аченные для
передачи пану Зенону, и принялся бороться с дверцей -- машина-де старая, вот
механизм замка и не вполне исправен. Охранник терпеливо ждал, высунувшись из
калитки  на  полкорпуса. Я  направился в  обход капота,  якобы чтобы  помочь
своему  товарищу  выбраться из  машины,  но  вдруг  резко  свернул, выдернул
охранника  из  калитки  и  нежно,  чтоб  не  обидеть  Боцмана  бесцеремонным
обращением с представителем священной  для него  профессии охранника, уложил
на асфальт. Вслед  за ним  вылетело на  асфальт и помповое ружье, которое он
держал за спиной.
     Я  открыл  ворота  и  загнал  машину  во  двор. Ко  мне подошел Боцман,
похвастался добычей.
     -- Газовый, собака, -- сказал он, протягивая мне громадный пистолет.
     Я махнул рукой, и мы пошли  к дому. Видимо, Рыбнюк  не  слишком доверял
забору  и охране -- все окна первого этажа  были  закрыты фигурными коваными
решетками. Но кто ж не знает, что решетки на окнах первого этажа созданы для
того, чтобы по ним удобнее было добраться до окон второго?! Через дверь идти
не  стоило --  там мог сидеть  третий секьюрити. Его  лучше было бы обойти с
тыла.  Я надеялся, что  он не видел сцены  позора своего коллеги с КПП. Да и
мудрено было  --  ворота от дома  отделял  добрый сосновый лес. Боцман пошел
первым.  Он укрепил веревку, по которой поднялся  я, имея за плечами Бороду.
Поднимаясь, я  не один раз посочувствовал Доку, который  пер  на себе нашего
подпольщика  через  все крыши  в окрестностях штаба  СНПУ. Борода при  своем
росте имел  и жирок, и  брюшко,  так что,  не  будучи  спортсменом, вес имел
изрядный. Он  изо  всех сил  помогал мне здоровой рукой,  но  этим  усердием
скорее мешал.
     Мы  оказались  в спальне,  вероятно девичьей.  Трюмо,  мягкие  игрушки,
косметика с  непременным флакончиком средства  от прыщей,  фотографии  голых
голливудских  дядек. Слой пыли, лежавший на всем, несмотря на то что в доме,
вероятно, имелась  горничная,  говорил о  том,  что хозяева, скорее всего, в
отпуске.  Боцман разобрался  с замком, и  мы  вышли  на внутреннюю  галерею.
Боцман  метнулся  вниз, чтобы определить,  нет ли третьего охранника, а если
есть,  то  обезоружить и обездвижить. Мы же с  Бородой выдвинулись на поиски
кабинета хозяина.
     Все наши расчеты оправдались  на  сто  процентов. Боцман обнаружил  при
входе  в дом маленькую караулку, где за мониторами наружного наблюдения дрых
начальник смены. После краткого визита Боцмана  он продолжил  свой отдых, но
уже  в связанном виде и без  оружия. Кабинет Рыбнюка обнаружился  на третьем
этаже. Мы  быстро  выпотрошили роскошное  хозяйское  бюро, но денег в нем не
оказалось.   Боцман  простучал  обшитую  дубом   стену   и  обнаружил  сейф.
Закрывающая  его   панель  должна  была  подчиняться   какому-то  секретному
механизму, но мы открыли ларчик проще --  методом выбивания. Сейф за панелью
был цифровым. Надо понимать, эта система в здешних местах находилась на пике
моды.
     Борода разбинтовал  руку и  взялся  за маховик.  Сделал  три  оборота и
бросил.
     --  Одинаково больно на всех щелчках, --  сообщил он. -- Тут надо бы по
свежим запилам...
