заточали провинившихся монахов. Сняв с Ферондо его платье
и надев на него одежду монашескую, они положили его на солому и оставили
здесь до тех пор, пока он не опамятуется. Болонский монах, которого аббат
научил, что должно делать, меж тем как никто в монастыре знать ничего не
знал, караулил пробуждение Ферондо. На другой день аббат, взяв с собой
нескольких монахов, пошел к жене Ферондо якобы для того, чтобы навестить
вдовицу, и, застав ее в черной одежде, убитую горем, сказал ей в утешение
несколько ласковых слов, а затем шепотом напомнил ей, что она ему обещала.
Приняв в рассуждение, что она свободна и что ни Ферондо, ни кто-либо другой
ей теперь не помеха, и увидев на руке аббата другое красивое колечко, она
ответила согласием и уговорилась с аббатом, что он препожалует к ней ночью.
И вот, как скоро настала ночь, аббат, переодевшись в платье Ферондо, вместе
с одним монахом пошел к ней и услаждался и блаженствовал с нею до самой
утрени, а потом возвратился в обитель, каковой путь он после этого
проделывал частенько и с той же целью, а те, что иной раз встречали его на
пути туда или на возвратном пути, принимали его за неприкаянный дух
Ферондо, и по сему обстоятельству суеверные сельчане напридумали тьму
всяких небылиц и пересказывали их вдове, но та отлично понимала, в чем тут
дело.

Когда Ферондо наконец очнулся и не мог понять, где он находится, к нему с
диким криком вбежал болонский монах и отхлестал его розгой.

Ферондо плакал, вопил и все спрашивал: "Где я?"

На что монах всякий раз отвечал: "В чистилище".

"Как! - воскликнул Ферондо. - Значит, я умер?"

"Конечно, умер", - подтвердил монах.

Тут Ферондо давай оплакивать самого себя, жену, сына, а затем понес дичь
несусветную.

Монах принес ему еды и питья. "А разве мертвые едят?" - спросил Ферондо.

"Едят, - отвечал монах, - я принес тебе то, что твоя бывшая жена утром
прислала в монастырь на помин твоей души, - кушай во славу божию".

"Дай бог ей здоровья! - воскликнул тут Ферондо. - Я при жизни очень ее
любил, ночь напролет, бывало, лежал с ней в обнимку и все целовал, а когда
припадала охота, то и еще кое-чем занимался". Тут у него разыгрался
аппетит, и он накинулся на еду и на питье, однако ж вино не пришлось ему по
вкусу, и он сказал: "Господь накажет ее, что она налила священнику не из
той бочки, которая около стены стоит".

Как скоро он поел, монах опять принялся за него и опять всыпал горячих.

Ферондо, вдоволь наоравшись, спросил: "За что ты меня так?"

"Господь велел пороть тебя дважды в день".

"За какой провин? - спросил Ферондо.

"За то, что ты ревновал свою жену - самую благонравную женщину во всей
округе".

"Ох! Верно ты говоришь, - молвил Ферондо, - самую благонравную и самую
утешную. Она была слаще карамели, но ведь я же не знал, что богу не угодно,
когда ревнуют, иначе я бы и ревновать не стал".

"Тебе надлежало уразуметь это, пока ты был на земле, и исправиться, -
заметил монах. - Если же ты случайно возвратишься на землю, то советую тебе
помнить, как я тут с тобой расправляюсь, и никогда больше не ревновать".

"Разве умершие возвращаются когда-нибудь на землю?" - спросил Ферондо.

"Возвращаются, если на то есть воля божья", - отвечал монах.

"Эх, если б мне только вернуться, - молвил Ферондо, - я был бы самым лучшим
мужем на свете,-пальцем бы ее не тронул, дурного слова не сказал, разве
выбранил за вино, которое она нам нынче прислала, да еще за то, что не
прислала ни одной свечки, так что мне пришлось есть впотьмах".

"Свечки-то она прислала, - возразил монах, - но они сгорели во время
обедни".

"Может, оно и так, - молвил Ферондо. - Если я вернусь, то наверняка дам ей
полную волю. Скажи мне, однако ж: кто ты, мучитель мой?"

