ом деле,  сами  ведь кричали,  что
московские  оккупанты все сплошь  наймиты НКВД.  Вот  и  правдой  оказалось!
Накаркали на свою голову!
     -- Я  вынес тебе,  псу,  смертный приговор. У  тебя есть  выбор,  какую
смерть принять -- от пули или сгнить заживо здесь.
     -- Вы знаете, -- произнес Зайшлый, стараясь, чтобы его голос звучал как
можно убедительнее. -- Я серьезно раскаиваюсь в  своих взглядах. Вы дали мне
понять,  насколько я  был  неправ.  Теперь я постараюсь переубедить  других,
объяснить им их ошибки. Я вам говорю правду. Я действительно представил себя
на вашем месте. Я  поддался общему течению, но меня все время что-то смущало
во всем  этом.  Я  старался смягчить  политику партии, но это у  меня  плохо
получалось. Теперь я смогу лучше действовать в  этом направлении.  Я всем  с
большой трибуны заявлю  о том, что  отказываюсь от своих прежних взглядов. Я
уйду из СНПУ. И за мной уйдут многие другие.
     -- Я ухожу, -- прервал его Дед.
     -- Нет, не уходите! Подумайте, ведь это грех! Вы в Бога верите? Ведь вы
же  русский  человек, русские -- наши  братья  православные. Если даже вы не
верите, вы ведь читали Библию? Вы же видите, я раскаиваюсь!
     --  У тебя будет время  покаяться,  -- сказал Дед и, держа пленника  на
прицеле, вышел. Снова лязгнула чудовищная дверь, и темнота надавила на глаза
раскаявшегося идеолога.
     Все  дальнейшие  мысли Зайшлого,  как  ни крутились,  все  возвращались
только к одной фразе: "Надо было просить пулю!"
     * * *
     Вечером,  в разгар обсуждения судьбы Зайшлого в свете того,  что решать
его судьбу взялся Дед, в дверь Бороды вежливо постучали.
     -- Войдите, -- пригласил хозяин.
     Вошел  Дед,  одетый  в  цивильное, но в кепочке.  Козырнул  (для того и
головной убор напялил):
     -- Товарищ капитан, разрешите обратиться!
     -- Слушаю вас.
     -- Товарищ капитан, ваше задание выполнено.
     Я четко представил себе труп идеолога СНПУ, зарытый  в  глухом закоулке
городского  парка.  Эксгумация,  экспертиза, следы  пыток, газетная  шумиха,
следствие.  Дед,  старый человек,  наверняка оставил улики. Дальше -- арест,
суд. Газетный заголовок: "Русский  ветеран НКВД замучил украинского патриота
по заданию Москвы".
     -- Садитесь, докладывайте.
     -- Есть.
     * * *
     Через сорок  минут  Дед впустил меня в подземелье  к заключенному номер
два.  Как и обещал Николай Иванович, тот был готов за одну только надежду на
жизнь  продать  не только партию, родину и нацию,  но  и мать,  отца,  жену,
детей. Было  видно, что он прополз  весь  незасыпанный  землей ход, пока  не
понял, что оказался в ловушке. Ногти его были изломаны, из-под них  сочилась
кровь. Лицо было  в  земле и слезах.  С момента  ареста до моего  прихода  в
камеру прошло каких-то пять часов. Обработка языка была мастерская...
     По  совету  Деда я  сперва провел допрос,  не давая, впрочем,  пленному
особых надежд на жизнь и выход на волю. Только потом я сделал ему перевязку,
выдал  скудный паек и объяснил, что его  жизнь только в его руках. Если  его
информация не то что ложна, просто в  чем-то  неточна, неполна или ошибочна,
пуля  станет  для  его  затылка  желанной  гостьей. Не давая ему возможности
обдумать эти слова и сознаться во лжи, если ложь была, мы вышли, оставив его
одного.
     -- Теперь он все сутки будет вспоминать, где мог ошибиться, -- объяснил
Дед. --  Завтра вечером  он  нам  доложит не  как  сегодня, все  валом,  а с
чувством,  с  толком, с  расстановкой.  Отрепетирует  доклад  до  мельчайших
подробностей.
     -- Он не удавится на галстуке?
     -- Не-ет! Этот жизнь любит. Будет цепляться до последнего.
     -- И не соврет?
     -- Ему будет приятно, если вы вернетесь с задания целые  и  невредимые.
Он за вас молиться будет.
     -- Дрянь человек.