     Боцман,  больше  не  слушая его,  смотался в  дом  садовника  и  принес
кое-какой  инвентарь.  Недолго  раздумывая,  с  помощью  лома  и  топора  мы
разворотили  дубовую обшивку и вывернули сейф,  он был не закреплен в стене,
но оказался насыпным, страшно тяжелым, килограммов на сто пятьдесят. Удобных
ручек для  переноски, как  известно,  сейфам  не  положено.  Мы  с  Боцманом
отогнали пытавшегося помогать Бороду подальше и вдвоем снесли железяку вниз.
Я подогнал  машину. Сейф, уложенный на заднее сиденье (в багажник он не лез)
и задрапированный нашим  пляжным покрывалом, просадил  задний  мост "фолька"
чуть не до земли.  Кому-то из нас нужно было идти пешком.  Причем не Бороде,
он был владельцем машины, и не Боцману, потому  что он был лучшим среди  нас
водителем.  Оставшиеся  могли  бросать  жребий,  но делать этого  не  стали.
Короче, "фольк" укатил, а я направился к автобусной остановке.
     Кто не прошел испытания  пригородным львовским автобусом, тот недостоин
высокого   звания   спецназовца.   До  этого  я   считал,  что  максимальная
концентрация людей и углекислоты достигается во львовских трамваях. Так вот,
я ошибался. Я намеревался  добраться этим общественным транспортом до  улицы
Сверчинского, не торопясь, осматривая город и не навлекая подозрений. Ничего
этого мне не удалось. Кондукторша,  глядя на меня, заорала, не поднимаясь со
своего места:
     -- Пройизд оплачуем!
     Когда я,  протиснув  руку между  потными  рубахами, попросил ближайшего
пассажира:  "Передайте, пожалуйста", весь салон обернулся на меня, насколько
это было возможно в чудовищной давке. Пассажир  же, к  которому я обратился,
прореагировал особенно болезненно:
     -- Вам трэба спэршэ мову вывчыты, а потим вжэ йиздыты дэ люды йиздять.
     Пришлось  сурово на него посмотреть и напрячь  руку, прижатую в давке к
его боку. Он ощутил и давление руки, и давление взгляда и заткнулся.
     И все  же я вышел на ближайшей остановке. Несмотря на теплый день, окна
в автобусе были плотно задраены,  и я  почувствовал  кислородное  голодание,
хотя спирометрия  у меня была не хуже,  чем у водолаза. Я стал  на обочине и
выкинул руку. Не  успел еще ни один частник притормозить на мой  сигнал, как
мимо  меня  пронесся асфальтовый "пежо",  виденный мной во дворе Рыбнюка  и,
похоже, принадлежавший  охране. И точно, я  успел рассмотреть  сквозь стекло
коричневые униформы частных охранников. Кто-то их освободил -- то ли сменять
пришли   так  рано,   то  ли   горничная,  почувствовав  угрызения  совести,
притащилась  стирать  хозяйскую пыль. Шоссе было прямое, насколько я помнил,
без  поворотов.  Боцман  вынужден  был  вести  медленно,  чтоб  не  угробить
подвеску,  так  что  далеко  уйти он не мог. Какие-то минуты,  и "пежо"  его
догонит.
     Я вывесил на вытянутой руке  приманку в виде  зеленой бумажки, и первый
же "бомбила" клюнул, притормозил.
     -- В город, быстро!
     "Бомбила", человек, принадлежащий безграничному  миру капитализма, а не
узколобому мирку национализма, никак не прореагировал на мой русский язык, а
послушно дал по газам.  Через четверть часа, при подъезде к городу, я увидел
наш "фольк", прижатый к обочине, и Боцмана  с Бородой,  положенных на землю.
Все  трое  недавно  связанных  охранников  возвышались над  ними,  поигрывая
помповиками.  Будь  Боцман  один, он давно бы  ушел от них, но не мог же  он
бросить  слабака Бороду! Я думаю,  он мог бы и  обезоружить  всех троих, но,
очевидно,  не  стал  этого делать,  не  зная, как  Борода поведет  себя,  не
подставится ли он под пулю. Вот и лежал  носом в пыль обочины, ждал момента.
