кажете,
сделаю, даже в огонь брошусь".

"Ну вот и отлично, - заметила вдова. - Пробудь эту ночь в моей постели с
мужчиной и приласкай его, но только молча, чтобы братья мои не услыхали, -
ведь они спят за стеной, - а потом я подарю тебе сорочку".

"Да я, коли нужно, с шестерыми просплю, а не то что с одним", - молвила
Зеленушка.

И вот вечером, в назначенный час, явился настоятель, а молодые люди, как
это у них было уговорено с сестрой, были у себя в комнате и громко заявляли
о своем присутствии, по каковой причине настоятель в потемках тихохонько
пробрался в комнату монны Пиккарды и направился, как ему было сказано к
постели, - Зеленушка же, наученная монной Пиккардой, как ей надлежит
действовать, направилась туда же, но только с другой стороны. Полагая, что
с ним монна Пиккарда, отец настоятель заключил Зеленушку в объятия и молча
стал целовать ее, а Зеленушка его. Словом, настоятель вступил во владение
вожделенными благами и начал развлекаться. Устроив свидание, монна Пиккарда
велела братьям доделать остальное. Братья на цыпочках вышли из дому и пошли
на площадь, судьба же благоприятствовала им в задуманном предприятии даже
больше, чем они рассчитывали. Стояла сильная жара, и епископ велел узнать,
дома ли эти молодые люди, - ему хотелось пройтись и выпить у них вина, но
тут как раз он увидел, что они сами идут к нему: он признался, чего ему
хочется, и пошел с ними; когда же он вошел в прохладный их дворик,
освещенный множеством свечей, то не отказал себе в великом удовольствии
выпить доброго вина.

Когда же он выпил, молодые люди обратились к нему с такими словами:
"Владыка! Вы оказали нам такую милость: удостоили своим посещением убогое
наше жилище, - а мы ведь и шли пригласить вас в гости, - соблаговолите же
взглянуть на одну вещицу - мы были бы счастливы вам ее показать".

Епископ ответил, что с удовольствием посмотрит. Тогда один из братьев взял
зажженный факел и пошел прямо в комнату, где отец настоятель полеживал с
Зеленушкой, а за ним - епископ и все остальные; настоятель же успел
отмахать более трех миль, ибо все это время он скакал во весь опор, а
потому, притомившись, отдыхал, несмотря на жару держа Зеленушку в объятиях.
Когда, вслед за освещавшим дорогу молодым человеком, в комнату вошел
епископ и все прочие, то епископу в ту же минуту показали настоятеля,
обнимавшего Зеленушку. Отец настоятель между тем пробудился и, увидев свет
и чужих людей вокруг, от нестерпимого стыда и страха с головою накрылся
простыней. Тогда епископ, отчитав настоятеля, велел ему высунуть голову и
посмотреть, с кем он лежит. Удостоверившись, что монна Пиккарда его
обманула, и помыслив о том, как он осрамился, настоятель в превеликое впал
уныние. Епископ велел ему одеться, а затем настоятеля под усиленным
караулом отвели в собор, - там на него должна была быть наложена строжайшая
епитимья за совершенный им грех. Затем епископ полюбопытствовал, каким это
образом настоятель разлегся тут с Зеленушкой. Молодые люди все рассказали
епископу. Епископ очень одобрил и вдовушку и молодых людей за то, что они,
не пожелав обагрять руки в крови священника, обошлись с ним, как он того
заслуживал.

Епископ присудил настоятеля сорок дней оплакивать свой грех, однако ж
любовь и негодование кающегося оказались столь сильны, что оплакивал он
свой грех сорок девять дней с лишком, и, к умножению его несчастий, ему
долго потом не давали проходу мальчишки - показывали на него пальцем,
кричали: "Глядите! Это он спал с Зеленушкой!" - и чуть было не довели его
до сумасшествия. Так почтенная дама избавилась от тошнотворного и
нахального настоятеля, а Зеленушка заработала на этом сорочку.



----------------------------------------------------------------------------



1 ...не во Фьезоле, а в Синигалье... - Фьезоле - городок, расположенный на
холме под Флоренцией, славящийся своей красотой и здоровым климатом.
Синигалья - болотистая малярийная местность.





































