Иосиф; Соломон же не нашел ничего лучшего ответить, как:
"Ступай к Гусиному мосту". Едва царь это вымолвил, Иосифа с такою же точно
поспешностью выпроводили, и, встретившись с Мелиссом, который его поджидал,
Иосиф сообщил ему ответ царя.

Долго они оба вдумывались в его речи, но так и не постигли, каков их смысл
и как их можно применить к делу, и с таким чувством, словно над ними
насмеялись, отправились восвояси. Проведя в пути уже несколько дней, они
подъехали к реке, через которую был переброшен красивый мост, а так как в
это время по мосту проходил длинный караван вьючных мулов и лошадей, то им
пришлось ждать, пока весь караван не перейдет на тот берег. Почти все уже
перебрались, и вдруг один мул, как это часто бывает с мулами, заупрямился -
и ни с места. Тогда погонщик начал слегка подгонять его палкой. Мул
метнулся в одну сторону, потом в другую, затем стал пятиться назад, а
вперед ни за что не хотел идти. Погонщик озверел - и ну колотить его изо
всех сил по голове, по бокам, по крупу, но и это не возымело действия.

Мелисс и Иосиф видели, как погонщик бил мула. "Что ты делаешь, разбойник? -
закричали они. - Ты что, совсем забить его хочешь? Чем колотить, ты бы с
ним по-хорошему, лаской, - так бы он скорей послушался".

Погонщик же им на это сказал: "Вы знаете норов своих коней, а я знаю норов
своего мула. Я с ним управлюсь, а вы уж мне не мешайте". С этими словами он
опять принялся колотить мула и так наломал ему бока, что в конце концов мул
сдвинулся с места, погонщик же добился своего.

Перед тем как тронуться в путь, Иосиф спросил одного почтенного человека,
сидевшего на краю моста, как этот мост называется: почтенный же человек ему
ответил: "Это, господин, Гусиный мост".

Как скоро Иосиф это услышал, ему тотчас пришли на память слова Соломона.
"Сдается мне, приятель, - сказал он Мелиссу, - что совет Соломонов -
добрый, полезный совет: я вот не бил жену, а погонщик мне показал, как
должно с ней обходиться".

Некоторое время спустя путники прибыли в Антиохию, и тут Иосиф предложил
Мелиссу денек-другой у него отдохнуть. Жена встретила его неласково, он же
велел ей приготовить на ужин то, что пожелает Мелисс, и по просьбе Иосифа
Мелисс в коротких словах изъяснил, чего бы он хотел. Жена, по своему
обыкновению, сделала не так, как просил Мелисс, а почти наоборот.

"Тебе было сказано, что приготовить на ужин?" - в сердцах спросил ее Иосиф.

"Это еще что за новости? - вскинулась на него жена. - Почему ты не
ужинаешь? Мне было сказано так, а я захотела сделать по-своему. Нравится
тебе - ешь, не нравится - сиди голодный".

Мелисс подивился такому ответу и стал отчитывать Иосифову жену, а Иосиф
сказал: "Ты, жена, какая была, такая и осталась, но я тебя заставлю
переменить нрав, можешь мне поверить". Тут он обратился к Мелиссу и сказал:
"Сейчас мы, приятель, испытаем на деле совет Соломонов. Но только я прошу
тебя не принимать близко к сердцу моего обхождения с женой - отнесись к
этому как к милой шутке. Если же ты захочешь вступиться за мою жену, то
вспомни, что нам сказал погонщик, когда мы пожалели его мула".

Мелисс же ему на это сказал: "Я - гость, мне не пристало прекословить
хозяину".

Иосиф отломил от молодого дубка сук, прошел в ту комнату, куда, вскочив
из-за стола, с ворчаньем проследовала жена, схватил ее за косы и, повалив
на пол, начало лихо дубасить. Жена сперва кричала, потом грозила, - на
Иосифа, однако ж, это не производило впечатления: тогда она, уже вся
избитая, начала молить о пощаде, о том, чтобы он, ради бога, ее не убивал,
и поклялась ничего больше не делать ему назло. Иосиф и тут не унялся;
напротив того: свирепея с каждым ударом, он продолжал изо всей мочи
колошматить ее по бокам, по ногам, по плечам и щупать ей ребра; прекратил
же он расправу не прежде, чем выбился из сил. Словом сказать, у несчастной
женщины не осталось ни одной целой косточки.

