и строго симметрично,
но они все были разные по ширине,  и  Сергей,  прикинув,  понял,  что  между
рядами и по продольной оси должны кое-где образоваться промежутки и зазоры.
   - Ну, пан или пропал!
   Едва  заметив  первую  же  расщелину,  они  метнулись  к   ней,   кое-как
протиснулись в узкую щель, еле поместившись между досками обшивки.  Пролезли
и замерли, прижавшись плечом к плечу.
   - Значит, тут и карачун нам, - со странным спокойствием прошептал Боцман.
- Если пойдет смещение на вираже хоть сантиметров на пятнадцать -  раздавит,
как мух. Одна юшка останется.
   - Значит, юшка, - сказал Пастух. - Хотя, по-моему, закреплено на совесть.
Вихлять не должно. Иначе эти киты никуда  бы  не  долетали.  Думай,  Боцман!
Перед взлетом наши голубчики наверняка обнюхают все углы и закоулки...  Пока
рядом никого - лезем наверх, там должно быть  заглубление.  Заляжем,  как  в
окопчик. Может, и не заметят.
   - А! - махнул рукой Хохлов. - Да гори оно все! А ну, подсади меня...
   Они взобрались и прижались к верхним доскам ящиков.  Все  ладони  были  в
занозах, но они даже не замечали этого.  И  действительно,  буквально  через
минуту внизу раздались шаги многих ног, мелькнули отсветы фонарей.
   - Нету, все чисто... - донесся чей-то голос.
   - Кабан, наверху погляди!
   -  Ага,  сейчас...  -  отозвался  кто-то.  -  Тьфу,  бля,  тут  все  руки
занозишь...
   В то же мгновение Пастух и Боцман соскользнули вниз, в продольный  нижний
зазор, где были пять минут  назад.  Из-за  массивных  контейнеров  эта  щель
насквозь не просматривалась.
   - Хорош! - послышался  из-под  потолка  грузового  отсека  тот  же  голос
проверяющего. - Никого!
   - Шмонялы хреновы!  -  прошипел  Боцман.  -  Кажись,  мы  закрепились  на
плацдарме.
   - Ну давай, брат, глядеть, что нам тут за подарки  от  Деда  Мороза...  -
прошептал Пастух. Он отодрал скотч и заглянул в пакет. Там было  именно  то,
что и требовалось им, - тонкие листы кальки с  чертежами  разрезов  фюзеляжа
"Руслана", на таких же кальках - фрагменты  навигационной  карты  со  схемой
маршрута и четко проставленными показаниями магнитного компаса и московского
времени в разных точках,  три  пары  легких  пластиковых  наручников,  моток
крепчайшего  пенькового  шнура,  два  почти  невесомых  маленьких  пистолета
"колибри", а также две плоские черные "зажигалки", точно  такие  же,  как  у
самого Голубкова.
   - Живем! - прошептал Боцман. - Классное ассорти. Пальчики оближешь.
   Внезапно одна из "зажигалок" начала дрожать и вибрировать  -  точь-в-точь
как пейджер с отключенным звуковым сигналом. Недолго думая, Сергей  щелкнул,
и из крышки выскочил тонюсенький штырек-антеннка. Он  поднес  "зажигалку"  к
уху.
   - Значит, на месте, - чуть слышно пискнуло из черной коробочки. -  Можете
поддерживать связь между собой. Прием!
   Боцман поднес к губам свою "зажигалку":
   - Благодарим. Устроились с комфортом. Экипаж с ними?
   - Информацией не располагаю, - хором пиликнули обе "зажигалки" искаженным
голосом Голубкова. - Там разберетесь. Ну, удачи вам!
   - Слушай, Пастух, - шепнул Боцман, - в ногах правды нет. Давай-ка  ляжем.
Тогда нас и вовсе никто не приметит...
   Он не успел договорить  -  по  телу  самолета  пробежала  тяжелая  дрожь,
загудели электромоторы и приводы гидравлики:  поднималась,  закрывая  проем,
задняя аппарель. Одновременно, задраивая  фюзеляж  спереди,  опускался  вниз
обтекаемый нос.
   - Отдали швартовы, - прошептал Боцман.
   - Знаешь, - ответил Пастух, - курить хочется. И... выпить.
   - Вах-вах, - приглушенным смешком отозвался  Боцман.  -  А  как  же  наши
святые обеты?
   В этот момент в кармане у Пастуха  и  на  поясе  у  Боцмана  одновременно
завибрировали пейджеры.  Пастух  вытащил  плоскую  черную  коробочку,  нажал
маленькую кнопку дисплея и подсветку. На экранчике значилось:
   "23.45. Вновь подтверждаем место встречи в любое время завтра до 22.00. В
случае неявки после указанного времени известные вам лица будут отправлены в
Могилев".
