сь  в  мозгу  мгновенно  и сгинули почти
бесследно,  оставив  разве  что  пепелок  легкого  сожаления. Не  верю  я  в
честность  вообще.  Тем  более  в бескорыстную  законопослушность. И  сам --
любовь любовью, дружба дружбой -- больше полагаюсь на логику. Как мне не раз
цитировала одна театралка  из какой-то популярной некогда  пьесы:  "Говнюком
быть невыгодно".  Вот  в  этом  вся  мораль  умных  людей. Говнюком быть  не
некрасиво или там неприлично -- невыгодно.
     Учитывая,   сколько  придется  тратить   на  обеспечение  безопасности,
надежной  крыши, на переезды и обживание новых мест, моих денег хватит самое
большее на пару  лет.  Пару  лет прозябания в каких-нибудь отечественных или
иностранных  щелях.  Чувствуя себя дичью  не  только для  тех,  кого я  знаю
сейчас, но и для тех, кого вынужден буду просить об услугах. Понятно, что за
документами, например,  придется  не к  ангелам  обращаться. А ворье  -- оно
везде ворье. Профессия такая:  облапошивать  любого, кто подвернется. А  я в
качестве  жертвы окажусь  лакомым  куском.  И  все ради удовольствия  самому
оплачивать тот  риск, который мне сейчас худо-бедно компенсируют  другие? Не
стоит овчинка выделки.
     Ладно, помечтали -- и за щеку.
     Так,  теперь  бумаги. Наш  человек генетически относится с почтением ко
всякому документу, и поэтому в любом сейфе и тайнике  всегда найдется нечто,
способное надолго замуровать своего хозяина в тюрягу.  Девка и иже с ней  не
были исключением. Например:

     "Уважаемая Госпожа Д.! Податель сего должен передать Вам
     25 (двадцать пять тысяч) долларов. В том числе:
     3 -- в качестве аванса за операцию в М. и
     7 -- окончательный расчет за К. С. В.,
     6 -- окон-й р-т за Т.Н.К.,
     9 -- окон-й р-т за Р.,  хотя Вы еще обязательно должны тщательно убрать
за собой!
     Прошу Вас  предоставить подателю сего возможность познакомиться  с тем,
как убрано за Р. С уважением, Ваш К."

     Были  там  и списки. На хорошей, принтерной бумаге, на обрывках писчей,
на листах из тетрадей... Кому, когда, сколько.
     Иногда  и за что.  И  кто  бы  ни скрывался за  инициалами и фамилиями,
думаю, не зря  все это хранилось.  Видать,  с помощью  этих  бумажек кого-то
можно было крепко прихватить за задницу.
     Некоторые списки и ведомости были написаны приметным почерком:  четким,
округло-женским,  с  прерывистой горизонталью, часто  говорящей о вывихах  в
сексуальной   сфере.   Похоже,   писала  Девка.   В   чем   в   чем,   а   в
предусмотрительности ей не откажешь. Даже когда предусмотрительность связана
с   риском   иметь  кучу  неприятностей   из-за   обладания  документальными
свидетельствами. А куда деться?  Чем  крупнее  и  сложнее  дела, чем  больше
народу,  тем сильнее  необходимость в записях. Обнаружилось  три  конверта с
паспортами -- б/у, полуфабрикаты и отличные подделки. В основном, правда, на
женские данные, но это тоже ничего.
     Что ж, все это представляло вескую основу для шантажа Девки и всех, кто
в ее записях числится. Козырь. Надо только хорошенько обдумать, когда, с кем
и как пограмотнее эту возможность реализовать. Разумеется, мне и в голову не
пришло спешить с  передачей Девкиных записей  в милицию. При всем пиетете, с
каким я относился к защитникам  закона,  сейчас любая помощь им  -- смертный
приговор для меня. А самоубийство -- это грех. Без шуток.
     Больше  всего  здесь  было бумаг  с  химическими формулами,  дневниками
опытов,  схем   и  рисунков  кровеносной  системы  и   человеческого  мозга.
Значительная часть -- на немецком языке. Но даже  то, что  было на  русском,
понять в своем нынешнем состоянии я не мог. Поэтому  с чувством исполненного
долга я сложил бумажки и книжки в аккуратную стопку, с облегчением отложил в
сторону видеокассеты  и компьютерные дискеты, которые мне сейчас негде  было
прокрутить. В голове царил жуткий ералаш, а тело, битое и усталое, умоляло о
покое.
     И все-таки жаль, что При не было рядом.  Зато  шанс ее опять  увидеть и
поиметь во сне казался мне убедительно веским.
