лизко от нее в тесноте коляски,  его  присутствие
вдвойне угнетало ее. Вдруг Эдгар поднял взгляд, и в то же мгновение и он
и она опустили глаза: впервые в жизни мать и сын почувствовали, что сле-
дят друг за другом. До сих пор они слепо доверяли друг другу, но  теперь
что-то изменилось, что-то встало между ними. Впервые в жизни они  наблю-
дали друг друга со стороны, отделяли свою судьбу от судьбы другого - уже
с затаенной ненавистью, столь новой для них, что они еще не  смели  соз-
наться себе в этом.
   Все трое облегченно вздохнули, когда коляска остановилась перед  гос-
тиницей. Прогулка не удалась. Это чувствовали все, но никто  не  решался
высказать. Эдгар первый выпрыгнул из коляски. Его мать, под -  предлогом
головной боли, поспешно поднялась к себе. Она очень устала, и  ей  хоте-
лось побыть одной. Эдгар и барон остались внизу. Барон расплатился с ку-
чером, посмотрел на часы и направился в вестибюль, не  обращая  внимания
на мальчика. Стройный, изящный, он прошел мимо него своей легкой,  упру-
гой походкой, которая так пленяла Эдгара, что он еще вчера пытался  под-
ражать ей перед зеркалом. Он прошел мимо Эдгара, даже не взглянув на не-
го. Очевидно, он забыл о мальчике, оставил его стоять  возле  коляски  с
лошадьми, как будто ему нет до него никакого дела.
   Когда Эдгар увидел, с каким равнодушием от него уходит тот, кого  он,
несмотря ни на что, все еще боготворил, отчаяние охватило его. Ушел, да-
же не задев его плащом, не сказав ни слова. За что? Он не чувствовал  за
собой никакой вины. Самообладание, стоившее ему такого  труда,  изменило
ему; насильно поддерживаемое бремя собственного достоинства соскользнуло
с его слабых плеч, и он опять стал ребенком - беспомощным, покорным, ка-
ким был еще вчера. Против своей воли, уступая внезапному  непреодолимому
порыву, он догнал барона, загородил ему дорогу к лестнице и, весь дрожа,
сказал сдавленным голосом, едва удерживая слезы:
   - Что я вам сделал, что вы меня и знать не хотите? Почему вы со  мной
обращаетесь, как с чужим? И мама тоже. Почему вы всегда отсылаете  меня?
Разве я вам мешаю или я в чем-нибудь виноват?
   Барон смутился. В голосе мальчика было что-то,  что  его  пристыдило,
тронуло. Ему стало жаль простодушного мальчугана.  -  Эди,  ты  дурачок!
Просто я сегодня не в духе. А ты хороший мальчик, и я тебя очень  люблю.
- Он крепко потрепал Эдгара за вихор, но отвернулся, чтобы не смотреть в
полные слез молящие детские глаза. Комедия, которую он разыгрывал, начи-
нала его тяготить. Ему стало совестно, что он с таким холодным  расчетом
возбудил к себе любовь этого ребенка, и  больно  было  слушать  его  то-
ненький, вздрагивающий от затаенных рыданий голос. - Ступай наверх, Эди,
а вечером мы опять будем дружить, вот  увидишь,  -  сказал  он  примири-
тельно.
   - И вы скажете маме, чтобы она не отсылала меня спать? Правда?
   - Скажу, Эди, скажу, - улыбнулся барон. - А теперь иди, мне нужно пе-
реодеться к обеду.
   Эдгар, успокоенный, поднялся к себе. Но скоро в его сердце опять зас-
тучал молоточек. Со вчерашнего дня он стал старше на несколько лет;  не-
ведомый гость - недоверие - уже прочно поселился в его детском сердце.
   Он ждал. Ведь скоро все должно было решиться. За  обедом  они  сидели
втроем. Время подошло к девяти часам, но мать не посылала его спать. Это
встревожило его. Почему она, вопреки обыкновению, как раз сегодня позво-
ляет ему так долго оставаться внизу? Уж не сказал ли барон об их  угово-
ре? Он уже горько раскаивался в том, что побежал за бароном и так довер-
чиво излил ему душу. В десять часов его мать вдруг поднялась  и  прости-
лась с бароном. И странно: видимо, и он не удивился такому раннему уходу
и не удерживал ее. Все громче стучал молоточек в груди мальчика.
