не след было бы
верить.

Беседа затянулась, между тем в спальне было очень жарко, и хозяйка велела
принести вина, а к нему сластей и угостить Андреуччо. Когда же настала пора
ужинать, Андреуччо собрался уходить, однако ж хозяйка не отпустила его;
разыграв отчаяние, она обняла его и сказала: "Какой ужас! Ты меня совсем не
любишь - это ясно. Ты первый раз в жизни у сестры, у нее в доме, где тебе и
надлежало бы остановиться по приезде, а ты отправляешься ужинать в
гостиницу, - нет, это просто неслыханно! Послушай: отужинай со мной! Жаль,
конечно, что мужа моего нет дома, ну да уж я употреблю все свое женское
уменье и постараюсь тебя ублажить".

Не зная, чем отговориться, Андреуччо сказал: "Я полюбил тебя так, как
подобает любить сестру, но если я не вернусь в гостиницу, то меня прождут
целый вечер, и это с моей стороны будет неучтиво".

Она же ему на это возразила: "Господи боже мой! Как будто мне некого
послать в гостиницу сказать, чтобы тебя не ждали! Впрочем, с твоей стороны
было бы любезнее - и даже это был бы прямой твой долг - пригласить своих
приятелей отужинать сюда, вместе с нами, а после ужина вы бы все вместе и
ушли".

Андреуччо ответил, что он и без приятелей охотно проведет вечерок и что
пусть, дескать, она располагает им по своему благоусмотрению. Тогда она
сделала вид, будто посылает в гостиницу сказать, чтобы к ужину его не
ждали. Затем, поговорив о том о сем, они сели за отменный ужин, состоявший
из нескольких блюд, и ужин этот она с помощью различных уловок затянула
допоздна. Когда же оба встали из-за стола, Андреуччо изъявил желание
удалиться, однако же хозяйка объявила, что она ни под каким видом этого не
допустит, так как ночью ходить по улицам Неаполя небезопасно, особливо -
приезжим, и что она велела сказать в гостинице, чтобы его не ждали не
только к ужину, - он, мол, и ночевать не придет. Андреуччо ей поверил, а
так как он принимал ее не за то, что она представляла собой на самом деле,
то ему было с ней приятно, и он остался. После ужина она не без тайного
умысла повела с ним долгую беседу о разных разностях. Беседа эта зашла у
них далеко за полночь, и наконец хозяйка, предложив Андреуччо расположиться
у нее в комнате и оставив при нем мальчишку, чтобы он показал гостю, если
тому что понадобится, вместе со служанками ушла в другую комнату.

Жарища была такая, что Андреуччо тот же час снял с себя полукафтанье,
штаны, чулки и остался в одной сорочке. Но тут у него явилась естественная
потребность освободить желудок от излишней тяжести, и он спросил мальчика,
где это у них тут можно проделать, - мальчик показал на дверцу в углу
комнаты и сказал: "Вон там". Андреуччо, ничего не подозревая, туда вошел и
нечаянно наступил на конец доски, другой конец коей был оторван от
перекладины, на которой он прежде держался, - доска рухнула, а с нею вместе
загремел и Андреуччо, однако, по милости божией, не ушибся, хотя ему
все-таки пришлось пролететь некоторое расстояние, зато весь как есть
вымазался в нечистотах, коими место сие было обильно. А как оно было
устроено, это я, чтобы вы яснее представляли себе происшедшее и то, что за
сим последовало, сейчас вам объясню. В узком проулке, как это нам нередко
приходится наблюдать, от дома к дому были протянуты две перекладины, к ним
были прибиты доски, а на досках сооружено сиденье; вот одна-то из этих
досок и свалилась вместе с Андреуччо.

Удрученный случившимся, Андреуччо начал взывать из проулка к мальчику,
однако ж мальчик, услышав стук падающего тела, опрометью помчался сообщить
о происшествии своей госпоже, - та бросилась в комнату Андреуччо и начала
шарить глазами, тут ли его платье; удостоверясь же, что тут и его платье,
тут и его деньги, которые он, никому не доверяя, по глупости всюду таскал с
собой и которым она, превратясь из палермитанки в сестру перуджинца,
расставила силки, взяла денежки, заперла дверцу, через которую Андреуччо
проник в отхожее место, а потом и думать о нем забыла.

