оживает со своею
матерью, женщиною рассудительною и благонравною, так что, если б не мать,
может, у девушки с графом что-нибудь бы и вышло".

Графиня хорошенько это запомнила и, обо всем допытавшись, обдумала план
действий. Узнав, где живет та женщина с дочерью, в которую был влюблен
граф, и как их зовут, она в одежде странницы тайно от всех пошла к ним и, с
первого взгляда уверившись, что живут они в крайней бедности, поздоровалась
с ними и изъявила желание поговорить наедине с дамой, если, впрочем, та
ничего не имеет против.

Почтенная дама встала со своего места и объявила, что готова ее выслушать.
Когда же они удалились в смежную комнату и уселись, графиня начала так:
"Сдается мне, сударыня, что рок столь же не благоприятствует вам, как и
мне, однако же от вас зависит обрадовать и себя и меня".

Женщина ей на это сказала, что самое заветное ее желание - честным путем
достигнуть благополучия.

"Но только дайте слово, что вы меня не выдадите, - продолжала графиня. -
Ведь если я вам доверюсь, а вы меня подведете, то и вам и мне будет плохо".

"Можете быть спокойны, - сказала почтенная дама. - Говорите все, что
хотите, - я вас не подведу.

Тогда графиня, начав с юного своего увлечения, поведала, кто она и что с
нею приключилось до сего дня, в таких выражениях, что почтенная дама,
придав тем большую веру ее словам, что кое-что об этом она уже слышала,
почувствовала к ней сострадание. Графиня же, сообщив ей о своих
злоключениях, продолжала: "Итак, теперь вам ведомо, что, помимо прочих моих
горестей, мне еще поставлены два условия, которые я должна выполнить, чтобы
муж ко мне возвратился, и, кроме вас, никто не властен мне в этом помочь,
если только достоверен дошедший до меня слух, что граф, супруг мой, без
памяти влюблен в вашу дочь".

На это ей почтенная дама сказала: "Сударыня! Подлинно ль любит граф мою
дочь - того я не ведаю, но таиться он не таится. Чем же, однако, могу я вам
служить?"

"Сейчас я вам все объясню, сударыня, - отвечала графиня, - однако ж прежде
я хочу, чтобы вы знали, какая награда ожидает вас за оказанную мне услугу.
Дочь ваша хороша собой, уже невеста, не выходит же она замуж, сколько мне
известно и сколько я понимаю, единственно потому, что она - бесприданница.
И вот в награду за услугу, которую вы мне окажете, я готова сию же минуту
дать ей из моих собственных денег на приданое столько, сколько вы сами
почтете необходимым, чтобы выдать ее за человека порядочного".

Это предложение обрадовало нуждающуюся женщину, но так как душа у нее была
благородная, то она почла за нужное обратиться к незнакомке с вопросом:
"Скажите же мне, сударыня, что именно я должна для вас сделать, и если это
не уронит моей чести, то я к вашим услугам, а вы потом поступите со мной по
своему благоусмотрению".

Графиня же ей на это сказала: "Вот что мне от вас надобно: передайте графу,
моему супругу, через кого-либо, кому вы всецело доверяете, что ваша дочь
согласна исполнить любое его желание, если только она убедится, что любит
он ее не только на словах, но и на деле, поверит же она ему не прежде, чем
он пришлет ей перстень, который носит на пальце и который, как слышно,
очень ему дорог. Если он пришлет перстень, вы отдадите его мне, тут же
пошлете ему сказать, что ваша дочь согласна исполнить его желание, велите
тайком пробраться сюда, а затем вместо вашей дочери неприметно подложите к
нему в постель меня. Может, бог даст, я забеременею, и когда на пальце у
меня будет перстень, а на руках - рожденный от него младенец, он будет мой,
и станем мы с ним жить, как муж с женою, и всем этим я буду обязана вам".

