и выплюнул пилюлю. Между тем все зорко следили друг за другом
- не выплюнет ли кто-нибудь, и не успел Бруно, сделавший вид, что ничего не
заметил, дораздать пилюли, как за его спиной послышался чей-то голос: "Эй,
Каландрино, ты что это?" Тут Бруно живо обернулся и, удостоверившись, что
Каландрино выплюнул пилюлю, сказал: "Погодите! Может, он по какой-либо
другой причине выплюнул. На-ка еще!" С этими словами он положил ему другую
пилюлю прямо в рот, а затем дораздал остаток. Если первая пилюля показалась
Каландрино горькой, то вторая - горькой-прегорькой, а выплюнуть ему было
стыдно, и он некоторое время ее жевал, меж тем как из глаз у него текли
слезы величиною с орех, однако ж в конце концов сил его не стало, и вторую
пилюлю постигла та же участь, что и первую. В это время Буффальмакко и
Бруно поили собравшихся. Увидев, что Каландрино выплюнул и вторую пилюлю,
все сошлись на том, что, вне всякого сомнения, он сам у себя украл свинью,
а некоторые принялись ругательски ругать его.

Наконец все разошлись - с Каландрино остались только Буффальмакко и Бруно.
"Я с самого начала был убежден, - обратясь к Каландрино, заговорил
Буффальмакко, - что ты сам же ее и похитил, а нас уверял, будто ее у тебя
украли, для того чтобы не распить с нами те деньги, которые ты за нее
получил".

Каландрино, во рту у которого все еще было горько, начал божиться, что и не
думал похищать у себя свинью.

"Скажи-ка, брат, по чистой совести, - спросил Буффальмакко, - сколько ты за
нее содрал? Уж не меньше шести флоринов?"

Каландрино это взорвало. "Послушай, Каландрино, - вмешался тут Бруно. -
Один из тех, которые с нами ели и пили, сказал мне, что ты здесь завел себе
девочку и что ей от тебя перепадает; так вот, он уверен, что свинью ты
послал своей красотке. Здорово же ты наловчился дурачить добрых людей!
Повел нас по берегу Муньоне собирать черные камни, потом дал тягу, а нас
оставил, что называется, на корабле без сухарей и потом еще уверял, будто
нашел камень, а теперь клянешься и божишься, будто у тебя украли свинью,
которую ты сам же кому-то подарил или продал. Мы тебя раскусили, мы тебя
видим насквозь, больше тебе своими плутнями на удочку нас не поддеть,
однако ж, сказать по правде, хитрость наша обошлась нам недешево, вот мы с
Буффальмакко и порешили взять с тебя по сему случаю двух каплунов, а коли
не дашь - мы все расскажем монне Тессе".

Видя, что ему не верят, и рассудив, что, дескать, мало ему покражи -
недостает только головомойки от жены, Каландрино дал им двух каплунов.
Свинью они засолили и отвезли во Флоренцию; Каландрино же остался в
накладе, да еще и в дураках.



----------------------------------------------------------------------------



1 ...испытывать людей на хлебе и сыре... - В середине века такой "способ"
был распространенным. Чтобы разоблачить вора, заговаривали кусок хлеба с
сыром и предлагали проглотить подозреваемому. Если подозреваемый и впрямь
оказывался вором, то кусок застревал у него в глотке.

2 Это можно сделать при помощи имбирных пилюлек и доброй верначчи. - Самое
интересное во всем этом "розыгрыше" - это то, что в качестве "заговорщика"
выступает священник.

3 ...около сорока сольдо... - То есть около половины флорина.








  Дизайн © 2000,

























  Джованни Боккаччо : Декамерон : День восьмой




Студент любит вдовушку, а вдовушка любит другого и заставляет студента ночь
напролет прождать ее на снегу, впоследствии по наущению студента она в
середине июля целый день стоит на башне нагая, и ее жалят мухи, слепни и
печет солнце



Дамы много смеялись над горемычным Каландрино и смеялись бы еще больше,
если б им не было досадно, что те самые люди, которые стащили у Каландрино
свинью, с него же стребовали каплунов. Как скоро рассказ о Каландрино
пришел к концу, королева велела рассказывать Пампинее, и та сейчас же
начала:

