ор и доложить. Выполняйте, полковник!
   И прервал связь.
   Голубков  повесил  трубку  и  выгреб   сдачу,   которую   в   специальный
металлический кармашек высыпал автомат. Умные здесь  таксофоны.  И  честные.
Сдачу дают с точностью до копейки. Вместо московских продавцов поставить  бы
такие автоматы!
   "Слушаюсь, товарищ генерал-лейтенант".
   "Так точно, товарищ генерал-лейтенант".
   "Вас понял, товарищ генерал-лейтенант".
   Да, понял. И гораздо больше, чем Волков мог даже вообразить.
   С Назаровым или  без  Назарова,  но  ребят  ждут  на  польско-белорусской
границе. Почему - неизвестно. Зато известно - зачем.
   А это было гораздо важней.
   Голубков спустился в порт, нашел диспетчерскую и долго выяснял, может  ли
он отправить радиограмму одному из пассажиров на  борту  парома,  идущего  в
Стамбул. В Ларнаке почти все торговцы, кто  лучше,  кто  хуже,  но  говорили
по-русски, даже на турецких харчевнях красовались надписи: "Русски борч". Но
до диспетчерской порта русская волна еще не дошла. Когда  наконец  с  грехом
пополам выяснилось, что радиограмму послать можно, возникла новая трудность:
на каком языке? На русском латинскими  буквами?  Но  радист  и  смотреть  на
листок не стал: не понимаю и не хочу понимать. В обсуждении,  как  выйти  из
положения, приняли участие человек десять служащих, не загруженных работой в
этот поздний ночной час. Причем  обсуждали  они  это  с  азартом  футбольных
болельщиков, едва ли не вцепляясь друг другу в усы. И в конце концов кого-то
озарило: "Факс!" Проблема была решена.
   Голубков присел в углу диспетчерской и долго, снимая испорченные  листки,
сочинял текст. Имя адресата - Сергей Пастухов - он вывел крупными латинскими
буквами. Поймут. А дальше написал:
   "Дорогой Сережа! Пишет тебе твой дядя Костя  Голубков.  У  нас  печальные
новости. Сгорел дом наших соседей, говорят, из-за взрыва газа в подвале  или
еще чего. Все, кто были в доме, погибли. В том числе и дядя Аркадий, о нем я
уже отбил телеграмму в Москву. Так что  встретит  вас  не  сосед,  а  другой
человек. Ты его должен помнить, он будет ждать тебя на дороге  возле  нового
двора, а звать его скорее всего Иса Мадуев. Твой дядя Костя".
   И уже в отеле, добравшись  наконец  до  постели  и  удобно  пристроив  на
подушке ноющее от ушиба плечо, Голубков вдруг подумал: все, что  он  сделал,
имеет  вышедшее  из  повседневного  употребления,  но  точное   название   -
государственная измена.
   Но что входит в это понятие - государство? И что считать изменой, а что -
служением ему?
   Не отдавая себе в том отчета, даже не помышляя об этом ни сном ни  духом,
русский контрразведчик с тридцатилетним стажем полковник Голубков, как и все
сто  сорок  миллионов  его  соотечественников,  граждан  свободной   России,
невольно и неосознанно задался вопросом: на каких же принципах  строить  ему
свои отношения со своей обновленной Родиной: что на пользу ей, а что  ей  во
вред, что есть воровство, а что законное обогащение, что  честность,  а  что
бесстыдство, и что, наконец, доблесть и достоинство, а что  предательство  и
измена.
   Он словно бы стоял обнаженный по пояс, под беспощадным солнцем  Синая,  в
руках у него была кувалда и  стальное  зубило,  жгучий  пот  заливал  глаза,
брызгали в стороны крошки гранита, а на каменной стеле появлялись неглубокие
еще, лишь  намеченные  контуры  первой  строки:  "Не  убий".  И  вторая  уже
туманилась в голове: "И Аз воздам".
   Странные видения посещают иногда русского путешественника!..
   II
   Так что же мы имеем? Назаров снова погиб. В  третий  раз,  считай.  Везет
человеку!  Один  раз  его  попытались  отправить  на  тот  свет  из   салона
"мерседеса" в пригороде Женевы, второй раз - с борта  миллионерской  яхты  в
Гамбурге, а теперь вот - из  шикарной  виллы  в  Ларнаке.  Нет  бы  грохнули
половинкой кирпича где-нибудь на задворках  Киевского  вокзала.  Или  пьяный
водитель бы задавил. Или собутыльник зарезал кухонным ножом. Как  нормальные
люди гибнут. Так нет же, яхту подавай  или  виллу.  У  богатых  и  тут  свои
причуды. Что ж, красиво жить не запретишь. А красиво умереть - тем более.