  Джованни Боккаччо : Декамерон : День восьмой




Пока судья из Марки заседает во флорентийском суде, трое молодых людей
снимают с него подштанники



Когда Эмилия дошла до конца своей повести и все выразили одобрение
вдовушке, королева обратила взор на Филострато.

- Теперь твоя очередь, - сказала она.

Тот сейчас же изъявил готовность и начал так:

- Прелестные дамы! Элисса упомянула одного молодого человека по имени Мазо
дель Саджо, и это навело меня на мысль вместо повести, которую я прежде
собирался вам предложить, рассказать другую - о нем и о его товарищах,
повесть не непристойную, однако ж заключающую в себе такие выражения,
которые вы стесняетесь употреблять, но до того смешную, что грех было бы не
рассказать ее.

Все вы знаете, что градоправителями у нас нередко бывают уроженцы Марки1, и
по большей части это - мелкие душонки, народ прижимистый и сквалыжный, всю
жизнь они только и делают, что крохоборничают. И вот по причине этого
своего сквалыжничества и скопидомства градоправители и привозят с собой
таких судей и нотариусов, о которых скорей можно подумать, что они прямо от
плуга или из сапожной мастерской, но только не из школы законоведения.
Итак, некий градоправитель вместе с множеством других судей привез мессера
Никкола да Сан Лепидио2, с виду больше всего похожего на кузнеца, и было
этому судье поручено вести дела уголовные. Горожанам делать в суде
решительно нечего, и все-таки они нет-нет да туда и заглянут, и вот нужно
же было случиться так, что однажды утром туда зашел разыскивавший своего
приятеля Мазо дель Саджо. Обратив внимание на заседавшего там мессера
Никкола, он спросил себя: что, это, мол, еще за птица, и стал его
разглядывать. На судье была грязная беличья шапка, у пояса болталась
чернильница, из-под мантии вылезала нательная рубаха, да и многое другое
говорило о том, что судья не принадлежит к числу людей чистоплотных и
благородных, но особенно поразили Мазо дель Саджо его подштанники,
доходившие чуть не до икр; мантия была узкой, полы ее расходились, и из-под
них выглядывали подштанники.

На этом Мазо дель Саджо прекратил осмотр судьи, равно как и поиски своего
приятеля, и, отправившись на новые поиски, встретил двух других своих
приятелей, из коих одного звали Риби3, а другого - Маттеуццо, не меньших
забавников, нежели он сам. "Хотите доставить мне удовольствие? - спросил
он. - Пойдемте в суд: я вам покажу такое чучело, какого вы сроду не
видывали".

Все трое пошли в суд, и Мазо показал своим приятелям судью и его
подштанники. Приятели еще издали начали покатываться, а подойдя ближе к
скамьям, на одной из коих восседал господин судья, они обнаружили,
во-первых, что под скамьи легко подлезть, а во-вторых, что перекладина, на
которой покоились ноги судьи, треснула, и в дыру ничего не стоило просунуть
руку.

"Меня так и подмывает совсем стащить с него подштанники - уж больно это
просто!" - сказал своим товарищам Мазо.

Каждому было ясно, как за это взяться, а потому, условившись, что нужно
делать и что говорить, приятели на другое утро опять пришли в суд. В
переполненной зале Маттеуццо ухитрился незаметно подлезть под скамью и
очутиться как раз возле судейских ног. Тем временем к судье с одной стороны
приблизился Мазо и взял его за полу мантии, а с другой стороны к нему
подошел Риби и сделал то же самое, и тут заговорил Мазо. "Господин судья, а
господин судья! - начал он. - Пока вот этот воришка не улизнул, ради бога
велите ему вернуть мне сапоги: он у меня их стибрил, но не признается, а я
с месяц тому назад собственными глазами видел, как он отдавал поставить на
них новые подметки".

А с другой стороны вопил Риби: "Не верьте ему, господин судья, - он
плутяга: он прекрасно знает, что я пришел в суд, чтобы потребовать сундук,
который он у меня спер, - потому-то он и завел речь про сапоги, а ведь я
эти сапоги давным-давно купил. Коли-не верите, могу вам представить
свидетелей: мою соседку-зеленщицу, потом Толстуху, которая требухой
торгует, и потом еще мусорщика, который собирает отбросы возле церкви Санта
Мария, что у Фредианских ворот, - мусорщик видел, как тот возвращался из
пригорода".