- Милейшие дамы! Одна хитрость часто смеется над другою - вот почему
безрассудно смеяться над себе подобными. Слушая разные историйки, мы много
смеялись над всевозможными проделками, но вот об отместке за них мы не
слыхали ни разу. Мне же хочется вызвать у вас сострадание к одной нашей
согражданке, понесшей заслуженную кару, - ее проделку ей припомнили, и она
едва не стоила ей жизни. Послушать мой рассказ вам будет не бесполезно - вы
уже не так будете потом смеяться над другими, и в том проявится ваш
превеликий разум.1

Не так давно жила-была во Флоренции молодая женщина по имени Элена,
красивая, гордая, славного рода и отнюдь не обойденная судьбой по части
земных благ. Оставшись вдовой, она не пожелала вторично выходить замуж, так
как по своей доброй воле отдала сердце некоему пригожему и очаровательному
юноше и, позабыв обо всем на свете, при посредстве служанки, которая
пользовалась у нее доверием безграничным, часто проводила с ним время,
наслаждаясь безоблачным счастьем. Случилось, однако ж, так, что один
молодой человек по имени Риньери, принадлежавший к городской знати, долго
учившийся в Париже, но не для того, чтобы потом, по примеру многих других,
торговать своими сведениями, а чтобы, как подобает человеку благородному, к
источнику знания приникнуть и в суть и корень вещей проникнуть, вернулся
тогда из Парижа во Флоренцию и, будучи весьма уважаем как за благородное
свое происхождение, так и за свои познания, здесь обосновался и зажил на
широкую ногу. Но те, кто отличается умом глубоким, чаще всего и теряют
голову от любви, - так именно и произошло с нашим Риньери. Однажды он
поехал на бал, там его взору явилась Элена в черном платье, как у нас
полагается быть одетой вдове, и он усмотрел в ней столько красоты и столько
прелести, сколько, как ему казалось, ни у одной женщины он до сих пор не
видал. Только тот человек, думалось ему, имеет право назвать себя
счастливым, кого господь сподобил держать ее, нагую, в своих объятиях.
Искоса на нее поглядывая, он, отдав себе отчет, что все великое и
драгоценное дается нелегко, порешил не жалеть трудов и усилий, чтобы
понравиться ей, понравившись - влюбить ее в себя, а добившись этого -
получить возможность обладать ею. Взгляд у молодой женщины вовсе не был
устремлен в преисподнюю, - напротив того, думая о себе больше, чем
следовало, она ловко водила глазами и сразу замечала, кто ею любуется.
Обратив внимание на Риньери, она усмехнулась про себя. "Нынче я не зря сюда
пришла, - подумала она. - Если не ошибаюсь, птичка попалась". И вот она
нет-нет да и поглядит на него вскользь и даст понять, что он произвел на
нее впечатление. Помимо всего прочего, Элена рассуждала так, что чем больше
она силою своих чар приманит и поймает поклонников, тем выше будут ценить
ее красоту, в особенности тот, кому она подарила ее вместе со своею любовью.

Молодой ученый больше уже не философствовал - все его мысли были заняты
Эленой. Ласкаясь надеждою понравиться ей, он разузнал, где она живет, и под
разными предлогами начал прохаживаться мимо ее дома. По указанной причине
это не могло не льстить ее самолюбию, и она притворялась, что его появления
доставляют ей удовольствие, вследствие чего студент, воспользовавшись
удобным случаем, вошел в дружбу к ее служанке, поведал ей тайну своей любви
и попросил замолвить за него словечко госпоже. Служанка твердо обещала и
все рассказала госпоже - та выслушала ее и залилась хохотом. "Что же это
он, нажил ума-разума в Париже и уже успел все растерять? - сказала она. -
Ну хорошо, чего домогается, то от нас и получит. Когда он еще раз с тобою
заговорит, скажи, что я люблю его гораздо сильнее, чем он меня, но мне
нужно беречь мое доброе имя, чтобы я могла, как все честные женщины, высоко
держать голову, и если он и впрямь так умен, как о нем говорят, то должен
еще больше меня за это ценить". Ах, бедняжка, бедняжка! Не знала она, мои
дорогие, что значит связываться со студентами. Служанка при встрече
передала студенту все, что ей наказывала госпожа. Студент на радостях
перешел к еще более жарким мольбам, начал писать письма, посылать подарки -
все принималось, но в ответ студент получал общие фразы, и так Элена долго
водила его за нос.

