го сиротку не  оставит
также бог" он переделал на свой лад:

     Бесприютного "огарка"
     Не оставит Базылек, -

     имея  в  виду  Базыля  Трайчанского,  владельца знаменитого в  Панямони
каменного дома.
     Правилом поведения друзей было не вешать нос на квинту.  Вот почему они
всегда, особенно на людях, были веселы, шутили, дурачились, забавлялись сами
и забавляли других.  У них были песни,  сочиненные ими самими. Они придумали
даже  один  балетный номер  и  назвали  его  "танец  зеленого осла".  Друзья
становились спиной друг к  другу и  одновременно сгибали и  поднимали правую
либо левую ногу.  Янка брал рукой согнутую ногу Лобановича, а Лобанович ногу
Янки,  а  на  другой ноге  они  прыгали как  сумасшедшие,  присвистывая либо
подпевая в такт прыжкам.  Потом они менялись местами и соответственно с этим
меняли и ноги по команде: "С другой!"
     И  песни,  и  шутки,  и  "танец  зеленого осла"  имели  целью  высмеять
местечковый мещанский быт со всеми его церемониями.  Публика,  перед которой
время от времени выступали доморощенные артисты, воспринимала их выступления
по-разному:  одни морщились,  другие одаряли их громкими аплодисментами. А в
общем,  их считали самыми веселыми и желанными людьми, которые никому ничего
плохого, кроме как самим себе, не сделали.
     Уже  в  сумерках друзья пришли в  Панямонь.  Миновали здание волостного
правления,  фельдшерский пункт,  где  фельдшером был  все тот же  Найдус,  и
направились в  двухклассную школу к  Тарасу Ивановичу Широкому.  Он  так  же
прочно сидел на своем месте.
     - Добрый  вечер  вам!   Рады  ли  вы  нам?  -  дружно,  в  один  голос,
приветствовали друзья хозяина, переступив порог его квартиры.
     Хозяин стоял перед ними.  На  его лице отразилось удивление и  еще одно
еле уловимое чувство,  которое можно было бы назвать беспокойством,  страхом
при  виде таких неожиданно нагрянувших гостей.  Но  это  продолжалось только
одно мгновение.  Тарас Иванович овладел собой и  пришел в состояние обычного
для него приподнято-бурного настроения.
     - А,   браточки  мои!   А,  страдальцы  вы  наши!  Заходите,  заходите!
Раздевайтесь!   Давненько  я  не  видел  вас,  а  как  хотелось  повидаться,
поговорить! - шумно выражал он свою радость, крепко пожимая руки гостям. - И
как же я рад,  что вижу вас, голубчики, соколики мои! - сыпал, как из мешка,
Тарас Иванович.
     - Но  не  боитесь ли  вы,  Тарас Иванович,  принимать нас,  отщепенцев,
крамольников,   да  еще  с  таким  энтузиазмом?  -  снимая  пальто,  спросил
Лобанович.
     В глазах Тараса Ивановича мелькнули на мгновение испуг,  неуверенность,
но он тотчас же превозмог их.
     - Кто  запретит мне  принимать в  моем доме лучших из  лучших учителей?
Преступники вы,  что  ли?  Казнокрады или  конокрады?  Да  такой отщепенец и
крамольник я сам и сотни тысяч таких же крамольников.
     Не давая остыть чувству дружбы и солидарности, он громко крикнул:
     - Ольга! Женка, стань передо мной, как лист перед травой! Иди встречать
моих приятелей!
     Не  успела показаться в  комнате Ольга Степановна,  как  Тарас Иванович
скомандовал:
     - Жарь яичницу!
     - Дай же поздороваться с людьми! - весело проговорила Ольга Степановна.
     На ее лице светились подлинная радость и дружелюбие.  Она помнила,  как
Лобанович  забавлял  ее  маленького  сына  Леню  и   рассказывал  ему  такие
интересные сказки, что мальчик часто вспоминал и спрашивал про дядю Андрея.
     - Ну,  как вы живете?  -  спрашивала она гостей.  В ее голосе слышались
искреннее сочувствие и тревога.
     - Да живем так,  что дай боже:  то скоком,  то боком, часом с квасом, а
порой с водой, - ответил Лобанович.
     Янка добавил:
     - Мы люди беззаботные,  для добрых дел пригодные,  хлопцы веселые, хоть
пятки наши голые. Ни о чем не тужим и царю не служим.
     Тарас Иванович замахал руками:  так говорить небезопасно,  -  но громко
засмеялся.
