- сказал Саладин, - не откажите в любезности указать нам,
где бы мы могли заночевать".

"С удовольствием, - сказал мессер Торелло. - Я как раз собирался послать по
одному делу моего человека в селение, которое находится неподалеку от
Павии. Он проводит вас до места, где вы со всеми удобствами расположитесь
на ночлег".

Тут мессер Торелло приблизился к самому толковому из своих слуг, отдал
надлежащие распоряжения и отправил его с чужестранцами, а сам поехал своей
дорогой; прибыв к себе в имение, он велел как можно скорее приготовить
наилучший ужин и накрыть стол в саду; когда же все было готово, он вышел за
ворота встречать гостей. Слуга, заняв знатных путешественников разговором,
незаметно свернул с дороги и проводил их в именье своего господина.

Завидев их издали, мессер Торелло пошел пешком к ним навстречу и, улыбаясь,
сказал: "Милости просим, синьоры!" Саладин, будучи человеком догадливым,
сообразил, что этот дворянин, боясь, что если он их пригласит, то они не
поедут, решился заманить их к себе хитростью, - тогда уж они, мол,
волей-неволей проведут с ним вечерок. Отвечая на приветствие мессера
Торелло, Саладин сказал: "Мессер! Если можно быть недовольными человеческой
любезностью, то мы изъявили бы вам свое неудовольствие: мало того, что вы
нас задержали, вы, - хотя мы ничем, кроме приветствия, не заслужили вашего
расположения, - вынудили нас воспользоваться необычайною вашей любезностью".

Мессер Торелло, человек умный и красноречивый, ответил на это так:
"Синьоры! Оказанная мною любезность ничтожна по сравнению с той, какая,
если судить по вашему виду, вам подобает, но в окрестностях Павии вам, в
самом деле, везде было бы неудобно, так что вы уж не посетуйте, что вам
пришлось дать крюку ради сносного ночлега".

Тут к путникам приблизились слуги, путники спешились, и слуги поставили их
коней в стойло; мессер же Торелло повел трех знатных путешественников в
заранее приготовленные для них покои, приказал слугам разуть их, предложил
им выпить для бодрости холодного вина, а так как до ужина время еще
оставалось, то он провел его в приятной беседе с гостями. Саладин, спутники
его и слуги знали латинский язык, и потому сами они все отлично понимали, и
другим было понятно все, что говорили они. Гости признали хозяина за самого
приятного, благовоспитанного и велеречивого человека, какого только им
приходилось видеть, а мессер Торелло пришел к мысли, что они - люди более
знатные, чем он предполагал вначале, и ему было неловко, что сегодня он
лишен возможности задать в их честь роскошный пир и блестящим окружить их
обществом, но он утешал себя тем, что завтра ему удастся поправить дело;
сообщив одному из слуг, что он намерен предпринять, мессер Торелло послал
его в Павию, до которой отсюда было недалеко и где, кстати сказать, ни одни
ворота на ночь не запирались, к своей супруге, женщине умнейшей и с
возвышенною душою.

Затем он провел знатных гостей в сад и в учтивых выражениях спросил их, кто
они такие и откуда и куда путь держат. Саладин же ему на это ответил так:
"Мы - кипрские купцы, прибыли из Кипра, а едем по делам в Париж".

Мессер же Торелло ему на это сказал: "Дай бог, чтобы у нас в стране были
такие же дворяне, каковы у вас, сколько я могу судить, купцы".

Разговор переходил с предмета на предмет, а там подоспел и ужин; хозяин
попросил гостей пожаловать к столу, и хотя ужин был приготовлен на скорую
руку, все было очень вкусно и блюда подавались в строгом порядке. А когда,
по прошествии некоторого времени, убрали со стола, мессер Торелло, заметив,
что гости устали, предложил им лечь в свежие постели, а потом и сам пошел
спать.

Посланный в Павию слуга выполнил поручение, и супруга мессера Торелло
позаботилась о том, чтобы по-царски принять гостей: мигом призвала на
помощь друзей и слуг мессера Торелло, сделала все от нее зависящее, чтобы
пир удался на славу, накануне вечером позвала именитых граждан, коим ее
слуги освещали дорогу факелами, приготовила в подарок гостям шелковые,
суконные и меховые одежды, - словом, исполнила все, что ей наказывал муж.