Мальчишка меж тем не отвечал, Андреуччо стал кричать громче - ответа вновь
не последовало. Вот когда у Андреуччо наконец-то возникло подозрение, и он,
хотя и поздно догадавшись, что его облапошили, взобрался на стенку,
отделявшую проулок от улицы, а затем спустился, подошел к хорошо ему
знакомой двери дома и здесь долго и тщетно кричал, дергал дверь и стучал.
Горестно рыдая, как рыдает человек, постигший весь ужас своего положения,
он вопил: "Что же я за несчастный! В мгновение ока лишился и пятисот
флоринов, и сестры!"

Долго он стенал, а потом изо всех сил заколотил в дверь и так заорал, что
многие из ближайших соседей, разбуженные дикими этими криками, вскочили, а
одна из служанок хозяйки этого дома, приняв заспанный вид, приблизилась к
окну и недовольным тоном спросила: "Кто там?"

"Ты что, не узнаешь? - отозвался Андреуччо. - Я - Андреуччо, брат госпожи
Фьордализо6".

А та ему: "Ты, милый мой, как видно, лишнего хватил. Ступай проспись, а
утром приходи. Я знать не знаю никакого Андреуччо и не могу взять в толк,
что ты там мелешь. Уходи подобру-поздорову, не мешай людям спать".

"Уж будто ты не догадываешься, о чем я толкую? - воскликнул Андреуччо. -
Еще как догадываешься! Но уж если сицилийцы так скоро забывают
родственников, верни мне, по крайности, платье, и я пойду себе с богом".

Служанка, давясь хохотом, проговорила: "Да ты, никак, спятил, мой милый!" -
захлопнула окно и скрылась в глубине комнаты.

Тут Андреуччо совершенно удостоверился, что его обобрали, горечь утраты
едва не обратила великий его гнев в бешенство, и он решился взять силой то,
чего не мог добыть добром; того ради он схватил большой камень и давай
опять колошматить в дверь, нанося еще более мощные удары, чем прежде.
Многие из соседей, которые уже проснулись и встали, вообразив, что это
какой-нибудь грубиян выдумывает всякий вздор, чтобы досадить порядочной
женщине, обозленные его стуком, высунулись в окна и залаяли на него, как
лают собаки на ту, что забежала не на свою улицу: "Ты что, невежа эдакий,
разорался в такой поздний час, честным женщинам покою не даешь своими
враками? А ну, милый человек, ступай с богом, дай людям поспать! Коли есть
у тебя до нее дело, так приходи завтра, а по ночам не буянь".

То ли эти слова подстрекнули мужчину, находившегося в доме у
добропорядочной женщины, ее сводника, которого прежде было видом не видать,
слыхом не слыхать, но только он приблизился к окну и гласом громким,
грозным и устрашающим возопил: "Кто там?"

Андреуччо поднял голову и, с трудом различив в темноте здоровенного детину
с густой черной бородой, который словно только что спал крепким сном и
теперь зевал спросонья и протирал глаза, не без тайной робости ему ответил:
"Я брат хозяйки дома".

Однако же тот, не дав Андреуччо договорить, еще более злобным голосом
промолвил: "А вот я сейчас спущусь и так тебя вздрючу, что ты забудешь, как
тебя звали. Осел ты надоедливый, пьянчужка несчастный, всю ночь людям спать
не даешь!" Тут он затворил окно и отошел.

Соседи, изучившие нрав этого человека, уже со страхом обратились к
Андреуччо: "Ради Христа, милый человек, иди себе с богом, а не то тебя
укокошат. Уходи, если тебе жизнь дорога".

Устрашенный и голосом и обличьем этого человека, проникшись доводами
соседей, казалось, искренне сочувствовавших ему, подавленный случившимся,
утратив всякую надежду на то, что ему возвратят деньги, Андреуччо тою же
дорогой, по которой его вела сюда служанка, пошел в гостиницу. Так как ему
самому неприятно было распространяемое им зловоние, то он вознамерился
выйти к морю и вымыться и для того повернул налево и пошел по Каталонской
улице7. И вот когда он шел по направлению к морю, то вдруг увидел, что
навстречу ему идут двое с фонарем, и подумал, что это сыщики или же
какие-нибудь злоумышленники и, чтобы не попасться им на глаза, незаметно
юркнул в стоявший на отшибе необитаемый дом. Однако те двое, как будто их
именно в этот дом и послали, вошли сюда же, и тут один из них свалил с плеч
какие-то железные орудия, после чего он и его спутник принялись их
рассматривать и обсуждать их достоинства.

