жанни изъявил полную готовность. Оба встали и на цыпочках подошли к двери,
за которой все еще ждал уже что-то заподозривший Федериго.

"Плюнь, когда я тебе скажу", - приблизившись к двери, шепнула монна Тесса.

"Ладно", - отвечал Джанни.

И тут жена начала творить заклинание: "Привиденье, привиденье! Что покою не
даешь? Хвост поднявши ты пришел, хвост поднявши и уйдешь. Ступай в сад -
там под большим персиковым деревом жирное-прежирное найдешь, а вдобавок -
сотню круглячков из-под моей курочки. Приложись к бутылочке и иди своей
дорогой, а меня с моим Джанни не трогай". Сказавши это, монна Тесса
обратилась к мужу: "Плюнь, Джанни!" - и Джанни плюнул.

У Федериго, стоявшего за дверью и все до последнего слова слышавшего,
ревность улетучилась мигом, и, как ему ни было досадно, он чуть не лопнул
от еле сдерживаемого смеха, а когда Джанни плюнул, он прошептал: "Ты себе
зубы выплюнь!" Монна Тесса, трижды сотворив заклинание, опять улеглась с
мужем в постель. Федериго, рассчитывавший на ужин и оставшийся без ужина,
отлично понял смысл этого заклинания; он поспешил в сад, нашел под большим
персиковым деревом двух каплунов, яйца, вино, все это отнес к себе домой и
поужинал в свое удовольствие. Когда же он потом встречался с монной Тессой,
оба, вспоминая заклинание, умирали от хохота.

Иные, впрочем, уверяют, что она-то повернула ослиный череп мордой к
Фьезоле, но один работник, проходя через виноградник, так хватил палкой по
черепу, что череп завертелся и повернулся мордой к Флоренции - вот почему
Федериго решил, что его зовут, и пришел. А еще говорят, будто монна Тесса
заклинала так: "Привиденье, привиденье! Сгинь, под дверью не стой! Ослиный
череп повернут не мной - повернул его кто-то другой, чтоб ему не пошевелить
ни рукой, ни ногой, а Джанни - со мной!" Так Федериго, не солоно хлебавши,
и ушел. Но одна моя соседка, совсем дряхлая старуха, уверяет, что и то и
другое было на самом деле, - она еще якобы в молодости об этом слыхала, -
но только второй случай произошел не в доме Джанни Лоттеринги, а в доме
проживавшего у ворот Сан Пьеро некоего Джанни ди Нелло2, такого же точно
остолопа, как и Джанни Лоттеринги. Ну так вот, милые дамы, выбирайте: какое
заклинание вам больше нравится? А если хотите, запомните и то и другое - вы
могли убедиться, что и то и другое в таких случаях чудодейственны.
Затвердите их наизусть - они вам пригодятся.



----------------------------------------------------------------------------



1 Жил некогда во Флоренции, в квартале святого Панкратия, шерстяник по
имени Джанни Лоттеринги... - Квартал во Флоренции, получивший свое
(искаженное) наименование от расположенного там монастыря святого
Панкратия. Несколько торговцев и ремесленников, по имени Лоттеринги,
действительно существовали во Флоренции того времени. Все они были связаны
с банком Барди.

2 ...некоего Джанни ди Нелло... - Джанни ди Нелло (как, впрочем, и
большинство других имен, упоминаемых в новелле) имел, по всей вероятности,
совершенно реальный прототип.





































  Джованни Боккаччо : Декамерон : День седьмой




Муж Перонеллы возвращается домой, и Перонелла прячет своего возлюбленного в
винную бочку; муж запродал бочку, а жена уверяет, будто она уже продала ее
одному человеку и тот в нее влез, чтобы удостовериться, сколь она прочна;
возлюбленный Перонеллы вылезает из бочки, велит мужу отчистить ее, а затем
уносит бочку к себе домой



Слушатели то и дело прерывали рассказ Эмилии взрывами хохота, заклинанье же
признали полезным и чудодейственным. Затем король приказал рассказывать
Филострато, и тот начал так:

- Милейшие дамы! Мужчины, особливо - мужья, вытворяют с вами такие штуки,
что когда какой-нибудь жене в кои-то веки посчастливится одурачить мужа, вы
должны радоваться, что это произошло, что вам это стало известно, что вы от
кого-нибудь об этом услышали, но не только радоваться, - вы должны, в свою
очередь, всем рассказывать о случившемся, чтобы мужчины наконец уразумели,
что если они на все горазды, то и женщины им не уступят. Нам это может быть
только полезно: когда одному известно про другого, что и тот - не промах,
он еще подумает, прежде чем решиться провести его. Не подлежит сомнению,
что когда нынешние наши рассказы дойдут до сведения мужчин, они, приняв в
рассуждение, что и вы при желании можете сыграть с ними шутку, станут куда
осторожнее. С этой целью я и хочу рассказать, что ради собственного
спасения в мгновение ока проделала с мужем одна молодая, низкого состояния,
женщина1.

