я ваше желание. Вы
им на это вразумительно и подробно ответите, но только смотрите не назовите
кого-нибудь другого. Девушки после этого удалятся, а вам тогда можно будет
спуститься, одеться и вернуться домой. Ручаюсь вам, что в следующую же ночь
придет ваш возлюбленный и будет со слезами каяться и просить у вас
прощения, и больше он ни на кого вас не променяет".

Выслушав студента и всему поверив, Элена обрадовалась так, как будто мечта
ее уже наполовину сбылась; ей казалось, что она снова держит любовника в
своих объятиях. "Можешь не сомневаться, что я все исполню как нельзя лучше,
тем более что у меня есть для этого полная возможность, - сказала она. - В
Верхнем Вальдарно недалеко от реки расположена моя усадьба, а ведь сейчас
июль - самое время для купанья. Помнится, там неподалеку от реки стоит
необитаемая башенка; на вышку ведет приставная лестница из каштанового
дерева, туда иной раз взбираются пастухи поглядеть, не видать ли где
отбившейся от стада скотины, - место, как видишь, безлюдное и глухое.
Туда-то я и заберусь и все, что ты мне велишь, отлично исполню".

Студент прекрасно знал эти места, знал и эту башенку; довольный тем, что
Элена приняла твердое решение, он сказал ей: "Мне, сударыня, не приходилось
бывать в тех краях, я не знаю ни ваших владений, ни башенки, но если все
обстоит так, как вы говорите, то лучше и желать нечего. Итак, немного
погодя я пришлю вам изображение и заклинание, но только очень прошу вас:
как скоро желание ваше исполнится и вы уверитесь, что я сослужил вам
службу, - вспомните тогда обо мне и слово свое сдержите". Элена сказала,
что он может быть совершенно спокоен, и, простясь с ним, возвратилась домой.

Обрадованный тем, что замысел его близок к осуществлению, студент
приготовил изображение, что-то на нем нацарапал, вместо заклинания написал
какую-то чепуху, затем отослал и то и другое Элене и велел передать ей,
чтобы она этого дела не откладывала: пусть, мол, нынче же ночью исполнит
то, о чем у него был с ней разговор, а сам взял с собою слугу и, дабы
насладиться плодами задуманного предприятия, отправился тайком к своему
другу, жившему совсем близко от башенки.

Туда же направила путь и Элена со своей служанкой, и, когда наступила ночь,
она сделала вид, что сейчас ляжет, а служанку услала спать, и вот в
первосонье крадучись вышла она из дому, пошла к башенке, что стояла на
берегу Арно, и долго оглядывалась по сторонам, - кругом все тихо, нигде ни
души; тогда она разделась, спрятала одежду под кустом, семь раз с
изображением в руке окунулась, а затем, нагая, не выпуская из рук
изображения, пошла к башенке. Студент со слугою еще с вечера схоронился
подле башенки среди ив и других деревьев, и он видел, как она окунулась;
когда же она, сверкая во мраке ночи белизною своего обнаженного тела,
прошла мимо него, он разглядел ее грудь, разглядел ее всю, восхитился тем,
как прекрасно она сложена, и, подумав о том, что в самом непродолжительном
времени с этим телом станется, ощутил нечто похожее на жалость, но тут же в
нем заговорила плотская похоть и заставила нечто перейти из лежачего
состояния в стоячее, так что студент готов был выскочить из засады,
схватить Элену и удовлетворить свое желание, - словом, он был раздираем
противоположными чувствами. Когда же он пришел в себя и вспомнил, как и за
что его оскорбили, то снова вознегодовал и, подавив в себе и сострадание, и
позывы плоти, решился во что бы то ни стало довести дело до конца и не
остановил Элену. Элена взошла на башню и, повернувшись лицом к северу,
начала произносить слова, которые он ей написал. Малое время спустя студент
подкрался к башенке, незаметно убрал лестницу, ведшую на вышку, где сейчас
находилась Элена, и начал за ней наблюдать.