     -- Товарищ Пастух! -- На улице Дед не стал доставать меня с моим бывшим
капитанством и прибег  к обращению  по  конспиративному имени. -- Порядочные
люди из местных в фашисты не идут. Они работают да детей  растят. Их-то мы и
освобождали  в сорок  четвертом. Их  здесь тоже полно, живут себе, никого не
трогают. Хотя, конечно, элемент ненадежный. Все-таки мы для них чужие.  Но и
своих начальников они не шибко-то жалуют. А фашиста -- его сразу видно. Он и
ряженый  ходит, и  факелы носит, и  на митингах  ораторствует.  Вот ты здесь
неделю,  а  уже  все это  дерьмо увидел. Это  потому,  что  оно  себя больно
показать любит. А на восток -- там совсем другая Украина. Там таких фашистов
сам народ бьет.
     Вернувшись, я объявил Боцману и Бороде:
     -- Послезавтра вечером едем в горы.
     -- Все выложил Зайшлый? -- уточнил дотошный Боцман.
     -- Все, но завтра вечером  -- контрольный допрос.  В  среду  забираем у
Тяньшанского боеприпасы и деньги, и -- вперед.
     -- А с "генералом" что будем делать?
     -- Пока не решил.

     Скалы Довбуша
     "И то  все  так сбылось, как было сказано: и доныне сюит на  Карпате на
коне дивный  рыцарь,  и  видит,  Как  в  бездонном  провале грызут  мертвецы
мертвеца, И чует, как лежащий  под  землею мертвец растет, гложет в страшных
муках свои кости и страшно трясет нею землю..."
     Света закрыла книжку и тут только увидела, что давно уже Артист  читает
вместе  с ней,  заглядывая через плечо. Она вздрогнула. Электричка  медленно
ползла по мосту, как это бывает с московским метро на перегоне "Коломенская"
-- "Автозаводская".
     -- Гоголя читаем?
     -- Гоголя.
     -- Для себя или в институте задали?
     --  Не  в  институте, а в  университете.  Но не  задали,  у нас русскую
литературу теперь не проходят. Просто я готовлюсь  на  будущий год  в Москву
поступать.
     -- Наш бородатый друг уже ездил в Москву за наукой. Вернулся ни с чем.
     -- Не знаю... Может  быть,  что-нибудь придумаю...  Говоря  с Артистом,
Света не решалась поднять на
     него глаз,  она краснела и вертела  в руках  томик  "Вечеров".  Артисту
из-под  ее выбеленного  каре  было видно  только  розовое  ушко.  Вдруг  ему
захотелось  разглядеть ее лицо. Он сам  удивился  тому,  что не  помнит его,
словно ни разу не видел.
     Он пересел напротив,  но  Света упрямо клонила голову и  прятала глаза.
Пришлось менять тактику.
     -- Ты хорошо знаешь места, которые мы будем обследовать?
     -- Была там несколько раз. Артист достал карту:
     --  Давай  пройдемся  по  предстоящему  маршруту... По  мере  разговора
смущение уходило, и Света
     наконец  стала  смотреть  на  Артиста  без  чудовищной  робости. Артист
убедился, что личико у Светы очень даже миленькое. Ему, разумеется, льстило,
что столь юная особа так  робеет перед ним, но он побаивался, не будет ли из
этого проблем в дальнейшем. В любом случае  для  начала  нужно было избавить
девушку от  излишней конфузливости, а  то потом  ни  команду  не  подашь, ни
ответа  на  самый простой  вопрос  не  добьешься.  И  это,  кажется,  начало
удаваться.
     Приехали  в Гребенив поздно вечером. Далеко в горы  не пошли, поднялись
на  ближайшую  прогалину,  разбили палатку, поужинали.  Док  сразу завалился
спать, чтоб не хотелось курить,  он  решил как можно дольше продержаться без
сигарет.  Бросал же  он на время это, по приказу Пастухова. Бросит и сейчас,
раз  возникла  такая  необходимость.  Артист,  сидя  со  Светой у  костерка,
любовался отсветами пламени на ее  щеках, наслаждался ее  мелодичным грудным
голосом.  Одно расстраивало Семена Злотникова: в наступившей  прохладе Света
закуталась в штормовку, и не было никакой возможности  разобраться в деталях
ее фигуры. "Уж  не собрался  ли ты завести  роман  на природе? -- спросил он
себя. И сам же себе ответил с усмешкой: -- Роман -- нет. Просто долг мужчины
-- оценить каждую женщину".
