казал родным, что если теперь же не извлечь загнившую
кость, то потом придется отрезать ногу, иначе больной умрет; если же кость
будет удалена, то большой может выздороветь, однако и в сем случае он,
лекарь, за благоприятный исход не ручается. Родные, будучи подготовлены к
смертельному исходу, на это пошли. Приняв в соображение, что без
усыпительного средства больной не вытерпит и не дастся, врач, решившись
удалить кость вечером, с утра заказал жидкую смесь, которая, по его
расчетам, должна была усыпить больного на столько времени, сколько
продлится операция. Когда ему эту смесь принесли, он поставил ее у себя в
комнате на окне и никому не сказал, что это такое. Вечером, однако ж,
только врач собрался идти к тому больному, как из Амальфи4 к нему явился
человек, которого послали ближайшие друзья врача, и передал настоятельную
их просьбу бросить все и незамедлительно выехать в Амальфи, ибо там
произошло великое побоище и многие пострадали. Врач отложил операцию до
утра, сел в лодку и отправился на место происшествия. Будучи уверена, что
ночью муж не вернется, жена, по обыкновению, послала тайком за Руджери и
заперла его у себя в комнате до того времени, пока домашние не улягутся.

Руджери, поджидавшему свою любезную, то ли от переутомления, то ли оттого,
что он наелся соленого, то ли просто-напросто по привычке, мучительно
захотелось пить, и когда он увидел на окне бутыль, приготовленную лекарем
для больного, то решил, что это питьевая вода, и всю ее выпил. Немного
погодя веки у него стали слипаться, и он заснул крепчайшим сном.
Возлюбленная при первой возможности пришла к нему, но, увидев, что он спит,
принялась тормошить его и тихонько будить, - это не оказало на него ни
малейшего действия: он ничего не отвечал и не шевелился. "Вставай, сонная
тетеря! Ты что, спать сюда пришел?" - сказала дама и в сердцах толкнула
его. Руджери свалился с сундука, как труп. Слегка испуганная, дама
попыталась приподнять его, начала трясти, хватала его за нос, дергала за
бороду - все было напрасно: он спал без задних ног. Тогда ей пришла в
голову страшная мысль: а что, если он умер? Уж она его и щипала, и свечкой
жгла, - никакого толку. Хотя муж у нее был медик, она в медицине ничего не
понимала, а потому у нее не осталось никаких сомнений, что Руджери мертв.
Легко себе представить, в какое отчаяние пришла она, любившая Руджери
больше всего на свете. Не смея поднимать шум, она втихомолку плакала над
ним и сетовала на свою недолю.

Немного спустя, подумав, что утрата утратой, да ведь вдобавок и сраму,
пожалуй, не оберешься, она стала напрягать мысль: как бы вынести из дому
мертвое тело. Поломав голову, она тихонько позвала служанку и, объяснив,
что за напасть с ней приключилась, попросила что-нибудь ей присоветовать.
Служанка подивилась; она тоже потрясла, пощипала Руджери, однако ж,
уверившись, что перед нею бесчувственное тело, пришла к такому же точно
заключению, что и ее госпожа, то есть что он, вне всякого сомнения,
кончился, и посоветовала вынести его из дому.

"Где бы нам его положить, так, чтобы завтра, когда его обнаружат, никто не
заподозрил, что его вынесли из нашего дома?" - спросила госпожа.

А служанка ей: "Сударыня! Вечером я видела около мастерской нашего
соседа-столяра небольшой ларь. Если только хозяин не унес его домой, он бы
нам очень пригодился: мы положим мертвого туда, пырнем его раза три ножом и
там и оставим. Те, что его найдут, вряд ли заподозрят, что его вынесли от
нас. Скорей подумают, что он вышел на недоброе дело, - ведь всем и каждому
известно, что он малый дрянной, - а кто-нибудь из недругов его прикончил и
спрятал в ларь".

Совет служанки показался госпоже разумным, - вот только нанести ему раны у
нее, мол, не хватит духу, - и она послала ее поглядеть, там ли еще ларь.
Служанка сбегала и сказала, что ларь еще там. И вот служанка, молодая,
здоровая, с помощью госпожи взвалила Руджери себе на плечи, госпожа пошла
вперед в качестве дозорного, и как скоро приблизились они к ларю, то
положили туда Руджери и, захлопнув крышку, так там и оставили.