Элена семь раз подряд сотворила заклинание и стала поджидать девушек, но
прождала она их, дрожа от холода, до самой зари - девушки так и не
появились. Огорченная тем, что предсказания студента не сбылись, она
невольно подумала: "А не устроил ли он мне такую же ночь, какую я когда-то
устроила ему? Если так, то это неудачная месть: нынешняя ночь втрое короче
той, да и похолодней тогда было". Тут она решилась спуститься, чтобы день
не застал ее на башне, и вдруг обнаружила, что лестницы нет. Перед глазами
у нее все поплыло, сердце зашлось, и она упала как подкошенная. Когда же
очнулась, то начала горько плакать и роптать на судьбу. Смекнув, что это
дело рук студента, она стала упрекать себя в том, что напрасно обидела
человека, а равно и в том, что доверилась этому человеку, которого не без
основания должна была считать свои недругом. И так прошло много времени.
Поглядев, нельзя ли каким-либо другим способом сойти с башни, но ничего
утешительного не обнаружив, Элена пришла в отчаяние и снова заплакала и
запричитала: "Горе тебе! Что скажут твои братья, твои родственники, соседи
и все флорентийцы, когда узнают, что тебя нашли здесь нагою? Твое доброе
имя было до сего дня незапятнанным, а теперь все станут говорить, что о
тебе составилось ложное мнение. Если бы даже ты и попыталась как-нибудь
вывернуться, что не так-то уж трудно, проклятый студент, которому все про
тебя известно, выведет тебя на чистую воду. Нужно же уродиться такой
несчастливой: одновременно утратить возлюбленного, которого ты полюбила на
свою беду, и свое доброе имя!" Тут душевная ее мука достигла такой силы,
что она чуть было не бросилась с башни.

В это время взошло солнце, и Элена, подойдя к краю вышки, посмотрела вокруг
- не видать ли стада с подпаском, которого она могла бы послать за своей
служанкой, но тут студент, вздремнувший под кустом, проснулся и увидел ее,
а она его. "С добрым утром, сударыня! Ну как, приходили девушки?" - спросил
он.

Увидав и услыхав студента, Элена опять заплакала навзрыд и попросила его
подойти к башне - ей-де нужно с ним поговорить. Студент в сем случае
оказался достаточно любезен. Элена легла на пол, так что в проеме виднелась
только ее голова, и со слезами заговорила: "Ты, Риньери, провел из-за меня
мучительную ночь, но, право же, ты мне жестоко за нее отомстил: хотя сейчас
июль месяц, но я думала, что замерзну; ведь я же совсем раздета. Притом я
всю ночь проплакала оттого, что я тебя тогда обманула, и оттого, что имела
глупость тебе поверить, - диву даюсь, как я еще глаза не выплакала. Так
вот, я обращаюсь к тебе с просьбой не райи любви ко мне - любить меня ты
уже не можешь, я взываю к твоему благородству: удовлетворись тем, что ты
уже совершил, и больше не мсти. Вели принести мою одежду, чтобы мне можно
было сойти с башни, и не отнимай у меня моего доброго имени - ведь ты при
всем желании не сможешь мне его потом возвратить. В ту ночь я не позволила
тебе побыть со мной - ну так я за одну ту ночь подарю тебе много ночей,
стоит только тебе захотеть! Словом, удовольствуйся этим. Ты человек
порядочный, так пусть же тебе будет довольно сознания, что ты сумел
отомстить и дал мне это понять. Не издевайся над женщиной - победа над
голубкой славы орлу не приносит. Ради бога и ради своей чести, смилуйся
надо мной!"

