ое - словом, настоящее любовное  письмо  из  романтической
поэмы. Зная, что, гонимая смутным волнением, она всегда первой выходит к
завтраку, я засунул письмо в ее салфетку. Настало утро.  Я  наблюдал  за
ней из сада, видел ее недоверчивое удивление,  внезапный  испуг,  видел,
как яркий румянец залил ее бледные щеки, как она  беспомощно  оглянулась
по сторонам, как она поспешно, воровским движением спрятала письмо и си-
дела растерянная, почти не прикасаясь к еде,  а  потом  выскочила  из-за
стола и убежала подальше, куда-нибудь в тенистую, безлюдную аллею, чтобы
прочесть таинственное послание... Вы хотели что-то сказать?
   Очевидно, я сделал невольное движение, которое мне и пришлось  объяс-
нить:
   - А не было ли это слишком рискованно? Неужели вы  не  подумали,  что
она попытается разузнать или, наконец, просто спросит  у  кельнера,  как
попало письмо в салфетку. А может быть, покажет его матери?
   - Ну конечно, я об этом подумал. Но если бы вы  видели  эту  девушку,
это боязливое милое существо, - она со страхом  озиралась  по  сторонам,
стоило ей случайно заговорить чуть громче, - у вас отпали бы все  сомне-
ния. Есть девушки, чья стыдливость настолько велика, что  с  ними  можно
поступать как вам заблагорассудится, - они совершенно беспомощны, потому
что скорее снесут все что угодно, чем доверятся кому-нибудь. Я с улыбкой
наблюдал за ней и радовался тому, что моя игра удалась. Но вот она  вер-
нулась - и у меня даже в висках застучало. Это была другая девушка, дру-
гая походка. Она шла смятенно и взволнованно, жаркий румянец заливал  ее
лицо, очаровательное смущение сковывало шаги. И так весь день. Ее взгляд
устремлялся к каждому окну, словно там ждало разрешение загадки,  прово-
жал каждого, кто проходил мимо, и однажды упал на меня, однако я от него
уклонился, боясь выдать себя даже движением век; но и в  это  кратчайшее
мгновение я почувствовал такой жгучий вопрос, что почти испугался и сно-
ва, как много лет назад, понял, что нет соблазна сильнее, губительней  и
заманчивей, чем зажечь первый огонь в глазах девушки. Потом я видел, как
она сидела между матерью и теткой, видел ее сонные пальцы и как  она  по
временам судорожно прижимала руку к груди - несомненно, там она спрятала
письмо. Игра увлекла меня, вечером я написал ей второе письмо, и так все
последующие дни; мне доставляло своеобразное  удовольствие  описывать  в
своих посланиях чувства влюбленного юноши, изображать  нарастание  выду-
манной страсти; это превратилось для меня в  увлекательный  спорт-то  же
самое, вероятно, испытывают охотники, когда расставляют силки или  зама-
нивают дичь. Успех мой превзошел всякие ожидания и даже напугал меня;  я
уже хотел прекратить игру, но искушение было слишком велико. Походка  ее
стала легкой, порывистой, танцующей, лицо озарилось трепетной,  неповто-
римой красотой, самый сон ее, должно быть, стал лишь беспокойным  ожида-
нием письма, потому что утром черные тени окружали ее  тревожно  горящие
глаза; она даже начала заботиться о своей наружности, вкалывала в волосы
цветы; беспредельная нежность ко всему на свете исходила от  ее  рук,  в
глазах стоял вечный вопрос; по тысяче мелочей, проскальзывавших  в  моих
письмах, она догадывалась, что их автор где-то  поблизости,  -  незримый
Ариэль, который наполняет воздух музыкой, парит рядом с  ней,  знает  ее
самые сокровенные мечты и все же не хочет явиться ей. Она так  оживилась
в последние дни, что это превращение не ускользнуло даже от ее туповатых
спутниц и они не раз, с любопытством посматривая на ее подвижную  фигур-
ку, расцветающие щеки, украдкой переглядывались и обменивались добродуш-
ными усмешками. Голос ее обрел звучность, стал громче, выше,  смелей,  в
горле у нее что-то трепетало, словно  песня  хотела  вырваться  ликующей
трелью, словно... Я вижу, вы опять улыбаетесь.
   - Нет, нет, продолжайте, пожалуйста. Я только подумал, что  вы  прек-
расно рассказываете. Прошу прощенья, но у вас просто талант.  Вы  смогли
бы выразить это не хуже, чем любой из наших писателей.
