и Джербино пылали
страстью, и вдруг король тунисский помолвил свою дочь за короля гранадского
и тем повергнул ее в отчаяние; ей несносна была одна мысль, что она так
далеко будет от своего возлюбленного и, может статься, никогда не увидит
его. Если б только ей к тому представился случай, она, лишь бы не выходить
замуж, с радостью убежала бы от отца к Джербино. А Джербино, сведав об этой
помолвке, также совершенно пал духом и все старался измыслить способ отбить
ее, если ее повезут к жениху морем. Король тунисский кое-что слышал о
взаимной нежности его дочери и Джербино, о том, что Джербино затевает, и,
зная, что Джербино - человек отчаянный и силач необыкновенный, прежде чем
отправить ее к жениху, дал знать королю Вильгельму, что он задумал и что
непременно приведет в исполнение, если только король Вильгельм поручится,
что ни Джербино, ни кто-либо еще ему в том не воспрепятствуют. Король
Вильгельм был тогда уже очень стар; он ничего не слыхал о любви Джербино и
был весьма далек от мысли, что из-за нее-то и потребовалось от него таковое
ручательство, а потому охотно на это пошел и в знак того, что он ручается,
послал королю тунисскому свою перчатку. Получив перчатку, король тунисский
повелел снарядить к отплытию в гавани Карфагена прекрасный большой корабль,
снабдить его всем, что может пригодиться путешественнице, оснастить и
украсить его, и теперь он дожидался лишь благоприятной погоды, чтобы
отправить свою дочь в Гранаду. Девушка, за всеми этими приготовлениями
следившая и наблюдавшая, тайно послала слугу своего в Палермо, велела
кланяться удальцу Джербино и передать ему, что спустя несколько дней ее
повезут в Гранаду, и вот теперь-то, мол, будет видно, так ли он отважен,
как о нем толкуют, и точно ли он ее любит, как он ей клялся. Нарочный
отлично со своим поручением справился и возвратился в Тунис. Джербино,
услышав такие вести и узнав, что дед его, король Вильгельм, дал
ручательство королю тунисскому, совсем растерялся. Любовь, однако ж,
воодушевила его, и, получив от своей возлюбленной эти сведения, он не
только не сробел, но, напротив того, поехал в Мессину, велел, нимало не
медля, вооружить две быстроходные галеры, набрал команду из смельчаков и
отправился с ними к берегам Сардинии в расчете на то, что мимо Сардинии
должен пройти корабль с его возлюбленной.

И он не ошибся: несколько дней спустя после его прибытия подгоняемый легким
ветром корабль показался неподалеку от того места, где его подстерегал
Джербино. Как скоро Джербино его завидел, он тот же час обратился к своим
спутникам с такими словами: "Братцы! Если вы точно люди достойные, за
каковых я вас-почитаю, то среди вас, чаятельно, нет никого, кто бы не любил
прежде или же не любит ныне, ибо, по моему разумению, кто не любил, тому не
свойственны добродетели и тот никогда не ведал счастья. Если же вы
когда-нибудь любили или любите ныне, то вам легко будет меня понять. Я
люблю, и моя любовь внушила мне подбить вас на такое дело, та же, которую я
люблю, находится вон на том корабле, и корабль тот увозит не только
владычицу моих мечтаний, но и несметные сокровища, коими мы, люди храбрые,
мужественно сражаясь, без особого труда можем завладеть. Однако, если мы
одолеем, я возьму в добычу только девушку, из любви к которой я и взялся за
оружие, все остальное уступаю вам. Итак, вперед, час добрый, - на корабль!
Сам господь нам покровительствует: ветра нет, корабль стоит на месте".