Мазо не давал Риби слова сказать - орал во всю глотку, а Риби еще того
лише. Чтобы лучше их слышать, судья встал со скамьи - этим не преминул
воспользоваться Маттеуццо: он просунул руку в дыру, которая образовалась в
перекладине, и, ухватившись за задок судейских подштанников, изо всех сил
потянул их книзу. Подштанники немедленно спустились, ибо судья был худ -
кожа да кости. Чувствуя, что что-то неладно, но еще не понимая, в чем дело,
судья попытался было запахнуть мантию и сесть на свое место, но Мазо и Риби
вцепились в нее с обоих боков. "Нехорошо вы делаете, господин судья! -
кричали они дикими голосами. - Не желаете рассудить меня, не хотите даже
выслушать, порываетесь уйти. В нашем городе из-за таких пустяков переписки
не заводят". И так они долго еще держали его за мантию - до тех пор, пока
все, кто был в суде, не увидели, что с судьи спустили подштанники.
Маттеуццо некоторое время их подержал, а потом отпустил и незаметно вышел
из залы. Риби, вдоволь над судьею натешившись, объявил: "Я пожалуюсь в
управу, ей-богу, пожалуюсь!" Мазо тоже отпустил полу мантии. "Ну, а я, -
сказал он, - буду ходить и ходить в суд и дождусь такого дня, когда вы
будете посвободнее". Словом, все трое с великою поспешностью разошлись кто
куда.

Господин судья натянул при всех подштанники, и вид у него был такой, словно
он только сейчас проснулся; догадавшись наконец, что произошло, он
осведомился, куда делись те, что препирались из-за сапог и сундука. Когда
же судья удостоверился, что они скрылись, то поклялся божьим чревом
дознаться и допытаться, существует ли во Флоренции обычай снимать с судьи
подштанники во время судебного заседания. А как скоро это происшествие
достигло ушей градоправителя, то и он расшумелся; друзья, однако ж, сумели
убедить его, что все это было проделано единственно для того, чтобы
показать градоправителю, что флорентийцы понимают, почему вместо судей он
привез с собой скотов, - так, мол, дешевле, и градоправитель почел
благоразумным смолчать, и на этом дело и кончилось.



----------------------------------------------------------------------------



1 ...уроженцы Марки... - В описываемое время во Флоренции и в самом деле
было несколько градоправителей, уроженцев провинции Марки.

2 ...мессера Никкола да Сан Лепидио... - Сан Лепидио (или Сан Лупидио)
находится в провинции Асколи.

3 ...одного звали Риби... - О Риби говорит Саккетти в сорок девятой новелле
своего "Новеллино". О Матеуццо никаких упоминаний не имеется.





































  Джованни Боккаччо : Декамерон : День восьмой




Бруно и Буффальмакко крадут у Каландрино свиную тушу; оба советуют
Каландрино постараться найти ее, испытав подозреваемых на имбирных пилюлях
и верначче, а ему дают, одну за другой, две пилюли из собачьего кала, в
который подбавлен сабур, каковое испытание всем доказывает, что Каландрино
сам у себя стащил свинью; под угрозой все рассказать его жене Бруно и
Буффальмакко требуют с Каландрино откуп



Как скоро Филострато окончил свою всех насмешившую повесть, королева велела
рассказывать Филомене, и Филомена начала так:

- Обворожительные дамы! Подобно как имя Мазо навело Филострато на мысль
рассказать повесть, которую вы только что слышали, так же точно и мне имена
Каландрино и его приятелей привели на память одно происшествие; о нем-то я
и поведу рассказ - надеюсь, он вам понравится.

Мне незачем пояснять вам, кто такие Каландрино, Бруно и Буффальмакко, - вы
уже довольно о них наслышаны, - а потому я прямо приступаю к рассказу:
итак, у Каландрино близ Флоренции было небольшое имение, которое он получил
в приданое за женой; именьице приносило хозяину доход, - между прочим, там
ежегодно откармливалась свинья. В самом конце ноября Каландрино непременно
отправлялся туда с женой, резал свинью и солил ее.

Нужно же было случиться так, чтобы в этот год жена Каландрино оказалась не
совсем здорова, и пришлось ему одному идти резать свинью. Сведав о том, и
узнав наверное, что жена Каландрино остается дома, Бруно и Буффальмакко тот
же час отправились к одному священнику, ближайшему их другу, соседу
Каландрино, с тем чтобы несколько дней у него погостить. Пришли они к
священнику как раз в то утро, когда Каландрино зарезал свинью. Увидев Бруно
и Буффальмакко вместе со священником, Каландрино окликнул их. "Добро
пожаловать! - сказал он. - Поглядите, какой я хороший хозяин". И тут он
повел их к себе и показал свинью.