Ожесточившийся студент, вновь и вновь вспоминая учиненную ему обиду, слушал
плач ее и мольбу, и в душе у него боролись чувство удовлетворения и чувство
жалости: удовлетворение доставляла месть, - мести он жаждал больше всего на
свете, - меж тем как жалость внушала ему человеколюбие: оно пробуждало в
нем сострадание к попавшей в беду. И все же человеколюбие не смогло
вытеснить в нем злорадство, и он ответил ей так: "Элена! Если б мои жалобы,
к которым я - увы! - не сумел подбавить ни слез, ни меда, как это делаешь
сейчас ты, тебя тронули и в ту ночь, когда я замерзал на твоем заметенном
дворе, ты впустила бы меня хоть ненадолго погреться, то мне было бы
нетрудно внять твоим жалобам ныне. Но раз тебе дорого твое доброе имя, -
тогда ты, кстати сказать, так о нем не заботилась, - раз тебе неловко, что
ты раздета, то воззови к тому, в чьих объятиях тебе не стыдно было голой
лежать в ту памятную для тебя ночь, когда ты слышала, как я хожу по твоему
двору, щелкая зубами и утаптывая снег, - вот пусть он и придет тебе на
помощь, пусть принесет одежду, пусть приставит лестницу, пусть позаботится
о твоем добром имени, которое ты ради него и тогда, и во многих других
случаях не задумываясь ставила на карту. Что же ты его не зовешь? Кому же
еще и выручить тебя, как не этому человеку? Ты принадлежишь ему. Кого же он
тогда охраняет и кого вызволяет, если не тебя? Позови же его, безрассудная
женщина, и удостоверься, способна ли твоя любовь к нему, а также твоя
изворотливость совместно с его изворотливостью избавить тебя от моего
безумия, - ведь ты же, развлекаясь с ним, спрашивала, что сильнее - моя
глупость или же твоя любовь к нему. И не предлагай мне то, чего я теперь не
желаю и в чем ты все равно не могла бы мне отказать, если б я пожелал.
Побереги ночи для любовника, если только тебе удастся выйти отсюда живой. Я
вам их уступаю - с меня довольно одной, раз поизмывались - и будет. Сейчас
ты пытаешься меня растрогать, стараешься ко мне подольститься, нарочно
толкуешь о моей порядочности, о моем благородстве, думаешь, как бы это
ловчее воспользоваться моей добротой, чтобы я не наказывал тебя за твою
подлость, но лести твоей не ослепить духовные мои очи, как ослепили их твои
посулы. Теперь я закален; за все время- моего пребывания в Париже я так не
закалился, как в ту ночь - благодаря тебе. Положим даже, я выказал бы
великодушие, но ведь ты этого не заслуживаешь: если б меня просил человек,
я бы, конечно, удовольствовался содеянным, но такие хищницы, как ты, должны
искупать свои злодеяния только смертью, и только так должно отмщать им. Я
не орел, но ведь и ты не голубка, ты ядовитая змея, и преследовать я тебя
буду как исконного своего врага - со всею силою ненависти; впрочем, то, что
я с тобой делаю, в сущности, нельзя назвать местью - скорее, это наказание,
ибо месть должна быть сильней оскорбления, а моя месть - это не настоящая
месть: ведь если б я захотел отомстить как должно, то, приняв в
рассуждение, что ты со мной сделала, мне мало было бы лишить тебя жизни, -
да и не одну тебя, а сто таких, как ты, - потому что я умертвил бы
всего-навсего скверную, гадкую, злую бабенку. Черт побери, если бы не твоя
смазливая мордашка, которая очень скоро подурнеет, ибо годы избороздят ее
морщинами, то чем ты лучше ничтожной служанки? А из-за тебя чуть не умер,
как ты сама меня только что назвала, порядочный человек; я могу за один
день принести людям больше пользы, нежели сто тысяч таких, как ты, способны
принести пользы до скончания века. Словом, я покажу тебе, как глумиться над
людьми здравомыслящими, я покажу тебе, как глумиться над людьми
просвещенными, я раз навсегда отучу тебя от таких безобразий, если только
ты выживешь. Ну, а если тебе там невмоготу, так что же ты не бросишься с
башни? Коли, с божьей помощью, сломишь себе шею, то и себя избавишь от
страданий, - а ты, как видно, в самом деле страдаешь, - и меня сделаешь
счастливейшим человеком в мире. Больше я тебе ничего не скажу. Я сумел
устроить так, что ты туда взобралась, - сумей же ты теперь устроить так,
чтобы тебе можно было сойти, как сумела ты надо мной насмеяться".