     Глава пятнадцатая. Грязь в детской
     Проснулся я  в постели так кстати отсутствующей  Кати среди бела дня. В
"коктейльном" состоянии: голова стала ясной, жаждущей работы, а  тело болело
каждой клеточкой.  К  тому  же мучила  совесть  за вчерашние и позавчерашние
глупости.  Тихо  грело имеющееся  у меня  нынче богатство,  ну не  само пока
богатство, но уже довольно веский намек на его  вероятность. А еще  до стона
хотелось увидеть При.
     Жизнь моя все больше  разукрашивалась и осложнялась из-за присутствия в
ней   хитрой    и    бесшабашной,    профессионально    безнравственной    и
беспомощно-нежной,  обольстительной  и наивной Принцессы.  Знаю,  что дурак.
Давно считаю  недоумками  тех мужиков,  которые  из-за женщин теряют сначала
голову, а потом готовы потерять и все остальное, включая и саму жизнь. И все
же как  это, оказывается, приятно: сначала думать-мечтать о При, а потом уже
заботиться о  своей безопасности  и деньгах. Вот вдруг  она  --  судьба моя?
"Суженая"  --  именно этого  корня понятие. Предназначенная  Судьбой.  Вдруг
другой такой я больше никогда не найду?
     Кое  в чем Гном-Полянкин прав: бывают шансы, которые только раз в жизни
выпадают.  Только  единожды.  Вот ведь  как  ни рискованны  оказались  сутки
наслаждения с нею у мамаши  покойного бандюги Василия, а не жалел я сейчас о
тех часах. То есть жалел, но не о том,  что они  были, а о том,  что они уже
позади. Каждую секунду,  проведенную с При, вспоминал, облизываясь и млея. А
вот о том,  что поосторожничал вчера и  в  запале  сбежал от нее, уже жалел.
Умом понимал, что  сейчас она бы только мешала, отвлекая от насущных забот и
стараясь предать, но -- жалел. И с удовольствием жалел. Плевать  мне  сейчас
было  на то, что кого-то она ласкала  до меня и будет ласкать после или даже
одновременно.  Будь она сейчас  в пределах  достижимости -- все бы бросил и,
проверив, нет ли за ней хвоста, так  бы  навалился, что...  И больше  скажу:
если ее не будет -- на кой мне хрен тогда и голова, и деньги, и все прочее?
     А еще говорят, что утро вечера мудренее.
     Нет-нет, дико извиняюсь, жизнь мне нужна любая.
     Да  и  то, что спала  она с  кем попало,  хоть головой  не осуждал,  но
сердцем почему-то  воспринимал  как  предательство. Жалел, что  узнал о  ней
такое. Раздражался  на себя за то, что  сейчас, когда у  меня полно насущных
бед и проблем, отвлекаюсь на  бессмысленные грезы. Я тут о ней думаю, а она,
может, как  раз  сейчас уступает  кому-то  --  это  в лучшем случае, а  то и
наслаждается  -- в силу служебного долга и природного призвания... Эта мысль
хорошо меня отрезвила.  Стоп, не мальчик уже. Хрен  бы  с  ним, с  ее  белым
телом. Лучше самого себя вручную  обслуживать, чем  гнить в  какой-то яме. С
памятником или без.
     Волевым усилием я похоронил  все сексуально-романтические позывы, снова
прополоскал  рот  растительным  маслом, сделал  плотную  зарядку  и довольно
удачно помедитировал. Полной  ясности не  обрел, но примерная канва действий
наметилась.  Пока пил кофе  и изучал из-за занавесок  ситуацию во дворе, еще
раз прикинул свои шансы.
     Эх,  надо   было  бы   сесть  и  на  бумажке   расписать-разложить  все
происходящее. Картировать ситуацию, как учили инструктора и  командиры. Но у
меня  голова какая-то дурная в этом смысле. Она делает не то, что  мне нужно
по  ситуации, а то, что ей хочется самой. Вот не лежала у меня сейчас душа к
бумаге,   и   все   тут.   Просто   зудело   все   внутри,    так   хотелось
размяться-пробежаться, что-то  делать,  действовать. Матеря себя за неумение
заставить жить  по правилам,  я  нарядился старухой. Утешался тем,  что если
жить как  надо,  то  какая это, на  фиг,  жизнь? Каторга  это, а  не  жизнь.