   Они встретились глазами в полумраке.
   Теперь все зависело только от Всевышнего.
   * * *
   Через два с  лишним  часа,  уже  в  наступившей  ночной  темноте,  личный
вертолет  Ми-8  генерала  Нифонтова  совершил  вторую  посадку  на   военном
аэродроме в Андреаполе  под  Тверью,  невдалеке  от  тяжелого  транспортника
Ил-76.
   - Можете пока отдыхать, -  сказал  тот  немногословный  человек,  заботам
которого Голубков при расставании в Чкаловской поручил Артиста и Муху. -  Мы
получили пока еще не все, что вам потребуется...  Полет  предстоит  тяжелый.
Погода на маршруте дрянь. Но времени нет. Вылетим при любых метеоусловиях.
   - Новости, как обычно, самые приятные, - заметил Семен. - Обнадеживают. А
в чем именно наблюдается недокомплект?
   - Увидим.
   Этот замкнутый парень,  не  намного  старше  их  самих,  видимо  ровесник
Боцмана и Пастухова, а может, и Трубача, был явно не склонен к сближению.
   - Все понятно, - сказал Муха. - Ждать, так ждать.
   - Можете сразу располагаться в транспорте, - кивнул попутчик на  открытые
люки и заднюю аппарель "ила", - на нем и полетим. Там для  вас  приготовлены
спальные места и ужин.
   Места, отдых, ужин... Но на уме было другое: как там друзья,  что  там  с
ними, удалось ли им то, что должны были выполнить, или...
   - Мы пойдем... малость пройдемся, подышим, - сказал Артист.
   -  Нет,  -  непреклонно  покачал  головой  сопровождающий.  -  Отлучаться
запрещено. Будьте у самолета в поле зрения.
   - Во гусь! - мотнув головой, прошептал Муха. Артист осведомился:
   - Что, и на пять минут нельзя?
   - Даже на одну. Таков приказ.
   - Так точно, товарищ... капитан, - прикинув, наугад сказал Артист.
   - Подполковник, - спокойно поправил попутчик. - Впрочем, не важно.  Можно
без званий.
   - Ну а как зовут вас хотя бы - узнать можно?
   - Можно. Хотя пока и это не обязательно, - невозмутимо отозвался тот.
   Они стояли  втроем  на  ночном  аэродроме  у  огромного  черного  силуэта
самолета, в котором тускло  светились  лишь  несколько  иллюминаторов.  Было
прохладно, звезды затянуло тучами,  все  сильней  задувал  ветер,  где-то  у
горизонта посверкивали зарницы.
   - Сюда идет, - заметил молчун подполковник.
   - Кто? - с некоторой обидой в голосе спросил Олег.
   - Гроза. И похоже, не слабая.
   - А вы тоже с нами полетите? - поинтересовался Артист.
   - Полечу, - кивнул подполковник и отвернулся. Артист поманил Олега, и они
отошли немного в сторону, подальше от этого малоприятного субъекта.
   - Странный какой-то... - сказал Семен. - Конечно, фирма "Голубков и  Кё",
прямо скажем, не голубиная. Но все же...
   Время  шло,  они  ждали  и  ждали...  Гроза  ходила  кругами,   понемногу
приближаясь, обкладывая со всех сторон небо, и перед предстоящим полетом это
настраивало не на самый  оптимистичный  лад.  Они  бродили  вдоль  самолета,
присаживались на широкие колеса шасси, поглядывали на зловещее темное  небо,
на мрачного провожатого, нет-нет  да  и  выглядывавшего  из  толстого  брюха
самолета.
   - Прямо хозяин тут... - бормотал Олег. - Конвоир, блин...
   Наконец часа через полтора, когда стояла уже глубокая ночь, где-то  вдали
послышался приближающийся звук автомобильного мотора и рокот шин по бетону.
   По серебристому фюзеляжу "ила" скользнули пятна света  -  Артист  и  Муха
одновременно обернулись и зажмурились.  Какая-то  машина  летела  к  ним  из
темноты, будто пропарывая их насквозь горстью ярчайших белых и  желтых  фар.
Вот она ближе, ближе...
   - А это ваш экипаж, - сказал, подходя, немногословный подполковник.
   Машина подкатила и замерла. Они пригляделись. Во тьме  чуть  поблескивали
обводы  белого  внедорожника.  Это  был  английский  "лендровер",  полностью
оборудованный согласно стандартам международных ралли - со множеством фар, с
запасками и канистрами на крыше,  с  какими-то  надписями  по  бортам  и  на
капоте. По  острому  запаху  нитрокраски  легко  было  догадаться,  что  все
картинки и буквы нанесены на кузов совсем недавно, буквально считанные  часы
назад. Из машины выскочил взмыленный водитель.