Пока студент говорил, несчастная женщина утопала в слезах. А время шло, я
солнце подымалось все выше. Когда же студент умолк, заговорила она:
"Послушай, жестокосердный человек! Если тебе так дорого досталась та
проклятая ночь и проступок мой представляется тебе столь ужасным, что тебя
не трогают ни моя молодость, ни моя красота, ни горючие слезы, ни смиренные
мольбы, то пусть тебя разжалобит и пусть смягчит неумолимую твою суровость
то обстоятельство, что я вновь тебе доверилась и поведала все мои тайны, -
ведь этим я дала тебе возможность пробудить мою совесть, ибо если б я тебе
не доверилась, ты не смог бы мне отомстить, а ведь ты, судя по всему, так
жаждал мщения! Не гневись, прости же меня, наконец! Если ты меня простишь и
вызволишь отсюда, я брошу ветреного моего юнца, и ты будешь единственным
моим обожателем и обладателем, хотя ты и ни во что не ставишь мою красоту и
утверждаешь, что она недолговечна и не так уже обольстительна. Какова бы,
впрочем, ни была моя красота, она, как и всякая женская красота, сколько
мне известно, хоть тем одним ценна, что доставляет удовольствие,
наслаждение и отраду молодым мужчинам, а ведь ты не стар. Хоть ты
поступаешь со мною жестоко, я все же не могу допустить мысли, что ты
жаждешь присутствовать при моей позорной смерти, что ты хочешь, чтобы я в
отчаянии бросилась с башни у тебя на глазах, а ведь когда-то, сколько бы ты
сейчас ни отпирался, взор твой пленился мною. Сжалься надо мной ради бога и
не мучай меня! Солнце припекает. Ночью я страдала от холода, а теперь мне
жарко невмочь!"

Студенту доставляло удовольствие донимать Элену своими речами, и он
заговорил снова: "Элена! Ты доверилась мне не по любви, а потому, что ты
стремишься вернуть утраченное, - следственно, ты заслуживаешь еще более
строгого наказания. И напрасно ты думаешь, что у меня была только одна
возможность утолить желанную месть. В моем распоряжении было множество
средств: притворяясь, что люблю тебя по-прежнему, я расставил вокруг тебя
множество капканов, и если бы даже ты не попалась в этот, то немного погодя
непременно угодила бы в другой, и в других капканах тебе было бы еще хуже и
еще стыднее; избрал же я именно этот не для того, чтобы облегчить твою
участь, а потому, что из всех способов мести это наиболее забавный. Если бы
даже все способы мести оказались мне недоступны, у меня осталось бы перо, и
я написал бы о тебе столько и так, что, когда бы ты об этом узнала, - а не
узнать ты бы никак не могла, - ты бы тысячу раз в день жалела о том, что
родилась на свет божий. Сила пера несравненно сильнее, нежели думают люди3,
не имевшие случая удостовериться в том на опыте. Клянусь богом, - и да
ниспошлет он моей мести столь же отрадный конец, сколь отрадное ниспослал
ей начало, - я написал бы о тебе такие вещи, что, устыдившись не только
других, но и себя самой, ты, лишь бы не видеть себя, вырвала бы себе глаза,
- так не упрекай же море за то, что ручеек подбавил в него воды! Я уже
сказал, что до твоей любви мне теперь нужды нет, обладать тобою я не хочу.
Продолжай, если только тебе это удастся, жить со своим бывшим любовником, -
прежде я его ненавидел, а теперь люблю - за то, как он с тобой обошелся.
Вы, женщины, влюбляетесь в молодых и гоняетесь за ними, потому что у них
цвет лица здоровее, борода чернее, потому что они на все горазды: и на
балах красоваться, и на турнирах состязаться, хотя это отлично умеют и
пожилые, у которых тем следовало бы еще поучиться. Кроме того, вы убеждены,
что они лучше умеют ездить верхом и в день отмахивают больше, чем люди
зрелого возраста. С этим я готов согласиться: в самом деле, нажаривать они
мастаки, зато люди в летах, как более опытные, в отличие от них, хорошо
разбираются, в чем самый смак. Лучше мало, да вкусно, чем много, да
невкусно. Бешеная скачка утомляет и изматывает, а кто пойдет медленным
шагом, - пусть даже это будет человек молодой, - тот достигнет цели хотя и
позднее, да зато с меньшей затратой сил. Вы - неразумные твари, вам
невдомек, сколько зла таит в себе мишурный блеск. Молодые люди никогда не
довольствуются одною; сколько женщин ни пройдет перед их взором - к каждой
испытывают они вожделение, ибо они уверены, что нет такой женщины, которой
они не были бы достойны; вот почему их любовь не может быть постоянной, -
теперь ты это узнала на собственном горьком опыте. Молодые люди полагают,
что женщины обязаны угождать им, лелеять их, и ничем они так не любят
хвастаться, как своими победами над женщинами, оттого-то многие женщины
предпочитают монахов - те по крайней мере держат язык за зубами. Ты
уверяешь, что о твоих сердечных делах не знал никто, кроме твоей служанки
да меня, но ты заблуждаешься; напрасно ты так думаешь, если, впрочем, ты и
вправду так думаешь. И в его и в твоем околотке только про вас и говорят,
но чаще всего тот, кого эти разговоры касаются, узнает о них в последнюю
очередь. В довершение всего молодые люди вас грабят, меж тем как люди
пожилые одаряют. Словом, выбор твой плох, ну так и живи с тем, кому ты
отдалась, а надо мной ты насмеялась - так не отнимай же меня у другой: я
нашел женщину гораздо лучше тебя, она меня оценила - не то что ты! Словам
моим ты не веришь, зато увидишь по глазам моим, как страстно я желаю, чтобы
ты покончила с собой, - так вот, чтобы это последнее впечатление ты унесла
с собой на тот свет, бросайся скорее вниз, и душа твоя, которая уже сейчас
находится в когтях у дьявола (для меня это сомнению не подлежит), увидит,
изменюсь ли я в лице, глядя на то, с какой головокружительной быстротою
падаешь ты с башни наземь. Впрочем, я уверен, что ты меня этим не
порадуешь; слушай же, что я тебе скажу: если солнце тебя прижгло, вспомни,
как ты меня морозила, и если ты сравнишь сегодняшнюю жару с тогдашним
холодом, то неминуемо придешь к заключению, что нынче не так еще жарко".