   Ладно, погиб. Очень удачно получилось. И главное - вовремя. Промедли мы с
началом операции хотя бы на один день...
   О взрыве виллы мы узнали еще на пароме Ларнака - Стамбул из  уклончивого,
с намеками, факса полковника Голубкова, а подробности - уже  в  Стамбуле  из
местной  англоязычной  "Тайме".  В  утреннем  номере  была  только   краткая
информация: время взрыва, разрушения на набережной  и  в  окружающих  домах,
двое убитых, трое тяжелораненых, один из которых, немецкий турист, скончался
в больнице, убежденность полиции в том, что погибли все обитатели  виллы,  в
том числе ее  арендатор,  русский  бизнесмен  по  фамилии  Петров,  а  равно
проживавший вместе с ним русский господин по фамилии Грибанов.
   В  следующем  номере   "Тайме",   который   Док   купил   в   киоске   на
турецко-болгарской границе, пока наш "строен" медленно тащился в  очереди  к
таможне на погранпереходе Малко Тырново, взрыву в Ларнаке  была  отдана  уже
целая полоса. В репортаже приводились дополнительные  подробности,  рассказы
свидетелей происшествия, было опубликовано несколько снимков,  на  одном  из
которых красовался - мы даже глазам своим не поверили -  полковник  Голубков
собственной персоной, в  разодранной  спортивной  курточке,  с  перевязанным
плечом, в окружении нескольких черноусых  греков  с  торжественными  и  даже
суровыми лицами.  Подпись  под  снимком  гласила:  "Русский  турист  показал
местным полицейским, как нужно работать в чрезвычайных ситуациях". Намек был
тонкий, но вполне прозрачный, полиция в Ларнаке набиралась из греков,  турки
не упускали случая уязвить киприотов греческого происхождения.
   Но главная сенсация была  в  отчете  о  чрезвычайной  сессии  парламента,
созванной на другой же день после взрыва по требованию оппозиции. Отвечая на
обвинения  в  бездействии  полиции,  допускающей  разгул  русской  мафии  на
территории республики и беспрецедентные по масштабу преступления вроде бойни
на вилле "Креон" и взрыва виллы  в  Ларнаке,  главный  полицейский  комиссар
Кипра заявил, что полиция располагает неопровержимыми доказательствами того,
что погибший при взрыве виллы российский гражданин Грибанов  на  самом  деле
являлся видным политическим деятелем России Аркадием Назаровым. На его жизнь
было совершено уже два покушения, нет сомнений, что взрыв  виллы  в  Ларнаке
преследовал все ту  же  цель:  уничтожить  политического  противника.  Таким
образом,   являются   совершенно   беспочвенными   нападки   оппозиции    на
республиканскую   полицию,   а   спрос   следует   предъявить   министерству
национальной   безопасности,   допустившему   в   республике    беспардонное
хозяйничанье иностранных спецслужб. А поскольку уважаемый  господин  министр
национальной безопасности представляет в коалиционном  правительстве  именно
оппозицию, то ей и следует адресовать все претензии прежде всего к себе.
   Тут и пошло!
   Все два дня, пока мы катили по Болгарии вдоль черноморского побережья  по
трассе Е-87, по очереди сменяя друг друга за рулем, Док едва  ли  не  каждый
час вылавливал по вмонтированному в водительскую панель "строена"  приемнику
сообщения Эй-Би-Си или Си-Эн-Эн, посвященные гибели Назарова.
   Посольство России на Кипре немедленно заявило  протест  против  обвинения
российских спецслужб в организации покушения на Назарова. МИД Кипра  ответил
в том смысле, что клал он на этот голословный протест с прибором.
   Бюро национальной безопасности Германии объявило о том,  что  располагает
неопровержимыми доказательствами участия во взрыве яхты Назарова в  Гамбурге
бывшего   российского   гражданина,   сотрудника   органов   госбезопасности
Бергера-Петерсона. Пресс-центр  ФСБ  в  тот  же  день  информировал  мировую
общественность о том, что такого сотрудника в  органах  безопасности  России
нет и никогда не было.