В тот дом, который находился за домом столяра, переехали на постоянное
жительство два молодых человека, отдававших деньги в рост; оба они были
приобретатели и жмоты, а так как они нуждались в домашней утвари, то когда
на глаза им попался этот самый ларь, то они решили, что если он простоит
здесь до ночи, то они уволокут его к себе в дом. В полночь они вышли из
дому, обнаружили ларь на прежнем месте и, не теряя драгоценного времени,
хоть и тяжелехонек он им показался, утащили к себе, кое-как поставили рядом
с комнатой, где спали их жены, и пошли на боковую.

Руджери долго спал без просыпу, однако ж в конце концов снадобье,
переварившись у него в желудке, перестало действовать, и проснулся он перед
самой утреней, и все же, хотя сон у него и прошел и чувствительность к нему
вернулась, голова у него была тяжелая, и отупение это длилось всю ночь и
потом еще несколько суток. Он открыл глаза - темно; тогда он вытянул руки
и, убедившись, что лежит в ларе, начал шевелить мозгами и сам с собой
рассуждать: "Что же это такое? Где я? Сплю или же бодрствую? Ведь я отлично
помню, что вечером был в комнате у моей возлюбленной, а теперь я словно бы
в ларе. Как же так? Уж не вернулся ли врач, а может, еще что-нибудь
произошло, из-за чего моя возлюбленная вынуждена была запрятать меня,
сонного, в ларь? Наверно, так оно и было".

Тут он притаился и прислушался. Долго он напрягал слух, а так как ларь был
узковат и представлял собой неудобное ложе, - да к тому же еще Руджери
отлежал себе бок, - то и захотелось ему повернуться на другой бок, однако ж
при этом он выказал изрядную ловкость: ударился спиной об одну из стенок
ларя, который стоял на неровном полу, ларь наклонился и упал. Упал же он с
таким невообразимым грохотом, что женщины, спавшие за перегородкой,
проснулись, перепугались и от испуга притихли. Падение ларя устрашило
Руджери, однако ж, почувствовав, что ларь раскрылся, он предпочел, коль
скоро представился такой случай, выйти из ларя, нежели в нем оставаться. Но
ведь Руджери понятия не имел, где он находится, а потому он наугад, наудачу
двинулся в поисках лестницы или же двери. Услышав, что кто-то ходит,
проснувшиеся женщины крикнули: "Кто там?" Голоса были незнакомые, и Руджери
рассудил за благо не откликаться; тогда жены позвали мужей, но те легли
поздно, спали по сему случаю крепким сном и ровным счетом ничего не
слыхали. Тут у женщин и вовсе душа в пятки ушла, - они бросились к окнам и
давай кричать: "Караул! Грабят!" Соседи переполошились и разными путями
поспешили к ним на помощь: кто проник через слуховое окно, кто через
парадный ход, кто через черный, а тем временем и хозяева проснулись от
крика.

Остолбеневшего Руджери, не знавшего, куда бежать, да и следует ли бежать,
схватили и сдали с рук на руки стражникам, коих привлек сюда шум. Когда
Руджери привели к судье, то его, как человека, которого считали способным
на любое преступление, незамедлительно подвергли пытке, и под пыткой он
сознался, что проник в дом ростовщиков с целью грабежа, а градоправитель,
основываясь на сей пыточной записи, вознамерился повесить его без
промедления.

Утром уже весь Салерно говорил о том, что Руджери пойман на месте
преступления в доме у ростовщиков. Когда же сия весть дошла до лекарской
жены и ее служанки, то обе они были так поражены, что им уже начало
казаться, будто ночные их похождения привиделись им во сне. Ко всему
прочему опасность. нависшая над Руджери, сводила его возлюбленную с ума.
Рано утром возвратился из Амальфи лекарь и, намереваясь сделать больному
операцию, велел подать ему бутыль со снадобьем. Когда же он увидел пустую
бутыль, то стал кричать, что в доме у него порядка нет.

У его жены была своя кручина на сердце, и потому она огрызнулась: "Как бы
вы запели, доктор, если б с вами взаправду беда стряслась? А вы
разбушевались, оттого что из бутылки воду вылили. Да что, на свете больше
воды, что ли, нет?"

А лекарь ей на это: "Ты думаешь, жена, что то была чистая вода, но ты
ошибаешься: то было усыпительное снадобье". И тут лекарь ей рассказал, на
какой предмет он его изготовил.