Монах же ему на это ответил: "Я ведь тоже умер, а проживал в Сардинии, и в
былое время я одобрял моего господина за то, что он был ревнивцем, и вот
господь покарал меня так: мне вменяется в обязанность кормить тебя и поить,
а равно и отсчитывать тебе удары до тех пор, пока господь не решит твою и
мою участь".

"Здесь, кроме нас двоих, никого нет?" - осведомился Ферондо.

"Тут целые сонмы, - отвечал монах, - но только ты не можешь ни видеть, ни
слышать их, равно как и они тебя".

"А как далеко мы от родного края?" - осведомился Ферондо.

"Ой-ой-ой как далеко! - воскликнул монах. - Отсюда не видать".

"Ого! Стало быть, и впрямь далеко, - заметил Ферондо. - Эк нас с тобою
занесло, - верно уж, мы на том свете".

Так, чередуя эти и подобные им беседы с кормлением и поркой, Ферондо
продержали в темнице около десяти месяцев, в течение которых аббат весьма
часто и с большим успехом навещал красавицу и наиприятнейшим образом
проводил с нею время. Нужно же было, однако, случиться такому несчастью,
что она забеременела; быстро заметив это, она призналась аббату, и тогда
они оба решили, что нужно сей же час извлечь Ферондо из чистилища: он, мол,
к ней вернется, а она ему скажет, что беременна от него.

По распоряжению аббата болонский монах, изменив голос, возвестил
томившемуся в заточении Ферондо: "Воспрянь духом, Ферондо! Богу угодно,
чтобы ты возвратился на землю. После того как ты возвратишься, жена родит
тебе сына, и ты нареки его Бенедиктом, ибо господь ниспосылает тебе эту
милость по молитвам праведного твоего аббата, по молитвам жены твоей и из
любви к святому Бенедикту".

Услышав такие речи, Ферондо преисполнился душевного веселия. "Ах, как я
рад! - воскликнул он. - Господь да вознаградит за это самого себя, аббата,
святого Бенедикта и мою хорошую, пригожую, прелестную, расчудесную жену!"

Аббат велел подсыпать в вино, которое он ему посылал, того же самого
порошку, но только чтобы его хватило не более чем на четыре часа сна, одеть
Ферондо в его платье, а затем он и монах тайком перенесли его обратно в
склеп. На рассвете Ферондо пробудился и, увидев в щелочку свет, которого он
не видал уже месяцев десять, решил, что он ожил, и давай кричать:
"Отворите, отворите!" - и при этом уперся головой в крышку усыпальницы с
такой силой, что она сдвинулась, - а сдвинуть ее не составляло большого
труда, - и начал ее поворачивать. Монахи, отслужив утреню, услышали голос
Ферондо, побежали в усыпальницу и как увидели, что он встает из гроба, в то
же мгновенье, напуганные необычайным происшествием, дунули оттуда и
помчались к аббату.

Сделав вид, будто он стоит на молитве, аббат им сказал: "Не бойтесь, дети
мои! Возьмите крест, возьмите святой воды и следуйте за мной - посмотрим,
что сотворил всемогущий господь". Как сказано, так и сделано.

Ферондо, без кровинки в лице, оттого что давно не был на воздухе, к тому
времени уже вышел из усыпальницы. Увидев аббата, он кинулся ему в ноги.
"Отец мой! - воскликнул он. - Мне было открыто, что ваши молитвы, а также
молитвы святого Бенедикта и моей жены избавили меня от мук чистилища и
вернули на землю, и я молю бога, чтобы вы весь этот год жили счастливо,
чтобы вы благоденствовали ныне и присно".

"Да будет препрославлено всемогущество божие! - молвил аббат, - Ступай же,
сын мой, поелику всевышний вновь послал тебя на землю, утешь свою супругу,
а то она, с тех пор как ты перешел в мир иной, плачет не осушая глаз, и
будь отныне верным и ревностным христианином".

"Мне, ваше высокопреподобие, и там про это уже говорили, - сказал Ферондо.
- Я ее смерть как люблю, - дайте мне только добраться до дому, и я ее
зацелую".

По уходе Ферондо аббат выразил монахам крайнее своё изумление по поводу
случившегося и велел благоговейно пропеть "Помилуй мя, боже...". Ферондо
зашагал к себе в деревню, однако ж всякий при виде его бежал без оглядки,
словно от пугалища, а он звал их и уверял, что воскрес. Жену он также
повергнул в ужас.

