поспешили утешить ее и успокоить ласковыми словами и наизаманчивейшими
посулами, каковые, впрочем, не очень были ей понятны, она же оплакивала не
столько гибель Марато, сколько свою собственную недолю. После долгах и
многократных увещеваний влюбленные, полагая, что она как будто бы
утешилась, друг с другом заспорили, кто первый с ней ляжет. Каждому
хотелось быть первым, поэтому ни к какому соглашению они и не пришли:
начали с оскорблений и лихой перебранки, - это их только ожесточило; тогда
они взялись за ножи и в порыве ярости бросились друг на друга. Морякам не
удалось их разнять, вследствие чего один из них тут же скончался от ран, а
другой хотя и выжил, но все же получил тяжелые ранения. Это происшествие
глубоко опечалило женщину; ведь теперь она была совсем одинока, ей не к
кому было обратиться за советом и помощью, и она очень боялась, как бы на
нее не обрушился гнев родных и друзей хозяев корабля; раненый, однако, ее
успокаивал; к тому же они малое время спустя прибыли в Кьяренцу, и тут она
скоро уверилась, что бояться ей нечего. Не успели она и раненый
остановиться в гостинице, как молва об ее несказанной красоте облетела весь
город и дошла до принца Морейского5, на ту пору оказавшегося в Кьяренце. Он
изъявил желание увидеть ее, а когда увидел, то нашел, что красота ее выше
всяких похвал, и так страстно ее полюбил, что с той минуты ни о чем больше
и думать не мог. Разведав, как она сюда попала, он решил, что для него не
составит большого труда заполучить ее. И вот стал он изыскивать к тому
способ, а родные раненого, прослышав о том, поспешили доставить ее к
принцу. Принц был в восторге, женщина тоже: теперь она чувствовала себя в
полной безопасности.

Лишенный возможности дознаться о ее происхождении, принц, убедившись, что
она сочетает в себе красоту и царственное величие, пришел к заключению, что
это знатная дама, и еще сильнее ее полюбил. Он оказывал ей всевозможные
почести и обходился с нею не как с полюбовницею, а как с женою. Полагая,
что былые невзгоды не возвратятся и что для нее настали благополучные дни,
она воспряла духом, повеселела и так расцвела, что почти вся Романия только
о ее красоте и говорила. Толки эти возбудили у герцога Афинского, отважного
и юного красавца, друга и родственника принца, желание увидеть ее.
Окруженный блестящею и благородною свитой, герцог под предлогом еще раз
посетить Кьяренцу, где ему приходилось до этого бывать неоднократно,
приехал в город, и здесь ему были возданы великие почести и устроена
высокоторжественная встреча. Когда же, спустя несколько дней, при нем зашла
речь о красоте той женщины, он спросил, так ли она ослепительна, как ее
описывают.

"Стократ более, - отвечал принц, - но только я бы хотел, чтобы ты поверил
не моим словам, а своим глазам".