   Наступил решительный момент. Он, как ни в чем не бывало, без возраже-
ний последовал за матерью. Но дойдя до двери, он вдруг поднял глаза. И в
эту секунду он поймал улыбающийся взгляд матери, брошенный через его го-
лову в сторону барона, - взгляд, изобличавший тайный сговор. Итак, барон
предал его. Вот почему мать так рано уходит: они решили сегодня рассеять
его подозрения, чтобы он не мешал им завтра.
   - Негодяй, - пробормотал он.
   - Что ты говоришь? - спросила мать.
   - Ничего, - процедил он сквозь зубы. И у него теперь есть своя тайна.
Имя ей - ненависть, безграничная ненависть к ним обоим.

   МОЛЧАНИЕ

   Волнение Эдгара улеглось. Наконец, все прояснилось и стало на  место.
Итак - ненависть и открытая вражда. Теперь, когда он убедился, что он им
в тягость, быть с ними сделалось для него изощренным, жестоким наслажде-
нием. Он упивался мыслью, что мешает им, что может, наконец, сразиться с
ними во всеоружии своей вражды. Первый вызов он бросил барону. Когда тот
утром спустился вниз и, проходя мимо, ласково проговорил: "Мое почтение,
Эди", Эдгар, не глядя на него и не вставая с кресла, проворчал:  "Доброе
утро", а на вопрос: "Мама уже внизу? ", не отрывая глаз от газеты, отве-
тил: "Не знаю".
   Барон опешил. Что с ним случилось? - С левой ноги встал, да,  Эди?  -
Как всегда, шутка должна была спасти положение. Но Эдгар только  презри-
тельно бросил: "Нет", и опять углубился в газету. - Глупый мальчишка,  -
пробормотал барон, пожал плечами и пошел дальше. Война была объявлена.
   С матерью Эдгар обошелся холодно и очень  вежливо.  Неловкая  попытка
послать его на теннисный корт потерпела неудачу. Горькая улыбка,  припо-
дымавшая уголки плотно сжатого рта, говорила о  том,  что  обмануть  его
больше не удастся. - Лучше я пойду с вами гулять, мама, -  сказал  он  с
притворным дружелюбием и заглянул ей в глаза. Ответ явно  не  понравился
ей. Она медлила и как будто искала чего-то.
   - Подожди меня здесь, - наконец, сказала она и пошла в столовую.
   Эдгар послушно остался ждать, но был настороже. Теперь в каждом слове
своих врагов он усматривал злой умысел.  Быстро  развивавшаяся  подозри-
тельность делала его необыкновенно догадливым. Так, вместо  того,  чтобы
дожидаться в вестибюле, как ему было  сказано,  Эдгар  предпочел  занять
наблюдательный пост на улице, откуда он мог следить не только за главным
подъездом, но и за всеми остальными выходами. Инстинктивно он "чуял  об-
ман. Но он не даст им ускользнуть. Он спрятался за  штабелем  дров  -  в
точности так, как в рассказах об индейцах. Через полчаса - он даже  зас-
меялся от удовольствия - мать его и в самом деле вышла из боковой  двери
с чудесными розами в руках в сопровождении предателя-барона.
   Оба казались очень веселыми. Радуются, что избавились от него и оста-
лись наедине со своей тайной? Болтая и смеясь, они направились к лесу.
   Пора было действовать. Невозмутимо, как будто он попал сюда случайно,
Эдгар вышел из-за дров. Очень спокойно, очень  медленно  подходил  он  к
ним, чтобы вдоволь насладиться их смущением. Увидев Эдгара, его  мать  и
барон обменялись недоуменными взглядами. Не спеша, точно его  участие  в
прогулке разумелось само собой, он подошел к ним, не спуская с них  нас-
мешливого взора. - А вот и ты, Эди, мы тебя искали, - проговорила  мать.
"Врет! Как ей не стыдно", - подумал мальчик. Но губы  его  не  разомкну-
лись. Тайну ненависти он крепко держал за стиснутыми зубами.
   Все трое остановились в нерешительности. Каждый следил за двумя  дру-
гими. - Ну, что ж, идем, - вздохнув, сказала мать Эдгара, с досады обры-
вая лепестки прекрасной розы. Легкое вздрагивание  ноздрей  выдавало  ее
гнев. Эдгар стоял, как будто это его не касалось, смотрел по сторонам, а
когда они двинулись, приготовился идти за ними. Барон  сделал  еще  одну
попытку: - Сегодня теннисный турнир. Ты, наверно, никогда этого  не  ви-
дел? - Эдгар даже не ответил, только с презрением  взглянул  на  него  и
сложил губы, как будто собираясь свистнуть. Пусть знает. Война шла в от-
крытую.
   Невыносимой тяжестью давило обоих непрошенное  присутствие  мальчика.
