вкупе  с этой вот заметкой,  то получается, что
Пастух по  моему заданию  что-то  затевает  в  Грузии. Причем  заодно с теми
грузинами, которые прячутся от Шеварднадзе в Москве!
     Это   полностью  совпадало   с  тем,  что   думал  сам  Никифоров,   но
генерал-лейтенант  предпочел  воспользоваться  правом   начальника  задавать
вопросы, когда ни у кого нет готового решения:
     -- И что ты предлагаешь?
     --  Что я могу предложить, если  я  об этом  только что узнал?.. А что,
если нам посодействовать публикации этой заметки? И поскорее?
     -- Ты хочешь сделать  вид,  что  мы ни о чем не подозреваем, и  дать им
возможность продолжать?  --  Нифонтов  был  явно  не  в  восторге  от  этого
предложения, уже хотя бы потому, что ему предстояло вслед за  благодарностью
резиденту,  сумевшему  предотвратить  провокационную  публикацию,  сразу  же
давать команду о содействии этой самой провокации. -- Ты все прикинул? И тот
скандал, который разразится, если это перепечатают в Грузии? Не заиграемся?
     -- Можем, конечно, и заиграться, -- согласился Голубков. -- Но в случае
скандала у  нас будет возможность для опровержения -- раз.  А во-вторых, как
еще можно обнаружить того, кто приготовил этот удар, если не приоткрыться?
     -- Тебе легко говорить -- приоткрыться!  А ты представляешь, как я буду
выглядеть, когда все это придется объяснять наверху?
     Но, хорошо зная Нифонтова,  Голубков сразу понял,  что последний пассаж
-- риторический.  Начальство  вообще любит, когда поставленный ими вопрос из
сферы их компетенции ставит хуже информированных подчиненных в тупик.
     --   Впрочем,  выкручусь,   --  посоображав,  признал  начальник  УПСМ.
Предоставлю  куратору самому выбирать, что это --  нечаянная откровенность в
духе ельцинской неприязни к Шеварднадзе или намеренная утечка,  дабы просечь
расклад. Лады. А что думаешь предпринять в первую очередь ты?
     -- Съезжу  к Пастуху. Пусть присмотрятся ребята. Если и возле  них идет
возня,  можно напрячь  их, чтобы конкретизировали след.  Они сейчас охранным
бизнесом занялись, так что могут сразу и не  распознать, что их  втягивают в
провокацию...
     -- Этого мало.  Обрати внимание на тост. -- Генерал забрал у  Голубкова
заметку с переводом и  прочел: --  "За братство русских и грузин,  живущих в
Москве..." Это что? Явный  намек на  то, что мы покровительствуем тем,  кого
Шеварднадзе просит ему выдать. А в чем он их обвиняет, помнишь?
     -- В подготовке переворота и покушения.
     -- Вот именно. Значит что?
     Голубков  опять  промолчал.  При  всем  его  немалом опыте  ему  еще не
приходилось быть  обвиняемым в подготовке покушения  на  президента соседней
державы.
     Нифонтов  испытующе посверлил  Константина Дмитриевича  взглядом  и сам
обрисовал перспективы:
     -- Если заиграемся, быть тебе обвиненным в международном  терроризме. И
хрен   тогда  докажешь,  что  ты  не  верблюд,  а  вся  наша  управа  --  не
верблюжатник. Уверен, что не дашь себя затянуть в ловушку?
     -- Постараюсь.
     -- Вот-вот. Всегда ты так. Тут  стараться  мало.  Уверен,  что  у  тебя
получится?
     Нифонтов  и  Голубков не знали, что  в это  самое время в Тбилиси летит
самолет, на котором по всем документам находится  Олег Мухин. Что сам Олег в
это  время  скитается  по вечерней  Москве, не  в  силах придумать, куда ему
деваться и что делать с подозрительным кейсом. Знай они все это -- быстро бы
избавились от предположений и разгадывания загадок вслепую. Они сразу поняли
бы, что игра против них идет уже давно. Что роли  и ходы в ней  распределены
так основательно,  что вопрос о  том, чтобы не  быть в нее  втянутым, уже не
стоит. Мало  того, теперь даже просто физически  уцелеть становилось для них
проблематичным. А уж сохранить должности и погоны -- вообще фантастика.
     Но руководители УПСМ ничего этого пока  не ведали. А чего не знаешь, то
и не беспокоит и,  как ни  парадоксально,  не мешает  принимать  действенные
меры. Правда, при этом надо быть очень уверенным в тех, кто с тобой в  одной
упряжке.  А  как можно быть  уверенным  в том, кто о своем участии  в  твоей
судьбе даже и не подозревает?