Она все рассказала своему возлюбленному, и тот на нее рассердился, даже
стал ревновать, и вот, чтобы доказать ему, что он к ней несправедлив, она
как-то раз послала к студенту, который все еще упорно домогался ее
расположения, служанку, и та от ее имени ему сказала, что Элена давно уже
уверилась в его чувстве к ней, что до сих пор ей все не удавалось доставить
ему удовольствие, но что подходят святки, и вот-де на святках она надеется
с ним побыть, так что, если ему угодно, пусть, мол, на другой день
праздника вечером придет к ней во двор, а она при первой возможности к нему
выйдет. Студент был наверху блаженства; в условленный час он пошел к своей
возлюбленной, служанка впустила его во двор и заперла калитку, а он остался
ждать Элену.

В тот же вечер Элена позвала к себе своего возлюбленного и после веселого
ужина сообщила, что она затеяла в эту ночь. "Теперь ты увидишь, сколь
сильное и глубокое чувство у меня было и есть к тому человеку, к которому
ты так глупо меня приревновал", - прибавила она. От этих ее слов любовник
возвеселился духом, и ему уже не терпелось поглядеть, как будет приводиться
в исполнение ее замысел. Накануне выпало много снегу, всюду намело
сугробов, и студент очень скоро стал мерзнуть, однако ж, уповая на награду,
терпел.

Немного спустя Элена предложила своему возлюбленному: "Пойдем в ту комнату,
поглядим в окошко - что поделывает тот человек, к которому ты меня
приревновал, и послушаем, что он ответит служанке, - я ей велела поговорить
с ним".

Они подошли к окошку, - им все отсюда было видно, а вот их никто не мог
увидеть, - и подслушали разговор служанки со студентом. "Риньери! - сказала
служанка. - Моя госпожа очень расстроена: к ней брат пришел, долго
разговаривал, потом изъявил желание отужинать и до сих пор еще не ушел, но
теперь она скоро к тебе выйдет. Она просит тебя не пенять на нее за долгое
ожидание".

Не подозревавший обмана студент ответил ей так: "Скажи моей бесценной,
чтобы она обо мне не беспокоилась. Нельзя так нельзя - пусть выйдет, когда
освободится".

Служанка пошла спать. "Ну? Что скажешь? - обратилась к своему возлюбленному
Элена. - Если б я точно любила этого человека, как это ты себе вбил в
голову, то неужели же заставила бы его мерзнуть во дворе?" Тут она и ее
отчасти удовлетворенный любовник легли в постель и долго-долго
блаженствовали и наслаждались, смеясь и потешаясь над злосчастным студентом.

Студент, чтобы согреться, ходил по двору и делал различные телодвижения, но
спрятаться от стужи ему было негде, и он проклинал засидевшегося у Элены
брата. При каждом шорохе у него возникала надежда, что это она отворяет ему
дверь, но ожидания его были напрасны.

Порезвившись со своим возлюбленным до полуночи, Элена его спросила: "Как
тебе, душа моя, нравится наш студент? Что, по-твоему, сильнее: его
благоразумие или же моя любовь к нему? И не выморозит ли в твоей груди
стужа то, что в ней поселили мои шутки?"

"Душенька моя! Теперь я вижу, что ты мое блаженство, мое утешение, моя
радость, мое упование, а я весь твой!" - сказал ей в ответ возлюбленный.

"Ну так поцелуй же меня тысячу раз - тогда я тебе поверю", - молвила Элена.
И тут любовник сдавил ее в объятиях и поцеловал даже не тысячу, а более ста
тысяч раз.

Поговорив еще немного с возлюбленным, Элена предложила ему: "Давай встанем
и поглядим, не погас ли тот огонь, в котором целый день горел новоявленный
мой любовник, как он писал о том в своем письме ко мне".

Оба встали, подошли к тому же самому окошку и, заглянув во двор, увидели,
что студент, промерзнув до костей, под щелканье собственных зубов, выбивает
на снегу чечетку, да такую быструю и частую, какой им отроду видеть не
приходилось. "Что скажешь, моя отрада? - спросила Элена. - Теперь ты
видишь, что когда мои поклонники ради меня вытанцовывают дробь, то им не
нужны ни трубы, ни волынки?"