   Влиятельный конгрессмен США, бывший помощник госсекретаря по национальной
безопасности, заявил в интервью газете "Вашингтон  пост",  что  неоднократно
встречался с господином Назаровым,  высоко  ценил  его  суждения  и  советы,
гибель  этого  крупного   талантливого   предпринимателя   и   дальновидного
политического деятеля может быть объяснена только тем, что господин  Назаров
обладал какими-то огромной  важности  тайнами  и  представлял  собой  весьма
серьезную угрозу нынешнему российскому руководству.
   После чего российской стороне ничего не  оставалось,  как  дать  ответный
залп из главного калибра: пресс-секретарь  президента  озвучил  высказывание
Бориса Николаевича о том, что он самым решительным образом осуждает практику
политического террора, от кого бы  она  ни  исходила  и  какие  бы  цели  ни
преследовала, что он глубоко  удручен  гибелью  своего  давнего  товарища  и
сподвижника и выражает сердечное соболезнование его родным и близким.
   Да, гибель Назарова была обставлена по высшему  классу.  Слушая  переводы
этих радиосообщений, которые вслух делал Док, ребята  только  ухмылялись,  а
Трубач время от времени даже гоготал во всю пасть, представляя,  что  будет,
когда Назаров воскреснет.
   А воскреснуть он должен был третьего августа. Ровно через пятнадцать дней
после нашего ночного  разговора  возле  бассейна.  Точнее  -  после  приказа
Назарова начать то, что они с  Губерманом  называли  биржевой  интервенцией.
Просто этот приказ и наш разговор совпали по времени.
   Начало  разговора  было  трудным.  И  не  то  чтобы  я  по  натуре  очень
недоверчивый человек, но я ведь не только за себя отвечал.  Ребята  доверили
мне свои жизни - и ничуть не меньше, тут хочешь или не  хочешь,  но  станешь
недоверчивым. Назаров, видимо, это понял. Поэтому,  когда  с  прослушиванием
пленок и моих кратких комментариев к ним было покончено, он предложил:
   - Давайте, Сергей, сделаем так. Сначала я расскажу вам все, что  знаю,  а
потом вы расскажете мне то, что сочтете нужным.
   Его рассказ не занял больше десяти минут. И многое в нем было откровением
не  только  для  меня,  но  и  для  Губермана.  Сюжет  пьесы  обрел   полную
завершенность. У меня появился единственный вопрос:
   - Кто за всем этим стоит?
   - Вам это знать не нужно. И тебе, Фима, тоже.  Достаточно,  что  знаю  я.
Ваша очередь, Сергей. Если, разумеется, я  сумел  доказать,  что  заслуживаю
вашего доверия.
   - Доказали, - ответил я. - Просто не соображу, с чего начать. Нужно бы  с
главного, но...
   -  Если  есть  сомнения,  начните  с  начала.  И  не  пропускайте  мелких
подробностей. Со стороны они могут показаться совсем не мелкими.
   Так я и сделал. Мой рассказ был чуть длиннее его, но Назаров  не  прервал
меня ни разу. Он сидел, откинувшись на спинку шезлонга, даже прикрыв  глаза,
словно бы дремал, а не слушал. Он не пошевелился,  даже  когда  я  закончил.
Лишь бросил Губерману:
   - "Медикор".
   Губерман кивнул:
   - Понял.
   Назаров еще помолчал и произнес:
   - "Контур".
   Губерман снова понимающе кивнул.
   И только после этого Назаров обратился ко мне:
   - Не хочу вас пугать, но вам грозит смертельная опасность.
   - Вы не перепутали? - спросил я. - Она грозит вам.
   - Мне тоже. Но вам - стократ. Вы оказались причастными к одной  из  самых
страшных государственных тайн.
   - И самых грязных, - заметил Губерман.
   - "Грязных" - это из области морали. А в таких вещах  нет  морали.  Тебе,
Ефим, пора бы уже это запомнить. Мои дела затрагивают имущественные интересы
группы очень влиятельных людей. Ваша  информация,  Сергей,  может  оказаться
взрывоопасной для самой власти.
   - Каким образом?
   -  Ваш  друг,  которого  вы   называете   Доком,   был   прав,   высказав
предположение, что человеческие  ткани,  добытые  в  Чечне,  были  предметом
спекуляции. Он недооценил возможные масштабы этой спекуляции. Не  исключено,
что речь идет о сотнях миллионов долларов. Наличными.  При  таких  масштабах
акция не может быть осуществлена без санкции с самых верхов.
   - Вы сказали - наличными. По-вашему, это особенный момент?