Так колодники ходят  с  конвойным,  тайком  сжимая  кулаки.  В  сущности
мальчик ничего дурного не делал, и все же с каждой минутой  все  труднее
становилось выносить его подстерегающий взгляд, влажные от невыплаканных
слез глаза, угрюмую раздражительность и упорное молчание. - Иди  вперед!
- вдруг сердито сказала мать, встревоженная его назойливым вниманием.  -
Не болтайся под ногами, это мне действует на нервы. - Эдгар  послушался,
но через каждые несколько шагов он оборачивался,  останавливался,  когда
они отставали, и взгляд его кружил вокруг них, словно Мефистофель в  об-
разе пуделя, опутывая их огненной сетью ненависти, из которой - они  это
чувствовали - им не вырваться.
   Ожесточенное молчание словно кислотой разъедало их  веселость,  недо-
верчивый взгляд замораживал разговор. Барон уже не решался произнести ни
одного льстивого слова, он со злобой чувствовал,  что  эта  женщина  ус-
кользает от него, что с таким трудом разожженная в ней страсть  остывает
из-за страха перед этим надоедливым противным мальчишкой.  Они  снова  и
снова пытались завести разговор - и каждый раз  он  обрывался.  Наконец,
они отчаялись, и все трое молча шагали по дороге, прислушиваясь к шелес-
ту деревьев и к собственным сердитым шагам. Мальчик задушил в них всякое
желание разговаривать.
   Теперь все трое были охвачены раздражением и злобой. Эдгар,  мстя  за
предательство, упивался их бессильным гневом и в то же время с  нетерпе-
нием и ненавистью ждал, когда этот  подавляемый  гнев  вырвется  наружу.
Насмешливо прищуренными глазами окидывал он сердитое лицо барона. Он за-
мечал, что барон бранится сквозь зубы и едва удерживается, чтобы не  об-
рушить на него поток ругательств, и с злорадством наблюдал за все усили-
вающейся яростью матери; оба они явно жаждали  предлога  наброситься  на
него, устранить его или обезвредить. Но он не подавал ни малейшего пово-
да. Его ненависть, взлелеянная долгими часами, научила его расчету, и он
не делал ошибок.
   - Давайте вернемся, - вдруг сказала его мать.  Она  чувствовала,  что
дольше не выдержит, что она должна что-то сделать -  хотя  бы  закричать
под этой пыткой.
   - Как жалко, - спокойно проговорил Эдгар, - здесь так хорошо.
   Оба они понимали, что мальчик издевается над ними. Но они не решились
ничего сказать, так безукоризненно этот маленький тиран за два дня  нау-
чился владеть собой. Ни один мускул на его лице не выдал злой иронии. Не
проронив ни слова за весь длинный путь,  они  повернули  обратно.  Когда
мать с сыном остались одни в ее комнате, она все еще  не  могла  успоко-
иться. По тому, как сердито она бросила зонтик и перчатки,  Эдгар  сразу
заметил, что она до крайности раздражена и только ищет, на  чем  сорвать
гнев; но он добивался взрыва и нарочно не уходил, чтобы еще  больше  ра-
зозлить ее. Она прошлась взад и вперед по  комнате,  села,  побарабанила
пальцами по столу, потом опять вскочила. - Какой ты растрепанный,  гряз-
ный. Постеснялся бы людей! Ведь ты уже не маленький! -  Не  возразив  ни
слова, мальчик подошел к зеркалу и причесался. Это молчание,  это  упря-
мое, холодное молчание с издевательской усмешкой на губах приводило ее в
бешенство. Больше всего ей хотелось высечь его. - Иди в свою комнату!  -
вне себя крикнула она, не в силах больше выносить его присутствие. Эдгар
улыбнулся и вышел.
   Как они оба дрожали теперь перед ним, как они, барон и его мать, боя-
лись остаться с ним втроем, как  страшились  его  цепкого,  беспощадного
взгляда! Чем хуже им приходилось, тем большее удовлетворение светилось в
его глазах, тем откровенней становилась его  радость.  Эдгар  мучил  их,
наслаждаясь их смятением, с почти бессознательной  жестокостью  ребенка.