А охраннички, в  свою  очередь,  не торопились,  ждали подкрепления,  скорее
всего, ментовского.
     Я приказал водиле остановиться, дал ему зеленый чирик и подошел к месту
происшествия.
     --  Проходь,   --  сказал  мне  охранник  и  махнул  стволом,  указывая
направление обхода.
     Плохой солдат. Не обучен держать ствол как положено -- или дулом вверх,
или дулом на задержанного. А то машет тут...
     -- Мужики, -- сказал я, -- это моя машина. Ее,  мою  ласточку,  сегодня
утром с дачи угнали...
     -- Видийды вбик, чэкай на милицию.
     --  Точно,  моя.  --  Я  все  же подходил  к "своей  ласточке",  нервно
жестикулируя, как настоящий владелец, пострадавший от угона. -- Я вам сейчас
документы покажу.
     Охранник  был выше меня  ростом и  поэтому решил,  что  со  мной  можно
обращаться, как  со  школьником. Он опустил ствол, взял  меня за  шиворот  и
назидательно сказал:
     -- Будэш стояв там и чэкав на милицию.
     За  эти  слова  стоило оставить  его  без оружия.  Остальные секьюрити,
возмущенные моим неуважением к  их коллеге, решили сделать  мне  замечание о
моем плохом поведении,  и оба подставили спины Боцману, который только этого
момента и дожидался.
     Теперь  нужно  было  быстро-быстро   сматываться,  а  сейф  бросать  не
хотелось. Мы отъехали на полкилометра и принялись  ловить грузовик. Водитель
первого  же газона подрядился доставить груз в любую точку города за пятерку
баксов. Борода сел в кабину, я запрыгнул в кузов, Боцман погнал "фольк". Ему
нужно было скрыться до прибытия ментов. При въезде в город был пост ГАИ,  на
котором наверняка уже висели  приметы  нашей тачки, поэтому Боцман  двинул в
обход  города.  Машину  нужно было либо  пригнать  в безопасное  место, либо
уничтожить.
     Начальник   грузовичка,   конечно,   видел,   что   мы  везем   дорогой
хромированный  сейф.  Борода по ходу  сочинил для него легенду  -- что мы-де
слесари, что сейф заклинило у богатого буратино из коттеджного городка, а мы
взялись его ремонтировать,  да вот  тачка  села на грунт под такой тяжестью.
Водила помог  нам выгрузить  груз  и дотащить до лестницы.  В мастерскую его
пускать было  нельзя -- сразу бы понял, что  она  не слесарная.  Так  что  в
подвал сейф мы тащили вдвоем с  Бородой. Кое-как перетащили, но у  Бороды от
напряжения открылись раны, и он чуть не плакал от боли и досады. Но довольно
быстро  взял себя  в руки и  пошел одалживать "болгарку" и покупать алмазные
диски. Вернулся  он только  с  половиной  оборудования: "болгарку"  одолжил,
диски не купил -- все магазины были закрыты.
     Расстроенный Борода сел на пол перед сейфом и с мрачнейшим  видом снова
принялся  за маховики.  И  тут  наконец появился  Боцман,  пеший  и злой. Он
поведал грустную историю "фольксвагена".
     --  Погибла  тачка,  -- сказал  он. -- Там  дальше по  дороге городская
свалка. Там я ее и бросил. Номера свинтил, документы сжег,  движок попортил,
чтобы не  на  ходу была. Там полна свалка умельцев --  шастают, ищут, чем бы
поживиться, они ее быстро оформят на запчасти.
     -- Стволы?
     -- Припрятал в надежном месте. --  Боцман  помялся. --  В  относительно
надежном. Хорошо бы сегодня за  ними вернуться.  Помповики и газовый. Только
патронов мало.