Удальцу Джербино не нужно было тратить столько слов, ибо мессинцы, жадные
до поживы, мысленно уже приготовились совершить то, к чему призывал их
Джербино. Последние его слова они покрыли воинственными кликами, затрубили
в трубы, взялись за оружие и, ударив в весла, пристали к кораблю. Моряки,
еще издали увидев галеры и рассудив, что им от них не уйти, изготовились к
обороне. Удалец Джербино выставил требование: если они не хотят сражаться,
то пусть доставят своих начальников на галеры. Сарацины, узнав, что это за
люди, и услышав их требование, возразили, что они на них напали в нарушение
слова, которое дал их же король, в доказательство предъявили перчатку,
объявили, что сдадутся не иначе как после боя, и наотрез отказались
что-либо находящееся на корабле им выдать. Джербино, увидев на корме
девушку, которая оказалась гораздо красивее, чем он ее себе представлял,
воспылал к ней еще более сильной любовью и, когда ему показали перчатку,
сказал, что соколов здесь сейчас нет и перчатка им не нужна, а вот если они
не отдадут девушку, то пусть готовятся к бою. Бой немедленно завязался, с
обеих сторон полетели стрелы и камни, и длилось это долго, так что и те и
другие от упорного боя немалый терпели урон. Наконец Джербино, убедившись,
что это ни к чему не ведет, велел поджечь брандер, который они привели с
собой из Сардинии, и при помощи двух галер подтащить к кораблю. Тут
сарацины, поняв, что им ничего иного не остается, как сдаться или
погибнуть, велели вывести на палубу королевскую дочь, которая стояла внизу
и плакала. Втащив ее на нос и окликнув Джербино, они на его глазах, как она
ни молила о пощаде и ни призывала на помощь, убили ее и, бросив в море,
сказали Джербино: "На, возьми ее! Отдать тебе ее по-другому мы не могли -
ты настолько честен, что ничего иного и не заслуживаешь".

Увидев, какое злодеяние они учинили, Джербино, не обращая внимания ни на
стрелы, ни на камни, словно ища смерти, велел подвезти себя к кораблю.
Преодолев сопротивление сарацин, он прыгнул на корабль и, точно голодный
лев, который, накинувшись на стадо бычков и одного за другим загрызая,
первое время с помощью зубов и когтей утоляет не столько голод, сколько
свое свирепство, многих сарацин предал лютой смерти, одному за другим
отсекая мечом головы. Когда же на брандере пламя разгорелось, он, дабы
вознаградить своих товарищей, велел им разграбить корабль, а затем, одержав
над неприятелем безрадостную победу, спрыгнул на галеру. Он приказал
выловить тело красавицы и потом долго оплакивал ее, а на возвратном пути в
Сицилию велел с почестями похоронить ее на Устике - островке, расположенном
почти напротив Трапани, и, убитый горем, возвратился восвояси.

Когда весть о том дошла до короля тунисского, он отправил к королю
Вильгельму одетых в траур послов с жалобой на то, что король слова своего
не сдержал, и послы рассказали королю Вильгельму все как было. Короля
Вильгельма это привело в ярость; не считая возможным отказать послам в
правосудии и предпочитая лишиться внука, нежели прослыть бесчестным
государем, он велел схватить Джербино и, хотя царедворцы, все как один,
вступились за него, приговорил его к смертной казни, и Джербино в
присутствии короля отрубили голову.

Вот я и рассказала вам о том, какая печальная участь постигла влюбленных:
оба они один за другим умерли лютою смертью, не вкусив плода от своей любви.



----------------------------------------------------------------------------



1 У Вильгельма Второго, короля сицилийского... - Вильгельм II Добрый
царствовал с 1166 по 1189 год. Детей по имени Руджери и Костанца у него не
было. Так звали его дядю и тетку. Общая же характеристика Вильгельма,
которую дает в этой новелле Боккаччо, совпадает в общих чертах с
характеристикой исторических преданий, канонизированных Данте ("Рай", песнь
XX).





































  Джованни Боккаччо : Декамерон : День четвертый




Братья Лизабетты убивают ее любовника; любовник является ей во сне и
сообщает, где его закопали; Лизабетта тайком выкапывает его голову, кладет
ее в горшок с базиликом и каждый день подолгу плачет над ним; братья
отнимают у нее голову возлюбленного, и вскорости она умирает с горя



Когда Элисса умолкла, король, присовокупив к ее повести краткое
рассуждение, велел рассказывать филомене, и филомена, исполненная
сострадания к злосчастному Джербино и его возлюбленной, вздохнула горестно
и начала так:

- Обворожительные дамы! Я поведу речь не о столь высоких особах, о которых
повествовала Элисса, но, может статься, рассказ мой будет не менее
трогателен. Вспомнила же я обо всех этих событиях потому, что Элисса
упомянула Мессину, а в Мессине-то они и произошли.