Когда же сельчане удостоверились, что это точно Ферондо и что он жив, то
начали его обо всем расспрашивать, он же за это время словно бы поумнел:
сообщал, что там деется с душами их сродников, врал напропалую о том, как
устроено чистилище, и при всем честном народе рассказывал о том, что
услышал он, прежде чем воскреснуть, из уст самого архангела Гавриила. Дома
он вновь вступил во владение своим имуществом и, как он сам себя уверил,
обрюхатил свою жену, и по счастливой случайности она в определенный срок, в
который свято веруют одни дураки, убежденные, что женщина должна носить
ребенка ни больше, ни меньше, как девять месяцев, родила младенца мужеского
пола, каковой младенец был назван Бенедиктом Ферондо. После возвращения
Ферондо и после его россказней ореол аббатовой святости стал стократ ярче,
ибо почти все уверовали в то, что ферондо воскрес. А Ферондо, многажды
сеченный за свою ревность, излечился от нее и, как обещал аббат его жене,
перестал ревновать. Она же, таковым обстоятельством удовлетворенная, вновь
стала ему верной женой; впрочем, когда можно было сделать все шито-крыто,
она охотно встречалась с праведным аббатом, который, не жалея трудов и
усилий, столь великие оказал ей услуги.






































  Джованни Боккаччо : Декамерон : День третий




Джилетта из Нарбонна1 вылечивает французского короля от фистулы и просит за
это выдать ее замуж за Бельтрана Руссильонского2, - тот, женившись на ней
не по любви, с досады уезжает во Флоренцию; здесь он приволокнулся за одной
девицей, однако ж спит с ним не она, а Джилетта и родит ему двух сыновей,
вследствие чего он по истечении некоторого времени проникается к ней
уважением и обходится с ней как с женой



Льготы, предоставленной Дионео, никому не хотелось у него отнимать,
Лауретта же свой рассказ досказала, а потому очередь была за королевой, и
она, исполненная прелести неизъяснимой, не дожидаясь уговоров, начала так:

- Трудно рассказывать после Лауретты. Хорошо еще, что она была не первая,
иначе немногие угодили бы вам; боюсь, что после нее никто уже похвал не
заслужит. Ну, была не была: все-таки я расскажу вам нечто, на мой взгляд,
подходящее к заданному предмету.

В королевстве французском жил-был некто Иснардо, граф Руссильонский, а так
как он был человек хворый, то постоянно держал при себе врача, магистра
Джерардо из Нарбонна. У графа был единственный сын по имени Бельтран,
премиленький и прехорошенький, и с ним вместе воспитывались его сверстники,
в частности дочка того самого лекаря по имени Джилетта, питавшая к
Бельтрану любовь безграничную, более пылкую, нежели то приличествовало
нежному ее возрасту. Что же до Бельтрана, то, когда скончался его отец, он
принужден был переехать в Париж, ибо опекуном его стал сам король, и отъезд
его сильно опечалил девушку. Малое время спустя приказал долго жить и отец
девушки, и если б ей удалось найти благовидный предлог, она с радостью
поехала бы в Париж повидаться с Бельтраном, но она была богата, круглая
сирота, в городе был известен каждый ее шаг, а благовидный предлог не
подвертывался. Она была уже на выданье, однако Бельтрана забыть не могла и
потому, не объявляя причины, отказывала многим, за которых ее прочили
родственники.

Случилось, однако ж, так, что когда она особенно пылала любовью к
Бельтрану, оттого что, по слухам, он стал писаным красавцем, до нее
донеслась весть, что у французского короля вследствие незалеченного нарыва
образовалась фистула, причинявшая ему сильнейшее беспокойство и боль
нестерпимую, и хотя многие врачи пытались вылечить его, но так ничего и не
добились, а только еще хуже наделали, - потому-то король, придя в отчаяние,
ни от кого больше ни совета, ни помощи не принимал. Девушка очень этому
обстоятельству обрадовалась и сообразила, что, во-первых, это дает ей
законное основание для поездки в Париж, а во-вторых, если болезнь короля
именно такова, какою она себе ее представляла, то легко может статься, что,
излечив его, она получит в награду Бельтрана. Так как она многому научилась
у отца, то ей нетрудно было изготовить снадобье из трав, кои, сколько ей
было известно, помогают от заболевания, которое она предполагала у короля,
а затем села на коня и поехала в Париж. В Париже она не стала предпринимать
никаких шагов до встречи с Бельтраном и, только повидавшись с ним, явилась
пред очи короля и как об особой милости попросила показать его болячку.
Король не смог отказать прелестной и обходительной девушке и показал
фистулу. Как скоро девушка ее увидала, то прониклась уверенностью, что
сумеет ее излечить. "Государь! - сказала она. - Буде на то ваше
соизволение, я уповаю с божьей помощью в течение недели вылечить вас, не
доставив вам никаких беспокойств и не причинив ни малейшей боли".