Поутру знатные гости встали; когда же они и мессер Торелло сели на коней,
мессер Торелло велел взять соколов и, подъехав к ближайшему болоту, показал
гостям, как его соколы летают. Саладин обратился к мессеру Торелло с
просьбой: нельзя ли, чтобы кто-нибудь из слуг проводил путников до Павии и
указал им лучшую гостиницу. Мессер Торелло ему предложил: "Я сам вас
провожу, мне все равно нужно быть в городе". Чужеземцы поверили ему,
обрадовались и вместе с ним продолжали свой путь. В Павию они приехали
около девяти часов утра; полагая, что это лучшая гостиница во всем городе,
чужеземцы на самом деле приехали к мессеру Торелло, и во дворе у него уже
собрались для встречи дорогих гостей не менее пятидесяти знатнейших
граждан; кто бросился взять за узду коня, кто - подержать стремя.

Саладин и его спутники отлично поняли, в чем дело. "Мессер Торелло! -
сказали они. - Мы просили вас совсем о другом. Вы и так уже много сделали
для нас минувшей ночью, - мы о таком ночлеге и мечтать не могли, - а сейчас
приличия требуют от нас, чтобы мы, с вашего дозволения, поехали дальше".

На это мессер Торелло ответил так: "Синьоры! За то, что вы у меня
остановились вчера вечером, я должен быть благодарен не столько вам,
сколько судьбе, - ведь это по ее милости вам пришлось за поздним временем
посетить мою лачугу. Что касается нынешнего утра, то уж тут я должен быть
признателен вам - я и все эти знатные люди, которые вас обступили; ну, а
если вы находите приличным не соизволить откушать с ними, то это дело ваше".

Саладину и его спутникам ничего иного не оставалось, как спешиться, знатные
люди радостно приветствовали их и провели в отведенные для них роскошные
покои. Сняв с себя дорожное платье и немного отдохнув, чужеземцы
проследовали в столовую, поражавшую дивным своим убранством. Слуги принесли
воды для мытья рук; затем все сели за стол, изящно и богато сервированный,
и начался пир: одно отменное кушанье сменяло другое, - словом, если бы
мессера Торелло посетил император, то и ему невозможно было бы оказать
большего почета. И хотя Саладин и его спутники были важные господа и
привыкли к сказочной роскоши, со всем тем и они много дивились; приняв в
соображение, что их хозяин - не вельможа, но обыкновенный гражданин, они
считали, что это верх гостеприимства. По окончании трапезы, когда уже
убрали со стола, хозяин и гости поговорили о том о сем, а так как стояла
сильная жара, то павийские дворяне с дозволения мессера Торелло пошли
отдохнуть, мессер же Торелло проследовал с тремя приезжими в другую комнату
и, желая им показать все, что было у него самого дорогого, послал за своей
славной женой. Жена, пригожая, статная, нарядная, ввела за руки двух своих
сыновей, двух ангелочков, и приветливо с гостями поздоровалась. При виде
хозяйки гости встали, почтительно ответили на ее приветствие и, усадив ее,
приласкали обоих красавчиков. Между хозяйкой и гостями завязалась приятная
беседа, а когда мессер Торелло вышел, она в учтивейших выражениях
осведомилась, откуда и куда они путь держат; знатные путешественники
ответили ей то же, что и мессеру Торелло.

Хозяйка ласково взглянула на гостей и сказала: "Я вижу, что женская моя
заботливость может вам пригодиться. Ну так вот, я прошу вас о большом
одолжении: не откажитесь от скромного моего подарка, который сейчас сюда
принесут, и не побрезгайте им. Примите в рассуждение, что коли у женщин
разум невелик, то и невеликих даров от них ожидать должно; так вот и я дарю
вам не бог весть что, да зато - от чистого сердца". И тут по ее приказанию
каждому гостю принесли два платья: одно - суконное, одно - подбитое
беличьим мехом (такие платья носят господа, а не мещане и не купцы),
шелковый камзол и шаровары. "Вот возьмите, - сказала она. - У меня ведь и
муж так же точно одевается. Что касается некоторых других вещей, то хотя
ценность их не велика, однако они могут сослужить вам службу, особливо если
принять в соображение, что жены ваши от вас далеко, что хоть и много вы уже
проехали, но много еще осталось и что купцы - люди чистоплотные и
изнеженные".