Учинив расправу, Иосиф пошел к Мелиссу и сказал: "Завтра мы увидим,
насколько полезен совет: "Ступай к Гусиному мосту". Немного отдохнув и
вымыв руки, он поужинал с Мелиссом, а затем, когда пришло время, оба легли
спать.

Между тем бедняжка жена, через силу поднявшись с пола, повалилась на
кровать, а к утру немножко отошла, встала спозаранку и послала спросить
Иосифа, чего бы он хотел покушать. Иосиф и Мелисс рассмеялись; затем Иосиф
отдал распоряжения, и когда они в условленный час возвратились домой, то
все уже было готово и все сделано, как он хотел. И тогда они оба оценили
тот самый совет, который сначала показался им вздорным.

Несколько дней спустя Мелисс уехал от Иосифа и, возвратившись домой,
сообщил одному мудрецу, что ему посоветовал Соломон. Мудрец же сказал
Мелиссу: "Более доброго, более полезного совета он тебе дать не мог. Ведь
ты же не станешь отрицать, что ты никого не любишь. Почести и услуги ты
оказываешь вовсе не из любви к людям, а единственно из тщеславия. Полюби
сам, как сказал тебе Соломон, и тогда тебя полюбят другие".

Так была наказана упрямица, а юноша, полюбив, снискал любовь.






































  Джованни Боккаччо : Декамерон : День девятый




Дон Джанни, исполняя настойчивую просьбу Пьетро, колдует над его женой, для
того чтобы превратить ее в кобылу; когда же дело доходит до прилаживанья
хвоста, Пьетро говорит, что хвост ему не нужен, и колдовство теряет свою
силу



Рассказ королевы вызвал слабый ропот у дам и смех у мужчин. Когда же все
умолкли, Дионео начал так:

- Обольстительные дамы! Черный ворон виднее означает красоту белых голубей,
нежели белый лебедь. Так же точно попавший в компанию мудрых людей человек
менее мудрый не только усиливает блеск и красоту их ума, но и развлекает их
и забавляет. Вот почему вы, люди умнейшие и скромные, должны особенно
ценить меня, человека недалекого, за то, что мои недостатки оттеняют ваши
совершенства; будь я наделен большими достоинствами, они затмили бы ваши.
Следственно, мне должна быть предоставлена полная возможность показать, что
я собой представляю, вам же следует слушать меня с большим терпением, чем
если б я был умнее. Итак, я хочу предложить вашему вниманию не весьма
длинный рассказ, из коею вам станет ясно, сколь неуклонно надлежит
исполнять волю колдующего и что малейшая ошибка в таком деле может
испортить все, чего добился колдовавший.

Несколько лет тому назад в Барлетте жил священник, дон Джанни ди Бароло;
приход у него был бедный, и, чтобы свести концы с концами, дон Джанни
разъезжал на своей кобыле по апулийским ярмаркам: на одной купит, на другой
продаст. Во время своих странствий он подружился с неким Пьетро из Тресанти
- тот с такими же точно целями разъезжал на осле. В знак любви и дружеского
расположения священник звал его, по апулийскому обычаю, не иначе, как
голубчиком, всякий раз, когда тот приезжал в Барлетту, водил его в свою
церковь, Пьетро всегда у него останавливался и пользовался самым широким
его гостеприимством. Пьетро был бедняк, в его владениях хватало места
только для него самого, для его молодой и пригожей жены и для его осла, и
все же когда дон Джанни приезжал в Тресанти, то останавливался он у Пьетро,
и тот в благодарность за почет, который оказывал ему дон Джанни, с честью
его у себя принимал. Но так как у Пьетро была всего одна, да и то узкая,
кровать, на которой он спал со своей красавицей женой, то он при всем
желании не мог отвести для него удобный ночлег, и дону Джанни приходилось
спать в стойлице, на охапке соломы, вместе с кобылой и с ослом. Зная, как
священник ублажает Пьетро в Барлетте, жена Пьетро не раз выражала желание,
пока священник у них, уступить ему свое место на кровати, а самой ночевать
у соседки, Зиты Карапрезы, дочери Джудиче Лео, и говорила о том священнику,
но священник и слушать не хотел.

Однажды он ей сказал: "Джеммата, голубушка, ты за меня не беспокойся, мне
хорошо: когда мне вздумается, я превращаю мою кобылу в смазливую девчонку и
с нею сплю, а потом, когда мне заблагорассудится, снова превращаю ее в
кобылу, так что расставаться мне с ней неохота".