   - Решающий, - коротко ответил Назаров. Заметив мое  недоумение,  Губерман
объяснил:
   - Пятьсот тысяч баксов в коробке из-под ксерокса, которую вытаскивали  из
Белого дома. О них стало известно случайно. А о скольких таких  же  коробках
так и не стало известно? Откуда взялся этот "нал"? Может,  не  из  Чечни.  А
может - и из Чечни. Почти все крупные дела делаются через  "нал".  А  выборы
президента, согласитесь, это крупное дело.
   - И Ельцин об этом знал?
   - Мог и не знать, - ответил Назаров.  -  И  скорее  всего  не  знал.  Мне
хочется в это верить. Но сути это не меняет.
   - Что такое "Медикор"? - спросил я.
   -  Немецкая  фирма,  контролирующая  торговлю  человеческими  тканями,  -
объяснил Губерман. - Они  могут  вывести  нас  на  продавцов  и  покупателей
органов, полученных от операции "Помоги другу". Придумали же название, а?
   - Что такое "Контур"? - продолжал я. Губерман усмехнулся:
   - Странно, что вы не знаете, как называется фирма, на которую  работаете.
"Информационно-аналитическое агентство "Контур". Это и  есть  Управление  по
планированию специальных мероприятий. А как оно  зашифровано  в  официальных
документах, один только Волков, наверно, и знает. Какой-нибудь отдел  "Б-11"
или сектор "Г-6".
   - Кстати, Фима, - прервал Назаров. - Отметь: сам Волков. Счета.  Связи  в
коммерческих структурах. Жена, дети, родственники.
   - Вы думаете?..
   Назаров неопределенно пожал плечами.
   - Я знаком с Волковым. Он сыграл важную роль в подавлении  и  первого,  и
второго путча. Человек долга. Я бы даже добавил: человек чести.  Но  что  он
вкладывает в эти понятия? Не помешает проверить.
   - Сделаем, - кивнул Губерман.
   - Кому подчиняется Волков? - спросил я.
   - Фактически - тем же людям, о которых мы говорили, - ответил Назаров.  _
Ни их фамилии, ни должности вам  ничего  не  скажут.  Их  знаю  я,  и  этого
достаточно, - повторил он. - А теперь, Сергей, припомните - слово в слово  -
то, что вам сказал сегодня ваш куратор полковник Голубков.
   Я повторил.
   Назаров надолго задумался, а затем кивнул:
   - Это и есть на данный момент самая важная информация.  Когда  вы  с  ним
встречаетесь?
   - Завтра в восемь утра.
   - Скажете, что операцию перемещения начнете через два дня. А исчезнуть мы
должны завтра утром.
   - Я прикажу охране сегодня всю ночь быть на ногах, - предложил  Губерман.
- И стрелять без предупреждения.
   - Не помешает,  -  согласился  Назаров.  Еще  минут  через  сорок,  когда
основной план был намечен, Назаров поднялся.
   - Голова побаливает, - признался он. - Уточните с Фимой схему связи. А  я
пойду прилягу... Я не сомневаюсь, Сергей, что вы и ваши друзья люди смелые и
знаете свое дело. Но вот что я вам скажу. В  юности  я  служил  матросом  на
подводной лодке. И было замечено, что большая часть аварий происходит не  во
время похода, каким бы долгим и сложным он ни был, а  в  тот  момент,  когда
лодка возвращается домой. Иногда прямо  у  входа  в  гавань.  Не  знаю,  как
сейчас, но в  мое  время  командиры  лодок  объявляли  при  подходе  к  базе
повышенную боевую готовность. Помните об этом.
   - Мудрое правило, - согласился я.
   Да, правило мудрое. И Назаров был, конечно, мужик не из тех, кто...
   А это еще что за хренота?!
   Из поперечного проселка, скрытого какими-то строениями вроде  птицефермы,
словно бы выпрыгнул грузовик с десятиметровым прицепом и стал как вкопанный,
перегородив трассу. При нашей скорости в сто с лишним  кэмэ...  Я  только  и
успел заметить, как  замелькали  на  руле  мощные  волосатые  руки  Трубача.
"Ситроен" перелетел  через  кювет,  прошил  с  десяток  загонов  и  какой-то
курятник, обогнул  грузовик  справа,  снес  бампером  километровый  бетонный
столб, подпрыгнул на бордюрном камне,  словно  наскочив  на  противотанковую
мину, и ухнул всеми своими баллонами на асфальт трассы, как неточно зашедший
на посадку тяжелый транспортник.