Король в глубине души посмеялся над ее самонадеянностью. "Лучшие врачи не
распознали моего недуга и не справились с ним, - сказал он себе, - что ж
тут может поделать неопытная девушка?" Поблагодарив ее за доброе намерение,
он ответил, что решился к помощи врачей более не прибегать.

Девушка же ему на это сказала: "Государь! Вы пренебрегаете врачевальным
моим искусством, потому что я девушка, потому что я женщина, однако ж
позвольте напомнить вам, что я врач не благодаря своим собственным
познаниям, а милостью божией и благодаря познаниям моего отца, магистра
Джерардо из Нарбонна, который при жизни пользовался большой известностью".

Тут король призадумался: "А что, евли она послана мне самим богом? Почему
бы не попробовать? Ведь она же обещает излечить меня в кратчайший срок, не
доставив притом никаких беспокойств". Решившись пойти на это испытание, он
задал девушке вопрос: "А если вы, сударыня, меня не вылечите и тем самым не
сдержите свое обещание, то как же тогда быть?" - "Государь! - отвечала
девушка. - Приставьте ко мне караул, и если я через неделю вас не вылечу,
то велите меня сжечь. А вот если я вас вылечу, то какая награда ожидает
меня?"

Король же ей на это ответил так; "Вы, сдается мне, еще не замужем; если вы
меня вылечите, то мы отдадим вас за хорошего человека из высшего общества".

Девушка же ему призналась: "Сказать по совести, государь, мне хочется выйти
замуж, но пойду я только за того человека, за которого я попрошу вас выдать
меня, - никто из ваших сыновей, никто из царствующего дома мне не надобен".

Король охотно ей это пообещал. Девушка принялась лечить его, и еще до
указанного ею срока он поправился. Почувствовав, что он здоров, король
обратился к ней с таким словами: "Девушка! Вы заслужили себе мужа".

Девушка же ему на это сказала: "Коли так, государь, то я заслужила
Бельтрана Руссильонского, - я полюбила его измлада и до сего дня души в нем
не чаю".

Королю показалось, что это для нее чересчур блестящая партия, но раз уж он
обещал, то отступать почел для себя неудобным, а потому послал-за
Бельтраном и обратился к нему с такой речью: "Бельтран! Ты уже человек
взрослый, воспитание твое окончено. Возвращайся в свое графство, с тем
чтобы им управлять, и возьми с собой девицу, которую я прочу тебе в жены".

"Кто эта девица, ваше величество?" - спросил Бельтран.

"Та, которая своими лекарствами исцелила меня", - отвечал король.

Бельтран еще раньше видел ее и узнал, и хотя не мог отрицать, что она чудо
как хороша собой, однако ж, приняв в соображение, что она ему не ровня, в
негодовании воскликнул; "Государь! Итак, вы намерены отдать за меня
лекарку? Видит бог, я никогда на ней не женюсь".

"Значит, я из-за тебя вынужден буду взять назад свое королевское слово,
данное этой девице, которая бралась меня вылечить и которая в награду за
мое выздоровление попросила, чтобы я выдал ее за тебя замуж?" - молвил
король.

"Государь! - отвечал Бельтран. - Вы властны лишить меня всего и подарить
меня кому угодно, понеже я есть ваш верноподданный, однако ж смею вас
уверить, что сей брак будет для меня брак несчастливый".

"Нет, счастливый, - возразил король, - девица пригожа, сметлива, любит тебя
всей душой, - вот почему я ласкаюсь надеждой, что ты будешь с нею
счастливее, нежели с какой-либо знатною дамой".