Свинья оказалась отменная; Каландрино признался, что намерен засолить ее,
но не на продажу, а для себя. "Экий же ты дуралей! - воскликнул Бруно. - Да
ты лучше продай свинью, деньги мы прокутим, а женке скажешь, что ее у тебя
украли".

"А она не поверит и выгонит меня из дому, - возразил Каландрино. - Нет уж,
оставьте, все равно вы этого от меня не добьетесь".

Сколько ни уговаривали Каландрино, он остался непреклонен. Он пригласил
приятелей закусить чем бог послал, но они отказались и ушли.

"А что, если мы ночью украдем у него свинью?" - сказал Бруно.

"Каким образом?" - спросил Буффальмакко.

"Каким образом - это я уже обдумал, - отвечал Бруно, - лишь бы только он ее
не перенес на другое место".

"Коли так - спроворим, - заключил Буффальмакко. - Да и почему бы,
собственно, не спроворить? А потом мы вместе с его преподобием устроим пир".

Священник сказал, что он с удовольствием поел бы свининки.

"Тут уж придется пуститься на хитрость, - снова заговорил Бруно. - Ты
знаешь, Буффальмакко, какой Каландрино скряга и какой он любитель выпить на
чужой счет. Так вот, мы сведем его в таверну, и там священник пусть скажет,
что по случаю нашего прибытия он всех угощает, и не позволит ему платить.
Каландрино упьется, и тогда мы все обделаем в лучшем виде, - ведь дома-то
он один!"

Как Бруно сказал, так и было сделано. Видя, что священник не позволяет
платить, Каландрино давай хлестать; впрочем, ему немного и нужно-то было,
так что вскоре он уже был хорош. Ужинать он не стал, ушел из таверны за
полночь и когда входил к себе, то вообразил, что запер за собою дверь, хотя
на самом деле оставил ее незапертой, а войдя, лег спать. Буффальмакко же и
Бруно пошли к священнику ужинать, отужинали, а потом, захватив с собою
кое-какой инструмент, потребный для того, чтобы проникнуть в дом к
Каландрино в том месте, которое выбрал Бруно, два приятеля осторожным шагом
направились к Каландрино и, обнаружив, что входная дверь не заперта, вошли,
сняли с гвоздя свиную тушу, отнесли ее к священнику, хорошенько припрятали
и улеглись спать.

К утру хмель у Каландрино прошел; он встал с постели, сошел вниз и увидел,
что дверь отворена, а свиньи нет. Он стал спрашивать того, другого, не
видали ль, кто стянул у него свинью, - никто не знал; тогда он поднял
страшнейший шум: дескать, у него, бедного, несчастного, свинью украли.
Бруно же и Буффальмакко встали и пошли к Каландрино послушать, что-то он
скажет им про свинью. Увидев их, Каландрино со слезами сказал: "Друзья! У
меня несчастье: свинью украли!"

Бруно подошел к Каландрино и шепнул ему на ухо: "Что за диво! Первый раз в
жизни ты поступаешь умно".

"Ах ты господи, да ведь я правду говорю!" - возразил Каландрино.

"Продолжай в том же духе, - сказал Бруно, - ори во всю мочь, так будет еще
правдоподобнее".

Тут Каландрино и впрямь еще громче крикнул: "Клянусь телом Христовым, у
меня правда украли свинью!"

"Так, так! - подзуживал его Бруно. - Если хочешь достигнуть цели - вопи
громче: тогда тебя все услышат и подумают, что взаправду украли".

"Ты меня до исступления доведешь! - вскричал Каландрино. - Я говорю, а ты
не веришь! Висеть мне на виселице, если свинью у меня не унесли!"

"Постой! Как же это могло случиться? - сказал Бруно. - Я еще вчера видел ее
вот здесь. Неужели ты думаешь, что я могу подумать, будто ее у тебя
уволокли?"

"Я говорю так, как оно есть", - подтвердил Каландрино. "Да как же так?" -
спросил Бруно.