     Никак нельзя.
     Глава третья. Муха и юный химик Полянкин
     Оказывается, если к руке прикован  взрывоопасный чемоданчик, окружающая
действительность  существенно  преображается.  Промозглый  ветер  становится
щемяще  нежным.  Бабы,  и  ранее-то  вполне  притягательные, вдруг  делаются
ошеломляюще   прекрасными  и  отвечают  на   твои  взгляды   с  изумительной
отзывчивостью.  Окна домов  сияют уютной жизнью  в кругу  добрых домашних. И
даже бурая каша, называемая в  столице снегом, чавкает под  ногами поэтично.
Особую  остроту  восприятию  придавала   глушилка  для  радиовзрывателя.  Ее
аккумуляторы  почти  выдохлись.  То  есть  милиционеры  еще  вздрагивали  от
истошного рева, которым их рации реагировали на мое появление, но я-то знал:
глушилка может отказать в любой момент. А что затем произойдет, представлять
не хотелось категорически.
     Вот  к  чему  приводит стремление  иметь  деньги, не  стоя  ежедневно у
станка. Невольно  думалось о том, так ли я жил? Не  настал  ли момент, когда
как раз  и  будет  мучительно больно за прожитые в кайфе годы?  А ведь  меня
предупреждали!   Но  сколько  часов,  недель  и  лет  я  провел  в  праздных
развлечениях,  вместо  того чтобы  учиться, учиться и  еще,  и еще  учиться!
Учиться  взрывному  делу, радиоделу, физике, химии  и искусству  конспирации
надо было. Тогда бы не маялся, не зная,  куда деваться. Как  всегда  бывало,
когда  я чуял на себе  внимание  сторонников  теории "Нет  человека  --  нет
проблемы",  во  рту  появился  мерзкий  привкус  меди.  Нет,  вы  подумайте:
приговорить  к  смерти из-за  какой-то музейной дряни! Варвары.  Подошли  бы
вежливо, попросили бы спокойно -- я, скорее всего, и так бы все отдал.
     Зимой прохожие особенно торопливы и, когда  тебе некуда спешить,  среди
них чувствуешь себя совершенно неприкаянным.
     Ходу  в общественный транспорт, в  заведения  общепита и во дворы,  где
могут быть  энергоподстанции, мне не было. Радиовзрыватели способны на любые
фокусы.  Особенно  если  эти  вороги  для  экономии  использовали  китайскую
продукцию. Случалось, китайский товар срабатывал от искр в системе зажигания
авто или  на  линии  электропередачи. Собственно,  даже просто  на улице мне
находиться  небезопасно.  Ведь  любая  искра  издает еще  и радиоимпульс,  а
трамваи так и сыплют фейерверками. Будто к  Новому году репетируют. Странно,
раньше мне это зрелище казалось красивым.
     Устав месить  грязь, я взял в киоске горячего  кофе, сосиску в тесте  и
притулился  возле заиндевелого столика. Прохожие  шли мимо с такими  рожами,
будто все они безмятежно счастливы. Сосиска была дрянь, но стоило вспомнить,
что она,  возможно,  последняя  в  моей  жизни,  как  она  стала изумительно
вкусной.  Впрочем, так случается  и когда у тебя  весь день во рту  куска не
было. Где-то  высоко  в черном  небе летел мой заранее оплаченный самолетный
ужин.
     Оставалось  утешиться тем,  что не  бывает,  чтобы  вся работа  целиком
проходила  без сучка  без  задоринки. Где-то,  в чем-то, хоть чуть-чуть,  но
обязательно подставишься. Обязательно.  Поэтому непременно нужна  заначка --
запас времени, денег и прочих ресурсов. С другой стороны, пока не узнаешь, в
чем осечка, неопределенность давит. Поэтому когда я еще в аэропорту понял, в
чем сегодня вышла  промашка,  то  даже слегка  обрадовался.  Ясность --  она
вдохновляет. Главный на сегодня, казалось, прокол  состоял в  том, что  мы с
Боцманом недоучли  вероятность  подлянки от заказчика. Однако этим выводом я
не ограничился. Я пошел дальше: только круглый идиот  примет за  случайность
покушение на Боцмана, главного нашего сапера.