Выслушав его, жена тот же час сообразила, что воду эту выпил Руджери, и
оттого-то они со служанкой и решили, что он мертв. "А мы и не знали,
доктор, - сказала она, - уж придется вам еще раз заказать". Делать нечего -
пришлось лекарю заказать свежее снадобье.

Немного погодя служанка, ходившая по приказанию госпожи послушать, что
говорят о Руджери, вернулась и доложила: "Сударыня! О Руджери я доброго
слова не слышала. Сколько мне известно,, ни один родственник и ни один его
друг не пришел и не пожелал прийти, чтобы его выгородить, и все убеждены,
что завтра судья по уголовным делам велит его повесить. А теперь я вам
расскажу, как он попал к ростовщикам. Вы только послушайте. Вы же знаете
столяра, - против его мастерской стоял ларь, куда мы положили Руджери. Так
вот, столяр ругался сейчас с каким-то мужчиной - должно полагать, с
владельцем того самого ларя: владелец требовал деньги за ларь, а столяр
уверял, что он его не продавал - ларь, дескать, у него ночью украли. А тот
ему: "Неправда! Ты его продал двум молодым ростовщикам - я увидел ларь у
них в доме, когда изловили Руджери, и они мне сами сказали". А столяр ему:
"Врут они, я и не думал ларь продавать; верно, они-то ночью и сперли его у
меня. А ну, пойдем к ним!" Тут они вместе пошли к ростовщикам, а я - домой.
Вот, значит, как Руджери там очутился, а уж как он ожил - это для меня
загадка".

Тут жене лекаря все стало ясно, и она, пересказав служанке свой разговор с
мужем, обратилась к ней с просьбой спасти Руджери: стоит, мол, ей захотеть
- и она спасет Руджери, а госпожу свою избавит от поношенья.

"Вы меня только научите, сударыня, - молвила служанка, - а уж за мной дело
не станет".

Понимая, что время не терпит, госпожа тут же придумала, как должно
действовать, и обстоятельно изложила замысел свой служанке.

Служанка первым делом пришла к лекарю и со слезами заговорила: "Мессер! Я
хочу попросить у вас прощения, потому как я перед вами очень виновата".

"В чем же?" - спросил доктор.

Служанка, все так же неутешно плача, продолжала: "Мессер! Вы, конечно,
знаете, кто таков Руджери д'Айероли, и вот я ему приглянулась и отчасти из
страха, отчасти по любви стала в нынешнем году его подружкой. Когда он
прослышал, что вечером вы уезжаете, он меня уговорил пустить его в ваш дом,
ко мне в комнату, переночевать, но, как на грех, он умирал от жажды, а я не
знала, где тут близко вода или вино, да и не хотелось мне, чтобы ваша
супруга меня увидела, - на ту пору она в зале была, - и вдруг я вспомнила,
что у вас в комнате стоит бутыль с водой, сбегала за ней, напоила его, а
бутыль на место поставила, - из-за этого-то вы потом и раскричались. Я
поступила дурно, это я сознаю, - ну да ведь все мы не без греха. Я очень
даже раскаиваюсь, тем паче что за этот мой проступок и за его последствия
может поплатиться жизнью Руджери, и вот я слезно молю вас: уж вы простите
меня и дозвольте сделать все, что в моих силах, чтобы спасти Руджери".

Лекарь хоть и был раздосадован, однако ж не отказал себе в удовольствии
подшутить над служанкой: "Ты сама себя наказала, - заметил он, - поджидала
молодца, чтобы он тебя всю ночь нажаривал, а заполучила сонную тетерю.
Ступай выручай своего милого, но только чур: больше ко мне в дом его не
водить, а то я с тобой рассчитаюсь сразу за все!"

Лиха беда - начало; служанка бегом побежала в тюрьму, где сидел Руджери, и
упросила тюремщика дозволить ей поговорить с заключенным. Научив Руджери,
как должно отвечать на вопросы судьи, если он желает выкрутиться, она тут
же добилась того, что ее принял судья.