     - Раешник, настоящий раешник! - похвалил он Янку, а тот признался:
     - Мы с  Андреем поделили роли,  он начинает,  а я подбрехиваю,  и у нас
выходит складно.
     - То,  что вы  веселые и  ни о  чем не тужите,  очень хорошо,  но всего
говорить вслух не стоит, - добродушно заметила Ольга Степановна.
     - Иди,  иди,  жена,  возле сковороды да возле буфета походи, - повторил
свою команду Тарас Иванович.
     Ольга Степановна вышла. Хозяин и гости перешли в кабинет.
     - Ах,  голубчики мои!  Так вот оно как! - продолжал бурно выражать свою
радость Тарас Иванович,  однако заметно было,  что он чувствовал себя как бы
связанным и настоящей бури, свойственной его характеру, но получалось.
     - А  скажите,  Тарас Иванович,  что говорят про нас в вашей среде,  как
расценивают самый факт нашего неудачного собрания? - спросил Лобанович.
     - Какая  тут  среда!   -   возмутился  Тарас  Иванович.  -  Умные  люди
сочувствуют вам, дураки, прохвосты охаивают, а более хитрые и подлые молчат.
Да знаете ли вы...  -  вдруг перешел он на новую позицию.  - Только, хлопцы,
молчок!  - понизил он голос. - На вас донес наш гад, волостной старшина Язеп
Брыль!  Сам лично ходил к  становому приставу с  доносом!  А  как он  узнал?
Многие из молодых учителей,  участников собрания,  не считали нужным держать
язык за зубами...  Только, братцы, ша! Никому ни гугу, ни звука о том, что я
вам сказал!
     Друзья переглянулись.
     - Тарас Иванович, мы - могила! - заверил Широкого Лобанович.
     В кабинет просунула голову Ольга Степановна.
     - Прошу к столу! - проговорила она.
     - Пойдем!
     Тарас  Иванович торжественно повел  гостей  в  столовую.  На  аккуратно
накрытом столе  лежали  приборы,  стояли чарки,  бутылка наливки,  ветчина и
объемистая сковорода с яичницей и крупными сочными шкварками.
     - Да не оскудевает рука дающего! - проговорил Янка.
     Выпили по чарке,  по другой, повеселели. Завязался разговор о Панямони,
о  панямонских людях,  о новостях.  Выяснилось,  что Тамара Алексеевна вышла
замуж за  Найдуса,  и  таким образом на горизонте "неба Италии" погасла одна
звезда.  Зато появились три новые.  В местечко приехал ветеринарный фельдшер
Адам Игнатьевич,  а  с ним две взрослые дочери.  За старшей увивается Базыль
Трайчанский.  Есть и третья,  Аксана.  Ничего девушка, хоть и дочь урядника.
Выяснилось также,  что сегодня у Адама Игнатьевича день рождения и что Тарас
Иванович  с  Ольгой  Степановной  приглашены  на  ужин.   Тарас  Иванович  в
предчувствии "банчка" после наливки пришел в экстаз.
     - Пойдем к Адаму Игнатьевичу! - загорелся он, обращаясь к гостям. - Там
будут не только рады вам, вас на руках носить будут!
     В  доказательство этих слов на пороге появился Есель с  письмом -  Адам
Игнатьевич приглашал еще раз Тараса Ивановича с женой и с гостями.


XII

     По  малолюдной улице  Панямони  степенно  шествовали Тарас  Иванович  с
Ольгой Степановной и  наши  приятели.  Запорошенная свежим снегом улица была
уже  утоптана  и  укатана  ногами  пешеходов,  полозьями  саней  и  конскими
копытами. Окна вдоль улицы были плотно закрыты ставнями.
     Компания шла  не  торопясь,  изредка  перебрасываясь короткими фразами.
Лобанович молчал и  думал свою думу.  Много уплыло дней с той весенней поры,
когда он с Садовичем заходил в Панямонь.  Не так давно пришло от него письмо
из Балтиморы. Как он там живет, Садович не пишет; видно, не очень сладко. Об
одном только сообщает -  ходят вместе с  Ничыпаром на какие-то курсы,  чтобы
изучить английский язык.
     Мало что изменилось в Панямони за это время.  Тот же шумный и еще более
толстый  Тарас   Иванович,   те   же   вечера  местечковой  так   называемой
интеллигенции с  бесконечной картежной игрой,  тот же  Есель с  его прежними
обязанностями. Чем живут здесь люди? О чем они мечтают?