Почтенной даме это показалось предприятием нелегким, - она боялась, как бы
от того не пострадала честь ее дочери, - однако ж, рассудив, что помочь
доброй женщине вернуть мужа - это дело хорошее и что цель у женщины
благородная, и поверив в ее искреннее и милостивое к себе расположение, она
обещала графине все устроить, несколько дней спустя, следуя ее
наставлениям, храня тайну и соблюдая осторожность, выманила у графа
перстень, как ни тяжело было ему с этой вещью расстаться, а затем,
пустившись на хитрость, вместо дочери положила с ним спать графиню. После
первых же сближений, которых так жаждал граф, графиня, по воле божией,
зачала, и притом сразу двух мальчиков, как то впоследствии показали роды. И
не один, а несколько раз почтенная женщина предоставляла возможность
графине ласкаться с мужем, облекая это в столь непроницаемую тайну, что
никому ничего не приходило в голову, граф же пребывал в полной уверенности,
что ночует не с женой, а со своею возлюбленной. Утром, перед уходом, он
дарил графине множество прелестных и дорогих вещей, а графиня свято их
берегла.

Почувствовав себя непорожнею, она решилась не докучать более почтенной даме
просьбами о подобного рода услугах. "Сударыня! - сказала она. - Благодаря
богу и благодаря вам, я своей цели достигла - теперь пора мне вас
вознаградить, после чего я смогу удалиться".

Почтенная дама сказала, что она рада, если мечта графини сбылась, но что
она помогала ей не из корысти, а потому что почитает за должное делать
людям добро.

Графиня же ей сказала: "Мне отрадно это слышать, сударыня, и я также
собираюсь дать вам то, что вы у меня попросите, не в виде награды, а
повинуясь потребности сделать доброе дело".

Тут почтенная женщина, от крайней нужды пересилив чувство неловкости,
попросила у нее сто лир на приданое дочери. Графиня, поняв, как совестно ей
просить, выслушала скромную ее просьбу и дала ей пятьсот лир, а кроме того,
так много прелестных и дорогих вещей, что они, пожалуй, стоили не меньше.
Почтенная дама пришла в совершенный восторг и осыпала графиню словами
благодарности, графиня же возвратилась в гостиницу. Чтобы Бельтран больше и
сам не являлся, и не трудился посылать слуг, почтенная дама поспешила
выехать вместе с дочерью в деревню к своим родственникам, Бельтран же, не в
долгом времени сведав, что графиня покинула графство, по зову подданных
своих возвратился восвояси.

Дознавшись, что граф уехал из Флоренции к себе в графство, графиня осталась
этим обстоятельством много довольна, а когда пришло ее время, родила во
Флоренции двух сыновей, до чрезвычайности похожих на отца, и велела с
великим бережением их воспитывать. Когда же она рассудила, что пора ее
приспела, то покинула Флоренцию и, никем не узнанная, прибыла в Монпелье.
Здесь она несколько дней отдыхала, разведала, где находится граф, и, узнав,
что в день всех святых он затевает в Руссильоне пышное празднество для дам
и рыцарей, по-прежнему в одежде странницы отправилась туда.

Узнав, что дамы и рыцари собрались в графском дворце, чтобы сесть за стол,
она все в той же одежде, с двумя младенцами на руках поднялась в залу и,
протиснувшись к графу, пала перед ним на колени и, рыдая, заговорила: "О
мой повелитель! Я, злосчастная твоя супруга, долго странствовала, чтобы ты
мог возвратиться и жить у себя дома. Богом тебя заклинаю соблюсти условие,
которое ты мне передал через двух дворян, коих я к тебе посылала. На руках
у меня даже не один младенец, зачатый от тебя, но целых двое, а вот и твой
перстень. Пора тебе исполнить свое обещание и жить со мной как с женою".

Тут граф пришел в крайнее замешательство, узнал перстень, признал, что это
его дети, - так они были похожи на него, однако, со всем тем, задал графине
вопрос: "Как же так могло случиться?"

Графиня, к великому изумлению графа и всех присутствовавших, рассказала все
как было. Граф, удостоверившись, что она говорит правду, оценив ее
постоянство и находчивость, умилившись при виде двух славных ребяток, сверх
того почтя своим долгом исполнить обещанное и, снизойдя к мольбам своих
подданных, мужчин и женщин, и преодолев упорную свою бесчеловечность,
встретить и принять графиню с честью, как подобает встречать законную жену,
- велел графине встать, обнял ее, расцеловал и признал законной супругой,
младенцев же - родными своими детьми. К великой радости всех при сем
присутствовавших, а равно и других своих подданных, которые о том
прослышали, он приказал нарядить графиню прилично ее званию, и праздновал
он праздник широко, не один, а несколько дней кряду. И с того самого дня он
почитал ее за свою жену и супругу, любил ее и уважал безмерно.