Герцог стал торопить с этим принца, и они отправились к ней, она же,
заранее узнав, что они к ней собираются, встретила их с приветливым и
веселым видом. Они усадили ее, сами сели справа и слева, однако ж
насладиться беседою с ней им не удалось, оттого что она плохо, а вернее
сказать - совсем их не понимала. Оба смотрели на нее, как на чудо, особливо
- герцог: он никак не мог себя убедить, что она - смертная; сам того не
подозревая, он, глядя на нее, впивал очами любовный яд; ему казалось, что
он просто-напросто тешит свой взор, на самом же деле он безумно в нее
влюбился, он безнадежно запутался в любовной сети. Уйдя от нее вместе с
принцем, а затем оставшись один на один с самим собою, герцог пришел к
заключению, что принц - счастливейший из людей, коль скоро он владеет таким
прелестным созданьем. Долго лезли ему в голову самые разные мысли, наконец
пламенная страсть взяла в нем верх над честностью, и он порешил во что бы
то ни стало отнять эту радость у принца и обрадовать самого себя. Не внемля
гласу рассудка и совести, отныне он был озабочен лишь тем, как бы поскорее
осуществить свой замысел, как бы так подстроить, чтобы задуманное им злое
дело не сорвалось. И вот однажды, подбив на преступление слугу принца,
некоего Чуриачи, пользовавшегося неограниченным доверием своего господина,
он велел своим людям запрятать лошадей и укладывать вещи, наказав держать
это его распоряжение в строжайшей тайне. Ночью герцог и его приятель с
оружием в руках подошли к дому принца, и Чуриачи на цыпочках провел их в
комнату, где принц, совершенно голый по случаю сильной жары, стоял у
раскрытого окна, выходившего на море, и дышал воздухом, возлюбленная же его
спала. Заранее подучив сотоварища, как надобно действовать, герцог
подкрался к принцу, пырнул его в бок ножом и выбросил в окно. Дворец был
расположен высоко над морем, а под окном, у которого дышал воздухом принц,
стояли дома, разрушенные прибоем, - словом, место было безлюдное, и, как и
предполагал герцог, никто не видел, да и не мог видеть падение тела.
Удостоверившись, что дело сделано, приятель герцога схватил веревку,
которую он нарочно взял с собой, и, сделав вид, будто хочет приласкать
Чуриачи, накинул ему петлю на шею и, так затянул, что тот не мог проронить
ни звука. Тут подоспел герцог, совместными усилиями они задушили Чуриачи и
тоже выбросили в окно. Сделав свое дело и совершенно уверившись, что ни
женщина, ни кто-либо еще ничего не слыхали, герцог взял свечу и, поднеся к
кровати, другою рукой тихонько раскрыл спавшую крепким сном женщину.
Оглядев ее с головы до ног, он пришел в восхищение: нагая, она показалась
ему несравненно прекраснее, нежели одетая. Распалившись страстью и не
смущаясь тем, что он только что совершил преступление, герцог как был, с
окровавленными руками, лег и овладел ею, сонной, пребывавшей в уверенности,
что это принц.

Досыта ею насладившись, герцог встал, кликнул сообщников своих и велел им
бесшумно вынести женщину. Когда же ее вынесли через потайную дверь, в
которую он сюда вошел, он посадил ее на коня, неслышно тронулся в путь и
возвратился в Афины. Он был женат, а потому тайно поместил убитую горем
женщину не в самих Афинах, а в своем загородном чудном дворце, у самого
моря, наказав слугам как можно лучше за нею ухаживать.

На другой день придворные ждали пробуждения принца до трех часов. В комнате
у него было тихо; они открыли затворенные, но не запертые двери и,
обнаружив, что комната пуста, решили, что принц тайно от всех уехал
куда-нибудь на несколько дней, чтобы приятно провести время со своею
красавицей, и на том успокоились. На другой день, однако ж, некий
блаженненький, бродя среди развалин, где лежали тела Чуриачи и принца,
наткнулся на труп Чуриачи, схватил его за веревку и потащил. Многие, к
немалому своему изумлению, опознали труп и, лаской добившись от
блаженненького, чтобы тот привел их на место, где был им найден труп, к
великой печали для всего города, увидели тело принца, которое потом с
подобающими почестями было погребено. Когда же, при выяснении того, кто мог
совершить столь чудовищное злодеяние, оказалось, что герцога Афинского
нигде нет, что он тайно уехал, все подумали на него: он-де совершил
преступление, он и увез женщину, как оно и было на самом деле. Место
убитого принца по воле горожан тут же заступил его брат, и теперь горожане
всячески старались пробудить в нем чувство мести. Получив множество
доказательств тому, что дело обстояло именно так, как они предполагали,
брат убитого обратился за помощью к друзьям, родственникам и к своим
подданным из разных краев, в недолгом времени собрал многочисленную,
удалую, могучую рать и пошел на герцога Афинского войной.

