гостеприимному хозяину как бы уже не имею сил...
     -- Все отдал? -- спросил он и, удовольствовавшись моей ухмылкой, вышел,
не добавив больше ничего и затворив люк перед моим носом.
     А  я с  наслаждением рухнул на  топчан,  откинулся  на  спину  и тут же
радостно уплыл в ласковый сон.

x x x

     Скинули, есть  такой анекдот, мужика  с двадцатого  этажа. Он летит,  а
между  десятым и девятым думает себе: "Ну что ж, пока все идет неплохо". Вот
так и я подумал, когда проснулся.
     Лежал   себе,   потягиваясь,   на   топчанчике,  смотрел   в   халтурно
оштукатуренный потолок камеры и  думал, что у меня все  не так  уж и погано.
Решилась проблема с взрывоопасным кейсом, нашлось  где отсидеться, пока меня
ищут  бандиты  и  милиция.  И  ребят  не подставил.  Голова, правда,  слегка
побаливала.  Но  это  ничего.  Сейчас бы  еще  пожрать  --  и  вполне  можно
наслаждаться жизнью.
     Но  сначала --  то,  что  всегда  приятно  и необходимо после  хорошего
пересыпа.  Отведя  душу,  я  разделся  до  пояса  и  ополоснулся.  Армейская
привычка:  мыться  и  есть  надо  не  тогда,  когда хочется,  а  когда  есть
возможность. Прополоскав рот  и посетовав  про  себя,  что помимо  оружия не
привык  таскать с  собой  зубную щетку и  пасту, я  улегся подумать,  ожидая
дальнейших событий. Дальнейшие события начались  часа через три, когда я уже
устал гадать,  чем сей расклад  чреват  и  с  каких  таких коврижек  я вчера
смиренно выложил Полянкину все свое вооружение.
     То, что Полянкин без серьезных оснований не станет меня убивать, я знал
твердо. Его лозунг: "Нет человека -- некого использовать!" Вариант, понятно,
на любителя, поскольку использовать человека можно по-разному. Но меня лично
он обнадеживал. Как говорила  одна  знакомая училка английского: меня имеют,
следовательно, я  существую.  Будучи существующим, с течением времени  можно
обмануть  любого.  Беда  в  том,  что я никак не мог  придумать:  что бы мне
Полянкину посоветовать. В смысле как мне помочь ему обеспечить мою верность,
чтобы он мог отпустить меня на волю без страха.
     Деньги? Хорошая привязка.  Ему есть что мне предложить. Пара ящичков из
его кладовых способна обеспечить скромного человека на много лет. Но учтем и
то, в какую заваруху я влез. Птицу видно по полету, добра молодца по соплям,
а ОПГ, организованную  преступную группировку,  по имеющимся у нее ресурсам.
Завязать страховщиков, безупречную фирму "Изумруд",  подготовить  документы,
снарядить бомбу, которую не сумели обнаружить никакие просветки, не пожалеть
самолета с пассажирами... -- эти ребятки орудуют с размахом. Такие, попади к
ним в руки, на  ремни  порежут,  и тогда все  деньги мира не обеспечат моего
молчания. Значит, покупать меня Михуилу бесполезно. Вообще-то у меня была на
тот случай, если из меня начнут резать ремни, страховка,  но о ней я Михуилу
говорить не собирался.
     Страх? Запугать меня, чтобы я даже пикнуть о нем не смел, да? Ну  и чем
Полянкин может меня  напугать? Единственный близкий  мне человек -- матушка.
До нее ему добраться нелегко. Даже если бы он узнал, что она живет в деревне
Калужской области у тещи  Боцмана. Тот  купил теще фазенду,  чтобы держалась
подальше  от  дочкиного семейства.  Вот  на  этой  фазенде наши  старушки  и
балуются  при  свежем  воздухе с  курами,  поросятами  и  коровой. Живности,
собственно, немного -- ровно столько,  чтобы не скучали без смысла бытия, но
и не  перенапрягались. Неподалеку  от  них фермерствует Боцманов брат.  Тоже
хлопчик решительный и умелый.  Мы  его  обеспечили небольшим  арсеналом.  Не
знаю,  как управляется брат Коля с трактором, но зато с "шоком" или "узи" не
оплошает точно.
     Есть ли резон Полянкину долго -- авось пригожусь -- держать меня в этой
камере? Как  ни крути -- тоже  вариант. Я  бы на  его месте, наверное, так и
поступил.  Если  выждать,  жизнь  в  конце  концов  подскажет целесообразное
решение.  Но  мне этот вариант очень не нравился. Во-первых,  отыскивая меня
якобы за кражу  ценности,  те, кто меня нанимал, подключат  органы,  которые
начнут баламутить моих знакомых, а  там, глядишь, доберутся и до матери.  Та
заведет  брата Колю, тот -- Боцмана,  Боцман --  Пастуха,  а тому только дай
повод. Он  и так, получив мое  письмо, такой круговорот органики  в  природе
устроит, что не дай бог! И где тогда гарантия, что кто-то из наших не сложит
голову? Пастух же и представи