     У  Дока был  свой  взгляд на вещи,  и, пока  мы с ним колесили,  у него
вырисовалась такая версия: кто-то решил слямзить музейную ценность и полтора
миллиона долларов. Эти кто-то наняли  наше "MX  плюс" для перевозки, а потом
подменили  ожерелье, впихнув вместо  него в кейс бомбу.  Вероятно, запустить
дьявольскую  машинку  планировалось  в момент взлета, когда горючего  больше
всего, или в полете над горами. Взрыв, катастрофа, пожар  --  поди разбери в
этой каше, кто там есть кто. Ожерелье пропадает,  а злодеи получают наличные
от  страховой компании.  Попозже,  когда  все  утихнет, смогут  еще  и  само
ожерелье толкануть. Чем не версия? Полтора миллиона баксов -- для отморозков
достаточная причина,  чтобы похоронить кучу людей.  Осечка у них вышла из-за
того,  что  тот,  кто   снаряжал  бомбу,  не  отказал  себе  в  удовольствии
попрощаться со мной за  руку. Вежливый такой гад. Но бдительная сука  Регина
запах  ВВ просекла, чем  и  предотвратила злодейство. Правда,  пока только в
отношении самолета.
     Версия  как  версия, хотя  меня смущал малый вес кейса.  Я нисколько не
сомневался, что  там  находилась взрывчатка, но  для самолета маловато... На
что  Док, тоже  тот еще  сапер,  сослался  на  научно-технический  прогресс.
Который-де  уже такого наизобретал,  что нам, давно  не просвещавшимся, и не
снилось.
     И вот  теперь я вульгарно не знал, куда деваться. Первое, что приходило
в  голову,  --  кинуться к друзьям.  К Пастуху,  например, в  его  Затопино,
поскольку больного Боцмана тревожить не с руки:  наверняка  эти деятели  его
пасут,  если  уж  не  поленились  подстроить  аварию;  Док  с Артистом  тоже
наверняка под колпаком. Да и визит к Пастуху не самое мудрое  из возможного.
Первые порывы  души  слишком  легко  просчитываются противником.  Поэтому  к
друзьям соваться нельзя. Если уж нас решили подставить, то  наверняка многое
про нас знают. Исходить  следовало  из  того, что следят  за всеми нашими. И
ждут меня  возле них. Если версия Дока  хоть на пятьдесят процентов близка к
истине, то ради сокрытия концов  такого преступления  заодно со  мной  могут
положить кого угодно.
     Не стоило  соваться и в УПСМ: во-первых, кто я им, а во-вторых, им своя
секретность  ближе к  телу.  Особенно если  следом за  мной  к  ним заявится
милиция.
     Ей-то  уже  наверняка  обо  мне  заявили.  Нынче я по  всем  формальным
признакам -- человек,  который  свистнул ожерельице ценой в  полтора  лимона
баксов. По всем документам я  покинул "Изумруд" с висюлькой царицы Тамары. С
коим, получается, и сбежал из аэропорта. Так что если  сейчас у меня в кейсе
вместо драгоценности --  бомба,  то весь спрос  с меня. Такая работа.  Такая
милиция. Но если  меня  сгребут одного,  то у ребят  будет возможность  меня
выручить. А вот если я и их за собой потяну, то мы все сгнием в следственном
изоляторе.  В нашей стране сажать  человеков в тюрягу гораздо легче, чем  не
сажать...
     Короче, я обязан суметь выкрутиться самостоятельно. Муха я или кто?
     Однако  самый существенный наш с  Боцманом прокол заключался в том, что
мы даже не подумали о маршрутах отхода. Расслабились,  забыли, в какое время
живем. И вот  теперь  я мерзну,  не зная, куда податься.  Разумеется,  как у
каждого нормального холостяка, у меня имеются кое-какие явки. И кое-что еще.
Так что если бы  требовалось просто  отсидеться, выкрутиться -- нет проблем.
Даже с  комфортом. Но эта  проклятая взрывчатка! И эта моя лень,  помешавшая
как  следует изучить саперное дело. Впрочем, как  и радио, как  и физику,  и
химию,  и  все  прочее. Ведь  я не  могу  сейчас  даже  браслетку  наручника
отпереть,  распилить  или перекусить.  Вдруг от этого включится  взрыватель?
Очень, знаете, не хотелось остаться как минимум  без  руки, а то и вовсе без
ливера.
     И вдруг  что-то у меня в голове такое мелькнуло... Когда  я  пожалел  о
том,  что  плохо  учил взрывное  дело,  радио  и  физику, что-то определенно
забрезжило  в  памяти. Ах да,  химия! Есть  же, есть  у меня  один знакомый,
который как раз химией увлекается. Мишаня Полянкин. Это вариант.
     Осталось только сообразить,  кого  мне  сейчас следует бояться  больше:
бандитов, милиции или Полянкина?