Наконец один из вошедших не выдержал и сказал: "Что за черт? Тут так воняет
- просто сил никаких нет!" Сказавши это, он приподнял фонарь, и тут они оба
узрели беднягу Андреуччо и в изумлении окликнули его: "Ты здесь зачем?"

Андреуччо промолчал, они же, вплотную подойдя к нему с фонарем, спросили,
где это он так перемазался и что он здесь делает. Тогда Андреуччо поведал
им без утайки все свое злоключение. Те, живо смекнув, где это с ним могло
приключиться, сказали друг другу: "Наверно, у мошенника Буттафуоко"8.

И тут один из них, обратясь к Андреуччо, молвил: "Хотя, милый человек, у
тебя деньги украли, но ты еще должен денно и нощно бога благодарить, что ты
провалился, а потом не мог в дом попасть. Можешь быть уверен: если б ты не
свалился, то, как бы скоро ты заснул, тебя бы ухлопали, а тогда уж и
денежки и жизнь - все прощай навеки. Слезами горю не поможешь. Легче звезду
с неба достать, чем медный грош вернуть. Смотри: никому про это ни гугу, а
то он тебя пристукнет".

Сказавши это, они друг с дружкой посовещались, а потом обратились к нему:
"Понимаешь: нам тебя жалко стало. Так вот, если ты нам поможешь в одном
дельце - даем голову на отсечение: ты с лихвой будешь вознагражден за то,
что у тебя стащили".

Андреуччо больше терять было нечего, и он ответил согласием.

В тот день состоялись похороны архиепископа Неаполитанского,
высокопреосвященнейшего Филиппо Минутоло9; похоронили его в драгоценном
облачении, с перстнем, в который был вделан рубин, стоивший пятьсот с
лишним флоринов, - вот покойника-то эти двое и задумали ограбить и
посвятили в свой замысел Андреуччо, а того обуяла жадность, и он без
дальних размышлений пошел с ними.

От Андреуччо нестерпимо воняло, и по дороге в архиерейский собор10 один из
его спутников сказал: "Где бы это ему помыться? А то прямо с души воротит".

Другой ему: "Да тут близко колодец с валом и большой бадьей - пойдем и
выкупаем его за мое почтение".

Приблизившись к колодцу, они увидели, что веревка на месте, а бадью кто-то
унес; по сему обстоятельству они надумали привязать Андреуччо за веревку и
спустить в колодец: отмоется - пусть, мол, только дернет за веревку, и они
его вытянут. Как сказано, так и сделано.

Случилось, однако ж, что когда они спустили его в колодец, дозорные,
которым захотелось пить то ли потому, что было жарко, то ли потому, что им
пришлось за кем-нибудь погоняться, подошли к колодцу попить водички. Как
скоро те двое увидели их, тотчас бросились наутек, так что дозорные,
подошедшие напиться, не успели их заметить. Меж тем Андреуччо вымылся и
дернул за веревку. Мучимые жаждой дозорные, решив, что внизу полная до
краев бадья, сложили свои щиты, оружие, плащи - и давай тянуть веревку.
Когда Андреуччо убедился, что он уже вылезает, то отпустил веревку и обеими
руками ухватился за стенку.

При виде Андреуччо дозорные, охваченные внезапным страхом, ни слова не
говоря, бросили веревку - и врассыпную. Андреуччо немало тому подивился,
так что если б он не держался изо всех сил, то, уж верно, от удивления
полетел бы на дно колодца и покалечился бы, а то и убился. Когда же он
спрыгнул наземь и остановил свой взгляд на оружии, которое, сколько ему
было известно, товарищам его не принадлежало, то удивление его возросло.
Теряясь в догадках, недоумевая и ропща на судьбу, он порешил уйти отсюда
прочь и, ничего не тронув, пошел куда глаза глядят. По дороге встретились
ему двое его сообщников, спешивших вытащить товарища из колодца.
Столкнувшись с ним, они дались диву и спросили, кто же это его вызволил.
Андреуччо ответил, что сам не знает, а затем рассказал все по порядку, не
преминув добавить, что лежит подле колодца. Смекнув, как обстояло дело, те
со смехом объяснили Андреуччо, почему они убежали и кто его извлек из
колодца. Затем, не теряя драгоценного времени, так как давно уже било
полночь, они пошли к собору, без труда в него проникли, и приблизившись к
громадной мраморной гробнице, железным ломом приподняли тяжеленную ее плиту
настолько, чтобы можно было пролезть человеку, а затем подперли ее.