"А вот так, - отвечал Каландрино. - Пропащий я теперь человек, - как же я
домой покажусь? Жена мне не поверит, а хоть бы и поверила - все равно потом
дуться на меня целый год будет".

"Ай-ай-ай! - воскликнул Бруно. - Коли так, то дело плохо. Но только вот
что, Каландрино: ведь я же сам вчера научил тебя так голосить. Морочь кого
хочешь, только не женку и не нас с Буффальмакко".

Тут Каландрино разбушевался и раскричался: "Вы меня до того доведете, что я
начну хулить бога, святых и все подряд! Вам же говорят: ночью у меня украли
свинью!"

"Если правда украли, значит, нужно подумать, как бы отнять ее у вора", -
заметил Буффальмакко.

"А как ее найти?" - спросил Каландрино.

"Да ведь не из Индии же кто-то пришел слямзить у тебя свинью, - верно,
кто-нибудь из соседей, - заметил Буффальмакко. - Постарайся созвать всех до
единого - я умею испытывать людей на хлебе и сыре1, и мы тогда сразу
узнаем, кто спер".

"Много ты вытянешь с помощью хлеба и сыра у соседских молодчиков, а ведь я
уверен, что это кто-нибудь из них постарался, - возразил Каландрино. -
Догадаются, зачем их зовут, и не явятся".

"Как же быть?" - спросил Буффальмакко.

"Это можно сделать при помощи имбирных пилюлек и доброй верначчи2, -
отвечал Бруно. - Надобно пригласить их выпить - они не поймут и придут, а
имбирные пилюли можно заговорить так же, как хлеб и сыр".

"Ей-богу, ты прав, - заметил Буффальмакко. - А ты что скажешь, Каландрино?
Сделать так, как он говорит?"

"Ради всего святого! - воскликнул Каландрино. - Мне бы только узнать, кто
уворовал, - я уже наполовину был бы утешен".

"Коли так, - подхватил Бруно, - то для тебя я готов пойти за пилюлями и
вином во Флоренцию, но только если ты дашь мне денег".

У Каландрино было около сорока сольдо3, - он их и отдал Бруно.

Во Флоренции Бруно зашел к своему другу аптекарю, купил у него фунт хороших
имбирных пилюль и заказал еще две пилюли из собачьего кала, в который он
просил подбавить свежего сабура; пилюли эти он просил посахарить,
точь-в-точь как имбирные, а чтобы не смешать их и не спутать, он просил
сделать на них какой-нибудь знак, чтобы их можно было легко отличить; еще
он купил бутыль доброй верначчи и, возвратившись к Каландрино, сказал:
"Завтра постарайся угостить тех, кто у тебя на подозрении. Явятся все, -
ведь завтра праздник, - а ночью мы с Буффальмакко заговорим пилюли, и утром
я их тебе принесу. По старой дружбе я все устрою сам: пилюли раздам, гостей
уважу и все улажу".

Каландрино так именно и поступил. И вот наутро, когда возле церкви, под
вязом, собралось немало молодых флорентийцев, прибывших в свои усадьбы,
равно как и местных крестьян, Бруно и Буффальмакко явились с коробкой
пилюль и бутылью вина, и, посадив всех в кружок, Бруно заговорил: "Синьоры!
Я хочу объяснить, для чего мы вас здесь собрали, чтобы в случае чего вы на
меня потом не жаловались. У Каландрино, - вон он сидит! - ночью утянули
роскошную свиную тушу, и он до сих пор ее не нашел, а так как утянуть ее
никто, кроме нас, здесь присутствующих, не мог, то, дабы установить, кто
именно ее подтибрил, он предлагает вам съесть по одной пилюле и выпить
вина. Упреждаю вас: кто спер свинью, тот не сможет проглотить пилюлю - она
покажется ему горше яда, и он выплюнет ее, а потому пусть лучше тот, кто
украл, покается в своем грехе священнику, чем срамиться при народе, я же
обещаю этому делу хода не давать".

Все изъявили желание съесть пилюли. Тогда Бруно рассадил всех, в том числе
и Каландрино, и, начав с одного конца, стал раздавать пилюли. Дойдя до
Каландрино, он положил ему на ладонь пилюлю из собачьего этого самого.
Каландрино, нимало не медля, сунул ее в рот и начал разжевывать, но как
скоро язык его ощутил вкус сабура, во рту у него стало так горько, что он
не удержался