Доведенная до отчаяния Элена, видя, что все речи студента направлены к
одной и той же бесчеловечной цели, снова залилась слезами. "Послушай! -
сказала она. - Бессильна я разжалобить тебя4, так сжалься надо мной хотя бы
из любви к той женщине: по твоим словам, она оказалась умнее меня, она тебя
любит - прости же меня ради нее, принеси мне одежду и помоги спуститься".

Студент рассмеялся; было, однако, уже около десяти. "Ну вот теперь, -
молвил студент, - раз ты просишь меня ради такой прелестной женщины, я не в
силах тебе отказать. Скажи, где ты спрятала одежду, - я за ней схожу и
помогу, сойти".

Элена ему поверила, приободрилась и указала место, где лежала ее одежда.
Студент велел слуге далеко не отходить и следить за тем, чтобы до его
возвращения никто к башне не подходил, а сам пошел к приятелю, откушал у
него в свое удовольствие, а после обеда лег отдохнуть.

Оставшись на башне, Элена, отчасти утешенная обманчивою надеждою и все же
до крайности удрученная, села и, прислонившись к той части стены, которая
давала хоть немного тени, предалась в ожидании горчайшим думам. Некоторое
время она размышляла, тужила, то надеждой ласкалась, то снова разуверялась
в том, что студент принесет ей одеяние, мысли у нее путались, и наконец
она, убитая горем, сморенная бессонною ночью, уснула. Время близилось к
полудню, солнце палило немилосердно, отвесные его лучи падали прямо на ее
изнеженное, холеное тело и на непокрытую ее голову, отчего кожа на местах,
обращенных к солнцу, была обожжена и вся как есть, потрескалась. И так ее
нажгло, что она хоть и крепко заснула, а не могла не проснуться.
Почувствовав боль от ожогов, она пошевелилась, и тут ей показалось, будто
вся ее сожженная кожа растрескалась и разлезлась, как разлезается опаленный
лист пергамента - стоит только за него потянуть. Голова у нее
раскалывалась, да и было от чего. Пол на вышке так накалился, что на нем
невозможно было ни сидеть, ни стоять, и Элена, рыдая, все время перебегала
с места на место. В довершение всего день был безветренный, и на вышку
налетели тучи мух и слепней; они садились на голое ее тело и так больно
кусали, что при каждом укусе ей представлялось, будто в нее вонзается
копье, и она все время от них отмахивалась и кляла себя, свое
существование, своего любовника и студента. Истомленная, истерзанная,
мучимая несосветимой жарой, солнечными лучами, мухами, слепнями, голодом и,
в еще большей степени, жаждой, а помимо всего прочего - роем докучных
мыслей, она решилась позвать на помощь, что бы из этого ни воспоследовало,
и, в надежде увидеть кого-нибудь поблизости или же услыхать человеческий
голос, вытянулась во весь рост. Однако враждебный рок отнял у нее и эту
надежду. Крестьяне из-за жары вынуждены были приостановить полевые работы,
- каждый возле своего дома занялся молотьбой. Элена слышала только треск
цикад, а видела Арно, и когда она смотрела на его