Молодая женщина подивилась, но поверила и рассказала мужу. "Если он и
впрямь так уж тебя любит, то отчего ты его не попросишь научить тебя
колдовать? - спросила она. - Ты бы превращал меня в кобылу и работал бы и
на кобыле и на осле, и стали бы мы зарабатывать вдвое больше, а когда мы
возвращались бы домой, ты снова превращал бы меня в женщину".

Пьетро был с придурью, а потому он в это поверил, согласился с женой и стал
упрашивать дона Джанни научить его колдовать. Дон Джанни всячески старался
доказать ему, что это чепуха, но так и не доказал. "Ин ладно, - объявил он.
- Если уж тебе так этого хочется, завтра мы с тобой встанем, как всегда,
пораньше, еще до рассвета, и я тебе покажу, как нужно действовать.
Признаться, наиболее трудное - приставить хвост, в этом ты сам убедишься".

Пьетро и Джеммата почти всю ночь глаз не смыкали - так им хотелось, чтобы
священник поскорей начал колдовать; когда же забрезжил день, оба поднялись
и позвали дона Джанни - тот, в одной сорочке, пришел к Пьетро и сказал:
"Это я только для тебя; раз уж тебе так хочется, я это сделаю, но только,
если желаешь полной удачи, исполняй беспрекословно все, что я тебе велю".

Супруги объявили, что исполнят все в точности. Тогда дон Джанни взял свечу,
дал ее подержать Пьетро и сказал: "Следи за каждым моим движением и
хорошенько запоминай все, что я буду говорить. Но только, что бы ты ни
увидел и ни услышал, - молчи, как воды в рот набрал, а иначе все пропало.
Да моли бога, чтобы приладился хвост".

Пьетро взял свечу и сказал дону Джанни, что соблюдет все его наставления.

Дон Джанни, приказав и Джеммате молчать, что бы с ней ни произошло, велел
ей раздеться догола и стать на четвереньки, наподобие лошади, а затем начал
ощупывать ее лицо и голову и приговаривать: "Пусть это будет красивая
лошадиная голова!" Потом провел рукой по ее волосам и сказал: "Пусть это
будет красивая конская грива". Потом дотронулся до рук: "А это пусть будут
красивые конские ноги и копыта". Стоило ему дотронуться до ее упругой и
полной груди, как проснулся и вскочил некто незваный. "А это пусть будет
красивая лошадиная грудь", - сказал дон Джанни. То же самое проделал он со
спиной, животом, задом и бедрами. Оставалось только приставить хвост; тут
дон Джанни приподнял свою сорочку, достал детородную свою тычину и, мигом
воткнув ее в предназначенную для сего борозду, сказал: "А вот это пусть
будет красивый конский хвост".

До сих пор Пьетро молча следил за всеми действиями дона Джанни; когда же он
увидел это последнее его деяние, то оно ему не понравилось. "Эй, дон
Джанни! - вскричал Пьетро. - Там мне хвост не нужен, там мне хвост не
нужен!"

Влажный корень, с помощью коего растения укрепляются в почве, уже успел
войти, и вдруг на тебе - вытаскивай! "Ах, Пьетро, голубчик, что ты наделал!
- воскликнул дон Джанни. - Ведь я же тебе сказал: "Что бы ты ни увидел -
молчи". Кобыла была почти готова, но ты заговорил и все дело испортил, а
если начать сызнова, то ничего не получится".

"Да там мне хвост не нужен! - вскричал Пьетро. - Вы должны были мне
сказать: "А хвост приставляй сам". Вы его низко приставили.

"Ты бы не сумел, - возразил дон Джанни. - Я хотел тебя научить".

При этих словах молодая женщина встала и так прямо и сказала мужу: "Дурак
ты, дурак! И себе и мне напортил. Ну где ты видел бесхвостую кобылу? Вот
наказание божеское! С таким, как ты, не разбогатеешь".

Итак, по вине нарушившего обет молчания Пьетро, превращение молодой женщины
в кобылу не состоялось, и она, огорченная и раздосадованная, начала
одеваться, а Пьетро вернулся к обычному своему занятию: сел на осла и
поехал с доном Джанни в Битонто на ярмарку, но больше он с подобной
просьбой к нему уже не обращался.