     Такая возможность представилась ему утром. Проснувшись, он не обнаружил
Светы ни в палатке, ни поблизости. Джинсы, штормовка и футболка, оставленные
в лагере, свидетельствовали о  том, что  их хозяйка пошла купаться в  горном
ручье. Стоило посторожить девушку от грозящих в лесу опасностей.
     Нарочито хрустя  опавшими  ветками,  он пошел  к ручью.  Света,  вся  в
блестящих  на  утреннем  солнце  капельках  воды,  мгновенно  завернулась  в
полотенце и потянулась к одежде.
     --  Не смотрю,  не  смотрю!  -- крикнул  Артист и отвернулся,  чтобы не
смутить ее окончательно. Или чтобы не влюбиться самому...
     День  выдался   нежаркий,  поэтому  они  шли   без   большого  привала,
останавливаясь  на несколько минут только после особо трудных подъемов.  Док
уже  радовался, что  последнюю неделю  практически не курил.  Артисту  такие
походы  были что семечки, он неоднократно  порывался отнять у Светы часть ее
груза,  но   девушка  упрямо  отказывалась.  Он  видел,  что  временами  она
задыхалась, но, в общем, шла далеко не на пределе своих сил.
     Первый  день  не  принес  никаких  сюрпризов.  Они  успели  обследовать
небольшой район вдоль левого берега реки Опор. Нарвались они на второй день.
     Еще ночью стало  понятно, что день будет жаркий. Стареющая, но все  еще
крупная луна висела  в абсолютно чистом  звездном небе. Поэтому решено  было
встать пораньше, чтобы до того, как солнце поднимется в зенит, успеть пройти
как можно больше.
     Но  теперь  они приближались к перевалу, горы здесь  были выше и склоны
круче.  Обозначенный на их карте отрог основного  хребта на  бумаге выглядел
гладко. Планировалось взобраться  на  этот отрог, по нему  достичь станового
хребта и уже  по хребту спуститься к перевалу. Поскольку  с хребта местность
далеко просматривается в обе стороны, они обследуют сразу большую площадь.
     Но  подъем  оказался  сложнее,  чем хотелось  бы. Крутизна  склона  все
возрастала, пока он не  стал таким  крутым  и каменистым,  что даже сосны не
могли  зацепиться   за  него   своими   хваткими  корнями.  Начались  скалы,
заканчивающиеся  где-то  наверху  навесами, преодолимыми  только для опытных
альпинистов. У них было с  собой  спецснаряжение, но штурм дикого  камня мог
занять времени  больше,  чем его обход.  Но обход  требует и больше времени,
поэтому,  когда скалы оказались  не  над,  а  под ними,  наступили  сумерки.
Пришлось отложить  прогулку  по  хребту до завтра  и  задуматься  о ночлеге.
Вокруг стоял мощный темный лес,  и только рядом  с обрывом можно было  найти
чистую площадку для палатки.
     -- Интересно,  есть ли  у этих скал название, -- поинтересовался Артист
скорее для поддержания разговора.
     -- Скалы Довбуша, -- ответила Света не задумываясь.
     -- Ты что, бывала здесь раньше?
     -- Нет, просто в Карпатах все скалы называются скалами Довбуша.
     -- А кто это такой?
     -- Легендарная личность, местный Робин Гуд.
     Мудрый Док  предоставил молодежи  заниматься друг другом и одновременно
установкой палатки, а  сам  отправился на  поиски топлива для костра. Отойдя
метров на тридцать и собравшись  было срубить средних размеров сухую ель, он
вдруг услышал голоса.  Кто-то  шел вверх по хребту, повторяя их маршрут. Док
немедленно отступил к  своим и  приказал  Артисту со Светой сворачиваться  и
отходить вверх.  Сам  он остался  на  месте,  прислушиваясь. До  него  вновь
донеслись голоса. Слов разобрать было  нельзя, они словно стирались, проходя
сквозь частый  ельник. Док  занял позицию над самым  обрывом. Там  был голый
камень, по нему можно было передвигаться сравнительно бесшумно.