x x x

     Познакомился я  с Михаилом Федоровичем  Полянкиным года два назад. Тоже
зимой и тоже при романтических  обстоятельствах.  Две девицы трудной судьбы,
но  легкого  поведения  заловили его, подвыпившего,  неподалеку от платформы
Домодедово. Пьяные -- всегда  желанная дичь для прохиндеев любого пола. А уж
нынче  охота  на  них  открыта  весь  год  круглосуточно.  Желающие  поиметь
одинокого пьяненького, включая ментов, чуть  ли не в очередь  выстраиваются.
Вот и эти, хихикая и вихляя прелестями,  затащили прилично одетого, нетвердо
стоявшего на  ногах,  но жаждавшего любви Полянкина в  темень  и  там вместо
обещанных  утех угостили  кастетом,  чтоб не  рыпался, пока  у  него изымают
деньги. Обнаружив, что  его карманы практически пусты, и войдя  в раж, телки
принялись месить его ногами. Забили бы насмерть, если б не самопожертвование
одного товарища, то бишь мое.
     Неподалеку от того закутка, где Полянкина учили  уму-разуму, я караулил
клиента.  Он  посещал   маму-старушку,   а   я   обеспечивал   безопасность.
Расправляясь с Мишаней, шалавы подняли такой гам, включавший ругань, смачные
удары и стоны, что я, естественно, заподозрил во всей этой возне отвлекающий
меня маневр. Правило-то  при  охране VIP-персоны  простое: пусть  у тебя  на
глазах хоть детский сад на колбасу режут, тебя это не касается. Твое дело --
хранить тело клиента. Однако Полянкин так жалобно стонал, что мой вышедший к
машине клиент проникся сочувствием. Велел спасти. Поскольку с ним были  двое
"быков",  я  повиновался.  Клиент велел мне  доставить  Полянкина  по  месту
жительства,  а  сам  с  "быками"  сгреб  шалав  и  отправился их наказывать.
Наказал,  кстати,  он  самого себя:  подхватил  одновременно СПИД,  от  чего
несколько позже и помер. Мораль: наказывать баб -- себе дороже, и чем меньше
заботишься о справедливости, тем дольше живешь.
     Ну  а  мне  в тот вечерок  пришлось попотеть. Мишаня,  который  к этому
времени начал подавать  признаки жизни  и  трезветь, оказался на голову выше
меня  и толще  раза  в три.  Погрузил  я его  в машину  и довез,  следуя его
мычанию, до поселка Палаховка.  Без  особых хлопот  довез. Но  потом,  когда
пришлось тащить через весь узкий длинный участок до крыльца, взмок  изрядно.
Зато  в  домике  меня  ждал сюрприз.  Когда  я, воспользовавшись  ключами  и
маловразумительными инструкциями Мишани, вспотевший и злой,  с трудом открыл
дверь ветхого полутораэтажного  строения и зажег свет  -- я обомлел.  Решил,
что Мишаня по пьяни завел меня куда-то не туда. Было полное впечатление, что
в  домишке этом лет десять уже никто не живет. Пыль,  грязь и запустение  на
каждом квадратном сантиметре. Будто  даже бичи  этим сараем  пренебрегли. Но
Мишаня, обнадеживающе  мне  мыча, на  карачках дополз  до перекошенной двери
маленькой, почти  пустой кладовки. Из последних сил он нажал и повернул один
из торчавших среди ободранных обоев гвоздей, и тогда в полу с легким щелчком
обнаружилась щель. Я намек понял, поднял  люк и увидал лестницу, над которой
тут же сам собой зажегся свет. Становилось интересно.  Я сволок Полянкина по
трем  пролетам,  потом  помог ему, опираясь на меня,  пройти по  извилистому
коридору и в конце пути узрел настоящую пещеру сокровищ.