Знатные гости не могли надивиться тому, что мессер Торелло в своей заботе о
них постарался не упустить ни единой мелочи; удостоверившись, что это
одеяние - для бар, а не для купцов, они невольно подумали, что мессер
Торелло узнал их. Со всем тем один из Саладиновых спутников обратился к
хозяйке с такими словами: "Госпожа! Это дары богатейшие, мы бы их не
приняли, если б не ваши просьбы, на которые мы не в состоянии ответить
отказом".

В это время вернулся мессер Торелло; жена его, пожелав гостям счастливого
пути, простилась с ними и пошла оделять их слуг тем, что им
приличествовало. Мессер Торелло упросил путешественников еще погостить у
него. Путешественники поспали, а затем, нарядившись в дареное платье,
вместе с мессером Торелло прокатились верхами по городу, а вечером отлично
поужинали в обществе почетных гостей.

В положенное время путешественники легли спать, а поутру, когда они встали,
вместо их заморенных кляч им подвели трех красивых, могучих коней; слугам
также подарили свежих, выносливых лошадей. Тут Саладин обратился к своим
спутникам и сказал: "Клянусь богом, свет еще не видел такого прекрасного,
такого любезного, такого услужливого человека! Если христианские короли так
же хороши, как наш хозяин, то султан Вавилонский не справится и с одним, а
не то что со всеми королями, которые, как видно, собираются на него
ударить!" Отказываться было неудобно; путешественники сердечно
поблагодарили хозяина и сели на дареных коней.

Мессер Торелло с друзьями изъявили желание непременно проводить их, и уже
когда они отъехали на значительное расстояние от города, Саладин, несмотря
на то что ему не хотелось расставаться с мессером Торелло, ибо он успел
полюбить его, сказал, что он торопится и что пора им распрощаться; мессер
же Торелло скрепя сердце сказал: "Коли вам так угодно, синьоры, я с вами
прощусь, однако ж позвольте сказать вам: я не знаю, кто вы такие, да и не
хочу знать больше того, что вы сами почли за нужное мне о себе сообщить, но
только я никогда не поверю, что вы - купцы. Поезжайте с богом!"

На это Саладин, уже простившийся со спутниками мессера Торелло, ответил
так: "У нас еще будет случай показать вам, мессер, наш товар, и тогда вы
нам поверите. Поезжайте с богом домой!"

Уехал Саладин со страстным желанием, если только он уцелеет, если его не
убьют на войне, воздать мессеру Торелло не меньшие почести, чем те, с
какими мессер Торелло принял его. И много еще было разговоров у Саладина со
спутниками о мессере Торелло, о его жене, о его деяниях и благодеяниях, и
все никак не могли они им нахвалиться. Объехав с великими трудностями весь
Запад и получив нужные ему сведения, Саладин сел на корабль; когда же он
возвратился со своими спутниками в Александрию, то стал готовиться к
обороне. А мессер Торелло, возвратившись в Павию, долго думал, кто бы могли
быть эти трое, но в предположениях своих был куда как далеко от истины.

Коща же был объявлен крестовый поход и всюду начались деятельные к нему
приготовления, мессер Торелло невзирая на мольбы и слезы жены также решился
непременно принять в нем участие. Покончив со сборами, он, прежде чем сесть
на коня, сказал своей горячо любимой супруге: "Ты знаешь, жена, что я
отправляюсь в поход не только ради славы, но и для спасения души. Веди все
дела и блюди честь нашего дома. В том, что я еду в поход, я совершенно
уверен, а вот в том, что я ворочусь, у меня никакой уверенности нет, - мало
ли что со мной может случиться! - и потому я хочу вот о чем тебя попросить:
если ты не будешь получать обо мне достоверных сведений, то все-таки жди
меня и не выходи вторично замуж в течение одного года, одного месяца и
одного дня3, считая со дня моего отъезда".