     Я  посмотрел  на  Бороду.  Как  ни был  он  увлечен  сейфом, но  взгляд
почувствовал и отозвался:
     -- Попробуем достать.
     -- Только без уголовщины! Уголовщины с нас хватит.
     -- Купим.
     -- Если в сейфе что-то есть, -- усмехнулся Боцман.
     -- Есть, -- сказал Борода. -- Я денежку чую.
     По лестнице прошли люди и, видимо, много. Во дворе завелась машина.
     -- Борода, кто это может быть?
     -- Хрен его знает.
     -- Я во двор не заглядывал, тачки не видел, -- сообщил Боцман.
     Минут  пять  стояла  тишина,  только щелкали  маховички сейфа.  И вдруг
Борода пропел протяжно:
     -- А-а-а-а, сука!
     И тут в  дверь постучали. Все, что мы  могли сделать, --  это  прикрыть
сейф барахлом. Борода открыл. Лариса. Возбуждена, на лице сменяют друг друга
разнообразнейшие эмоции, губы закушены, глаза сверкают.
     -- Что вы такое сделали со Шкрабьюком? -- напрямую спросила она.
     -- Мы? -- изумился Борода. -- А что с ним такое?
     -- Он умер.
     -- Какой ужас!
     -- Только не говорите, что вы здесь ни при чем, я все знаю!
     Как же, голубушка, знаешь ты. Вся хваленая бабская  интуиция базируется
на этом "я все знаю".  Вот дураки и раскалываются. Но  Борода не повел  себя
как дурак.
     --  Да,  мы его убили, --  сказал он. -- Топором.  Специальным, горным.
Ледоруб называется.
     -- Не прикидывайтесь, он от инфаркта умер, когда от меня ехал.
     -- Это большая потеря для нации. Лариса, но это, наверное, ты виновата!
Ты  небось заставила пожилого человека проявлять юношескую  прыть!  С тебя и
спросят. Но ты не бойся, мы тебя не выдадим!
     --  Андрей, я знаю, что ты тут затеваешь что-то опасное. С  тобой рядом
находиться всегда было опасно. Я думала, что я от тебя как-то оградилась, но
ты втягиваешь меня в какую-то авантюру.
     -- Лариса, -- пришел я на помощь Бороде. -- Вот, положа руку на сердце,
скажу: не трогали мы Шкрабьюка. Мы  приехали сюда отдохнуть,  а не  авантюры
затевать.
     -- А почему вы все вместе не уехали в Карпаты?
     -- Ну, это уже становится похоже на допрос...
     --  Это у меня только что  был допрос! --  Лариса,  было успокоившаяся,
опять  взвинтилась:  --   Следователь,  оперуполномоченный,  двое   из  УНА.
Почему-то я должна отвечать?!
     -- Лариса, сядь и успокойся, -- посоветовал ей Борода. -- Ребята, у нас
деньги есть? Лариса, хочешь коньяку?
     -- И кофе!
     --  Так  зачем шуметь?  Сейчас  все  устроим! Борода побежал гонцом,  а
Лариса поднялась  к себе и принесла  большие коньячные  рюмки и кофемолку --
этих аксессуаров у Бороды в заводе не было.
     Коньяк Ларису успокоил, но кофе она потребовала  приготовить по-венски.
Борода  рассыпался бисером. Несмотря на то что он сгонял  и за коньяком и за
кофе, причем не в ближайший гастроном, а куда-то подальше, чтоб не нарваться
на подделку, он подвигнулся раздобыть  и  яйца для "видэньськой  кавы". Ни у
него, ни у Ларисы этого продукта не оказалось,  пришлось Бороде  ломиться  к
Деду.  Но Дед  словно испарился, и Борода,  кривя рожу, отправился на второй
этаж. Второй этаж, как я понял,  вел вялые военные действия против первого и
подвала с целью захвата территории. Когда-то верхняя семейка уверенно выжила
своих соседей по этажу, объединила две квартиры, а теперь надеялась прибрать
к рукам всю виллу. Тем не  менее Борода разжился пятком яиц, отделил желтки,
взбил  их с  сахаром и  подал кофе  по-венски.  Лариса  разомлела, окосела и
разоткровенничалась.