В Неаполе не так давно один бедняк женился на красивой, прелестной девушке
по имени Перонелла; он был каменщик, она - пряха, и на скудный свой
заработок они кое-как сводили концы с концами. Случилось, однако ж, так,
что некий юный вертопрах увидел однажды Перонеллу, пришел от нее в восторг,
воспылал к ней страстью, стал усиленно домогаться ее расположения - и
добился своего. Касательно свидания они уговорились так: ее муж вставал
спозаранку и уходил либо на работу, либо искать работу, а молодой человек
должен был в это время находиться поблизости и поглядывать, ушел ли муж, а
так как улица Аворио была ненаселенная, то молодому человеку не составляло
труда тотчас после ухода мужа неприметно прошмыгнуть к нему в дом. И так
они проделывали многократно.

Но вот в одно прекрасное утро почтенный супруг удалился, а Джаннелло
Скриньярио2, - так звали молодого человека, - прошмыгнул к нему в дом и
остался наедине с Перонеллой, а немного погодя муж, уходивший обыкновенно
на целый день, вернулся и толкнул дверь, - она оказалась запертой изнутри,
тогда он постучался, а постучавшись, подумал: "Благодарю тебя, господи!
Богатством ты меня не наделил, но зато в утешение послал мне хорошую,
честную женку! Ведь это что: только я за порог, а она скорей дверь на
запор, чтобы никто к ней не забрался и как-нибудь ее не изобидел!"

Перонелла по стуку догадалась, что это муж. "Беда, ненаглядный мой
Джаннелло! - сказала она. - Не жить мне теперь на свете! Это же мой муж,
пропади он пропадом! И что это ему вздумалось нынче так скоро вернуться?
Может, он видел, как ты входил? Ну, была не была! Полезай, бога ради, вот в
эту бочку, а я пойду отворять. Сейчас узнаем, что это его так скоро
принесло".

Джанелло без дальних размышлений полез в бочку, а Перонелла встретила мужа
неласково. "Это еще что за новости? - сказала она. - Что это ты так скоро
вернулся? Да еще и со всем своим инструментом? Видно, ты себе нынче
праздник задумал устроить. А на что мы жить будем? Где хлеба возьмем? Уж не
воображаешь ли ты, что я тебе позволю заложить мою юбчонку или же еще
что-нибудь из тряпья? Я день и ночь пряду, из сил выбиваюсь, чтобы хоть на
гарное масло заработать, а ты что? Эх, муженек, муженек! Все соседки-то
диву даются и на смех меня поднимают, что я тружусь не покладая рук, а ты
ничего еще не успел наработать - и уже домой!" Тут Перонелла заплакала.
"Бедная я, несчастная, горемычная! - продолжала она. - Не в добрый час я на
свет появилась, не в добрый час у него в дому поселилась! Мне бы выйти за
хорошего парня, так нет же: угораздило пойти за него, а он меня нисколечко
не ценит! Другие с любовниками весело время проводят, у иной их два, у иной
- целых три, и они с любовниками развлекаются, а мужей за нос проводят. За
что же мне такое наказанье? Я женщина честная, ничего худого себе не
позволяю, а уж как же мне не везет, какая у меня горькая доля! И то
сказать: отчего бы и мне не завести любовника? Было бы тебе известно,
муженек: если б я захотела согрешить, то уж нашла бы с кем - я стольким
красавчикам головы вскружила, и они ко мне подъезжают, через доверенных
людей сулят мне деньги, а коли, мол, захочу, так будут у меня и новые
платья, и драгоценные вещи, да я-то не такая, мне совесть этого не
позволяет, а ты, вместо того, чтобы работать, идешь домой!"