----------------------------------------------------------------------------



1 Джилетта из Нарбонна... - Джилетта - уменьшительное от Эджидия. Нарбонн -
город в провинции Лангедок (Франция).

2 Бельтран Руссильонский. - Руссильон - графство во Франции, примыкает к
Восточным Пиренеям.





































  Джованни Боккаччо : Декамерон : День третий




Алибек спасается в пустыне; монах Рустико научает ее, как загонять дьявола
в ад; оставив пустыню, Алибек выходит замуж за Неербала



Дионео слушал королеву со вниманием; когда же королева досказала до конца
и, кроме Дионео, рассказывать было уже некому, он, не дожидаясь приказания,
начал так:

- Обворожительные дамы! Вам, уж верно, не приходилось слышать, как загоняют
дьявола в ад, - вот почему я намерен, по возможности не отдаляясь от
предмета, о коем вы рассуждали весь нынешний день, именно об этом вам
рассказать. Это поможет вам, как я полагаю, спасти душу и заодно
удостовериться, что хотя Амур предпочитает гостеприимные чертоги и
роскошные палаты, однако ж, со всем тем, он не прочь испытать свою силу и
среди дремучих лесов, грозных скал и безлюдных пещер, - отсюда следствие,
что все на свете ему покорствует.

Но к делу. Надобно вам знать, что в городе Капсе1, в Берберии, жил-был
когда-то страшнейший богач, и у многодетного этого богача была пригожая и
благонравная дочка по имени Алибек. Сама она не была христианкой, однако ж
ей приходилось слышать от многих проживавших в городе христиан о
преимуществах христианской веры и христианского богоугождения, и к одному
из них она обратилась с вопросом, как лучше всего, не встречая на своем
пути особых препон, угодить богу. Христианин отвечал, что тот наилучшим
образом угождает богу, кто бежит мирской суеты, как, например, пустынники
фиваидские. На другое утро эта самая простушка, - а ей и было-то, должно
думать, лет четырнадцать, - не по призванию, а из детского каприза, никому
ни слова не сказав, тайком, без спутников, отправилась в пустыню
Фиваидскую, а так как каприз у нее по дороге не прошел, то спустя несколько
дней она кое-как до тех уединенных мест добралась и, заприметив хижину,
направилась к ней и увидела на пороге пустынножителя, - тот при виде ее
пришел в изумление и спросил, чего ей здесь надобно. Девушка ему на это
ответила, что она по внушению самого господа бога пришла сюда послужить ему
и найти такого человека, который наставил бы ее, как подобает ему служить.

Праведник, обратив внимание на то, что она еще совсем молода и прелестна, и
убоявшись, как бы лукавый не попутал его, если он оставит ее у себя,
одобрил благое ее намерение и, покормив ее кореньями, финиками, плодами
диких яблонь и напоив водою, сказал: "Дочь моя! Тут неподалеку обитает
святой жизни человек, он лучше, чем я, сумеет тебя наставить, - пойди-ка ты
к нему". И, сказавши это, он вывел ее на дорогу.

Девушка дошла до того праведника и, выслушав от него то же самое, в конце
концов добралась до кельи юного отшельника по имени Рустико, человека в
высшей степени богобоязненного и праведного, и обратилась к нему с тем же
вопросом, какой она задавала другим. Рустико, дабы подвергнуть свою
стойкость великому испытанию, не попросил ее удалиться, как прочие, но,
напротив того, оставил в своей келье, а когда спустилась ночь, устроил ей
ложе из пальмовых веток и сказал, что она может здесь соснуть.

Не успел он это вымолвить, как твердость его духа была тут же подвергнута
искушению. Рассудив, что он чересчур понадеялся на свои силы, он признал
себя побежденным и сдался без боя. Выкинув из головы благочестивые помыслы,
молитвы и истязания плоти, он вызывал в своем воображении молодость и
красоту девушки и размышлял о том, как себя с ней держать и как
действовать, чтобы ей не пришло в голову, что он распутник и замыслил
овладеть ею. Задав ей несколько вопросов, он удостоверился, что она
девственница и не представляется простодушною, а такова и есть на самом
деле, и тогда у него созрело решение, как под видом богоугождения овладеть
его. Сначала он долго втолковывал ей, насколько дьявол враждебен богу, а
затем объяснил, что нет дела более богоугодного, как загнать дьявола в ад,
где ему самим всевышним определено находиться.