"Вижу, счастье мое!" - со смехом отвечал ей возлюбленный.

"Давай подойдем к двери, - предложила Элена. - Ты молчи - говорить буду я.
Любопытно знать, что-то он скажет. Может, его ответы будут еще забавнее,
чем его вид". На цыпочках выйдя из комнаты, они приблизились к входной
двери, и тут Элена, не отворяя ее, прильнула к замочной скважине и шепотом
позвала студента.

Услыхав, что его зовут, и понадеявшись, что сейчас он войдет в помещение,
студент мысленно возблагодарил бога. "Я здесь, сударыня, - подбежав к
двери, проговорил он, - ради бога, отворите, я замерз!"

"Уж больно ты зябкий! - молвила Элена. - Какой же это холод - снегу-то ведь
немного! В Париже куда больше бывает снегу! Я еще не могу тебе отворить -
мой окаянный братец отужинал и не уходит. Но он скоро уйдет, и тогда я
сейчас же отворю. Я от него еле вырвалась на секундочку, чтобы тебе не так
томительно было ждать".

"Ах, сударыня! - возопил студент. - Отворите мне ради создателя, дайте
побыть в тепле, - весь день бушевала вьюга, и сейчас еще метет, а в
закрытом помещении я буду ждать сколько угодно".

"Не могу, голубчик, - сказала Элена, - дверь очень скрипучая, как бы братик
не услыхал, но я его сейчас выпровожу, приду и отворю".

"Пожалуйста, поскорей! - взмолился студент. - И вот еще что: будьте добры,
прикажите развести пожарче огонь, а то я весь закоченел".

"Не может быть, - возразила Элена, - ведь ты же сам писал мне, что пылаешь
ко мне любовью. Да нет, ты просто шутишь надо мной! Ну, я пойду, а ты жди и
не падай духом". В восторге от этого разговора, любовник возвратился с
Эленой в ее опочивальню, но только эту ночь они почти не спали: все только
миловались да посмеивались над студентом.

А несчастный студент щелкал зубами, как волк; он уже догадывался, что над
ним смеются, пытался отворить дверь, искал другого выхода и, не находя,
метался, как лев в клетке, проклиная и непогодь, и женское коварство, и
ночи зимней долготу, а заодно и свою простоту. Он был так сердит на Элену,
что его длительная и жаркая страсть внезапно превратилась в дикую, бешеную
злобу; и он уже перебирал в уме разные способы мести, один другого
страшнее, ибо мести он жаждал теперь сильней, нежели еще так недавно жаждал
свидания со своею возлюбленною.

Ночь тянулась бесконечно долго, но все же уступила место дню, и когда стало
светать, служанка, исполняя приказание своей госпожи, вышла во двор,
отворила калитку и, изобразив на своем лице сочувствие, сказала студенту:
"А, чтоб ему пусто было, вчерашнему нашему гостю! Мы из-за него всю ночь
волновались, а ты тут мерзнул. Но только ты не горюй - что сорвалось нынче
ночью, то не сорвется в другой раз. Моей госпоже это было так неприятно,
так неприятно, уж ты мне поверь!"

У студента в душе все кипело, но он был человек рассудительный и прекрасно
понимал, что угрозы - это оружие того, кто сам находится под угрозой, а
потому предпочел затаить в груди слова, под действием неукротимого гнева
рвавшиеся у него наружу. Не возвышая голоса и не показывая вида, что он
озлоблен, студент ответил служанке; "Откровенно говоря, такой скверной ночи
у меня еще не было, но я понимаю, что твоя госпожа нисколько не виновата,
тем более что она меня пожалела и приходила извиниться и подбодрить меня.
Ты же сама говоришь: что сорвалось нынче ночью, то не сорвется в другой
раз. Не забудь поклониться от меня своей госпоже. Ну, оставайся с богом!"

Скрючившись от холода, студент еле добрался до дому. Дома усталость и
бессонная ночь сморили его, и он повалился на постель и заснул; когда же он
проснулся, то ему показалось, что ни рук, ни ног у него нет. Тогда он
послал за лекарем и, рассказав, как он продрог, попросил его принять меры.
Лекари применили к нему средства сильные, действующие быстро, и все же им
лишь по прошествии некоторого времени удалось привести его мышцы в такое
состояние, что они вновь обрели способность сокращаться, а не будь он так
молод и если б не наступила теплая погода, он бы еще намучился. Когда же он
снова стал бодрым и свежим, то, глубоко запрятав свою ненависть,
притворился, что никогда еще не был так влюблен в свою госпожу, как теперь.