"Полно, жена, не печалься! - сказал муж. - Поверь мне, что я знаю, какая ты
у меня хорошая, я только сейчас в этом лишний раз убедился. А ведь я пошел
на работу, но только ни ты, ни я не знали, что нынче день святого Галионе3,
и все отдыхают, - потому-то я и вернулся так скоро домой. Но хлеба нам с
тобой на целый месяц хватит - об этом-то я как раз подумал и позаботился.
Со мной человек пришел, видишь? Я ему бочку продал, - бочка-то, как тебе
известно, давным-давно пустая у нас стоит, только место зря занимает, а он
мне дает за нее пять флоринов".

"Час от часу не легче! - вскричала тут Перонелла. - Ты как-никак мужчина,
везде бываешь, должен бы, кажется, понатореть в житейских делах, а бочку
продал всего за пять флоринов, я же - глупая баба, за порог, можно сказать,
ни ногой, а вот попалась мне на глаза ненужная бочка - я и продала ее
одному почтенному человеку, да не за пять, а за семь флоринов, и он как раз
сейчас влез в нее - проверяет, прочная ли она".

Муж очень обрадовался и сказал тому, кто с ним пришел: "Ступай себе с
богом, почтеннейший! Ты слышал? Жена продала бочку за семь флоринов, а ты
говорил, что красная цена ей пять".

"Дело ваше", - сказал покупатель и ушел.

"Раз уж ты вернулся, - сказала мужу Перонелла, - так иди туда и покончи с
ним".

У Джаннелло ушки были на макушке: он старался понять из разговора, что ему
грозит и что тут можно предпринять; когда же до него донеслись последние
слова Перонеллы, он мигом выскочил из бочки и, как будто не слыхал о том,
что вернулся муж, крикнул: "Хозяюшка! Где же ты?"

Но тут вошел муж и сказал: "Я за нее! Тебе что?"

"А ты кто таков? - спросил Джаннелло. - Мне эту бочку продала женщина, - я
ее и зову".

"Ты с таким же успехом можешь кончить это дело и со мной, - я ее муж", -
отвечал почтенный супруг.

"Бочка прочная, я проверял, - сказал ему на это Джаннелло, - но у вас тут,
по всей видимости, была гуща, и она так пристала и присохла, что я ногтем
не мог ее отколупнуть. Отчистите бочку - тогда я ее у вас возьму".

"За этим дело не станет, - вмешалась Перонелла, - сейчас мой муж хорошенько
ее отчистит".

"Конечно, отчищу", - сказал муж, положил свой инструмент, снял куртку,
велел зажечь свечу и подать скребок, влез в бочку и давай скрести. Бочка же
была не очень широкая; Перонелла сунула в нее голову, будто ей хочется
посмотреть, как работает муж, да еще и руку по самое плечо, и начала
приговаривать: "Поскобли вот здесь, вот здесь, а теперь вон там, вот тут
еще немножко осталось".

Так она стояла, указывая мужу, где еще требуется почистить, а Джаннелло
из-за его прихода не успел получить полное удовольствие, и теперь он,
убедившись, что, как бы он хотел, так ему нынче все равно не удастся,
решился утолить свою страсть как придется. Того ради он приблизился к
Перонелле, которая прикрывала собой всю бочку, и, обойдясь с нею так, как
поступали в широких полях разнузданные горячие жеребцы, бросавшиеся на
парфянских кобылиц, наконец-то юный свой пыл остудил; доскоблил же он бочку
и отскочил от нее в то самое мгновенье, когда Перонелла высунула голову, а
супруг вылез наружу.

И тут Перонелла сказала: "Возьми свечу, милый человек, и погляди: как там
теперь, на твой взгляд, чисто?" Джаннелло заглянул и сказал, что вот
теперь, мол, чисто, теперь он доволен. Затем вручил мужу семь флоринов и
велел отнести бочку к себе домой.



----------------------------------------------------------------------------



1 ...проделала с мужем одна молодая, низкого состояния, женщина. - Как и
десятая новелла пятого дня, данная новелла восходит к "Метаморфозам" Апулея
(IX, 5). На неаполитанском материале она получила реалистическое заострение.

2 Джанелло Скриньярио. - В бытность Боккаччо в Неаполе поблизости от
упоминаемой в тексте новеллы улицы Аворио в самом деле проживали братья
Скриньярио, одного из них звали Джованни.