Лукавил, конечно, перед  собой. Знал, что когда прижмет, когда навалится все
отложенное, когда обожжет все непродуманное, когда не продохнуть станет, вот
тогда я все себе припомню. Умен и усидчив стану задним числом. В пальтишке и
"дачных" ботах Катерины, выпятив горб-рюкзачок, в котором под пальто лежало,
помимо  содержащегося  в  той  сумке,  что  я  тащил  в  руках,  кое-что  из
оборудования,  запасной  одежды и  на  всякий случай оружия, я  проковылял в
дальний  конец  микрорайона.  Там,  напротив  гастронома,  нашел  подходящий
телефон-автомат, давно выведенный хулиганьем из строя.  Достал из сумки свой
аппарат  и, подключившись к  линии,  позвонил  своей связной  --  инвалидке.
Нехорошо так женщину называть, но так уж она в моих мыслях  отпечаталась. Да
вовсе и не уничижительно я ее назвал, а даже с уважением.
     Инвалидка,  но деятельная. Она ведь  диспетчером  на телефоне не только
меня обслуживала, не один я не доверял пейджерам. Так  что  зарабатывала она
достаточно, чтобы никому не быть обузой.
     Минут  пятнадцать я не  мог дозвониться,  потому  что телефон у  Любови
Никитичны был непрерывно занят, а потом она наконец ответила.
     -- Здравствуйте, --  откликнулся я высоким  голосом. --  Это Константин
Васильевич. Есть что-нибудь для нас?
     --  Наконец-то!  Масса  звонков,  а вы  все не объявляетесь.  -- Любовь
Никитична зашуршала записями. -- Диктовать?
     --  Минуточку.  -- Я  достал блокнотик  и  автоматический  карандаш. --
Давайте.
     --  Большинство  звонков  для  Олега. Его  спрашивал  Пастухов,  просил
перезвонить. Телефон сказать?
     -- Говорите.
     -- Еще очень просил позвонить Николай Матвеевич, телефон... Успеваете?
     -- Успеваю.
     --  Гумеров  --  телефон...  Солодухина   --  телефон...  Архипкина  --
телефон... Шмелев -- телефон...
     -- Минутку, -- попросил я.
     Диктовала  Люба  четко,  размеренно,  но   я  ведь  на  весу  писал,  в
продуваемой будке. Не хватало еще неправильно какую-нибудь цифру накорябать,
а потом  позвонить не  туда. Хотя  время и поджимало. То, что она произнесла
слова  "масса звонков", означало, что кто-то у нее обо мне выспрашивал.  Раз
так, значит,  ее  телефон  вполне  могли прослушивать и,  может,  сейчас уже
кто-то определял, откуда я звоню.
     -- Извините. Скажете, когда можно будет продолжать.
     -- Повторите последний номер.
     -- Шмелев.  Телефон...  Зинуля  -- так эта  дама  назвалась:  "Зинуля".
Телефон... Все.
     -- Спасибо.
     --  Это вам  спасибо. С наступающим вас. Всего хорошего  в  Новом году,
счастья и здоровья! Олегу тоже передайте мои поздравления.
     Ничего себе -- через полторы  недели Новый год, а  я даже и не думал об
этом.
     -- Вам тоже всего наилучшего. -- Я спешил, поэтому был суховато-вежлив.
-- Счастья! До свидания.
     Быстренько сложив в сумку свою технику и приготовив газовый пистолет, я
засеменил прочь от будки. Потоптался на автобусной остановке, потом побрел к
переходу и -- в гастроном. С тех  пор как я последний раз заглядывал в него,
он здорово изменился. Теперь тут вдоль витрин понаставили киосков-прилавков,
и улицу можно было разглядеть, только стоя между дверями. Туда я и вернулся.
Ждал,  делая  вид,  что отдыхаю, опираясь на  дверь.  Что  взять со  старого
человека.
     Они подъехали минут через шесть после окончания разговора.
     "Самара"  с  незнакомым  номером,  который  я,  разумеется,  постарался
запомнить.  Знать тех, кто за тобой  охотится,  очень полезно. Тачка  встала
метрах  в  двадцати  от будки.  Никто не вылез: осматриваются.  Паршиво. Чем
профессиональнее  преследователи,  тем  паршивее.  Дилетантам  кажется,  что
телефон-автомат гарантирует  анонимность. Фиг вам. Сейчас  они осмотрятся, а
потом  начнут тщательно опрашивать  всех вокруг автомата:  а не запомнил  ли
кто-нибудь человека, который только что по нему звонил? И хотя телефон давно
не работает, все равно кто-нибудь обязательно запомнил плюгавую старушенцию.
И станет у меня одной маской меньше, а у меня их и так немного.
     Уйти, раз все ясно? Рано.  Надо дождаться, когда они вылезут из машины,
чтобы запомнить физиономии.
     И тут, как назло, возле меня притормозил долговязый подросток.