Девушка спросила, как же нужно загонять дьявола. Рустико ей на это ответил:
"Не в долгом времени ты это узнаешь, а пока делай то же, что буду делать
я". И тут, сбросив с себя то немногое, что на нем было, разделся догола, а
его примеру последовала девушка. Потом стал на колени, словно хотел
молиться, а ей велел стать перед ним.

Итак, он стоял на коленях, и при виде ее прелестей похоть его все сильнее
распалялась, следствием чего явилось вздымание плоти; Алибек же, в
изумлении созерцая таковое явление, спросила: "Что это у тебя торчит,
Рустико? У меня такой штуки нет".

"Ах, дочь моя! - ответствовал Рустико. - Это и есть дьявол, о котором я
тебе толковал. И - поверишь ли? - как раз сейчас он причиняет мне
нестерпимые муки".

А девушка ему: "Слава богу, что у меня этого дьявола нет, - потому-то мне и
легче".

"То правда, - согласился Рустико, - зато у тебя есть другая штука, а у меня
ее нет".

"Какая штука?" - спросила Алибек.

Рустико же ей на это ответил: "У тебя ад, и сдается мне, что господь послал
тебя ради спасения моей души, ибо если дьявол начнет уж очень досаждать
мне, а ты надо мною сжалишься и дашь мне снова загнать его в ад, то мне ты
доставишь великую отраду и в то же время как нельзя лучше послужишь и
угодишь богу, а ведь ты, сколько я могу уразуметь из твоих слов, для того
сюда и пришла".

Девушка же в простоте души ему сказала; "Отец мой! Коли ад во мне, то
загоняйте дьявола, как скоро вам заблагорассудится".

"Будь же ты вовек благословенна, дочь моя! - воскликнул тут Рустико. -
Итак, пойдем и загоним дьявола, чтобы он оставил меня в покое".

С этими словами он положил девушку на постель и показал, какое положение
следует ей принять, чтобы злой дух был заточен.

Девушке впервые пришлось загонять дьявола в ад, и потому ей было
больновато. "Да уж, отец мой, - сказала она, - сквернавец он, этот самый
дьявол, подлинно враг господень, не то что кому-нибудь там еще - самому аду
больно, когда его туда загоняют".

"Это не всегда так будет, дочь моя", - возразил Рустико.

И чтобы впредь ей было легче, они, прежде чем встать с постели, еще раз
шесть загоняли дьявола, сбили с него гордыню, и он до поры до времени
охотно смирился.

Впоследствии, однако, дьявол часто бывал обуреваем гордыней, а девушка
никогда не отказывалась сбить ее, оттого что эта игра пришлась ей по вкусу.
"Видно, правду говорили добрые люди в Капсе, что богоугождение отрадно, -
говорила она Рустико. - И точно: ничто не доставляет мне такого
удовольствия и наслаждения, как загонять дьявола в ад. По мне, глупее
глупого стараться угодить богу как-нибудь иначе". Девушка часто посещала
Рустико и всякий раз ему говорила: "Отец мой! Я удалилась в пустыню, дабы
угождать богу, а не бездельничать. Пойдем загоним дьявола в ад".

Загнав же его, она иной раз обращалась к Рустико с такими словами: "Не могу
взять в толк, почему дьявол бежит из ада. Уж, кажется, ад встречает и
принимает его радушно - другой на его месте так бы оттуда и не вышел".

Одним словом, девушка столь часто подбивала Рустико и уговаривала его
послужить богу, что от него кожа да кости остались и он мерз на солнцепеке.
По сему обстоятельству он стал внушать девушке, что дьявола должно
наказывать и загонять в ад, только когда он гордо поднимает голову: "А мы с
тобой, по милости божией, спесь-то с него сбили, и он теперь молит бога,
чтобы его оставили в покое". Девушка на время притихла.