   - Я его, суку, сейчас! - рявкнул Трубач, выравнивая машину и перебрасывая
ногу с газа на тормоз.
   - Жми! - заорал я. - Жми, Колюня! Жми!
   Не знаю, что сильней на него подействовало  -  мой  вопль  или  необычное
обращение "Колюня", - но он вмял педаль газа в  пол,  "строен"  рванул  так,
будто набирал скорость для взлета.
   - А что такое? Что такое? - завертел Трубач головой, но тут и сам услышал
легкие такие пощелкивания о борта и обшивку кабины -  будто  камешки  кто-то
кидал. Но это не камешки кидали, а поливали нас из  "калашей"  или  "узи"  -
сзади, вдогон. Когда и до Трубача это  дошло,  он  прямо  рот  от  изумления
раскрыл. - Что за фигня, Пастух?! Мы этого не заказывали! Мы где?
   - В Болгарии, - ответил я. - Не отвлекайся, жми!
   - Надо же! - изумился он. - А я уж думал - в Чечне!
   И   было   чему   изумиться.   Братская   Болгария,   бывшая    народная,
социалистическая, мирное  предвечерье,  пустое  приморское  шоссе,  рыбацкие
фелюги, впаянные в зеленоватое, в белых барашках море, подступающее справа к
шоссе, тихие овечьи отары  на  выжженной  летним  солнцем  степи.  Каким  же
недоразвитым художественным вкусом нужно обладать,  чтобы  устраивать  здесь
засады в духе американских боевиков!
   В боковое зеркало я увидел, как из-за курятника, над  которым  еще  стоял
столб пыли после того, как  его  насквозь  прошиб  наш  "ситроен",  выскочил
какой-то черный джип с хромированными защитными дугами и устремился вслед за
нами,  плюясь  вспышками  автоматных  очередей  и  одиночными   пистолетными
выстрелами. Верхний люк джипа открылся, в  нем  появилась  голова,  а  затем
некое сооружение с двуногой  сошкой,  такое  до  боли  знакомое  сооружение,
которое не могло быть не чем иным, кроме как легким пулеметом. Но я не успел
угадать конструкцию - боковое стекло разлетелось от прямого попадания пули.
   - Ничего себе! - заметил Трубач и включил форсаж.
   Ходовые характеристики нашего "строена" были такие, что хоть выпускай его
на международное ралли Париж - Дакар. Но и горючку он жрал так,  что  каждые
три-четыре  сотни  километров  нам   придется   причаливать   к   комплексам
"Интертанков", симпатичным таким сооружениям, где,  кроме  заправки,  всегда
есть кафе,  мехмастерские,  души  и  даже  небольшие  отели.  И  заливать  в
ненасытную утробу приходится не соляру, а высокооктановый девяносто  восьмой
и желательно "бляйфрай", а литр его стоит почти полтора бакса.  Из-за  этого
при покупке прижимистый Боцман целый  скандал  устроил,  но  времени  искать
дизельный грузовик у нас не было. Так что на всякий случай,  про  запас,  мы
купили и загрузили в  кузов  двухсотлитровую  шелловскую  бочку  бензина,  и
сейчас воспоминание о ней заставило меня подскочить так, словно бы в задницу
ужалила оса.
   Я высунулся в окно: расстояние между нами и джипом сокращалось.
   - Не давай ему нас обойти! - крикнул я  Трубачу  и  рванулся  в  спальный
отсек кабины. Док дрых  себе  в  подвесном  гамаке,  а  Боцман,  разбуженный
тряской, сидел на матрасике и спросонья никак не мог понять, что происходит.
Отсек соединялся с фургоном небольшой дюралевой дверью, я пинком раскрыл  ее
и вывалился в кузов, лихорадочно размышляя, чем бы  прикрыть  эту  проклятую
бочку. Попадет в нее шальная пуля - все, сгорим, как рождественская  шутиха.
Но в фургоне, как на грех, не было даже какого-нибудь деревянного  щита,  не
говоря уж о куске железа. Вообще ничего не было, кроме двух ковров, в  одном
из которых давеча вытащили с виллы Назарова. И бочка была  стоймя  привязана
проволокой в углу возле кабины - точно чтобы  от  нас  всех  не  осталось  и
мокрого места!
   - Откручивай! - приказал я Боцману, вывалившемуся в кузов следом за мной,
а сам кинулся в конец фургона,  с  трудом  удерживая  равновесие  на  крутых
виражах. Ясно было,  что  джип  пытается  нас  обогнать,  а  Трубач  бросает
"строе