     Глядя на  еле  заметные пучки света,  проникавшие сквозь щели  ставней,
Лобанович думал,  как тускло и  скупо пробиваются на  свет из  непроглядного
мрака мысли здешних людей.  В чем же их радость и счастье? В затхлой тишине,
в  неподвижном покое,  напоминающем стоячую  воду  тихих  заводей,  покрытую
тоненькой пленкой плесени.  Какие же нужны грозы и громы,  чтобы всколыхнуть
эту  тишину и  пробудить человеческие мысли,  чувства,  стремления!  Пытался
пробудить  местечковых  обывателей  доморощенный редактор  Бухберг,  но  его
запрятали в сумасшедший дом,  хотя он сумасшедшим,  может,  и не был.  А вот
шкурники,   паразиты,   доносчики  вроде   этого   Язепа  Брыля  процветают.
Вспомнились Лобановичу такие же пустые вечеринки в Хатовичах, в Верхани. Как
же они похожи одна на другую!  Старая знакомая песня на тот же заплесневелый
лад. Противна вся эта музыка!..
     Появление гостей во главе с Тарасом Ивановичем в доме Адама Игнатьевича
особого  впечатления не  произвело.  Правда,  некоторые из  присутствующих с
удивлением и  даже недоумением окинули взглядом бывших учителей,  словно они
пришли с  того света,  но  тут же принялись за свои дела,  как очень занятые
люди:  одни играли в  преферанс,  другие -  в  "шестьдесят шесть",  а третьи
просто сидели и болтали.  Среди игравших в преферанс Лобанович увидел и того
старого, длинного, как жердь, урядника, который схватил протокол со стола во
время неожиданного налета на школу в Микутичах.  Урядник сделал вид,  что не
заметил учителей.
     Хозяин дома увлекся игрой в  "шестьдесят шесть" и  напряженно обдумывал
свой ход.  Это  был  черноволосый человек лет  пятидесяти,  интеллигентный с
виду,  напоминавший провинциального адвоката.  На  мгновение он оторвался от
игры,  чтобы  выслушать  от  Тараса  Ивановича поздравления,  поздоровался с
бывшими учителями,  после  чего  снова сел  на  свое  место.  Тарас Иванович
скорчил презрительную гримасу, остановившись возле игроков.
     - Играть в "шестьдесят шесть" - все равно что блох ловить.
     - На  все будет свое время,  -  наставительно заметил уже известный нам
сиделец Кузьма Скоромный.
     Женщины -  правда,  их  было не так много -  занимали позицию в  другой
комнате, а некоторые из них помогали хозяйке накрывать стол.
     Лобанович окинул взглядом присутствующих.  Почти все  они  ему были уже
известны.  Из  старых  знакомых не  хватало  только  Язепа  Брыля  и  Миколы
Зязульского.  Базыль  Трайчанский тотчас же  вынырнул из  той  комнаты,  где
сидели женщины.  Он был такой же добродушный,  обходительный,  как и прежде,
приятная улыбка не сходила с  его лица;  по-прежнему склонял он голову то на
одну,  то  на  другую сторону,  вскидывал то  один глаз,  то  другой.  Новое
заключалось только в  том,  что на  этот раз лицо Базыля сияло радостью.  Он
очень приветливо поздоровался с  Лобановичем и с Янкой Тукалой.  О том,  как
живут изгнанные из школ учителя, он счел тактичным не расспрашивать.
     - Ну что же, Базыль, каменный дом есть, а души этого дома нет.
     Базыль Трайчанский понял,  на  что намекает Янка Тукала.  Он просветлел
еще больше и еще ласковее и приветливее улыбнулся. Ему приятно было услышать
напоминание о  необходимости сделать в  своей  жизни  тот  важный  шаг,  без
которого жизнь человека не является полной, при этом перед его глазами встал
образ Надежды Адамовны,  которая была здесь,  за  дверью.  Но признаваться в
своих сердечных делах Базыль не хотел.  Он только взял Янку под руку, кивнул
головой Лобановичу и сказал:
     - Пожалуйста, пойдемте! Познакомлю с девушками, а заодно поздороваетесь
с женщинами.
     Соблюдая этикет, Базыль подвел друзей сначала к жене Кузьмы Скоромного,
как самой старшей.  Это была с виду неинтересная и сердитая женщина.  Может,
настроение ей портило то обстоятельство, что у нее было много дочерей, таких
же белобрысых и курносых, как сама она, и ни одна из них еще не вышла замуж.
Павлина Семеновна свысока взглянула на Янку и  его приятеля -  пользы с  них
для нее нет, - но подала руку. Жена дьячка Помахайлика также поздоровалась с
молодыми  учителями  сухо;   внимательно  посмотрела  на  них,  чтобы  лучше
разглядеть "забастовщиков", а затем шепнула Павлине Семеновне:
     - А они ничего себе хлопцы!