Итак, жили-были в Мессине три брата, три молодых купца, сильно
разбогатевших после смерти отца своего, уроженца Сан Джиминьяно, и была у
них сестра по имени Лизабетта, пригожая и благонравная девица, которую они
почему-то еще не успели выдать замуж. При одной из их лавок находился юноша
из Пизы по имени Лоренцо, - он-то и вел и делал все их дела. Был он
обходителен, очень хорош собой, Лизабетта стала на него заглядываться, и он
ей смерть как полюбился. А Лоренцо за ней примечал и в конце концов, вырвав
из сердца все свои былые привязанности, устремил помыслы к ней.
Почувствовав взаимное влечение, они довольно скоро друг в друге уверились и
достигли предела своих желаний.

Продолжая в том же духе, блаженствуя и наслаждаясь, они позабыли
осторожность, и вот как-то ночью, когда Лизабетта шла к Лоренцо, старший
брат выследил ее, она же его не уследила. Поступок сестры крайне его
огорчил, но так как он был юноша рассудительный, то здравый смысл подсказал
ему ничего пока не предпринимать, себя не обнаруживать и подождать до утра,
и всю ночь он только об этом и думал. Когда же настал день, он рассказал
братьям, что видел ночью, как Лизабетта пробиралась к Лоренцо; братья долго
держали совет и наконец порешили, дабы не срамить ни себя, ни сестру,
замять это происшествие и до поры до времени притвориться, будто они ничего
не видели и ничего не знают, а затем, при случае, когда можно будет это
сделать без вреда и ущерба для себя, искоренить позор, пока он еще не
принял размеров угрожающих.

Порешив на том, они по-прежнему болтали и шутили с Лоренцо, а как-то раз
сделали вид, что идут втроем погулять за город, и взяли его с собой. Когда
же они зашли в места пустынные и отдаленные, то, воспользовавшись удобным
случаем, убили ничего не подозревавшего Лоренцо и тайно похоронили его.
Вернувшись же в Мессину, они сказали, что послали его куда-то по делу, и
все этому поверили, так как братья посылали его часто. Лоренцо меж тем все
не возвращался, и Лизабетта, не на шутку встревоженная долгим его
отсутствием, все чаще и все настойчивее допытывалась у братьев, где же
Лоренцо; и вот однажды, когда она с особым упорством их расспрашивала, один
из братьев сказал ей: "Что бы это значило? Какое тебе дело до Лоренцо,
почему ты все о нем спрашиваешь? Ужо еще раз спросишь - и мы тебе ответим
так, как ты того заслуживаешь". После этого разговора девушка была печальна
и грустна, ничто ее не веселило, она испытывала какой-то непонятный страх,
о Лоренцо более не расспрашивала, а только все поджидала его и лишь по
ночам жалобно к нему взывала, умоляла прийти к ней и оплакивала долгую с
ним разлуку.

Однажды ночью, когда она, вволю наплакавшись, наконец, вся в слезах,
уснула, во сне привиделся ей Лоренцо; он был бледен, волосы у него стояли
дыбом, одежда порвалась и истлела, и тут послышался девушке его голос: "О
Лизабетта! Ты все зовешь меня и томишься в разлуке, плачешь не осушая глаз
и горько меня упрекаешь. Так знай же, что я не властен к тебе вернуться, -
в тот день, когда ты видела меня в последний раз, братья твои меня убили".
Сообщив, где его зарыли, и сказав, чтобы она больше его не звала и не
ждала, он исчез.