Обратив внимание на то, какая она свежая и здоровая, судья не стал пока
ничего слушать, а вознамерился поддеть рабу божию на крючок, и она для
пользы дела не отвергла его притязаний; когда же она поднялась после
накачки, то обратилась к нему с такими словами: "Мессер! У вас сидит за
грабеж Руджери д'Айероли, но он ни в чем не виноват". И тут она ему от
начала до конца все и рассказала: как она, подружка Руджери, привела его в
дом лекаря, как нечаянно напоила его сонным зельем и как, вообразив, что он
мертв, положила его в ларь, а затем, в пояснение того, каким образом
Руджери оказался в доме у ростовщиков, сообщила о ссоре столяра с
владельцем ларя, коей она явилась невольной свидетельницей.

Судья, сообразив, что все это легко проверить, первым делом расспросил
лекаря, что это был за напиток, и убедился, что служанка говорила правду.
Затем призвал столяра, владельца ларя и ростовщиков и после длительного
допроса установил, что ростовщики прошедшей ночью действительно утащили
ларь к себе в дом. После этого он велел привести Руджери и задал ему
вопрос, где он был вечером; Руджери ответил, что не знает, - помнит только,
что пошел вечером к служанке доктора Маццео, что его мучила жажда и что он
у нее в комнате выпил воды, а дальше, мол, ничего не помнит, очнулся же он
в ларе, в доме у ростовщиков. Судье это показалось презабавным, и он
заставлял служанку, Руджери, столяра и ростовщиков по нескольку раз все
опять сначала рассказывать.

В конце концов он присудил ростовщиков, укравших ларь, к уплате десяти
унций5, а Руджери признал невиновным и освободил из-под стражи. Легко себе
представить, как счастлив был Руджери, а его возлюбленная ликовала.
Впоследствии она, Руджери и их благодетельница служанка часто хохотали до
упаду при одном воспоминании о том, как служанка чуть было не пырнула ножом
Руджери; что же касается Руджери и жены лекаря, то они жили в совете и в
любви, все больше друг дружкой пленяясь. И я был себе желал того же, но
только чтоб меня не упрятывали в ларь.





Первые повести опечалили пленительных дам, зато последняя, которую
рассказал Дионео, вызвала у них неудержимый смех, особливо в том месте, где
судья поддевает на крючок, и это вознаградило их за испытанную ими сегодня
душевную боль. Но тут Филострато, обратив внимание, что солнечный свет
потускнел, - а это означало, что царствованию его пришел конец, - со
всевозможною учтивостью извинился перед приятными дамами за то, что
предложил столь печальный предмет, как несчастная любовь. Принеся же
извинения, он встал, снял с головы лавровый венок, и только дамы успели
задать себе вопрос, на кого он его возложит, как он изящным движением
возложил его на златокудрую головку Фьямметты.

- Я возлагаю этот венок на тебя, - сказал он, - потому что завтра ты лучше,
чем кто-либо из твоих подруг, сумеешь вознаградить их за сегодняшний
тяжелый день.

Фьямметта, у которой длинные, вьющиеся золотистые волосы падали на белые
нежные плечи, у которой кругленькое личико отливало и белизною лилей, и
румянцем роз, у которой были ясные очи, а губки - как два рубина, ответила
ему, улыбаясь:

- Я охотно принимаю от тебя венок, Филострато. А чтобы тебе стало еще
яснее, что ты испортил нам сегодняшний день, я уже сейчас объявляю свою
волю и всем приказываю быть готовыми рассказывать завтра О том, как
влюбленным после мытарств и злоключений в конце концов улыбалось счастье.

Предложение Фьямметты всеми было одобрено. Тогда она послала за дворецким и
обо всем с ним уговорилась, после чего дамы и молодые люди встали, и
Фьямметта со спокойною душою отпустила их до ужина.

Кто пошел в сад, - а сад был до того красив, что на него нельзя было
наглядеться, - кто - к мельницам, что за садом, кто - туда, кто - сюда, и
до самого ужина все развлекались соответственно своим склонностям. Но вот
пришло время ужинать; все, по обыкновению, собрались у дивного фонтана и с
превеликим удовольствием сели за отлично сервированный стол. Когда же они
встали из-за стола, то, по обычаю, надлежало быть танцам и пенью, и едва
лишь Филомена открыла танец, как королева сказала:

- Филострато! Я не собираюсь отступать от обычая, заведенного моими
предшественниками. По их примеру я изъявляю желание послушать пенье, а так
как я уверена, что песни твои ничем не отличаются от твоих повестей, то,
чтобы ты нам, по крайней мере, другие дни не омрачал своими злоключениями,
я приказываю тебе спеть нынче, - так спой же свою любимую песню!