     Сначала рассказала сильно отредактированную историю  своего  падения (у
нее  получалось  --  восхождения  к  вершинам мастерства).  Потом наговорила
дружеских гадостей о Бороде. Говоря о своем бывшем муже, вдруг заметила, что
у него перебинтована рука. И то заметила только потому, что после упражнений
с сейфом Борода замотал пальцы сам и кое-как. Повязка постоянно  сползала, и
он то и дело поправлял ее то зубами, то здоровой рукой.
     --  Андрей,  где ты руку поранил? -- спросила  Лариса таким  тоном, что
всем  стало понятно: не  вырвись он  из-под  мудрой  опеки  заботливой жены,
ничего бы с ним не случилось.
     -- Обжег. Снимал с плиты решетку, а она еще не остыла.
     -- Ну конечно!
     Лариса  посмотрела  победно.  Все  видели?  Этот  ребенок  решил  вести
самостоятельную жизнь!
     Есть  натуры, которых алкоголь делает нудными. Выпив, они зацикливаются
на  какой-нибудь идее  фикс.  Лариса  к  их  разряду  не  относилась.  После
очередной рюмки коньяку ее переключало -- она вдруг вспоминала, что она Мата
Хари.
     -- Я знаю,  зачем вы приехали  и чем тут пытается заниматься Андрей, --
сказала она ни с того  ни  с сего. --  Только вы не с тем  связались. Ему из
этого  подвала ничего не видно. Он тут  строит из себя Джеймса  Бонда, а сам
хватается  за  горячие  плиты!  Он  никого  в  городе не знает,  кроме своих
алкашей-художников. Если  кто и может вам помочь,  так  это я.  Я знаю  всех
нужных людей  в  городе. Я  могла бы вам  многое рассказать,  но  вы меня не
просите. Меня просто нужно попросить...
     Лариса так посмотрела на Боцмана, что того аж передернуло.
     -- Ладно, не хотите просить, я и так скажу. Но не все. Я скажу вот что.
Ты знаешь, Андрей, что тебя давно раскусили?
     -- Кто это меня раскусил? Что раскусили? -- Борода пожал плечами.
     --  Этого  я  не скажу. Просто  хочу, чтобы ты знал. Ты  нарываешься на
большие неприятности. Я тебе это говорю потому, что когда-то тебя любила.
     Борода еще раз пожал плечами и пробормотал равнодушно:
     -- Мне бояться нечего, я ничего такого не делаю.
     И тут в дверь постучали. Вошел длинный тощий тип с лицом без выражения,
не поздоровался, нагло пропер в комнату Бороды, увидел Ларису и остановился.
     -- А! Витя! -- обрадовалась Лариса. -- Это Витя, -- представила она нам
своего  упыря.  -- Я ему записку в дверях оставила, что буду внизу.  Заходи,
Витя, садись! Ребята, налейте ему!
     Ради Вити пришлось открывать вторую бутылку, благо Борода был запаслив,
взял две. С Витей посидели минут десять, за которые он не произнес ни слова,
только  лупал своими  оловянными  глазами.  Стакан коньяку, однако,  выжрал.
Лариса  и  сама почувствовала,  что  ее  знакомый  как-то не  вписывается  в
интерьер, и поспешила его увести в свой храм любви.
     Борода  тут  же отставил  свой  коньяк,  который  весь вечер планомерно
посасывал, и сказал не без гордости:
     -- Ребята, если есть еще цифровые сейфы, давайте  их сюда, пока рука не
зажила. А то второй раз резать не буду!