Бельтран смолк, король же распорядился начать пышные приготовления к
свадьбе. И вот, когда назначенный для обручения день настал, Бельтран
скрепя сердце обручился в присутствии короля с девушкой, любившей его
больше, чем самое себя. Со всем тем обручиться-то он обручился, а сам
заранее обдумал, как ему быть дальше, и под предлогом, что он намерен
вернуться в свое графство, дабы там сочетаться браком, испросил на то
дозволение короля и, сев на коня, поехал не в свое графство, а в Тоскану.
Сведав, что флорентийцы воюют с сиенцами, он порешил принять сторону
флорентийцев. Те обрадовались и приняли его с честью, он же изъявил желание
возглавить один из их отрядов и, получая изрядное вознаграждение, долгое
время состоял у них на службе.

Обрученная, не весьма довольная своею участью, в надежде приманить
Бельтрана в графство плодотворною своею деятельностью, выехала в Руссильон,
и здесь все встретили ее как законную владелицу. Граф долго не был у себя в
имении, а потому все здесь пришло в расстройство и в упадок, и обрученная,
будучи женщиной толковой, с крайним тщанием и усердием привела именье в
порядок, подданные же были этим много довольны; они относились к ней с
великим почтением и очень ее полюбили, а графа, напротив того, невзлюбили
за разлад с женой. Приведя дела графства в надлежащее устройство, она через
двух дворян уведомила о том графа и попросила известить ее, не из-за нее ли
не едет он к себе в графство, - тогда она, мол, в угоду ему удалится. Ответ
графа отличался крайней жестокостью: "Пусть поступает как хочет, я же
ворочусь к ней не прежде, чем на пальце у нее окажется вот этот перстень, а
на руках ребенок, прижитый со мною". Надобно знать, что у Бельтрана был
драгоценный перстень, который он никогда не снимал, оттого что, как его
уверили, он обладал волшебною силою. Дворяне приняли это жестокое его
условие, содержавшее в себе два, в сущности, невыполнимых пункта, и,
уверившись, что его не переупрямишь, возвратились к его жене и сообщили
ответ. Сначала она сильно приуныла, но затем долго раскидывала умом, нельзя
ли как-нибудь исхитриться и все-таки исполнить те два условия и благодаря
этому вернуть мужа. Хорошенько все взвесив, она призвала старейших и лучших
людей во всем графстве и обстоятельно, в слезных словах рассказала, как
много сделала она из любви к графу и как он ее за это отблагодарил. В
заключение же своей речи она объявила, что вовсе не желает, чтобы граф
из-за нее находился в вечном изгнании, - напротив того, она намерена во
спасение души своей употребить остаток жизни на поклонение святым местам и
на благотворительность. Того ради она обратилась к старейшинам с просьбой
взять на себя охрану графства, равно так и заботы по управлению таковым,
графу же дать знать, что она освобождает его владения от своего присутствия
и покидает Руссильон навсегда. Пока она держала речь, добрые люди проливали
обильные слезы; как же скоро она умолкла, они приступили к ней с увещаниями
- передумать и остаться, но ничего с ней поделать не могли.

Она поручила их воле божией и в одежде странницы, взяв с собой побольше
денег и дорогих вещей, в сопровождении двоюродного брата и служанки
отправилась в путь-дорогу, а куда именно - про то ни один человек во всем
графстве не ведал, направлялась же она во Флоренцию и по пути ни разу нигде
не задержалась. Во Флоренции она остановилась в первой попавшейся
гостиничке, которую держала некая почтенная вдова, и, сгорая от нетерпения
услышать что-либо о своем супруге, под видом бедной странницы стала вести
самый добродетельный образ жизни. Нужно же было случиться так, чтобы на
другой же день мимо гостиницы во главе отряда проехал верхом Бельтран, и
хотя жена сейчас узнала его, однако спросила у почтенной хозяйки, что это
за человек.

Хозяйка же ей на это ответила так: "Это дворянин, чужеземец, граф Бельтран,
человек любезный, обходительный, в городе все его очень любят. Он без ума
от моей соседки, девушки благородного происхождения, но обедневшей. Она
девушка честнейших правил, по бедности еще не замужем, а пр