     Под массивными бордово-кирпичными сводами автоматика почему-то свет  не
включила.   Не   рискнув  шарить  по   стенам   в  поисках  выключателя,   я
воспользовался  фонариком. И  чего  я только  не увидал в белом, пляшущем от
моего изумления  овале:  штабеля  стройматериалов,  которых  хватило  бы  на
пятиэтажку; автомашины, включая два "газона", "зилок", "виллис" и, вроде бы,
"хорьх" (немецкий вариант "роллс-ройса" времен войны);  залежи запчастей, из
которых можно, наверное, собрать еще по парочке таких машин; ящики и коробки
с медикаментами,  бинтами и  прочим;  массу автопокрышек;  штабеля ящиков  с
консервными банками, многие из которых были бомбажными. Оружие  тоже имелось
в  разнообразии,  включая  противотанковую  сорокапятку,   не  говоря  уж  о
мелочевке вроде ППШ и пулеметов Дегтярева.  Был там даже авиационный пулемет
ШКАС,  способный очередью перерезать  бревно чище, чем циркулярка. Несколько
казематов  занимали металло- и деревообрабатывающие станки. Больше  половины
их  покрывала  густая смазка,  прослоенная,  как  потом  оказалось, газетами
разных лет: с 1932 по 1986-й. Имелись отсеки с колбами, ретортами и  прочими
прибамбасами  для химических  дел. Виднелись еще какие-то двери и ворота, но
слишком  далеко  я  не  заходил. Опасался  заблудиться.  Все  содержалось  в
образцовом порядке  на просторных аккуратных стеллажах. Только восхищением я
могу  оправдать то,  что это  обстоятельство  -- образцовый  порядок  --  не
насторожило меня в должной степени.
     Нагулявшись,  насмотревшись,  измаявшись  от   любопытства,  я  устроил
хозяину  чертогов водные процедуры  вкупе с  первой медицинской  помощью.  С
помощью нашатыря и оплеух помог ему прийти в себя. Оклемавшись, но еще не до
конца протрезвев, Мишаня проникся ко мне благодарностью и угостил по первому
разряду.  Вино,  настоящее французское  бордо  урожаев  тридцать  шестого  и
тридцать девятого годов,  которым он  меня  потчевал, сейчас  можно  достать
только за бешеные деньги.  Немудрено, что оно развязало  ему язык и  утроило
мое внимание.
     Когда-то  на  заре советской власти здесь, в  тогдашнем  медвежьем углу
Подмосковья,  располагались  склады,  а  при  них -- красноармейская  часть.
Склады  были подземными и очень  секретными. Командовал  ими  дед Полянкина.
Обеспечивал сохранность и тайну всякого хранившегося  в обширном трехэтажном
подземелье военного барахла. От кальсон  до  противогазов, от  трехлинеек до
гаубиц...
     Потом подступили немцы.
     Пока наши верили, что врага скоро будут добивать  на его же территории,
имущество не вывозили. Потом хоть и перестали верить, что победа случится не
сегодня завтра, все равно не вывозили. Потому  как забота о  народном  добре
без приказа -- это паникерство и пораженчество. А может даже,  и тривиальная
измена Родине. Когда же приказ наконец  спустили, вывезти  удалось далеко не
все. Не  на  чем  было.  Да  и  некогда.  Начальство драпало  из  Москвы,  а
фашистские  танкисты  уже  видели  ее  в  бинокли.  Посему  велено  было все
взорвать.  Чтоб врагу ни крошки,  ни тряпочки. Однако в самоотверженном деде
Полянкине заговорили  кулацкие крови. Такому  легче  в  гроб, чем  от  добра
избавиться. Он рискнул  и взорвал лишь наземные сооружения. Оставил  подвалы
заваленными, но в целости.  Риск его был не в том, что немцы раскопают, хотя
вокруг кишмя  кишели настоящие  вражеские шпионы. А в том, что отрапортовал:
взорвано, мол, все. То ли он так верил в нашу победу, то ли наоборот.
     Потом   он   геройски   участвовал   в  войне,  инвентаризируя  трофеи,
поступавшие не только из Европы, но и из Китая.
     Параллельно он  сумел тихо откопать  доступ в казематы и начал набивать
их  трофейным  барахлишком.  Особую  прелесть  этому интендантскому  подвигу
придавало то, что фактически имеющийся склад юридически напрочь отсутствовал
-- вот как дед его засекретил!
     --  Ты  думаешь:  псих,  да?  Думаешь,  ворюга?  --  опасно  размахивая
изумительной  красоты и древности бокалом, спрашивал  с пьяной  обидчивостью
Мишаня. --  Сами вы все психи. Он добро спасал!  Целесообразность, понял  --
нет? Время  было такое: чтобы спасти, приходилось тащить. Причем  эшелонами.
Куда деваться? Осознанная необходимость  пролетарской сознательности.  Свыше
миллиона трехсот тысяч жилиз... же-лез-но-до-рожных эшелонов наши вывезли из
Германии.  Контрибуция -- ударная стройка  послевоенной пятилетки!  Куда все
это было девать,  а? Кругом же разруха! Кругом же какой пейзаж? Что наши при
отступлении не успели взорвать, то немчура  изничтожила. А тут -- эшелоны, а
в  них  ткани, ковры,  фарфор, хрусталь, ян