Барон еще сдерживал свой гнев,  надеясь,  что  ему  удастся  перехитрить
мальчика, и думал только о своей цели. Но мать Эдгара то и  дело  теряла
самообладание. Для нее было облегчением прикрикнуть на него. - Не  играй
вилкой! - шипела она на него за столом. - Ты вести себя не умеешь,  тебя
нельзя сажать со взрослыми. - Эдгар только улыбался, слегка склонив  го-
лову набок. Он знал, что она делает это с отчаяния, и гордился тем,  что
они постоянно выдают себя. Его взгляд был теперь совершенно спокоен, как
взгляд врача. Раньше он, наверное, говорил бы дерзости,  чтобы  досадить
матери, но ненависть быстро научает многому. Теперь  он  только  молчал,
молчал и молчал, - пока она не начинала стонать под гнетом его молчания.
   Она больше не могла сдерживаться. Когда они вышли из-за стола и Эдгар
все с той же упорной навязчивостью собрался следовать за ними, ее  взор-
вало. Она забыла всякую осторожность и бросила ему в лицо всю правду. Не
в силах больше терпеть его неотступное выслеживание, она встала на дыбы,
как измученная мухами лошадь. - Что ты все бегаешь за мной, как трехлет-
ний ребенок? Я не желаю, чтобы ты все время мозолил мне глаза. Детям  не
место среди взрослых. Запомни это! Займись один чем-нибудь хоть на  час.
Читай или делай, что хочешь. Оставь меня в покое! Ты  мне  надоел  своим
приставанием и капризами.
   Наконец-то он вырвал у нее признание! Эдгар улыбнулся, а барон и  его
мать казались смущенными. Она отвернулась и хотела уйти, злясь на  себя,
что не сумела скрыть от сына свою досаду. Но Эдгар невозмутимо  ответил:
- Папа, не хочет, чтобы я оставался один. Папа взял с меня слово, что  я
буду все время с тобой.
   Он напирал на слово "папа", потому что уже раз заметил, что  упомина-
ние об отце действует на них угнетающе. Значит, и отец как-то замешан  в
этой тайне; повидимому, папа имеет над ними какую-то тайную,  непонятную
власть, если они пугаются одного его имени. И на этот раз они опять  ни-
чего не ответили. Они сложили оружие. Мать пошла вперед, барон  рядом  с
ней. Эдгар шел за ними, но не смиренно, как слуга, а  сурово  и  строго,
как неумолимый страж. Он звенел незримой цепью, которую они тщетно пыта-
лись разорвать. Ненависть закалила его детские силы;  не  посвященный  в
тайну, он был сильнее тех, кому она связывала руки.

   ЛЖЕЦЫ

   Но времени оставалось в обрез. Отпуск барона приходил к концу, и надо
было торопиться. Они понимали, что сломить ожесточенное упорство мальчи-
ка невозможно, и решились на последнее, самое постыдное средство,  чтобы
хоть на час, на два избавиться от его деспотического надзора.
   - Сдай эти заказные письма на почту, - сказала мать Эдгару. Они стоя-
ли в вестибюле, барон у подъезда нанимал фиакр.
   Эдгар с недоверием взял письма; незадолго до  того  он  заметил,  что
один из слуг что-то говорил матери. Уж не  затевают  ли  они  что-нибудь
против него?
   Он медлил. - Где ты будешь меня ждать?
   - Здесь.
   - Наверное?
   - Да.
   - Только не уходи! Значит, ты будешь ждать меня здесь,  в  вестибюле,
пока я не вернусь?
   В сознании своего превосходства он  уже  говорил  с  матерью  повели-
тельным тоном. Многое изменилось с позавчерашнего дня.
   Он отправился с письмами на почту. В дверях он столкнулся с бароном и
в первый раз за последние два дня заговорил с ним:
   - Я только сдам эти два письма. Мама будет  ждать  меня.  Пожалуйста,
без меня не уходите.
   Барон быстро прошмыгнул мимо. - Да, да, мы подождем.
   Эдгар бегом побежал на почту. Ему пришлось ждать: какой-то  господин,
стоявший перед ним, задавал десятки скучных вопросов. Наконец, он испол-
нил поручение и, зажав квитанции в руке, помчался обратно. Он поспел как
раз вовремя, чтобы увидеть, как барон и его мать отъезжали от гостиницы.
   Эдгар пришел в бешенство. Он чуть было не схватил камень, чтобы швыр-
нуть им вслед. Улизнули-таки от него! И как подло, как низко они  врали!
Он уже знал со вчерашнего дня, что его мать лжет. Но что она могла с та-
ким бесстыдством нарушить данное ею обещание, убило в нем последние  ос-
татки доверия к ней. Он перестал понимать жизнь с тех пор,  как  увидел,
что слова, за которыми он до сих пор предполагал действительность, лопа-
ются, точно мыльные пузыри. Но что это за страшная тайна, которая  дово-
дит взрослых до того, что они лгут ему, ребенку, и убегают, словно воры?