Пусть та, которой еще предстоит посмеяться над этим рассказом, вообразит,
как смеялись над ним дамы, понявшие его лучше, чем мог предполагать Дионео.
Рассказывать было уже некому, стало прохладнее, и тут королева, вспомнив о
том, что царствованию ее пришел конец, встала, сняла с себя венок и,
возложив его на голову Панфило, единственному из всех, кому эти почести еще
не были возданы, сказала с улыбкой:

- Государь! На тебе, как на последнем, лежит труднейшая обязанность:
исправить мои оплошности, равно как и оплошности других, занимавших тот
самый престол, который ныне переходит к тебе. Да благословит же тебя
господь, как благословил он меня возвести тебя на престол.

Сии почести доставили Панфило видимое удовольствие.

- Надеюсь, что и я, как и все, заслужу одобрение, - сказал он, - но этим я
буду обязан вашим достоинствам, равно как и достоинствам других моих
подданных.

Тут Панфило, по примеру предшественников своих, обо всем переговорил с
дворецким, а затем, обратясь к ожидавшим его дамам, сказал:

- Возлюбленные дамы! Сегодняшняя наша королева, мудрая Эмилия, дозволила
вам в виде отдыха рассуждать о чем угодно. Так как вы отдохнули, то,
по-моему, нам следует восстановить наш прежний обычай, а именно: я бы
хотел, чтобы завтра все мы были готовы рассказать О людях, которые проявили
щедрость и великодушие как в сердечных, так равно и в иных делах. Сей
предмет, вне всякого сомнения, усилит жажду подвига и у рассказчиков и у
слушателей, коих помыслы к этому устремлены, и жизнь нашу, которая не может
не быть быстротечной, коль скоро она в бренном обретается теле, увековечит
слава; подвига же всем, кто, в отличие от животных, заботится не только о
своей утробе, надлежит не просто желать, но и всечасно искать и неустанно
на сем поприще подвизаться.

Предложенный новым королем предмет пришелся жизнерадостному обществу по
нраву; все с его дозволения встали и обычным предались развлечениям, причем
каждый занялся тем, что ему больше всего нравилось. Так прошло время до
ужина. Когда же юноши и дамы веселой гурьбою собрались ужинать, кушанья им
были поданы быстро и в строгом порядке, а после ужина начали, как всегда,
танцевать, спели множество песенок с незамысловатым напевом, но зато
забавных по содержанию, а потом король приказал Нейфиле спеть о себе, и
Нейфила, не теряя драгоценного времени, звонким и беспечальным голосом
прелестно спела вот эту песню:

Как хорошо в погожий день весной
 Мне, юной, петь о милом беззаботно
 И радоваться жизни всей душой!

Я по лугам зеленым, где цветы
 Ковром роскошным землю устелили,
 Где столько алых роз и белых лилий,
 Гуляю, погруженная в мечты,
 И вспоминаю дивные черты
 Того, кому покорствую охотно,
 Затем что в мире он один такой.

Чуть попадется где-нибудь цветок,
 С которым чем-то схож мой друг прекрасный,
 Его срываю я, лобзаю страстно
 И с ним шепчусь о том, что невдомек
 На свете никому. Потом в венок,
 Мне золото кудрей обвивший плотно,
 Его вплетаю трепетной рукой.

Я на цветы гляжу, я вижу лик,
 До боли мне знакомый и желанный,
 И так меня пьянит их запах пряный,
 Что не способен передать язык,
 Как сладостен блаженный этот миг,
 И только вздох, немой и мимолетный,
 Мое волненье выдает порой.

Для прочих женщин вздох есть знак того,
 Что их душа печальна и уныла,
 А для меня - посланец быстрокрылый.
 Летит он к дому друга моего,
 И, чутким ухом уловив его,
 Приходит друг на зов мой безотчетный;
 "Явись, утешь меня, побудь со мной!"

И король и дамы весьма одобрили песенку Нейфилы; между тем было уже далеко
за полночь, и король велел всем идти спать до утра.





