     Павлина Семеновна так же тихо ответила:
     - Голодранцы, да еще, может, острожниками будут!
     - Ну, это еще как бог кому определит, - заметила покорно жена дьячка.
     Чуткое  ухо  Янки  Тукалы  подслушало  разговор  женщин.   Он  галантно
поклонился жене дьячка.
     - Вашими устами говорит премудрость. Пусть будет по вашему слову!
     Женщины немного растерялись и не знали, что ответить.
     Базыль же направился с бывшими коллегами дальше.  Девушки - их было три
- сидели тесным кружком за столиком. То одна, то другая, то третья поднимали
украдкой свои глазки на хлопцев.
     Базыль подошел с Лобановичем сперва к Надежде Адамовне, причем лицо его
осветилось  приятнейшей улыбкой.  Янка  как  старый  знакомый  здоровался  с
Аксаной.
     - Надежда Адамовна, Мария Адамовна Смолянские, - называл Базыль сестер,
представляя им по очереди Лобановича.  -  Будьте знакомы и не чурайтесь друг
друга, - сказал в заключение Трайчанский, переходя на веселый, шутливый тон,
но остроумные шутки ему не удавались.
     Аксана познакомила Янку с  сестрами Смолянскими и  сама познакомилась с
Лобановичем.  Это была белесая высокая девушка. Лобанович окинул ее коротким
взглядом:    ее   портрет,   нарисованный   Янкой,   вполне   соответствовал
действительности.
     - Садитесь,   посидите,  пожалуйста,  с  нами,  -  проговорила  Надежда
Адамовна густоватым, немного даже сиплым голосом.
     Из трех девушек она показалась Лобановичу самой миловидной.  Черты лица
довольно крупные,  глаза карие,  добрые. Маня была не похожа на сестру; в ее
серых глазах блуждал веселый,  шаловливый огонек.  Вообще же все три девушки
производили  хорошее  впечатление,   и   каждая   из   них   по-своему  была
привлекательной.  Бросая  изредка взгляд на  Аксану,  Лобанович вспоминал ее
отца, старого долговязого урядника, который коршуном налетел на протокол. Не
верилось, что она дочь этого злого кощея.
     - Почему вы  так редко бываете в  нашем местечке?  -  спросила учителей
Надя.
     - Часто  бывать здесь  нам  небезопасно,  -  ответил Лобанович,  придав
своему лицу сугубо серьезное выражение.
     - Почему? - заинтересовались девчата.
     Аксана, как показалось ему, с некоторой тревогой ждала ответа.
     - Быть в Панямони и не увидеть вас,  трех граций, панямонских красавиц,
было бы преступлением с нашей стороны, - пошутил Лобанович.
     - А увидеть вас два-три раза -  значит и сердце оставить в Панямони,  -
подхватил Янка Тукала.
     Девушки немного смутились, а затем рассмеялись.
     - Ну и что же такого? - лукаво блеснула серыми глазами Маня.
     - Вам, конечно, все равно, наши страдания не тронут вас, а каково будет
нам, бедным "огаркам"? - с напускной печалью проговорил Янка.
     - А вам откуда известно,  как отнесемся мы к вашим страданиям,  если бы
они  действительно  были?  -  спросила  Аксана,  и  на  ее  щечках  выступил
болезненный румянец.
     - Случайно я  услыхал,  -  заговорил Янка,  -  как  здесь одна  женщина
сказала по нашему адресу: "Голодранцы, да еще, может, острожниками будут".
     Аксана опустила глаза. Румянец еще ярче вспыхнул на ее щеках.
     - Так могла сказать глупая и злая женщина.  Плюньте на нее,  -  сказала
она.
     Дальнейший разговор прервала хозяйка.  Лобанович подумал, что если Надя
доживет до ее лет, то словно капля воды на каплю будет похожа на мать.
     - Прошу к столу, - пригласила она гостей.
     Для  хозяев,  к  которым приходят гости,  немалая забота усадить их  за
стол. Гости обычно толкутся некоторое время, не торопятся, стараясь соблюсти
приличие, пока хозяин либо хозяйка не возьмут под руку гостя или гостью и не
посадят на  более  почетное место.  Тогда  уже  остальные,  соблюдая этикет,
размещаются сами.
     По соседству с хозяином сели Тарас Иванович, Найдус - Тамара Алексеевна
не  могла прийти,  -  Кузьма Скоромный,  урядник.  Базыль Трайчанский сел  в
уголке с девушками и бывшими учителями.