После этого один из тех двоих спросил: "Кто полезет?"

Другой сказал: "Только не я".

"И не я, - подхватил первый, - пусть-ка Андреуччо".

"Я не полезу", - объявил Андреуччо.

Тогда они оба на него насели: "То есть как это так не полезешь? Попробуй не
полезть - истинный господь, мы тебя вот этим самым ломом так по башке
треснем, что из тебя душа вон".

Угроза подействовала на Андреуччо, но, влезая, он сказал себе: "Это они для
того, чтобы меня околпачить: я им все передам, а как стану вылезать, они
тем временем уйдут, я же останусь с носом". И тут ему пришло на мысль взять
себе причитающуюся ему долю добычи заблаговременно. Вспомнив их разговор о
драгоценном перстне, он, едва спустившись, поспешил снять перстень с пальца
архиепископа и надеть себе на палец. Затем передал им посох, митру,
перчатки, раздел покойника, и, отдав им все вплоть до сорочки, объявил, что
больше ничего тут нет. Те настаивали, что должен быть еще и перстень, -
пусть, мол, поищет хорошенько, - а он уверял, что перстня нет, и, делая
вид, будто ищет его, некоторое время подержал их в ожидании. Но они были не
глупей его: велели все как есть обыскать, а сами, улучив минутку, выдернули
подпорку, которая поддерживала плиту, и дали тягу, Андреуччо же оставили
заживо погребенным. Можете себе представить, что восчувствовал Андреуччо,
услышав над собой стук падающей плиты.

Несколько раз пытался он то головой, то плечами приподнять плиту, но
старания его были бесплодны. От ужаса лишившись чувств, он упал на труп
архиепископа, и если б в это мгновенье кто-нибудь посмотрел на них обоих,
то затруднился бы определить, кто из них настоящий мертвец: архиепископ или
же Андреуччо. А когда Андреуччо очнулся, то заплакал навзрыд при мысли, что
ему, вне всякого сомнения, грозит одно из двух: либо, в том случае, если
никто сюда не придет и не поднимет плиту, умереть в гробнице с голоду и от
смрада, который исходил от разлагавшегося трупа, либо, в том случае, если
придут и обнаружат его в гробнице, попасть на виселицу за грабеж. И он все
еще предавался столь горестным размышлениям, как вдруг услышал шаги и
голоса, и сейчас догадался, что сюда явились какие-то люди с тою же самою
целью, с какою пришли в собор он и его сообщники, но от этого ему стало
только еще страшней. Пришедшие подняли плиту, поставили подпорку и начали
пререкаться, кому туда лезть, - охотников не находилось. Наконец, после
долгих перекоров, один священник сказал: "Да чего вы боитесь? Не съест же
он вас! Мертвые живых не едят. Дайте я туда слазаю". С этими словами он,
запрокинув голову, оперся грудью о край гробницы и начал спускать ноги.
Андреуччо приподнялся - и хвать священника за ногу, как бы с намерением
стащить его вниз. Почувствовав, что кто-то его хватает, священник закричал
не своим голосом и проворно выскочил из гробницы. Прочие же были до того
напуганы, что оставили гробницу открытой и дернули из собора так, как будто
сто тысяч чертей устремились за ними в погоню.

Тут Андреуччо, обрадовавшись столь неожиданному избавлению, мигом выбрался
из гробницы и вышел из собора так же точно, как и вошел в него. Уже при
свете дня Андреуччо, с перстнем на пальце, побрел наугад и, выйдя к морю,
наконец добрался до своей гостиницы, - оказалось, что его товарищи и хозяин
всю ночь не спали от беспокойства за него. Когда же он рассказал, что с ним
стряслось, хозяин посоветовал ему немедленно покинуть Неаполь, какового
совета Андреуччо тотчас послушался, а возвратившись в Перуджу, продал
перстень и поехал на вырученные деньги покупать лошадей.