   - Кому агрегат?
   - Вот им, - подойдя, сказал подполковник и, обернувшись к Олегу,  коротко
приказал:
   - Развернитесь и въезжайте в самолет.
   Муха уселся за руль.  Впервые  оказавшись  за  рулем  такой  изумительной
игрушки, он забыл обо всем. Плавно тронувшись с места, он осторожно въехал в
брюхо самолета. И в это время, сначала редко, а потом все чаще, все  сильней
и громче застучали капли дождя.
   -  Ну,  вот   и   все,   -   сказал   подполковник.   -   Располагайтесь,
пристегивайтесь.
   Гроза приближалась. Молнии  уже  сверкали  в  разных  концах  неба,  гром
грохотал почти беспрерывно.  Шум  ливня,  колотящего  по  обшивке  самолета,
казался еще сильнее в гулком пространстве фюзеляжа.
   - Неужто попремся прямо в ураган? - проговорил Муха, с тревогой глядя  на
Артиста. - Я не согласен.
   - Ты же слышал, он сказал - при любых условиях, - хохотнул  Артист.  -  И
вообще, лейтенант Мухин, вы меня изумляете.  Вы  же  должны  являть  образец
мужества.
   - Ну да, - сказал Муха, - на земле. А там... - и он опасливо ткнул вверх,
где разверзлись хляби небесные.
   - Погоди, пойду справлюсь у вагоновожатого. Артист  поднялся  и,  миновав
жестко закрепленный белый "лендровер", а  также  высокие  штабеля  картонных
коробок с чем-то полезным для "свободного Туркменистана", отправился вперед,
в пилотскую кабину. Он вежливо постучал, но за шумом дождя его, кажется,  не
услышали. Семен постучал громче,  и  тогда  дверь  отворилась.  То,  что  он
увидел, поразило его.
   В левом пилотском кресле командира, с наушниками на голове, сидел не  кто
иной, как их скупой на слова сопровождающий.
   - Простите, - опешил Артист, - я что-то ничего... не соображу...
   Тут совсем близко грянул гром, за стеклами кабины  на  доли  секунды  как
будто вспыхнул и снова погас яркий солнечный день.
   "Провожатый" обернулся, строго-вопросительно глядя на Семена.
   - Я... хотел спросить, - крикнул Семен. - Так вы, значит...
   Тот сбросил наушники, чтобы слышать говорящего.
   - Я говорю, - начал опять Семен, - не пора ли нам в путь? - и постучал по
своим часам. - Как бы не опоздать.
   - А-а... - сказал молчун. - Не терпится? И впервые губы его тронуло нечто
похожее на
   улыбку.
   К Семену обернулся второй пилот:
   , - Не бойтесь. И можете успокоить своего друга.
   Прямо в бурю вас никто не повезет.
   - Между прочим, я и не боюсь, - с некоторым апломбом заявил Семен. - Если
что меня и волнует, так только сохранность государственного имущества,  -  и
он похлопал по косяку двери пилотской.
   - Зато мы боимся, - сказал подполковник. - Так что ждите...
   Гроза не стихала долго, еще часа два. То отходила, то возвращалась опять.
   Артист с Мухой устроились на жестких откидных лежаках.
   - Неплохо начинается наше путешествие, - заметил Семен. - Как считаешь?
   - Говорят, если какое дело  дождичком  обмоет  -  к  удаче,  -  не  очень
уверенно обнадежил Олег. - А пока делать  нечего,  давай-ка  посмотрим  наши
карты. Что там за трасса. Одно дело - по телеку балдеть, и совсем другое...
   Пакет с картами и пояснительными  записками  по  всем  остающимся  этапам
маршрута лежал на заднем сиденье "лендровера".
   - Тут, конечно, за час не изучишь, - сказал Олег. - Люди с этими  картами
годами работают. На места выезжают, каждый поворот, каждый  спуск  и  подъем
проходят.
   Линия маршрута была извилистой, как запутавшаяся  тонкая  нитка.  Кое-где
она втекала в полоски шоссе, но  куда  чаще  проходила  пунктиром,  рядом  с
которым имелись уныло-невнятные пометки: "Дорога не разведана",  "Рельеф  не
установлен", "Ориентир нуждается в уточнении".
   - Ну и как такие пометочки следует понимать? - спросил Артист.
   - Хм, - почесал в затылке Муха. - Скорее всего, там  вообще  ни  фига  не
проедешь.