   - Вы, очевидно, хотите осторожно и деликатно  намекнуть  мне,  что  я
рассказываю, как ваши немецкие новеллисты, - напыщенно,  сентиментально,
растянуто, скучно. Вы правы, постараюсь быть более  кратким.  Марионетка
плясала, а я уверенной рукой дергал за нитки. Чтобы отвести от себя  ма-
лейшее подозрение - ибо иногда я чувствовал, что ее взгляд испытующе ос-
танавливается на мне, - я дал ей  понять,  что  автор  письма  живет  не
здесь, а в одном из соседних курортов и ежедневно приезжает сюда на лод-
ке или пароходом. И после этого, как только раздавался колокол прибываю-
щего парохода, она под любым  предлогом  ускользала  из-под  материнской
опеки, забивалась в какой-нибудь уголок на пристани и,  затаив  дыхание,
следила за приезжающими.
   И вдруг однажды - стоял серый, пасмурный день, и я от  нечего  делать
наблюдал за ней - произошло нечто неожиданное. Среди других пассажиров с
парохода сошел красивый молодой человек, одетый с  той  вызывающей  эле-
гантностью, которая отличает молодых итальянцев; он огляделся вокруг,  и
взгляд его встретился с отчаянным, зовущим взглядом девушки. И тут же ее
робкую улыбку затопила яркая краска стыда. Молодой человек приостановил-
ся, посмотрел на нее внимательнее - что, впрочем, вполне понятно,  когда
тебя встречают таким страстным  взглядом,  полным  тысячи  невысказанных
признаний, - и, улыбнувшись, направился к ней. Уже не сомневаясь в  том,
что он есть тот, кого она так долго ждала, она обратилась в бегство, по-
том пошла медленней, потом снова побежала, то и дело оглядываясь: и  из-
вечный поединок между желанием и боязнью, страстью и стыдом, поединок, в
котором слабое сердце всегда одерживает верх над сильной волей. Он, явно
осмелев, хотя и не без удивления, поспешил за ней, почти догнал ее - и я
уже со страхом предвидел, что сейчас все смешается в  диком  хаосе,  как
вдруг на дороге показались ее мать и тетка. Девушка бросилась к ним, как
испуганная птичка, молодой  человек  предусмотрительно  отстал,  но  она
обернулась и они еще раз обменялись призывными  взглядами.  Это  "проис-
шествие чуть не заставило меня прекратить игру, но  я  не  устоял  перед
соблазном и решил воспользоваться этим так кстати подвернувшимся  случа-
ем; вечером я написал ей особенно длинное письмо,  которое  должно  было
подтвердить ее догадку. Меня забавляла мысль ввести в игру вторую марио-
нетку.
   На другое утро я просто испугался - все ее черты выражали  сильнейшее
смятение. Счастливая взволнованность уступила место непонятной мне  нер-
возности, глаза покраснели от слез, какая-то тайная боль терзала ее. Са-
мо ее молчание казалось подавленным криком, скорбно хмурился лоб,  мрач-
ное, горькое отчаяние застыло во взгляде, а ведь я именно сегодня ожидал
увидеть ясную, тихую радость. Мне стало  страшно.  Впервые  в  мою  игру
вкралось что-то неожиданное, марионетка отказалась повиноваться и пляса-
ла совсем иначе, чем я того хотел. Игра начала пугать меня, я даже решил
уйти на весь день, боясь прочесть упрек в ее глазах. Вернувшись в отель,
я понял все: их столик не был накрыт, они уехали. Ей пришлось уехать, не
сказав ему ни слова, она не могла открыться своим домашним,  вымолить  у
них еще один день, хотя бы один час; ее вырвали из сладких грез и увезли
в какую-нибудь жалкую провинциальную глушь. Об этом я и не  подумал.  До
сих пор тяжким обвинением пронизывает меня  этот  ее  последний  взгляд,
этот взрыв гнева, муки, отчаяния и горчайшей боли, которым я -  и,  быть
может, надолго - потряс ее жизнь.
   Он умолк. Ночь шла за нами, и полускрытый облаками месяц  изливал  на
землю странный  мерцающий  свет.  Казалось,  что  и  звезды,  и  далекие
огоньки, и бледная гладь озера повисли между деревьями. Мы безмолвно шли
дальше. Наконец, мой спутник нарушил молчание: - Вот и все.  Ну  чем  не
новелла?