Пробудившись, девушка уверилась, что то была не сонная греза, и залилась
слезами. Поутру она встала и, не отважившись рассказать братьям о
посетившем ее видении, задумала пойти в указанное ей место, дабы
удостовериться, правду ли слышала она во сне. Получив дозволение погулять
за городом, она вместе с одной девушкой, прежде состоявшей при ней в
услужении и все о ней знавшей, с великой поспешностью направилась туда,
разгребла сухие листья и стала копать в том месте, где земля показалась ей
наиболее рыхлой. Копать ей пришлось недолго - вскоре она увидела труп
несчастного своего любовника, еще совсем не тронутый тленом и не
разложившийся, и тут для нее стало очевидно, что видение ее было не
обманчивое. Это ее сразило, и все же она сказала себе, что сейчас не время
плакать; если б она могла, она унесла бы тело с собою, дабы как должно
похоронить его, но она понимала, что это невозможно, - она лишь постаралась
отделить ножом голову от туловища, тело засыпала землей, а голову завернула
в полотенце, положила ее служанке в подол и, никем не замеченная,
возвратилась домой.

Заперевшись у себя в комнате, она долго и горько плакала над головою
возлюбленного своего, всю ее омыла слезами и покрыла поцелуями. Затем взяла
один из тех больших красивых цветочных горшков, в которых обыкновенно
произрастают майоран и базилик, завернула голову в красивое полотенце и
положила ее в горшок, а сверху насыпала земли и посадила несколько
отростков чудного салернского базилика, и поливала она потом этот базилик
розовой водой, померанцевой водой или же своими слезами. Она не отходила от
базилика и с любовью смотрела на него, потому что под ним лежала голова ее
Лоренцо. Наглядевшись, она наклонялась над базиликом и поливала его слезами.

Базилик отчасти благодаря постоянному и заботливому уходу, отчасти
благодаря тому, что голова внутри разлагалась и утучняла землю, стал
красивым и душистым. Так как подобный уход за цветком вошел у девушки в
обычай, соседи не могли не обратить на это внимание, и когда братья
выразили удивление, отчего ее красота вянет и отчего так впали у нее глаза,
соседи сказали: "Мы заметили, что она каждый день делает то-то и то-то".
Услышавши это, а затем уверившись в том воочию, братья несколько раз
принимались журить сестру, но так как это не помогло, то они велели унести
тайком цветочный горшок. Не найдя базилик, девушка много раз с великой
настойчивостью просила вернуть его - братья так и не отдали; девушка изошла
слезами, слегла и, больная, просила только о том, чтобы ей отдали горшок с
базиликом. Настоятельные ее просьбы удивили братьев, и им захотелось
посмотреть, что там внутри. Высыпав землю, они увидели полотенце, а в ней
голову, еще не совсем разложившуюся, так что по цвету волос они определили,
что то голова Лоренцо. Братья пришли в крайнее изумление; боясь огласки,
они украдкой закопали голову, а затем, устроив свои дела, тайно перебрались
из Мессины в Неаполь.

А девушка все плакала и молила отдать ей базилик и в слезах умерла - таков
был конец ее несчастной любви. Когда же некоторое время спустя слух о том
распространился, кто-то сложил песню, которую поют еще и сейчас:

Отнял нехристь у меня1
 Мой цветок любимый,
 и так далее.



----------------------------------------------------------------------------



1 Отнял нехристь у меня // Мой цветок любимый... - Первые два стиха
распространенной в те времена песенки, в которой героиня жалуется на то,
что у нее похитили душистый базилик. Кончается песенка словами: "Я умру от
печали". Вполне вероятно, что эта песенка и послужила Боккаччо толчком для
написания новеллы. Сюжет оказался привлекательным и в последующие века
(вплоть до Китса и Анатоля Франса).




































  Джованни Боккаччо : Декамерон : День четвертый




Андреола любит Габриотто; она рассказывает ему свой сон, он рассказывает ей
свой и скоропостижно умирает в ее объятиях; когда же она и ее служанка
несут мертвого Габриотто к нему домой, стража задерживает их обеих, и
Андреола дает показания; градоправитель хочет учинить над ней насилие, она
же оказывает ему сопротивление; так как невиновность ее выяснена, то
узнавший обо всем отец Андреолы добивается ее освобождения; Андреола,
однако, не желает более жить в миру и уходит в монастырь



Повесть Филомены произвела на дам глубокое впечатление; они много раз
слышали эту песню, но не знали, по какому поводу она сложена. Выслушав
рассказ Филомены, король, тледуя заведенному порядку, велел рассказывать
Панфило. Панфило начал следующим образом:

- Сон, о котором идет речь в повести Филомены, привел мне на память другую
повесть, но уже не с одним, а с двумя снами, в которых все происходило так,
как оно потом и случилось, и стоило тем, кто эти сны видел, поведать их
друг другу, как тут же оба сна и сбылись. Вы, конечно, знаете, пригожие
дамы, что всем нам свойственно видеть сны, причем некоторые сны спящий,
покуда он спит, целиком принимает за истину; когда же он просыпается, то
иные сны представляются ему вещими, иные - правдоподобными, иные -
совершенно невероятными, со всем тем многие сны потом сбываются. Вот почему
многие так же верят в сон, как в явь; сны то огорчают их, то радуют -
смотря по тому, что они в них вселяют: страх или же надежду. Есть, однако,
и такие, которые не верят в сны до тех пор, пока с ними не стрясется беда,
которая им была предсказана во сне. А я - ни на чьей стороне, потому что не
все сны вещие и не все обманчивые. Что не все сны вещие - это каждый, по
всей вероятности, не раз испытал на себе, а что не все сны обманчивы - это
доказала в своей повести Филомена, я же предуведомил, что докажу это в
моей. По моему разумению, человек, который живет и поступает по совести, не
должен бояться какого-либо смутного сна или же отступаться из-за него от
своих добрых намерений. Что касается козней и злодеяний, то если бы даже
сны и толкали на них, если бы даже они снились неоднократно и этой своей
неотвязностью подбивали человека на нехороший поступок, то таким снам
верить не следует, как не следует вполне полагаться и на сны добрые. Но
обратимся к нашему рассказу.

В Брешии жил когда-то дворянин, мессер Негро да Понте Карраро1, у которого
было несколько человек детей, дочь же его Андреола, красавица девушка,
невзначай влюбилась в своего соседа по имени Габриотто, человека низкого
звания, но добродетельного, из себя видного и привлекательного. Через
посред ство служанки девушка уведомила Габриотто о своей любви к нему,
затем та же самая служанка не раз и не два, к великой радости обоих,
приводила его в чудный сад отца Андреолы. А дабы одна лишь смерть вольна
была разрушить их счастье, они тайно стали мужем и женой.

Так, украдкой, продолжали они встречаться, и вот однажды ночью девушка
увидела во сне, будто она в саду, к величайшему обоюдному удовольствию,
держит Габриотто в своих объятиях. А потом ей приснилось, будто из тела
Габриотто вышло нечто темное и страшное, что именно - это она не могла
разглядеть, схватило Габриотто и, употребив сверхъестественную силу,
вырвало его из ее объятий и вместе с ним провалилось сквозь землю, и больше
она их уже не видела. Ей стало так невыразимо тяжело, что она проснулась, и
хотя, проснувшись, она обрадовалась, что все это ей только снилось, со всем
тем в сердце к ней закрался страх. Вот почему она попыталась отменить
ночное свидание с Габриотто, однако, видя, что он упорствует, и не желая
возбуждать в нем подозрения, она все же встретилась с ним ночью в саду. То
была пора, когда цвели розы, и Андреола, нарвав целую охапку белых и алых
роз, пошла с Габриотто посидеть у дивного фонтана, струившего прозрачную
воду. Долго они тут сидели и не могли друг дружкой нарадоваться, как вдруг
Габриотто спросил, почему она сегодня не хотела с ним встретиться. Девушка
рассказала ему свой сон и поделилась с ним своими опасениями - словом,
ничего от него не утаила.

Габриотто над ней посмеялся и заметил, что глупее глупого верить снам: сны,
дескать, снятся или когда человек объелся, или же когда он голоден; сны -
вздор, и в этом, мол, легко можно убедиться чуть ли не каждый день. И вот
что еще он сказал: "Если б я придавал значением снам, я бы к тебе не пришел
не столько из-за твоего сна, сколько из-за того, который я сам видел нынче
ночью: снилось мне, будто я охочусь в чудном, приютном лесу и будто я
поймал прелестную, премилую лань - другой такой не сыскать. Лань эта будто
белее снега и будто мне удалось так скоро ее приру