   - И что тогда? - спросил Артист.
   - А тогда просто делают то, что и все. Тыкаются куда  придется,  в  конце
концов находят мостик или брод - ну и проезжают... А часики-то стучат, всюду
по трассе - контрольные пункты, не отметился - и  привет!  Впарят  штрафные.
Только нам ведь с тобой победы и фанфары ни к чему.
   - То есть  как?  -  поднял  голову  Артист.  -  Лично  я  проигрывать  не
собираюсь.
   Только теперь, склонившись над картой,  Семен,  кажется,  в  полной  мере
осознал, какую сложность представляет этот их предстоящий маршрут.
   Снова рядом громыхнул гром,  весь  корпус  огромного  самолета  задрожал,
словно на его крылья обрушились тяжелые камни. Семен печально вздохнул.
   - Ты чего? - повернулся к нему Мухин.
   - Бедная моя мама, - сказал Семен Злотников, - если бы она знала...
   - А лапа? - улыбнулся Мухин.
   - О папе и не говорю... - сокрушенно покачал головой Артист.
   * * *
   Все вещи на этом свете пахнут по-своему - машины, книги,  собаки,  травы,
самолеты... Пастух  и  Боцман  вдыхали  сложную  авиационную  смесь  запахов
каких-то пластиков, специальной резины,  гидрожидкости,  виниловых  шлангов,
каленой стали и дюраля.
   - О чем думаешь? - шепнул Хохлов.
   - Обо всем сразу, - помолчав, отозвался Пастух. -  О  жене,  об  Ольге...
Думаю, как там ребята. Видно, круто им... Где-то мы оплошали. А ты?
   - А я думаю, как у них тут с герметикой, в этой бочке  с  крыльями.  Если
герметизируют только верхний этаж,  нам  тут  с  тобой,  Серега,  на  высоте
крышка. Ни кислорода, ни давления. И температура под минус пятьдесят.
   - Дай подняться на высоту, - сказал Пастух. - Ближе к Господу Богу. Авось
выручит и спасет рабов своих, воинов.
   Боцман не ответил и поднес палец к губам. В задраенном  фюзеляже  шаги  и
голоса разносились гулким эхом, как в горной пещере.
   - Взлетаю через десять минут... - донесся уверенный начальственный бас  -
вероятно, командира экипажа.
   В ответ донеслось невнятное бормотание, однако отдельные слова  с  трудом
можно было разобрать: "...сопровождающие", "...спецохрана".
   - Они, - шепнул Боцман.
   - А где ваши техники, специалисты? - строго спросил командир.
   В ответ - невнятная мешанина слов, из которой удалось выцедить  лишь  три
слова: "...улетели... другим рейсом".
   Вскоре "Руслан" засвистел-зашумел четырьмя турбинами,  вздрогнул,  плавно
стронулся с места - видно, медленно порулил к  взлетно-посадочной  полосе  и
через несколько минут замер на старте. Турбины раскручивались все сильней...
Тело машины наливалось чудовищной силой, и они,  лежа  на  жестком  покрытии
пола,  каждой  клеткой  ощущали  все  нарастающую   вибрацию   его   могучих
конструкций.
   Грохот делался все оглушительней... "Руслан" неодолимо потащило вперед, и
он помчался по полосе, убыстряя бег. Боцман и Пастух почувствовали, как  все
нутро у них потянуло куда-то вниз и плотно заложило уши. "Руслан"  оторвался
от земли.
   Самолет взлетел и быстро пошел вверх, растворяясь в огромном черном небе.
Через несколько минут лишь удаляющаяся  красная  мерцающая  искра  указывала
направление его полета.
   * * *
   Ну, вот и все, улетели...
   Голубков взглянул на часы. Две минуты первого.  Его  напряжение  достигло
предела. Все ли они предусмотрели с Нифонтовым? Не упустил ли чего-нибудь он
сам? Сумеют ли его парни выполнить задание, и если сумеют, то  какой  ценой?
Сегодня самое трудное ложилось на них.
   Примерно час назад вертолет с тремя другими его посланниками  уже  должен
был приземлиться в Андреаполе...
   Как прошла встреча Трубача-Ухова и Перегудова-Дока  с  теми  людьми,  что
назначили им свидание на платформе в Быкове? Засекли ли его  помощники  тех,
кто должен был прийти к ним на свидание? Сумели ли сопроводить до места? Что
ждет Мухина и Семена на этих чертовых гонках?
   Как это бывало  много  раз  в  жизни,  Голубков  вдруг  физически  ощутил
огромность  этой  ночной  земли  и  неподвластную  человеку  непреодолимость
расстояния.