   - Не знаю, что вам сказать. Во всяком случае это интересная  история,
и я сохраню ее в памяти вместе со многими другими. Я очень вам  благода-
рен за ваш рассказ. Но назвать его  новеллой?  Это  только  превосходное
вступление, которое, пожалуй, можно бы развить. Ведь эти люди - они едва
только успевают соприкоснуться, характеры их не определились, это  пред-
посылки к судьбам человеческим, но еще не сами судьбы. Их надо бы  допи-
сать до конца.
   - Мне понятна ваша мысль. Дальнейшая жизнь молодой девушки, возвраще-
ние в захолустный городок, глубокая трагедия будничного прозябания.
   - Нет, даже и не это. Героиня больше не занимает меня. Девушки в этом
возрасте мало интересны, как бы значительны они ни казались самим  себе,
все их переживания надуманны и потому однообразны. Девица в  свое  время
выйдет замуж за добропорядочного обывателя, а это происшествие останется
самой яркой страницей ее воспоминаний. Нет, она меня больше не занимает.
   - Странно. А я не понимаю, чем вас мог заинтересовать  молодой  чело-
век. Такие мимолетные пламенные взоры выпадают в юности на долю каждого;
большинство этого просто не замечает, другие - скоро забывают. Надо сос-
тариться, чтобы понять, что это, быть может, и есть самое чистое,  самое
прекрасное из всего, что дарит тебе жизнь, что это - самое святое  право
молодости.
   - А меня интересует вовсе не молодой человек.
   - А кто же?
   - Я изменил бы автора писем, пожилого господина, дописал бы этот  об-
раз. Я думаю, что ни в каком возрасте нельзя безнаказанно писать страст-
ные письма и вживаться в воображаемую любовь. Я попытался бы изобразить,
как игра становится действительностью, как он думает, что сам  управляет
игрой, на деле же игра давно уже управляет им. Расцветающая красота  де-
вушки, которую он, как ему кажется, наблюдает со стороны, на самом  деле
глубоко волнует и захватывает его. И в ту минуту, когда все выскальзыва-
ет у него из рук, им овладевает мучительная тоска по прерванной  игре  и
по... игрушке. Меня увлекло бы в этой любви то, что делает страсть пожи-
лого человека столь похожей на страсть мальчика, ибо  оба  не  чувствуют
себя достойными любви; я заставил бы старика томиться и робеть, он у ме-
ня лишился бы покоя, поехал бы следом за ней, чтобы снова увидеть ее,  -
и в последний момент все-таки не осмелился бы показаться ей на глаза;  я
заставил бы его на другой год снова приехать на старое место  в  надежде
встретиться с ней, вымолить у судьбы счастливый случай. Но  судьба,  ко-
нечно, окажется неумолимой. В таком плане я  представляю  себе  новеллу.
Это было бы даже...
   - Надуманно, неверно, невозможно!
   Я вздрогнул от неожиданности. Резко, хрипло, почти с угрозой  перебил
меня его голос. Я еще никогда не видел своего спутника в таком волнении.
И тут меня осенило: я понял, какой раны я нечаянно  коснулся.  Он  круто
остановился, и я с болью увидел, как серебрятся его седые волосы.
   Я хотел как можно скорее переменить тему, но он уже заговорил  снова,
сердечно и мягко, своим спокойным и ровным  голосом,  окрашенным  легкой
грустью.
   - Может быть, вы и правы. Это, пожалуй, было бы  гораздо  интересней.
"L amour coute cher aux viellards" [5] так, кажется,  озаглавил  Бальзак
самые трогательные страницы одного из своих романов, и это заглавие при-
годилось бы еще для многих историй. Но старые люди, которые  лучше  всех
знают, как это верно, предпочитают рассказывать о своих победах, а не  о
своих слабостях. Они не хотят казаться смешными, а ведь это  всего  лишь
колебания маятника извечной судьбы. Неужели вы верите, что "случайно за-
терялись" именно те главы воспоминаний Казановы, где  описана  его  ста-
рость, когда из соблазнителя он превратился в рогоносца, из обманщика  в
обманутого? Может быть, у него просто духу не хватило написать об этом.
   Он протянул  мне  руку.  Голос  его  снова  звучал  ровно,  спокойно,
бесстрастно.
   - Спокойной ночи! Я вижу, молодым людям опасно рассказывать такие ис-
тории, да еще в летние ночи. Это внушает им сумасбродные мысли и  пустые
мечты. Спокойной ночи.
   Он повернулся и ушел в темноту своей упругой походкой, на которую го-
ды все же успели наложить печать. Было уже поздно. Но усталость,  обычно
рано овладевавшая мною в мягкой духоте ночи, не приходила сегодня  из-за
волнения, которое поднимается в крови, когда  столкнешься  с  чем-нибудь
необычным или когда в какое-то мгновение переживаешь чужие чувства,  как
свои.