  Джованни Боккаччо : Декамерон : День десятый




Кончился девятый день ДЕКАМЕРОНА, начинается десятый и последний. В день
правления Панфило предлагаются вниманию рассказы о людях, которые проявили
щедрость и великодушие как в сердечных, так равно и в иных делах



На западе еще алели облачка, а на востоке края облаков, пронизанные
солнечными лучами, уже горели, как жар, когда Панфило встал и велел позвать
дам и своих приятелей. Все собрались, и Панфило, обсудив с ними, куда бы
сегодня пойти на увеселительную прогулку, медленным шагом вместе с
Филоменою и Фьямметтою пошел вперед, а за ними все остальные. Гуляли долго
и все думали-гадали, что ожидает их в будущем, а когда солнце начало уже
припекать, возвратились во дворец. Те, кому хотелось пить, велели
сполоснуть стаканы и утолили жажду, а затем до самого обеда все
развлекались в саду, под приютною сенью дерев. Потом поели, поспали, как
это у них было заведено, и снова собрались в том месте, которое благоугодно
было избрать королю, король же велел начинать Нейфиле, и та с веселым видом
заговорила.

  1. Некий рыцарь, поступив на службу к испанскому королю, приходит к
заключению, что король не ценит его заслуг; король неопровержимо доказывает
ему на опыте, что виной тому не он, а недоля рыцаря, после чего с
неслыханною щедростью его награждает

  2. Гино ди Такко, захватив в плен аббата из Клюни, вылечивает его от
желудочной болезни, а затем отпускает; аббат возвращается к римскому двору,
мирит Гино ди Такко с папой Бонифацием, и Гино становится братом
странноприимцем

  3. Митридан, позавидовав щедрости Натана, едет к нему для того, чтобы
убить его; встретив Натана, но не узнав, он получает от него самого
сведения, как это лучше сделать, а затем, по совету самого Натана,
встречается с ним в рощице; когда же Митридан узнает наконец Натана, его
мучает совесть; впоследствии он становится его другом

  4. Мессер Джентиле де Каризенди, оставив Модену, извлекает из склепа свою
любимую, которую сочли умершей и похоронили; женщина поправляется, у нее
родится сын, и мессер Джентиле возвращает ее вместе с ребенком мужу,
Никколуччо Каччанимико

  5. Донна Дианора просит мессера Ансальдо разбить ей в январе сад, такой
же красивый, как в мае; сад вырастает благодаря искусству некроманта,
которого нанял мессер Ансальдо; муж позволяет донне Дианоре ублаготворить
мессера Ансальдо, однако ж тот, узнав об его великодушии, разрешает ей не
исполнять обещания, а некромант, в свою очередь, не берет с мессера
Ансальдо денег

  6. Непобедимый король Карл Старший полюбил одну девушку; устыдившись
своего безрассудства, он приискивает для нее и для ее сестры отличную
партию

  7. Король Педро узнает о том, что больная девушка Лиза пламенно его
любит; он успокаивает ее, а немного погодя выдает замуж за благородного
юношу, целует ее в лоб и с того дня именует себя ее рыцарем

  8. Софрония думает, что она замужем за Гисиппом, а на самом деле она -
супруга Тита Квинция Фульва, и с Титом Квинцием Фульвом она уезжает в Рим,
и туда же некоторое время спустя в нищенском обличье прибредает Гисипп;
будучи уверен, что Тит пренебрег им, жаждущий смерти Гисипп показывает на
суде, что он убил человека; Тит, узнав Гисиппа, показывает с целью
выгородить его, что убил он, а не Гисипп; тогда настоящий убийца сознается
в совершенном преступлении, после чего Октавиан всех отпускает на свободу;
Тит выдает замуж за Гисиппа свою сестру и делит с ним все свое состояние

  9. Путешествующий под видом купца Саладин находит радушный прием у
мессера Торелло; предпринимается крестовый поход; мессер Торелло, уезжая,
назначает жене своей срок, когда она может выйти замуж за другого; мессер
Торелло попадает в плен; слух об его искусстве приручать птиц достигает
ушей Саладина; Саладин узнает его, называет себя и воздает ему необычайные
почести; мессер Торелло заболевает; однажды ночью он силою волшебных чар
переносится в Павию; во время пиршества по случаю бракосочетания жены
мессера Торелло она узнает его, и он уводит ее к себе домой

  10. Подданные уговаривают маркиза Салуццкого жениться; маркиз, объявив,
что сыщет себе невесту сам, женится на дочери крестьянина; она родила ему
двух детей; маркиз заставляет ее думать, что он убил их; потом он объявляет
ей, что она ему надоела и что он женится на другой, и она в одной сорочке
от него уходит; маркиз посылае