В книгах, которые он читал, люди  убивали  и  обманывали,  чтобы  добыть
деньги, или могущество, или царство. А тут какая причина? Чего  они  хо-
тят, почему они прячутся от него, что пытаются скрыть непрерывной ложью?
Он ломал голову над этой загадкой, смутно чувствуя, что их тайна -  ключ
к замку его детства; овладеть им - значит стать взрослым,  стать,  нако-
нец, мужчиной. Ах, только бы узнать ее! Но думать он не мог.  Его  душил
гнев, что они ускользнули от него, и мысли путались,  словно  он  был  в
бреду.
   Он побежал к лесу и там, в спасительном сумраке, где его никто не ви-
дел, дал волю слезам. - Лжецы, собаки, обманщики, подлецы! -  Ему  каза-
лось, что не выкрикни он эти слова, они задушат его.  Гнев,  нетерпение,
досада, любопытство, беспомощность и обиды последних  дней,  подавляемые
незрелой волей ребенка, возомнившего себя взрослым, вырвались  наружу  и
излились слезами. Это были последние слезы его детства, в последний  раз
он плакал навзрыд, как плачут женщины, с  наслаждением  и  страстью.  Он
выплакал в этот час неистового гнева и доверчивость, и любовь, и просто-
душное уважениевсе свое детство.
   Мальчик, вернувшийся в гостиницу, был уже не тот,  который  плакал  в
лесу. Он не волновался и действовал обдуманно. Прежде всего он  пошел  к
себе в комнату и тщательно вымыл лицо и глаза,  не  желая  доставить  им
удовольствие видеть следы от слез. Затем он разработал план, как  свести
с ними счеты. Он ждал терпеливо, с полным спокойствием.
   В вестибюле было довольно людно, когда коляска с беглецами  останови-
лась у подъезда. Несколько мужчин играли в шахматы, другие читали  газе-
ты, дамы болтали. Тут же, не шевелясь, сидел бледный мальчик с  вздраги-
вающими веками. Когда его мать и барон вошли и, несколько смущенные тем,
что сразу наткнулись на него, уже собрались пробормотать  приготовленную
отговорку, он спокойно пошел им навстречу и сказал вызывающим  тоном:  -
Господин барон, мне надо кое-что сказать вам.
   Барон явно растерялся. Он чувствовал себя в  чем-то  изобличенным.  -
Хорошо, хорошо... после, подожди.
   Но Эдгар, повысив голос, сказал внятно и отчетливо,  так,  чтобы  все
кругом могли расслышать: - Я хочу поговорить с вами сейчас. Вы поступили
подло. Вы мне солгали. Вы знали, что мама ждет меня, и вы...
   - Эдгар! - крикнула его мать, заметив, что все взоры обращены на нее,
и бросилась к сыну.
   Но мальчик, видя, что мать хочет заглушить его слова,  вдруг  пронзи-
тельно прокричал: - Я повторяю вам еще раз: вы нагло солгали, и это низ-
ко, это подло!
   Барон побледнел. Все смотрели на них, кое-кто засмеялся.
   Мать схватила дрожавшего от волнения мальчика за руку:  -  Сейчас  же
иди к себе, или я поколочу тебя здесь, при всех! - прохрипела она.
   Но Эдгар уже успокоился. Он жалел о своей вспышке и был недоволен со-
бой: он хотел говорить с бароном спокойно, но гнев оказался сильнее  его
воли. Не торопясь, он направился к лестнице.
   - Простите, барон, его дерзкую выходку.  Вы  ведь  знаете,  какой  он
нервный, - пробормотала его мать, смущенная насмешливыми взглядами  при-
сутствующих. Больше всего на свете она боялась скандала и сейчас  думала
только о том, как бы соблюсти приличия. Вместо того, чтобы  сразу  уйти,
она подошла к портье, спросила, нет ли писем и еще о каких-то  пустяках,
и только после этого, шурша платьем, поднялась наверх, как будто  ничего
не случилось. Но за ее спиной слышался шепот и сдержанный смех.
   На лестнице она замедлила шаги. Она всегда терялась в  серьезные  мо-
менты и в глубине души боялась предстоящего объяснения. Вины  своей  она
отрицать не могла, и, кроме того, ее пугал взгляд мальчика - этот новый,
чужой, такой странный взгляд, перед которым она  чувствовала  себя  бес-
сильной. Из страха она решила действовать лаской, ибо знала, что в  слу-
чае борьбы озлобленный мальчик оказался бы победителем.
   Она тихо открыла дверь. Эдгар сидел спок