Как скоро герцог об этом услышал, тот же час изготовился к обороне, и на
помощь ему пришло много знатных людей, в том числе посланные императором
Константинопольским сын его Константин и племянник Мануил с многочисленным
и славным войском, герцог же принял их с честью, а с еще большею честью -
герцогиня, приходившаяся им сестрою. Война приближалась с каждым днем, и
вот как-то раз герцогиня, дождавшись благоприятной минуты, зазвала их обоих
к себе в комнату и здесь, обливаясь слезами, подробно рассказала им всю
историю, объяснила, из-за чего должна начаться война, и призналась, как
оскорбительна для нее связь герцога с этой женщиной, - связь, которую, как
ей казалось, герцог держал в тайне от всех. Горько жалуясь на свою судьбу,
герцогиня просила своих родственников сделать все от них зависящее, чтобы
снять пятно с чести герцога, а ей вернуть душевный покой. Молодым людям все
уже было известно, а потому они, не пускаясь в дальнейшие расспросы, как
могли ободрили герцогиню, вселили в нее надежду на лучшее будущее и,
осведомившись, где живет эта дама, удалились. Будучи наслышаны о
необычайной ее красоте, они порешили непременно увидеть ее и обратились к
герцогу с просьбой о том, чтобы он ее показал им, - герцог же, забыв, как
поплатился принц за то, что показал ему свою возлюбленную, обещал. На
другой день, велев накрыть на стол к роскошному обеду в дивном саду при
замке, где жила его дама, он провел туда их и еще двух-трех человек. Сидя
рядом с нею, Константин с изумлением взирал на нее и в глубине души
вынужден был признать, что такой красивой женщины ему еще не приходилось
видеть и что вполне можно оправдать герцога, да и всякого, кто ради такой
красавицы совершил бы предательство или же еще какое-либо злое дело. Он все
чаще и чаще на нее заглядывался, и в конце концов с ним случилось то же,
что и с герцогом. Ушел он от нее без памяти влюбленным, и теперь ему было
уже не до войны, - все помыслы его были устремлены к тому, чтобы, не
возбудив подозрений у герцога, похитить его возлюбленную.

Итак, страсть его все сильней и сильней кипела, а между тем подошло время
ударить на принца, уже подступавшего к владениям герцога, и вот герцог,
Константин и все остальные в боевом порядке выступили из Афин и двинулись к
границе, чтобы не дать принцу ее перейти. Уже несколько дней стояли они у
границы, как вдруг Константин, все мысли которого были с той дамой,
сообразив, что в отсутствие герцога ему легче легкого будет исполнить свое
желание, сказался тяжко больным, дабы под этим предлогом возвратиться в
Афины. С соизволения герцога он отдал вверенных ему воинов под начало
Мануилу и возвратился к сестре в Афины, а несколько дней спустя, возобновив
с ней разговор о том оскорблении, которое, как она утверждала, наносил ей
герцог тем, что держал любовницу, сказал, что ежели она хочет, то он может
сослужить ей верную службу: он, мол, готов похитить герцогскую возлюбленную
и увезти. Герцогиня, полагая, что это он из любви к ней, а не к той
женщине, ответила, что она будет очень рада, но только если герцог не
узнает, что увоз совершился с ее ведома и согласия, Константин же твердо ей
это обещал, и тогда герцогиня предоставила ему полную свободу действий.
Константин, отдав тайное распоряжение держать наготове шлюпку, однажды
вечером пристал к берегу неподалеку от того сада и, научив своих
сообщников, как нужно действовать, с другой частью сообщников направился ко
дворцу. Слуги этой женщины и она сама радостно его приветствовали, а затем
она по его просьбе вышла вместе со своими слугами и сообщниками Константина
в сад.

Под тем предлогом, что герцог просил ей что-то передать, он направился с
ней к калитке, через которую можно было выйти прямо к морю. Калитку заранее
отпер один из сообщников Константина; выйдя к морю, Константин подал знак
находившимся в шлюпке подойти поближе, велел схватить даму и посадить ее в
шлюпку, а сам, обратившись к тем, кто прислуживал даме, сказал: "Стойте
смирно - и ни звука, коли вам жизнь дорога! Я не отнимаю у герцога его
возлюбленную - я смываю бесчестье, ею нанесенное моей сестре".