     Он сходил  в мастерскую  и принес содержимое сейфа.  Денег оказалось не
слишком  много -- неполных шесть тысяч  баксов.  Были  два слитка  золота по
полкило и пригоршня ювелирки, очень старинной и, вероятно, страшно дорогой.
     -- Что это за Витя? -- спросил я.
     -- Впервые вижу. Лариса осваивает новый тип мужчин. Такого у нее еще не
было.
     -- Он пешком, что ли, пришел?
     -- Я слышал машину, -- вставил Боцман. -- Пойду посмотрю.
     -- Ты не забывай, тебе еще за оружием ехать. Нужны помощники?
     -- .Сам справлюсь.
     Боцман  вернулся  удивленный.  Неговорящий Витя  прибыл на сравнительно
новом "БМВ"-пикапе.
     -- Да?  -- обрадовался Борода.  -- Подождите,  может быть, сейчас решим
проблему транспорта для доставки оружия.
     Он поднялся  к Ларисе, проторчал  там не больше  трех минут и спустился
обратно.
     -- Можно ехать, Витя завис до утра.
     -- Как узнал?
     -- Элементарно. Во-первых, он пил. Но на такой тачке можно и пьяненьким
по  ночному  городу  погонять.  Во-вторых,  он  неженат, этим Лариска  сразу
похвасталась.  Но это тоже ненадежно. Мало ли, может, он плохо спит на новом
месте и, сделав свое  дело,  все же отправится домой. Так что главное -- это
в-третьих. Лариска  попросила поднять ей остальной коньяк, если, разумеется,
мы больше пить не хотим.
     -- Не хотим.
     Борода доставил  боеприпасы наверх,  а  мы с Боцманом доставили сейф  в
машину. Боцман  страшно  обрадовался,  обнаружив  в багажном  отсеке  пикапа
лебедку.
     -- Ци, командир!  Я один справлюсь! Выдерну этот сундук тросом -- и все
дела!
     На том и порешили.
     -- Борода, ты этого Витю раньше никогда не видел?
     -- Кажется, видел, но не вспомню где. Львов -- город тесный...
     -- А ну-ка дай мне наши копии по СНПУ.
     Так и есть!  Сэнькив Виктор  Богданович, начальник отдела связи партии.
Фотография  при  копировании сильно исказилась,  но  угрюмое выражение  лица
проступало и сквозь контрастные пятна.
     -- Вот куда Лариса забралась! --  засмеялся Борода. Я  просмотрел дело.
Странный человек был этот
     Сэнькив,   и  странный  из  него  получался  партайгеноссе.  Шестьдесят
четвертого  года, женат, имеет  дочь, образование  восемь  классов, умом  не
блещет, исполнителен, но требует неусыпного контроля -- может  все напутать.
Бестолочь. Зато молчалив (ну, это-то мы видели), ненавидит  всех неукраинцев
(кроме  Ларисы?),  абсолютно предан  и  бесстрашен.  Борода,  читая,  только
головой качал:
     -- Ну, Лариска, ну, извращенка!
     Я подошел к Вите несколько с другой стороны.
     -- Для  главного связиста он слишком бестолков. И у него слишком крутая
тачка.
     Я  полез  в бумаги и нашел  еще один листок, о котором вспомнил  только
сейчас, раньше не придавал ему значения.
     --  Посмотри, это  приказ  по  партии  о проведении кампании борьбы  за
нравственность,  приуроченной  к  визиту папы.  Шкрабьюк тоже  знал об  этом
приказе,  но он  нервничал, боялся  попасться. Возможно,  это и  был  третий
фактор, о котором говорил Док и который подвел Шкрабьюка под инфаркт.
     -- В самом деле! -- схватил на лету Борода. --  Сэнькив  не боится, это
видно. Ларисе  врет, что не женат. Шкрабьюк  знал Ларису  до кампании,  знал
меня, остальных Ларискиных друзей. А Витя светится перед незнакомыми людьми,
и хоть бы хрен ему.
     -- Завтра наведешь справ