     Выпятил  губу и, нагло рассматривая шалыми глазами, прикидывал: есть ли
у меня в  сумке, чем поживиться,  или нет. Вот юное отребье.  Ему ничего  не
стоит  от нечего  делать обидеть  старушку, отнять  у нее сумку.  А  в сумке
помимо телефонного аппарата грим для маски пропойцы, пара гранат и ПМ.
     Не хватало мне еще токсикоманов  вооружать. Не  говоря  уж о том, что о
бабусе с таким снаряжением в округе трепаться начнут.
     -- Чего, бабка, устала? -- завел он разговор, озираясь.
     Точно, готовится. Дурацкая ситуация, а я к  ней не  готов. Сколько меня
Пастух с Артистом предупреждали: маскируясь, просчитывай все возможности. Но
все не впрок. Я передвинул боты,  наступая на свою сумку. И тут он  ринулся.
Правой рукой попытался отшвырнуть меня в сторону, а левой потянулся к сумке.
Делать мне  ничего не оставалось. В смысле выбор был невелик -- пришлось мне
звездануть  его  хорошенько  по  носу, чтобы образумить.  Но  образумить  не
получилось.
     -- Ах ты!.. Сука старая! --  возмущенно  заголосил  паршивец, изумленно
хватаясь за окровавленную губу. Протекавший мимо народ начал притормаживать,
но аккуратно: чтобы и в сути конфликта  разобраться,  и  в  его участники не
влезть. -- Шею сверну, падла!
     И хоть  бы кто заступился за бабушку. А хулиган  орал, не обращая ни на
кого, кроме меня, внимания. Привык уже к безнаказанности. Тут я заметил, что
с  улицы на  его голос проталкиваются еще двое юных засранцев, а этот  начал
отводить назад ногу, чтобы пнуть осмелившуюся сопротивляться старушку. Народ
потек  мимо быстрее, делая вид, что  не  замечает.  Но  я  знал:  стоит  мне
успокоить этих гавриков, общественность тут же возьмется за меня. Озверевшей
пацанвы прохожие боятся, а  вот того, кто против этой мелюзги выступит, живо
скрутят  за причинение травм  растущей  смене. Во всяком случае,  попытаются
скрутить. А там, глядишь, и милиция объявится.
     --  Ну-ка,  ну-ка!  --  Расталкивая  общественность,  с   улицы  к  нам
продвигалась настоящая бабуся, мирно  торговавшая до этого рядом со входом в
гастроном сигаретами.  Сама  себя  поперек шире,  она  сноровисто  раскидала
дружков нападавшего.
     -- Ты чего, шкура, к человеку пристаешь?! -- напустилась  она на  моего
обидчика и ловко,  как  в  кино, подсекла  его опорную,  левую ногу.  Парень
взлетел и с маху приземлился на копчик. Я даже прижмурился, представляя, как
ему сейчас больно.
     А потом он дал деру.
     Поскольку возле  входа  в магазин  взбурлила  суета, способная привлечь
внимание приехавших на "Самаре", я  ринулся к прилавкам. Покупателей в  силу
раннего  послеобеденного  времени  здесь  было  негусто,  так  что  спешащая
старушка могла  привлечь внимание  многих. Этого мне совсем не  хотелось.  Я
сбавил шаг, немного  покрутился возле очереди в мясо-молочный отдел, а потом
под  ее  прикрытием  юркнул в  служебный  коридорчик.  И  уткнулся  в  тощую
высоченную стерву.
     --  Куда?! Что  тебе  тут  надо?  --  Лошадиная  физиономия  с  тяжелым
подбородком и громадными  выступающими зубами излучала непримиримое  желание
поскандалить. И видно  было, что она  рада случаю  поорать. А  я всем нутром
ощущал,  как хлопчики из "Самары" берут магазин  в клещи. На  кой хрен я  их
ждал, идиот? Ну и что, потешил свою любознательность? Теперь тебе только еще
стрельбу   учинить,  чтобы  по   НТВ  в  вечернем  выпуске  рассказали   про
пенсионерку-ковбойку...
     --  Золотис-ско!  Золото,  золото! --  втянув  голову в  плечи,  звонко
зашепелявил  я,  перебивая  стремление  тетки  поорать.  И  волшебное  слово
сработало:
     --  Какое  золото?  -- Мегера  заинтересовано  снизила голос  почти  до
шепота.
     -- Обручальное. Червонное колечко, хочешь? Дешево отдам, совсем дешево.
-- Я крутился  возле нее, просительно задрав голову и  оттягивая собеседницу
вглубь, к заднему входу.