     Тарас Иванович поднял тост за здоровье хозяина.
     - Господа, внимание! - зычным голосом воскликнул он, поднявшись с места
и  высоко  держа  чарку.  -  Наша  дружная  семья  панямонской интеллигенции
пополнилась  новым  выдающимся  членом  -   Адамом  Игнатьевичем,  человеком
высокоинтеллигентным,    можно    сказать   профессором   от    ветеринарии,
высокогуманным,  ибо еще в  святом писании сказано:  "Блажен муж,  иже скоты
милует".  Это  первый человек,  который возглавляет у  нас ветеринарию.  Так
выпьем же  до  дна за  Адама Игнатьевича и  пожелаем ему успеха,  здоровья и
многих лет жизни.
     Дружно  выпили  за  хозяина,  потом  за  хозяйку,  за  хозяйских "ясных
звездочек" -  дочерей.  Выпили  и  за  Базыля  Трайчанского,  за  увеличение
населения в  его каменном доме.  С каждой чаркой гости веселели,  а разговор
становился все  более  и  более  шумным.  От  первоначальной степенности,  с
которой гости садились за стол,  не осталось и следа.  Все шумели,  кричали,
хохотали,  отпускали не совсем пристойные шутки,  поднимались со своих мест,
подходили к  тем,  кто сидел дальше,  чокались,  выпивали,  высказывали друг
другу самые горячие чувства.
     Первым подошел к  девушкам,  с  которыми сидели Базыль и наши приятели,
Тарас  Иванович.  Здесь  было  особенно оживленно и  весело.  Шутки и  самый
искренний смех не  умолкали ни  на минуту.  Особенно разошелся Янка Тукала и
совершенно затмил Базыля, словно того здесь и не было.
     Тарас Иванович чокнулся.
     - За наших красавиц!  -  сказал он. - Судьба не обижает нашу Панямонь и
посылает таких  краль,  как  Надежда и  Мария Адамовны,  как  дорогая Аксана
Анисимовна.  Так  пусть же  здравствует красота,  пусть цветет молодость!  -
Широкий сделал оговорку:  -  Правда,  Базыль Антонович уже  вышел  из  круга
молодости, но дать жару еще может.
     Тарас Иванович долго не  задержался,  его  больше интересовал "банчок",
который уже готовился.  Когда гости встали из-за стола, к Лобановичу подошел
урядник и сел рядом с ним, приветливо поздоровавшись.
     - Вы,  вероятно,  думаете обо мне как о  злом полицейском служаке?  Что
поделаешь,  такова наша служба,  на свете жить надо.  И не мы сами, надо вам
сказать, надумали накрыть вас в Микутичах: со стороны нам подсказали, а наша
обязанность -  выполнять.  Вы думаете,  -  продолжал старый урядник,  - я не
видел,  как вы,  сидя на диванчике,  щипали какую-то недозволенную рукопись?
Она,  может, хуже, чем ваш протокол. А я и пальцем не пошевельнул, чтобы вам
помешать.
     - Значит,  у  вас зоркий глаз,  а ваше сердце не совсем одеревенело,  -
заметил Лобанович.
     Урядник счел,  что  человеческий долг им  выполнен,  и  присоединился к
группе картежников.
     Девушки на прощание долго пожимали руки "огаркам".
     - Если  бы  все  были такие,  как  вы!  -  с  некоторой грустью сказала
Надежда. - Не забывайте нас.


XIII

     Наступало время весеннего бездорожья.  Глубокий снег оседал и чернел, а
под снегом прибывала вода.  В небе,  словно серебряные колокольчики, звенели
жаворонки. Немного запоздалая, но дружная весна все быстрее входила в силу.
     Лобанович узнал от учителя столбуновской школы,  что экзамены назначены
на  пятое апреля,  -  для  подготовки осталось всего три  недели.  Эта весть
взволновала и  в  то  же время обрадовала трех учеников Лобановича,  которые
собирались  сдавать  экзамены  за  курс  начальной  школы.  Недели  две  они
старательно повторяли пройденное за  зиму,  писали  диктовки,  упражнялись в
грамматическом разборе,  решали задачи.  Наконец учитель дал им  передышку и
время  разобраться самим  в  тех  вопросах,  которые  казались  им  наиболее
трудными.
     Незаметно пролетело время,  и настал день экзаменов.  Лобанович заранее
прибыл с  учениками в  столбуновскую школу,  чтобы они освоились в новой для
них  обстановке и  чувствовали себя  более уверенн