Никто не посмел что-либо ему возразить. Константин со своими людьми
спрыгнул в шлюпку и, сев рядок с плакавшей дамой, приказал сообщникам
взяться за весла и отчалить. Шлюпка полетела как на крыльях, и на рассвете
следующего дня они были уже в Эгине6. Сойдя на берег и отдохнув, Константин
насладился дамой, проклинавшей злополучную свою красу, затем снова сел в
шлюпку и несколько дней спустя прибыл в Хиос7, где и положил остановиться:
он боялся отцовского гнева, боялся, как бы у него не отбили похищенную
женщину, а здесь он почувствовал себя в безопасности. Несколько дней
оплакивала дама свое злоключение; Константин, однако ж, сумел ее успокоить,
так что она и на сей раз увидела хорошую сторону в том, что судил ей рок.

На ту пору находившийся в состоянии беспрерывной войны с императором султан
турецкий Осбек8 приехал в Смирну и, узнав, что в Хиосе Константин, не
принимая никаких мер предосторожности, блудодействует с увезенной им
женщиной, однажды ночью отправился туда на легких судах и, бесшумно со
своими людьми высадившись, многих, прежде чем они успели опомниться и
сообразить, что в город ворвался враг, захватил прямо в постели, а тех,
кто, пробудившись, успел взяться за оружие, перебил, выжег весь остров,
нагрузил суда пленниками и добычей и возвратился в Смирну. В Смирне Осбек,
- а это был человек молодой, - учиняя осмотр своей добыче, увидел
красавицу; узнав же, что это и есть наложница Константина, которую его люди
стащили прямо с постели, он возликовал, не долго думая, женился на ней,
отпраздновал свадьбу и несколько месяцев с нею блаженствовал.

Еще до этого император вступил в переговоры с королем каппадокийским
Базаном9 касательно того, чтобы король двинул свое войско на Осбека с одной
стороны, а он со своим войском напал бы на Осбека с другой, однако ж
окончательно договориться с Базаном императору пока не удавалось, оттого
что Базан предъявил ему такие требования, которые император поначалу счел
неприемлемыми; но как скоро он узнал, что сталось с его сыном, то,
отягченный печалью, не замедлил принять условия короля каппадокийского и
добился от него согласия ударить на Осбека, сам же начал готовиться к
нападению на Осбека с другой стороны. Сведав о том, Осбек собрал войско и,
прежде чем два могущественных властителя сумели его обойти, выступил против
короля каппадокийского, а красавицу жену оставил в Смирне под присмотром
верного своего слуги и друга. Некоторое время спустя войско Осбека и войско
короля встретились, и Осбек завязал с королем бой, сам Осбек пал в этом
бою, войско же его было разгромлено и рассеяно. Одержав победу, Базан
теперь беспрепятственно шел на Смирну, и все ему, как победителю,
покорялось.

Осбеков слуга Антиох, под охраной которого находилась красавица, был уже в
летах, что не помешало ему, презрев долг друга и верноподданного, плениться
ее красотой и влюбиться, а так как она понимала его язык (это очень ее
радовало - ведь она уже несколько лет была точно глухонемая: сама никого не
понимала, и ее никто не понимал), то, воодушевляемый страстью, он за
несколько дней так с нею сблизился, что, позабыв своего властелина, с
оружием в руках выступившего в поход, они весьма скоро из друзей
превратились в любовников и вволю услаждались друг дружкой под пологом.
Когда же их слуха достигла весть о том, что Осбек побежден и убит, а Базан
идет сюда и все на своем пути грабит, они пришли к единодушному решению не
дожидаться его и, захватив почти все принадлежавшие Осбеку драгоценности,
бежали в Родос, и в Родосе немного спустя Антиох опасно заболел. Тут к нему
неожиданно заехал кипрский купец, которого он очень любил и который был ему
добрым другом, и Антиох, чувствуя, что конец его близок, вознамерился
оставить ему и состояние, и свою подружку.

В предвидении скорой кончины он позвал их обоих и обратился к ним с такими
словами: "Я чувствую, что умираю, и мне это больно, оттого что никогда еще
не был я так счастлив, как теперь. Одно мне служит огромным утешением: раз
уж мне суждено умереть, то я рад, что умру на руках у людей, которых я
люблю больше всех на свете: на руках у тебя, любезный друг, и на руках у
женщины, которую я, сойдясь с нею, полюбил больше, чем самого себя. Горько
мне, однако же, сознавать, что после моей смерти она, чужестранка,
останется здесь, где ей не к кому обратиться за помощью и советом, но мне
было бы еще тяжелее, если бы не было тут тебя, - теперь я, по крайней мере,
уверен, что из любви ко мне ты позаботишься о ней так же, как позаботился
бы обо мне. И вот я слезно молю тебя: если я умру, распорядись достоянием
моим и ею так, чтобы душа моя была спокойна. Ты же, дорогая моя, не забывай
меня, когда я умру, дабы там я мог похвалиться, что здесь меня любит самая
красивая женщина, какую когда-либо создала природа. Если вы мне дадите
слово, что желания мои будут исполнены, то, вне всякого сомнения, я умру
спокойно".