3 ...нынче день святого Галионе... - Рядом с кварталом, где жили герои
новеллы, действительно была часовня святого Галионе, очень почитаемая
местным населением.





































  Джованни Боккаччо : Декамерон : День седьмой




Брат Ринальдо балуется со своей кумой; муж застает брата Ринальдо у нее в
комнате, а брат Ринальдо уверяет, будто он заговаривал глисты у своего
крестника



Филострато недостаточно туманно выразился насчет парфянских кобылиц, а
потому догадливые дамы поняли, что он хочет сказать, и рассмеялись, хотя
сделали вид, будто их насмешило нечто другое. Удостоверившись, что повесть
Филострато окончена, король велел рассказывать Элиссе, и покорная его воле
Элисса начала так:

- Очаровательные дамы! Заклинание, которое привела в своем рассказе Эмилия,
напомнило мне рассказ о заговоре, и хотя он и не так хорош, со всем тем я,
за неимением чего-нибудь более подходящего к предмету нынешнего нашего
собеседования, предложу его вашему вниманию.

Надобно вам знать, что в Сиене жил когда-то прелестный юноша благородного
происхождения, по имени Ринальдо. Он был без памяти влюблен в свою соседку,
красивую женщину, которая была замужем за богатым человеком, и питал
надежду, что если только ему удастся поговорить с ней наедине, ни в ком не
возбуждая подозрений, то он достигнет венца своих мечтаний, но только он не
видел иного пути к осуществлению сего замысла, как покумиться с нею, -
должно заметить, что она была беременна. С этой целью он подружился с ее
мужем, сообщил ему о своем желании в самых изысканных выражениях, и муж
согласился. Итак, Ринальдо покумился с донной Агнесой; теперь он всегда мог
найти благовидный предлог для беседы с нею наедине, и вот как-то раз,
набравшись храбрости, он прямо заговорил с ней о своих намерениях, о
каковых она, впрочем, еще раньше прочла у него в глазах однако ж признанием
этим он ничего не добился, хотя слушала она его не без удовольствия. Вскоре
после этого Ринальдо почему-то пошел в монахи; какой был ему в том прок -
неизвестно, но только он так монахом и остался. Приняв постриг, Ринальдо на
время выкинул из головы любовь к куме и прочие мирские соблазны, однако ж
по прошествии некоторого времени он, не снимая рясы, опять взялся за свое и
снова стал находить удовольствие в прихорашиванье, во франтовстве, в
щегольстве, в модничанье, в сочинении канцон, баллад и сонетов, в пении и в
прочем, и тому подобном.

Дался мне, однако ж, этот брат Ринальдо! Да разве другие лучше его? О позор
нашего развращенного общества! Им нисколько не стыдно своей тучности, им
нисколько не стыдно румянца во всю щеку, им нисколько не стыдно своей
изнеженности, им нисколько не стыдно дорогого своего облачения и всего
своего убранства, и вся повадка у них не голубиная, - надуются, как петухи,
и преважно расхаживают, задравши гребень и выпятив грудь. В кельях у них
полно баночек с мазями и притираньями, коробочек со сластями, склянок и
пузырьков с духами и маслами, бочонков с мальвазией, греческим и другими
тонкими винами, - можно подумать, что это не монашеские кельи, а бакалейные
или парфюмерные лавки, но это еще что! Они не стыдятся своей подагры; они
воображают, будто никто не знает и не ведает, что от строгого поста, от
простой и скудной пищи, от воздержания люди худеют, спадают с тела, и
обыкновенно здоровеют, а если и заболевают, то уж, во всяком случае, не
подагрой, верное средство от которой - целомудрие, равно как и весь
скромный образ жизни монаха. Никто не знает, полагают они, что прямое
следствие лишений, долговременного бодрствования, стояний на молитве,
истязания плоти - бледность и сокрушенный дух, что ни у святого Доминика,
ни у святого Франциска не было четырех ряс, что они не носили ярких и
дорогих одежд, что они ходили в грубошерстных рясах самого скромного цвета,
что одеяние служило им защитой от холода, а не для того, чтобы
покрасоваться. Да исправит же господь бог это повреждение нравов на благо
алчущих духовной пищи простецов, коих приношениями те кормятся!