И вот некоторое время спустя судьба предоставила ему возможность
осуществить свое намерение. Молодой человек, которого любила вдова, презрел
ее чувство и, прельстившись другою женщиною, выказывал по отношению к Элене
совершенное равнодушие и холодность, отчего Элена скорбела и плакала не
осушая глаз. Служанка очень жалела свою госпожу, но не знала, как рассеять
ее тоску по изменившем ей возлюбленном. Студент между тем все так же
прохаживался под окнами Элены, и вот у служанки явилась безрассудная мысль:
с помощью некромантии пробудить в бывшем любовнике прежнее чувство, студент
же - думалось ей - должен быть великим мастером по некромантической части,
и все эти свои домыслы служанка выложила госпоже. Ум у госпожи был
короткий, и, не сообразив, что если б студент знал толк в некромантии, то,
верно уж, воспользовался бы ею в своих целях, она вполне прониклась
доводами служанки, велела ей переговорить со студентом и, в случае его
согласия, дать ему твердое обещание, что, какой бы награды он себе за это
ни попросил, желание его будет, дескать, исполнено.

Служанка выполнила поручение в точности и добросовестно. Выслушав ее,
студент возрадовался. "Слава тебе, господи! - подумал он. - Наконец-то
пришло время с твоею помощью наказать подлую женщину, опозорившую меня в
благодарность за мою великую к ней любовь". А служанке он сказал так:
"Передай владычице моей души, чтобы она не печалилась: если б даже ее
возлюбленный находился в Индии, я бы и оттуда немедленно вызвал его и
заставил просить у нее прощения за то, что он так ее изобидел. А как ей
надлежит действовать - об этом она от меня узнает, когда и где ей будет
угодно. Так ты ей и передай и скажи, чтоб она не волновалась". Служанка
сообщила его ответ госпоже, и Элена условилась встретиться со студентом в
Санта Лючия дель Прато2.

Когда Элена и студент пришли на свидание и начали беседовать наедине,
Элена, позабыв о том, что она чуть было его не заморозила, чистосердечно
призналась ему во всем и попросила помочь ей, студент же ответил так:
"Признаюсь, сударыня, в Париже я, между прочим, изучил и некромантию, -
тайны ее мне открыты, - но занятие это богопротивное, и я дал клятву
никогда не прибегать к ней ни ради себя, ни ради других. И все же я так вас
люблю, что ни в чем не могу отказать вам, и если бы даже за одно это я
угодил в пекло, все равно я исполню ваше желание. Но только я упреждаю вас,
что некромантия - дело трудное, труднее, чем вы, вероятно, себе его
представляете, особливо когда речь идет о том, чтобы заставить мужчину
полюбить женщину или женщину заставить полюбить мужчину, потому что здесь
нельзя обойтись без участия заинтересованного лица, и участнику надлежит
быть неустрашимым, ибо это нужно проделать ночью, в уединении, без
свидетелей, а я не знаю, способны ли вы на это".

"Ради любви я готова на все, лишь бы вернуть человека, который ни за что ни
про что меня бросил, - отвечала пылкая, но недалекая Элена. - Ты только
скажи мне на милость: в чем именно должна выразиться моя неустрашимость?"

Тут глаза у студента загорелись недобрым огнем. "Мне нужно будет, сударыня,
изготовить оловянное изображение того человека, любовь которого вы желаете
вернуть, - отвечал он, - и вот, как скоро я пришлю вам его, вы должны ночью
в первосонье, когда месяц будет уже не так ярко светить, раздеться догола,
взять в руки изображение и семь раз окунуться в проточную воду, а затем
совершенно голой влезть на дерево или на крышу нежилого дома и,
повернувшись лицом к северу, с изображением в руке семь раз подряд
произнести те несколько слов, которые я вам напишу. Когда же вы их
произнесете, перед вами предстанут две девушки, писаные красавицы,
поздороваются с вами и любезно спросят, в чем заключаетс