Слушая Антиоха, его друг-купец и его возлюбленная плакали. Когда же он
умолк, они принялись утешать его и поклялись честью в случае его смерти
исполнить его последнюю волю. Не в долгом времени он и правда скончался, и
они подобающим образом его похоронили.

Несколько дней спустя кипрский купец, покончив в Родосе со всеми своими
делами и решившись ехать обратно на каталонском одномачтовом корабле,
спросил красавицу, что она собирается делать, а то, мол, ему пора восвояси.
Она же на это ответила, что, если он ничего не имеет против, она с радостью
поехала бы с ним, ибо надеется, что из любви к Антиоху он будет с ней
обходиться и держать себя с ней как с сестрой. Купец сказал, что готов
исполнить любое ее желание, а дабы оградить ее от неприятностей, он порешил
выдавать ее до приезда на Кипр за свою жену. Когда же они взошли на
корабль, им отвели помещеньице в носовой части, и он, дабы слово у него не
расходилось с делом, лег с ней на одной кровати. Следствием такового
поступка явилось то, чего и в мыслях не было ни у того, ни у другой, когда
они покидали Родос: темнота, уют и теплая постель, - а теплая постель имеет
в таких делах немаловажное значение, - подействовали на обоих возбуждающе,
и они, позабыв о своей любви и дружеской привязанности к покойному, будучи
охвачены почти одинаковою силою страсти и друг дружку разжигая, породнились
еще до приезда в Баффу, откуда был родом купец. Когда же они приехали в
Баффу, она некоторое время с ним пожила.

Случилось, однако ж, что в Баффу приехал по делу некий знатный человек по
имени Антигон, и было ему много лет, ума у него было еще больше, а вот
земных благ совсем мало, - хоть и состоял он на службе у короля кипрского,
но судьба ему не благоприятствовала. Как-то раз, когда кипрский торговец
уехал по торговым своим делам в Армению, он проходил мимо его дома и увидел
в окне его красавицу жену, а так как она в самом деле была отменно хороша
собой, то он на нее воззрился и вспомнил, что где-то он ее видел, но где -
это он припомнить не мог. Красотка, в течение долгого времени служившая
игралищем судьбы и полагавшая, что испытания ее подходят к концу, бросив
взгляд на Антигона, сейчас же вспомнила, что видела его в Александрии, что
он находился на службе у ее отца и занимал отнюдь не последнюю должность, и
тут у нее появилась надежда, что он подаст ей совет, благодаря которому она
вновь займет положение, подобающее царской дочери, а так как купец пребывал
в отсутствии, то она велела сию же минуту позвать Антигона. Когда он
явился, она робко спросила, не Антигон ли он из Фамагосты, - так, мол, ей
показалось.

Антигон отвечал утвердительно и сказал: "Лицо ваше мне знакомо, сударыня,
но только я не могу припомнить, где я вас видел, - напомните, если только
вас это не затруднит".

Получив подтверждение своей догадке, женщина, рыдая, к вящему изумлению
Антигона, бросилась ему на шею и спросила, видел ли он ее в Александрии.
Услышав этот вопрос, Антигон мгновенно узнал в ней дочь султана Алатиэль,
которую считали погибшей во время кораблекрушения, и уже собирался воздать
ей подобающие почести, но она, не допустив до этого, попросила его побыть у
нее. Антигон согласился и почтительнейше обратился к ней с вопросом: каким
образом она здесь очутилась, когда и откуда приехала, - весь, мол, Египет
уверен, что она назад тому несколько лет утонула.

Она же ему на это ответила так: "Я б