Жена, горько плача, сказала ему на это: "Не знаю, мессер Торелло, как я
перенесу разлуку с вами, но если у меня все же хватит сил выдержать, то,
что бы с вами ни случилось, вы можете спокойно жить и спокойно умереть - в
полной уверенности, что я и умру женою мессера Торелло, что я до конца моих
дней пребуду верна его памяти".

На это ей мессер Торелло ответил так: "Я нимало не сомневаюсь, жена, что,
если это будет зависеть только от тебя, ты свое слово сдержишь, но ведь ты
молода, хороша собой, благородного происхождения, у тебя много достоинств,
и все об этом знают; поэтому я могу ручаться, что если я пропаду без вести,
то многие высокие особы, многие знатные люди станут просить твоей руки у
твоих братьев и других сродников, а от назойливых женихов ты при всем
желании не сможешь отбиться и волей-неволей уступишь. Вот почему я даю тебе
столь короткий срок".

"Я всеми силами постараюсь выполнить свое обещание, - молвила жена. - Если
же мне придется поступить иначе, то вашу волю я, во всяком случае, соблюду.
Молю бога, однако ж, чтобы он и меня и вас избавил от бед".

Тут жена мессера Торелло, рыдая, обняла супруга и, сняв с пальца кольцо,
отдала ему. "Если я умру раньше, - сказала она, - то, глядя на кольцо,
вспоминайте обо мне".

Мессер Торелло взял кольцо, сел на коня и, попрощавшись со всеми, уехал.
Прибыв со своими спутниками в Геную, он сел на галеру и, приехав немного
погодя в Акру, стал в ряды христианского войска. Но тут как раз в войске
начались повальные болезни, люди умирали один за другим; была ли то просто
удача Саладина или же то были его козни, но только поветрие продолжалось
долго, а почти всех, кто уцелел, взяли без боя в плен, распределили по
разным городам и заточили в темницы. Мессера Торелло также захватили в плен
и посадили в александрийскую тюрьму. Никто его здесь не знал, да он и не
хотел, чтобы его узнали; в силу необходимости он занялся приручением птиц,
на что он был великим искусником, и это стало известно Саладину, - Саладин
приказал освободить его и взял к себе в качестве сокольничего. Саладин звал
мессера Торелло не иначе, как "Христианин", и оба друг друга не узнавали;
мессер Торелло все время был душой в Павии и делал несколько попыток к
бегству, но кончались эти попытки неудачей. И вот, когда некие генуэзцы,
приезжавшие к Саладину для переговоров о выкупе своих сограждан, уже
собирались в обратный путь, мессер Торелло решился написать жене, что он
жив, что он постарается скоро вернуться и чтобы она его ждала. Так именно
он и поступил и обратился к одному из послов, своему знакомому, с покорной
просьбой передать письмо аббату Сан Пьетро ин Чьель д'Оро, который
доводился ему дядей.

В остальном все у мессера Торелло шло по-старому до тех пор, пока однажды
Саладин не разговорился с ним о птицах; тут мессер Торелло улыбнулся, а
когда он улыбался, то губы у него складывались по-особенному, на что
Саладин обратил внимание, еще когда гостил у него в Павии. И вот это
движение губ напомнило Саладину мессера Торелло; он стал в него
вглядываться и в конце концов уверился, что это мессер Торелло и есть.
Оборвав разговор, он задал ему вопрос: "Скажи мне, Христианин: из какой ты
страны Запада?"

"Я, государь, ломбардец, из города Павии, - отвечал мессер Торелло, -
человек я бедный, низкого звания".

При этих словах сомнения Саладина почти рассеялись. "Господь предоставляет
мне возможность доказать, как я благодарен этому человеку за
гостеприимство", - с радостью подумал он и, не предуведомив мессера
Торелло, приказал разложить в другой комнате все свои одежды, а затем
привел его в эту комнату и сказал: "Посмотри, Христианин: нет ли среди этих
платьев хотя бы одного, тебе знакомого?"

Мессер Торелло принялся рассматривать одежды и обнаружил среди них те, что
жена его подарила Саладину, но все-таки он был не совсем в этом уверен и
потому ответил так: "Нет, государь, ни одного знакомого мне одеяния я тут
не нахожу. Впрочем, два платья напоминают те, что были когда-то на мне и на
трех купцах, которые у меня останавливались".