     -- Покажи!  -- увлекаясь за мной, но не теряя бдительности, потребовала
тетка.
     --  Так... Щас...  --  Я рылся в карманах, перекладывая из  руки в руку
блокнотик, скомканный дамский платочек и карандаш. Вот он, выход!
     --  Ой, забыла.  Совсем, старая, из ума  выжила -- забыла свое колечко.
Дома забыла. Я скоро! Вот щас сбегаю...
     Уже не слушая разочарованных проклятий тетки, я юркнул во двор.  Быстро
прикинул, с какой стороны сюда быстрее  добираться с улицы, и почти помчался
в противоположную.  Донесся до  ближайшего угла, свернул за голые, но вполне
густые кусты, сбавил шаг и  уже  спокойнее поплелся прочь. Но  я  чуял,  что
расслабляться  еще рано. Похоже, я -- как бы нечаянно, тайком от себя самого
--  начинаю  затягивать расставание  с ожерельем. Шкурой  рискую,  а все  не
решаюсь его  вернуть --  грузинам или САИП. Выходит, что бы  там о себе я ни
думал, а Михаил был прав: есть во мне жадность,  есть. Пусть и непростая. По
сути,  я и  на учебу, и на явки-лежбища, и на оборудование потому и не жалел
денег,  что исподволь  готовился к хорошему  кушу.  Чтобы разок  рискнуть, а
потом навсегда в кусты -- бездельничать в свое удовольствие.
     Но не в этот раз. Это барахлишко, что при мне, надлежало вернуть.
     Хоть и не хочется делать это даром.

x x x

     Добравшись до  метро и переехав аж на "Черкизовскую", я между этажами в
одном из  подъездов,  еще  не  оборудованных  кодовым замком,  переоделся  в
работягу-монтера.  Примостив зеркальце  на люке  мусоросборника, сделал себе
накладки  на  зубы, чтобы выглядели  желтыми  и  прореженными возрастом, нос
расширил, подкраснил.  Курточка и простой костюмчик -- чистенькие, хоть и не
новые. Ботиночки,  прибавляющие рост.  Все  без  шаржа,  в русле сегодняшней
жизни.
     Потом здесь же,  в подъезде, влез в коробку,  присоединился  к чьему-то
квартирному телефону и  сделал тройку первоочередных звонков. Договорился  о
встречах.  Со странно  заикавшимся  Владимиром Захаровичем Артемовым,  замом
генерального директора "Изумруда", условился на завтра, у него в офисе. А со
Шмелевым, с которым  подружился  еще в  период торговли кожтоварами и прочим
ширпотребом  на  "Спортивной"  и который  прислал  мне  спешный  вызов через
инвалидку, договорились неопределенно. Нагряну к нему либо  сегодня вечером,
либо завтра. Шмель так  возликовал, услышав меня, что готов был ждать, когда
я к нему приду, совсем не выходя из дома. Что было странно.
     Характер у него, как мне помнилось, был на редкость спокойный. Работать
и дружить-встречаться он предпочитал по принципу: "не последний день живем".
Телефон, указанный Принцессой Любови Никитичне, не отвечал. Вот как она меня
заворожила:
     даже самый большой секрет, связь на самый крайний случай, я ей выложил.
И  совершенно не помню когда. Другой номер, который Принцесса сама мне дала,
тоже молчал.
     Накануне  этого Нового года стояли такие холода,  что даже в  подъездах
был жуткий колотун.
     Задубел   донельзя.    Вернувшись   к   Катюше,   наелся,    отогрелся,
укомплектовался и отправился наносить  официальные  визиты --  теперь уже  в
парадном наряде  Мухина, номинального директора  агентства "MX  плюс". Серые
наутюженные брючки, черная рубашка  с красным  галстуком, замшевый  пиджак и
плащ с меховой подкладкой. Шляпа. Возможно, при моем  метре шестидесяти двух
это широкополое артистическое сооружение слишком бросалось в глаза, но на то
и была ставка. Вряд ли такой облик ассоциируется с разыскиваемым боевиком. А
физиономию свою я  неузнаваемо  округлил  прокладками  у  десен  и узенькими
очками с  толстыми  стеклами.  Изумительная  штука: для  зрителя  глаза  мои
выглядели большими и чуть выпученными, а я, благодаря корректирующим линзам,
все  видел нормально, один  к  одному. Конечно, то,  что  всюду  приходилось
маячить  самому,  без  курьеров,  помощников,  усиливало   риск   и   стоило
дополнительных  хлопот  и нервов. Но все равно этот  риск  был наименьшим из
возможных.  Сейчас ребята на меня наверняка кро