----------------------------------------------------------------------------



1 ...на улице под названием Труба, хотя лучше было бы назвать ее не Труба,
а Трущоба... - Pertugio и Malpertugio (итал.) - буквально "Дыра и "Скверная
дыра". - Квартал в портовой части Неаполя, там находились торговые склады и
лавки. Район этот славился злачными местами.

Новелла об Андреуччо является в полном смысле слова чудом боккаччевского
реализма. Описание города, людей и нравов сделано с правдоподобием и
точностью, какие можно обнаружить разве что у авторов XIX века.

2 Агридженто - город в Сицилии.

3 Будучи ярым гвельфом... - То есть сторонником королей Анжуйских,
изгнанных из Сицилии в 1282 году после Сицилийской вечери.

4 ...вступил в тайные, сношения с нашим королем Карлом. - То есть с Карлом
II (1285–1309).

5 ...про них дознался король Федериго... - Имеется в виду Фридрих II
Арагонский, провозглашенный в 1269 году королей Сицилии.

6 ...брат госпожи Фьордализо. - Характерная для "почвенности" этой новеллы
деталь: именно во времена Боккаччо в районе "Трущобы" проживала некая
мадонна Флора-сицилийка.

7 ...пошел по Каталонской улице, - Улица, ведшая от порта в верхнюю часть
города.

8 "Наверно, у мошенника Буттафуоко". - Имеются сведения о реальном
существовании этого сицилийца, сторонника Анжуйских королей.

В новелле имеется много временных смещений, хронологических неувязок. Но,
главное, Боккаччо воспроизводит с удивительной точностью атмосферу жизни
современного ему Неаполя, со всеми сплетнями, пересудами, городскими
преданиями и легендами.

9 Филиппа Минутоло - архиепископ Неаполя, умерший 24 октября 1301 года.

10 ...по дороге в архиерейский собор... - Архиепископ Минутоло
действительно похоронен в этом соборе. Там до сего дня находится его
мраморная гробница. Бенедетто Кроче сообщает, что тело архиепископа,
которое обнимал дрожавший от страха Андреуччо, покоится в капелле Минутоло
Капече.

Любопытно, что новеллу об Андреуччо рассказывает именно Фьямметта, та
девушка, которой Боккаччо присвоил имя своей неаполитанской возлюбленной.





































  Джованни Боккаччо : Декамерон : День второй




После того как Беритола потеряла двух сыновей, ее находят на острове в
обществе двух ланей; она отбывает в Луниджану, и тут один из ее сыновей
поступает на службу к правителю этого края и, слюбившись с его дочкой,
попадает в тюрьму; Сицилия восстает против короля Карла; сын, которого мать
наконец узнала, женится на дочери своего господина; брат его отыскался, и
их обоих восстанавливают в прежнем высоком звании



И дамы, и молодые люди много смеялись над приключениями Андреуччо, о
которых рассказывала Фьямметта; когда же ее повести пришел конец, то по
повелению королевы начала рассказывать Эмилия:

- Многообразные превратности судьбы тягостны и несносны, а так как речь о
них обладает способностью пробуждать наш дух, на который ее баловство
действует усыпляюще, то послушать об ее ударах, сдается мне, никому не
вредно - и счастливым и обездоленным: счастливых это предостерегает,
обездоленных утешает. Вот почему, несмотря на то что об этом уже было
говорено, я хочу рассказать вам повесть о том же самом, повесть столь же
правдивую, сколь и трогательную. Развязка у нее благополучная, однако ж
горести столь люты и столь продолжительны, что пришедшая им на смену
радость вряд ли окончательно изгладила их из памяти моих героев.

Надобно вам знать, милейшие дамы, что после смерти императора Фридриха
Второго королем Сицилии был Манфред1, и при Манфреде сильно возвысился
некий знатный неаполитанец по имени Арригетто Капече2, женатый также на
неаполитанке, красивой и знатной, по имени Беритола Караччола3. Как скоро
правитель острова Арригетто сведал, что под Беневенте король Карл Первый
одолел и умертвил Манфреда4 и все королевство ему покорилось, то, не
рассчитывая на стойкость сицилийцев и не желая становиться подданным врага
своего государя, замыслил бегство. Сицилийцы, однако ж, о том прознали,
схватили его, перехватали многих друзей и верных слуг короля Манфреда и
выдали их всех головой королю Карлу, к