     Солнце  окончательно свалилось  за  горы, и в считанные  минуты сумерки
сгустились в плотную тьму. Те, кто шел за ними следом, приблизились, вышли к
круче из леса, и Док наконец разобрал,  что говорят они по-чеченски. Он стал
медленно  и  бесшумно  отходить к  присмотренному еще до наступления темноты
укрытию -- крученной  ветрами сосне на  краю пропасти.  Корни ее свешивались
вниз,  если  за  них  уцепиться,  можно  оказаться  под  нависающим каменным
карнизом. Док проделал этот непростой трюк, но, видимо, поспешил, потому что
чеченцы остановились. Заговорили снова, и Док расслышал помимо чеченских еще
и  украинские  слова. Затем  произошло  нечто  неожиданное. Один  из  людей,
стоящих над обрывом, что-то громко выкрикнул. Ему отозвался голос снизу. Док
с  полной уверенностью мог  сказать: это был другой голос, не  эхо. Сразу же
внизу, у основания скалы, произошло большое  движение.  Там зазвучали  удары
железа о  камень,  засветились  тусклые, почти невидные  голубые  огни.  Док
понял. Это  было ночное  восхождение. Наверху  стояли  инструкторы,  а снизу
поднимались бойцы УНСО  и, наверное, саудовцы. Афганцев  и чеченов лазить по
горам учить не надо. Учения.
     Теперь нужно было  выбраться из укрытия,  догнать своих, оставить Свету
при  хозяйстве,  а самому вместе  с Артистом проследить за  противником. Док
пожалел, что ему не удалось пересидеть под корнями  сосны, пока противник не
пройдет над  ним. Тогда можно было бы  выйти  и, оказавшись за спиной врага,
следить за  его перемещениями  сколько  душе угодно. Но кто ж знал, что враг
остановится почти точно у  сосны!  И уж никак нельзя было  предположить, что
враг окажется не только здесь, но и внизу тоже. В темноте сорок метров скалы
средней сложности вражеские альпинисты преодолеют минут за двадцать. Правда,
они подсвечивают  путь  специальными  фонариками.  Док  знал  такие  фонари.
Голубой  свет больше всего рассеивается в  атмосфере. С сорока метров Док их
увидел. Но уже  стопятидесятиметровая  толща  воздуха  полностью  скрадывает
хитрый свет.
     Вернуться на обрыв нужно было бесшумно и незаметно. Но это-то оказалось
совсем непросто. Инструкторы,  отдав своим курсантам  команду к восхождению,
приблизились к укрытию Дока  метров на десять и уселись здесь на камень. Док
попробовал так,  попробовал  этак, сунулся с одной стороны ствола, сунулся с
другой  и понял,  что  обязательно зашумит по каменной крошке.  Он посмотрел
вниз. Альпинисты поднялись примерно на четверть высоты,  Док насчитал больше
тридцати  огоньков  и сбился.  Ему оставалось надеяться, что ни одна  трасса
восхождения не  пройдет через его  сосну. Но надежда была слабой, сосна была
единственным ориентиром, если смотреть снизу, ее крона перекрывала звезды на
ясном фоне неба. Скорее можно было предположить, что к сосне чуть не вся эта
толпа сползется. На принятие решения оставались считанные минуты...
     * * *
     Артист думал,  что  ему  придется  тащить все  три рюкзака  и  Свету  в
придачу.  Но нет, Света после приказа  моментально взвалила на плечи  рюкзак
Дока,  а  он  был тяжелее ее собственного.  Артист  впрягся в два оставшихся
рюкзака,  и  они  начали отходить выше.  Артист был  обучен  передвижению  в
темноте  по пересеченной местности. Он шел, пружиня, как кот, перенося центр
тяжести только в последний момент. Если ступающая нога  не находила надежной
опоры,  он  не  падал, а искал другую опору.  Света  то и  дело спотыкалась.
Артист боялся,  что рано или поздно она вскрикнет,  но  этого не  произошло.
Света сносила ушибы и ссадины молча.
     Вдвоем   они  отошли  достаточно  далеко  от  обрыва  и  перевалили  на
противоположный  склон отрога.  Этот  склон был труднопроходимым.  Здесь  на
склоне Артист решил затаиться. Если за ними следят, то сюда вряд ли сунутся.
Кроме того, он опасался, что Света  рано или поздно получит серьезную травму
и тогда ее точно придется тащить на себе.
     Он  сложил рюкзаки  на камни и приказал девушке лежать, молчать, головы
не   поднимать.  Асам  вернулся   немного  назад,   чтобы  проконтролировать
обстановку. Какое-то время все было тихо. Никто за ними не шел. Но вскоре он
стал  разбирать  шум,  доносящийся  от обрыва, оттуда,  где  остался Док. Он
находился достаточно  далеко  от этого места  и не мог  ничего видеть, но по
характеру звуков догадался, что там кто-то практикуется в ночном альпинизме.