Тут Саладин не утерпел. "Вы - мессер Торелло ди Стра, - ласково обняв его,
сказал он, - а я - один из трех купцов, которым ваша супруга подарила эти
одежды. Наконец-то мне представляется случай уверить вас и показать вам
свой товар, о чем я вам говорил при прощании".

Мессер Торелло обрадовался, но и устыдился; радовался он тому, что принимал
тогда у себя столь высокого гостя, устыдился же при мысли, что оказал ему
слишком скромный прием. "Мессер Торелло! - снова заговорил Саладин. - Сам
бог послал вас ко мне; знайте же, что отныне не я, а вы здесь хозяин".

Оба несказанно обрадовались; Саладин приказал облечь мессера Торелло в
царские одежды, затем повел его к своим приближенным и, расхвалив его,
потребовал, чтобы все, под страхом оказаться у султана в немилости,
воздавали мессеру Торелло почести, подобающие самому султану, и с того дня
так все и делали, но особенно внимательны были к нему два Саладиновых
спутника, некогда у него гостившие. Великий почет, каким неожиданно стал
пользоваться мессер Торелло, отвлек его думы от Ломбардии, притом, он был
совершенно уверен, что письмо его дошло до дяди.

В тот день, когда христианское воинство попало в плен к Саладину, скончался
и был похоронен некий ничем особенно не примечательный рыцарь из Прованса,
по имени мессер Торелло де Динь; вот почему каждый, услыхав, что мессер
Торелло скончался, невольно думал, что это не Динь, а мессер Торелло ди
Стра, - столь широко был он известен своим благородством, а так как мессер
Торелло ди Стра попал в плен, то разубедить убежденных в том, что он умер,
не было никакой возможности. Многие итальянцы принесли эту весть на родину;
среди них нашлись наглецы, которые осмеливались утверждать, что видели его
мертвым и присутствовали при погребении. Весть о том дошла до его супруги и
до всей его родни, и то было великое и глубокое для них горе, да и не
только для них: мессера Торелло жалели все, кто его знал. Долго было бы
описывать, сколь сильны и люты были скорбь, кручина и душевные муки его
супруги; со всем тем, после нескольких месяцев беспрерывных страданий, она
уже не так горько оплакивала утрату мужа, и тут к ней начали свататься
ломбардские высокопоставленные лица, братья же и другие сродники
уговаривали ее выйти замуж за другого. Домогательства эти вызывали у нее
потоки слез, многим она отказала, но в конце концов ей пришлось уступить
родне, с тем, однако, условием, что она будет ждать мессера Торелло
столько, сколько она ему обещала.

Так обстояли дела в Павии; оставалась всего какая-нибудь неделя до
окончанья обета, данного супругой мессера Торелло, а в это время в
Александрии мессер Торелло случайно встретил человека, который не так давно
вместе с послами садился при нем на галеру, отходившую в Геную. Он окликнул
его и спросил, благополучно ли они доехали и когда прибыли в Геную, а тот
ему ответил так: "Ах, государь мой! Галера потерпела крушение. Я сошел с
нее на острове Крит, и потом уже до меня дошли вести, что, когда галера
была в виду берегов Сицилии, бешено задула трамонтана, и галеру понесло
прямо на берберийские отмели; никто не спасся; там погибли два моих брата".

Мессер Торелло не мог не поверить правдивому этому сообщению; вспомнив, что
срок, который он дал жене, спустя несколько дней истекает, и приняв в
рассуждение, что в Павии ничего о нем не известно, он основался в мысли,
что жена его, уж верно, вышла замуж вторично. И так он после этой встречи
загрустил, что потерял аппетит и в чаянии близкой смерти слег. Услышав об
этом, душевно к нему расположенный Саладин посетил его; он долго
допытывался, какова причина скорби его и болезни, а когда узнал, то осыпал
его упреками, зачем он раньше ничего ему не сказал, постарался успокоить
его, пообещал, что если мессер Торелло будет его слушаться, то еще до
истечения срока попадет в Павию, и тут же объяснил, каким образом. Мессер
Торелло поверил Саладину; ему часто приходилось слышать, что это возможно и
что такие опыты де