   Полковник чувствовал запредельное изнеможение, какое испытывал уже не раз
в своей жизни. Оно нередко наваливалось и раньше - в Афганистане, потом -  в
Нагорном Карабахе и особенно - в Чечне.  А  в  начале  работы  в  управлении
утомление ощущалось постоянно, чуть ли не каждый день.
   Ему шел пятьдесят третий год. И он лучше любых  врачей  понимал,  что  на
таком "форсаже" долго не вытянуть. Надо было хоть немного передохнуть,  хоть
малость отдышаться. Он усмехнулся, подумав: от этого "ралли", от этой "гонки
на выживание".
   В том же безумном режиме  работа  предстояла  и  завтра,  и  послезавтра,
возможно - еще много дней. Сменить его не мог никто ни на одном этапе. Сойти
с дистанции он не имел права - дублеров не было.
   Но сегодня он не мог уже больше повлиять ни на какие события,  а  уж  тем
более - участвовать в них. Пора было отправляться в Москву. Но не  было  сил
даже шевельнуться, и он понял, что обязан дать себе час передышки. Незадолго
до взлета "Руслана", связавшись по радиотелефону с  управлением,  он  вызвал
машину. Она должна была скоро подойти.
   Ничего, подождут, подождут...
   После завершения погрузки  "Руслана"  жизнь  на  ночном  аэродроме  почти
замерла. Солдаты  куда-то  исчезли,  разбрелись  офицеры,  почти  никого  не
осталось на летном поле и на стоянках, где виднелись  вдали  темные  силуэты
спящих самолетов.
   Радуясь прохладе свежего ночного воздуха, полковник обессилено присел  на
траву, привалился спиной к бетонному цоколю ангара.
   Несколько человек в военной форме и гражданской одежде вышли откуда-то из
темноты, наверное, из штаба аэродрома.  Похоже,  как  и  сам  он,  эти  люди
остались на поле, чтобы присутствовать при взлете "Руслана".  Стараясь  быть
незамеченным, полковник тихо отполз в сторону. Кем  могли  быть  эти  пятеро
мужчин? Судя по всему - тоже чужие здесь, не иначе те, кто каким-то  образом
был связан с его противниками. Уж коли они оказались тут, за  ними  надо  бы
понаблюдать, проследить, если получится, подслушать их разговоры.
   Прикрыв  глаза,  он  расслабился  -  аутотренинг  всегда  помогал  быстро
восстановить силы. Он спал и  не  спал,  попеременно  заставляя  тяжелеть  и
теплеть то одну, то другую  руку,  в  то  же  время  чутко  прислушиваясь  к
негромким голосам тех людей, что привлекли его внимание. Они не уходили,  не
уезжали, словно тоже ждали чего-то. Но вот оттуда, где стояли они,  до  него
донесся едва различимый звук  вызывного  сигнала  микрорации.  И  те  пятеро
тотчас двинулись с летного поля. Через секунду и он  уже  был  на  ногах  и,
стараясь  быть  незамеченным,  пошел  к  главному  КПП,  где  ярко   светили
прожектора и прогуливались у ворот люди с оружием.
   Вдруг один из идущих впереди оглянулся. И тут  же  раздался  одновременно
изумленный и недоверчивый возглас:
   - Мать честная! Никак ты, Голубков?! Константин!
   * * *
   Дышать становилось все тяжелее: они  поднялись  уже  на  большую  высоту,
летели в семи-восьми километрах от земли.  Все  сильней  ощущался  и  холод.
Однако признаков глубокого кислородного голодания пока  не  было.  Вероятно,
фюзеляж был все же  герметизирован,  хотя  и  не  так,  как  салоны  обычных
пассажирских лайнеров.
   Пастух и Боцман лежали между ящиками не шевелясь, у обоих затекли руки  и
ноги, ломило спину и шею. Это было опасно: перед  тем,  что  им  предстояло,
мышцы  должны  были  быть  в  идеальном  физическом  состоянии.  А   самолет
поднимался все выше и выше...
   - Задохнемся мы тут на фиг, - под грохот двигателей прямо в ухо Пастуху с
трудом выговорил Боцман, растирая свои немеющие руки и ноги.
   - Ладно, - ответил Пастух и взглянул на светящийся циферблат  часов:  они
находились в воздухе уже второй час... - Пошли на разведку.
   И они поползли друг за другом по тесному коридорчику  в  сторону  хвоста,
достигли сквозного поперечного просвета, расползлись по нему вправо и  влево
и осторожно выглянули из-за ящиков. В огромном грузовом отсеке стоял все тот
же полумрак, л