В какой-то  момент шум почти исчез --  альпинисты  оказались под  нависающим
козырьком.  Потом  стук  вбиваемых  в камень  крюков  снова  стал совершенно
отчетливым,  это "альпинисты" добрались до среза скалы. И тут Артист услышал
выстрелы. Один, второй и через малый промежуток третий. Док нарвался.
     Теперь  возможны были  два варианта. Первый  --  если  противник  занят
поиском нашей  группы. В  этом  случае  через несколько минут появится  Док.
Тогда  нужно будет держать оборону  и всем вместе отходить куда подальше. Во
втором случае, -- если эта  ночная  встреча была случайной,  -- Док пойдет в
другую сторону, постарается увести погоню от своих.
     Судя по тому, что Док не появился, за себя можно было не переживать. Но
вот  ему  самому,  очевидно,  приходилось  туго.  Эхо  донесло   до  Артиста
автоматные  очереди. Стрельба из хаотичной стала упорядоченной: через каждых
несколько секунд -- короткая очередь. Причем стреляли почти с одной и той же
позиции.
     Артист решил,  что  Док завладел автоматом и,  заняв  удачную  позицию,
ведет вялую перестрелку. Он вернулся к Свете.
     * * *
     Док  вжался  в щель между камнями,  изготовился так, чтобы правая  рука
была  совершенно  свободна, и ждал.  Теперь враг,  поднимаясь  по скале, мог
обнаружить  его,  только столкнувшись с ним нос  к  носу. И  такой  нашелся.
Сперва Док увидел руку, шарящую по камню в поисках выступа, чтоб ухватиться.
Потом появилась вторая рука. Рука  искала  еще одну  опору в камне, но нашла
руку Дока.  Док схватил "альпиниста" за  запястье и с силой потянул на себя.
Тот, похоже, решил, что ему помогает соратник, раньше добравшийся до финиша.
Он доверчиво подался  вверх,  и, когда  Док почувствовал,  что враг  оторвал
ноги,  он  коварно  разжал  пальцы.  Доверчивый  "альпинист"  пролетел  вниз
несколько метров и повис на страховке. Воспользовавшись возникшей сумятицей,
Док подтянулся на  корнях, одним броском вылетел наверх. У него была  слабая
надежда, что падение "альпиниста"  заглушит шум, сопровождающий его отход на
обрыв.  Но инструкторы,  или  кто там  находился наверху,  Дока заметили.  И
неудивительно -- он выскочил из пропасти не более чем в  пяти метрах от них.
Можно было  притвориться курсантом, раньше других закончившим подъем, но это
мало  бы  что  ему  дало,  его  раскусили  бы  в секунду,  тем  более что  у
инструкторов в руках были фонари. Как  только фонарь осветил его, Док дал по
всем трем три выстрела из выданного Пастухом "Макарова" и бросился к лесу.
     * * *
     В мирное время  Света ни за что  не  решилась бы  даже  прикоснуться  к
Семену Злотникову, не то  что  прижаться к нему.  Но  автоматы  стреляли так
страшно, что  все получилось как  бы само собой --  она прижалась к  нему. А
он...  Он  вечно  бы так сидел в горах  под  широким звездным небом и гладил
хорошенькую головку, лежащую у  него на груди, думал Артист, ощущая какую-то
громадную ответственность за эту девушку. Но надо было  снова идти к обрыву,
выяснять, что  случилось с  Доком. Слишком долго кто-то  в той стороне бил в
темноте короткими очередями.
     Артист  подобрался совсем близко к роковой скале -- никак не  утихающий
бой  шел  именно  там.  Но когда  Артист  вышел  из леса на гладкий  камень,
стрельба  прекратилась.  Половинная луна  выглянула  из-за  гор  и  осветила
местность.  Артист  увидел,  как  от  края  обрыва  отделился  темный силуэт
человека. Человек встал в полный рост, кроме него, не было никого вокруг. Он
узнал Дока. А тот, уже не боясь шуметь, бросил автомат на камни, выругался и
пробормотал:
     -- Теперь бы покурить...
     -- Это я, Иван, -- сказал Артист и подошел к Доку.
     * * *
     Выстрелив по фонарям и  отбежав к лесу, Док обернулся и увидел, что все
три его пули достигли цели.  Один был  убит, двое ранены -- эти корчились на
земле, бросив оружие и фонари. Теперь у Дока было колоссальное преимущество.
Он стоял на твердой почве,  находился  выше противника и  был  укрыт уступом
скалы. Альпинисты даже если  и были вооружены, то висели на крюках  и  ничем
прикрыты не были. Грех не воспользоваться такой ситуацией. Ведь если дать им
поднятьс