Видя же, что Рустико больше не просит ее помочь ему загнать дьявола в ад,
она однажды сказала: "Рустико! Твой дьявол наказан и больше тебе не
докучает, а вот мой ад не дает мне покою. Будь добр, при помощи своего
дьявола утихомирь неистовство моего ада, так же как я с помощью моего ада
подсобила тебе сбить гордыню с твоего дьявола".

Рустико, питавшийся кореньями и запивавший их водою, чувствовал себя, как
промотавшийся игрок; он сказал, что слишком много нужно бесов, чтобы
утихомирить ад, но что он, однако ж, постарается сделать все, что в его
силах. И точно: время от времени он ее ублажал, но крайне редко, и толку ей
от того бывало столько же, сколько льву, если б ему в пасть кинуть боб, так
что девушка, полагавшая, что она недостаточно усердно служит богу, в конце
концов возроптала.

Пока между дьяволом Рустико и адом Алибек по причине пылкости одной стороны
и маломощности другой шли нелады, в Капсе вспыхнул пожар, и во время этого
пожара сгорел в собственном доме отец Алибек со всеми своими чадами и
домочадцами, так что Алибек являлась теперь единственною наследницею его
достояния. И вот некий юноша, именем Неербал, живший не по средствам и
спустивший все свои денежки, сведав, что Алибек жива, отправился ее
разыскивать, и, отыскав, к великой радости Рустико и наперекор ее желанию,
доставил в Капсу, прежде чем казна успела присвоить имущество ее отца по
причине отсутствия наследников, женился на ней и завладел огромным ее
достоянием. Но еще до свадьбы местные жительницы спрашивали ее, как она
угождала богу в пустыне; она же им на это отвечала, что загоняла дьявола в
ад и что Неербал совершил великий грех - отвлек ее от служения богу.

Женщины полюбопытствовали: "Как же ты загоняла дьявола в ад?" Девушка
пояснила им это на словах, а для пущей наглядности сопровождала свою речь
телодвижениями. Женщины как покатились со смеху, так до сей поры еще
покатываются. "Не кручинься, девушка, - сказали они, - здесь тоже отлично
это умеют делать. Неербал будет вместе с тобой усердно служить богу".

Они разнесли это по всему городу, и отсюда ведет свое происхождение
поговорка: кто дьявола в ад загоняет, тот богу угождает. И поговорка эта,
пришедшая к нам из-за моря, до сих пор имеет хождение в народе. А потому и
вы, молодые девушки, благословясь, учитесь загонять дьявола в ад: это и
богу угодно, и для обеих сторон усладительно, и от сего много хорошего
может проистечь и воспоследовать.

Рассказ Дионео сопровождался беспрестанными взрывами хохота - в такое
веселое расположение духа привел он почтенных дам. Как же скоро Дионео
умолк, королева, в знак того, что ее правлению пришел конец, сняла с себя
лавровый венок и, изящным движением возложив его на Филострато, молвила:

- Посмотрим, кто лучше умеет стеречь: волк - овец или же овцы - волков.

На это ей Филострато ответил смеясь:

- Послушались бы меня, так волки научили бы овец загонять дьявола в ад не
хуже, чем Рустико научил Алибек. Так что не зовите вы нас волками - ведь и
вы не овечки. Как бы то ни было, я стану править вверенным мне царством,
насколько у меня хватит разуменья.

А Нейфила ему сказала:

- Послушай, Филострато: тебе не терпится поучать нас, а ведь тебе самому
следовало бы прежде поучиться уму-разуму, как учился у монахинь Мазетто из
Лампореккьо, и вновь обрести дар речи не прежде, чем ты превратишься в
скелет.

Убедившись, что дамы за словом в карман не лезут, Филострато прекратил
шутки и принял бразды правления: позвал дворецкого, расспросил, как идут
дела, а затем отдал надлежащие мудрые распоряжения, чтобы во время его
царствования всей компании жилось хорошо. После этого он обратился к дамам
с такой речью:

- Любезные дамы! С тех пор как я научился различать добро и зло, я, себе на
горе, по воле Амура вечно в кого-нибудь из вас да влюблялся, но ни
смирение, ни покорность, ни стремление исполнять все заповеди Амура - ничто
мне не помогало: всяк