Итак, в брате Ринальдо заговорили прежние его наклонности, и он зачастил к
Пуме. С годами он осмелел, и его домогательства становились все
настойчивее. Сердобольная женщина нашла, что брат Ринальдо за это время
похорошел, а кроме того, ей трудно было устоять против такого напора, и
вот, когда он уж очень к ней пристал, она прибегла к последнему средству, к
которому обращаются в подобных случаях женщины, готовые уступить. "Что с
вами, брат Ринальдо? - воскликнула донна Агнесса. - Разве монахи такими
делами занимаются?"

Брат Ринальдо так ей на это ответил: "Сударыня! Когда я сброшу рясу, - а я
ее мигом скидываю, - вы увидите, что я не монах, а такой же мужчина, как и
все прочие".

На лице донны Агнесы появилась кривая усмешка. "Ах, боже мой, что же мне
делать? - воскликнула она. - Ведь вы мой кум, а с кумом-то разве можно? Это
было бы очень дурно с нашей стороны, да, да, я от многих слыхала, что это
великий грех, а иначе я бы вам непременно доставила удовольствие".

"Если у вас другой причины нет, то это просто глупо с вашей стороны, -
возразил брат Ринальдо. - Я не отрицаю, что это грех, но раскаявшемуся
господь и не такие грехи прощает. Ответьте мне: кто роднее вашему сыну - я,
его крестный отец, или же ваш муж, который его породил?"

"Мой муж", - отвечала донна Агнеса.

"Ваша правда, - молвил монах. - А разве ваш муж с вами не живет?"

"Конечно, живет", - отвечала донна Агнеса.

"Когда так, - продолжал монах, - и если еще принять в рассуждение, что я
более дальняя родня вашему сыну, чем ваш супруг, то, стало быть, и я имею
право жить с вами".

Донна Агнеса логике не обучалась, ей только нужно было на что-нибудь
опереться, и потому она поверила монаху, - а быть может, сделал вид, что
поверила. "Что можно возразить на ваши умные речи?" - сказала она и,
невзирая на кумовство, порешила удовлетворить монаха. Они тотчас же
приступили к делу, а так как кумовство облегчало им встречи и отводило от
них подозрения, они потом еще несколько раз встретились.

Но вот однажды брат Ринальдо пришел к донне Агнесе и, уверившись, что,
кроме нее и прехорошенькой и премиленькой ее служанки, в доме никого больше
нет, отправил служанку со своим приятелем на чердак, чтобы он поучил ее
молитвам, а сам вместе с донной Агнесой, на руках у которой был мальчик,
прошел к ней в комнату, и тут они заперлись, легли на диван и давай
резвиться. В это самое время вернулся хозяин дома и, никем не замеченный,
подошел к двери, постучался и позвал жену.

"Я погибла! - услыхав голос мужа, прошептала донна Агнеса. - Это мой муж.
Теперь он сразу догадается, почему мы с вами стали так близки".

Брат Ринальдо был раздет, вернее - он был в одном исподнем, - рясу и
нарамник он снял. "То правда, - сказал он. - Если б я был одет, то еще
можно было бы как-нибудь выкрутиться, но если вы ему сейчас отворите и он
застанет меня в таком виде, то уж тут никакие оправдания не помогут".

У донны Агнесы мелькнула счастливая мысль. "Одевайтесь, - сказала она, - а
как оденетесь, возьмите на руки своего крестника и со вниманием слушайте,
что я буду говорить, чтобы у нас с вами не вышло разногласий, а в остальном
положитесь на меня".

Благоверный все стучался; наконец жена крикнула: "Иду, иду!" - встала и с
самым непринужденным видом вышла к нему. "Ты знаешь, муженек, - заговорила
она, - здесь наш кум - сам бог его к нам послал: если б он не пришел, мы бы
потеряли нашего мальчика".

При этих словах простодушный святоша так и обомлел. "То есть как?" -
воскликнул он.

"Ах, муженек! - продолжала донна Агнеса. - С ним приключился глубокий
обморок, - я уж думала, что он умер, не знала, что делать и как быть, но
тут, на мое счастье, пришел наш кум, брат Ринальдо, взял его на руки, да и
говорит: "Кума! У него глисты подошли к сердцу. Обыкновенно это кончается
смертью, но вы не бойтесь: я их заговорю и всех повыморю. Я не уйду от вас,
пока вы не увидите, что ваш ребенок здоровехонек". Ты был нам нужен, чтобы
прочитать молитвы, но служанка не знала, где тебя найти, и он попр