Филострато охотно согласился и в ту же минуту запел:

Страданьем доказал
 Я миру, сколь достоин сожаленья
 Тот, кто к неверной возымел влеченье.

Любовь! Когда зажгла в душе моей
 Ты образ той, о ком грущу в разлуке,
 Казалось мне, она

Такой небесной чистоты полны,
 Что легкими я мнил любые муки,
 Какие ждут людей
 По милости твоей;
 Но понимаю ныне в сокрушенье,
 Что пребывал в глубоком заблужденье.

Открылось это в черный день, когда
 Я был покинут тою,
 Кем навсегда пленен.
 Как быстро, с первой встречи покорен,
 Я сделался ей преданным слугою!
 Не чуял я тогда,
 Что ждет меня беда
 И что, презрев свои же уверенья,
 Она отдаст другому предпочтенье.

Едва лишь я уразумел, какой
 Нежданный и тем более ужасный
 Удар меня постиг,
 Мне стали ненавистны час и миг,
 Когда узрел я лик ее прекрасный,
 Сверкающий такой
 Красою неземной.
 Теперь свое былое ослепленье
 Считаю я достойным лишь презренья.

Отчаянья и боли не тая,
 Владычица-любовь, твой раб послушный
 Смиренно шлет тебе
 Мольбу в надежде, что к его судьбе
 Ты, дивная, не будешь равнодушна.
 Так жизнь страшна моя,
 Что смерти жажду я.
 Пускай придет, прервет мои мученья
 И разом мне дарует избавленье.

Поверь, любовь, от горя моего
 Осталось средство лишь одно - кончина,
 И, мне послав ее,
 Ты явишь милосердие свое,
 А той, кто всех моих скорбей причина
 И обвинять кого
 Мне тяжелей всего,
 Доставишь больше удовлетворенья,
 Чем новый друг внушает вожделенья.

Не жду я, песнь моя, что в ком-нибудь
 Сочувствие найдет твой звук унылый,
 Но ты к любви лети
 И ей нелицемерно возвести,
 Что груз утраты у меня нет силы
 С усталых плеч стряхнуть.
 Пусть в море слез мне путь
 Она укажет к гавани забвенья,
 Где обрету и я успокоенье.

Страданьем доказал,
 и так далее.

Из слов этой песни всем стало ясно, каково было у Филострато расположение
духа и чем оно было вызвано; впрочем, это было бы еще яснее, когда бы
ночная темнота не скрыла румянца, внезапно вспыхнувшего на ланитах одной из
танцевавших девушек. После Филострато пели многие, а затем настала пора
отдохнуть, и по повелению королевы все разошлись по своим покоям.



----------------------------------------------------------------------------



1 ...жил в Салерно знаменитый врач-хирург Маццео делла Монтанья... -
Вероятно, Маттео Сельватико "montanus" (отсюда "монтанья"), посвятивший
королю Роберту Анжуйскому большую медицинскую энциклопедию. Умер Маттео
Сельватико в 1342 году в глубокой старости.

2 Подобно как мессер Риччардо да Киндзика, о котором у нас с вами шла
речь... - Боккаччо отсылает читателя к новелле 10 второго дня.

3 ...человек по имени Руджери д'Айероли... - Вполне возможно, что
прототипом для Боккаччо послужил в данном случае некий Руджеро Мели или
Меле, атаман шайки разбойников в первые годы царствования королевы Джованны.

4 Амальфи - город на побережье Тирренского моря в 25 километрах от Салерно.
По нему - название всего побережья южнее Неаполя - Амальфитанское.

5 ...к уплате десяти унций... - Унция - золотая монета достоинством в один
флорин.





































  Джованни Боккаччо : Декамерон : День пятый




Кончился четвертый день ДЕКАМЕРОНА, начинается пятый. В день правления
Фьямметты предлагаются вниманию рассказы о том, как влюбленным после
мытарств и злоключений в конце концов улыбалось счастье



Восток побелел и первые лучи восходящего солнца озарили все наше полушарие,
когда Фьямметта, пробужденная приятным для слуха пением птичек, в шесть
часов утра уже весело щебетавших в кустах, встала с постели и велела
позвать девушек и трех мо