   Я дошел по тихой и темной дороге до виллы  Карлотта  -  ее  мраморная
лестница спускается к самой воде - и сел на холодные ступени. Ночь  была
чудесная. Огни Белладжио, которые раньше, словно светлячки, мерцали меж-
ду деревьями, теперь казались бесконечно далекими и один за другим  мед-
ленно падали в густой мрак. Молчало озеро, сверкая,  как  черный  алмаз,
оправленный в прибрежные огни. Плещущие волны с легким рокотом  набегали
на ступени - так белые руки легко бегают по  светлым  клавишам.  Бледная
даль неба, усеянная тысячами звезд, казалась бездонной; они сияли в тор-
жественном молчании; лишь изредка одна из них стремительно покидала иск-
рящийся хоровод и низвергалась в  летнюю  ночь,  в  темноту,  в  долины,
ущелья, в дальние глубокие воды, низвергалась, не ведая куда, словно че-
ловеческая жизнь, брошенная слепой силой в неизмеримую  глубину  неизве-
данных судеб.


   СТРАХ

   Когда фрау Ирена вышла из  квартиры  своего  возлюбленного  и  начала
спускаться по лестнице, ее охватил уже знакомый бессмысленный страх. Пе-
ред глазами замелькали черные круги, колени вдруг точно  окоченели,  пе-
рестали сгибаться, и ей пришлось ухватиться за перила, чтобы не  упасть.
Не впервые отваживалась она на это рискованное приключение, и такая вне-
запная дрожь тоже была ей не в новинку, но всякий раз,  возвращаясь  до-
мой, она не могла совладать с беспричинным приступом глупого и  смешного
страха. Идя на свидание, она не испытывала ничего похожего.  Экипаж  она
отпускала за углом, торопливо, не глядя по сторонам, проходила несколько
шагов до подъезда, взбегала по лестнице, и первый прилив страха, к кото-
рому примешивалось и нетерпение,  растворялся  в  жарком  приветственном
объятии. Но когда она собиралась домой, дрожь иного, необъяснимого ужаса
поднималась в ней, лишь смутно сочетаясь с чувством вины и нелепым  опа-
сением, будто каждый прохожий на улице с одного взгляда угадает,  откуда
она идет, и дерзко ухмыльнется при виде ее растерянности. Уже  последние
минуты близости были отравлены нарастающей тревогой; она торопилась  уй-
ти, от спешки у нее тряслись руки, она не вникала в слова возлюбленного,
нетерпеливо пресекала прощальные вспышки страсти, все в ней уже  рвалось
прочь, прочь из его квартиры, из его дома, от этого похождения,  обратно
в свой спокойный, устоявшийся мирок. Не понимая от волнения тех ласковых
слов, которыми возлюбленный старался ее успокоить, она на секунду  зами-
рала за спасительной дверью, прислушиваясь, не идет ли кто-нибудь  вверх
или вниз по лестнице. А снаружи уже караулил страх, чтобы сейчас же  на-
кинуться на нее, властной рукой останавливал биение  ее  сердца,  и  она
спускалась по этой пологой лестнице, едва переводя дух.
   С минуту она простояла, закрыв глаза, жадно вдыхая прохладу  полутем-
ного вестибюля. Где-то  вверху  хлопнула  дверь.  Фрау  Ирена  испуганно
встрепенулась, и сбежала с последних ступенек, а руки ее сами собой  еще
ниже натянули густую вуаль. Теперь оставалось еще самое жестокое испыта-
ние - необходимость выйти из чужого подъезда. Она пригнула  голову,  как
будто готовясь к прыжку с разбега, и решительно устремилась к полуоткры-
той двери.
   И тут она лицом к лицу столкнулась с какой-то женщиной, которая, оче-
видно, шла в этот дом.
   - Простите, - смущенно пробормотала она и собралась обойти  незнаком-
ку. Но та заслонила собой дверь и уставилась на  фрау  Ирену  злобным  и
наглым взглядом.
   - Вот я вас и накрыла! - сразу же заорала она грубым голосом.  -  Ну,
ясно, из порядочных! У нее и муж есть, и деньги, и  всего  вдоволь.  Так
нет, ей еще понадобилось сманить любовника у бедной девушки...
   - Ради бога... что вы?.. Вы ошибаетесь, - лепетала фрау Ирена и  сде-
лала неловкую попытку проскользнуть мимо, но женщина всей своей громозд-
кой фигурой загородила проход и пронзительно заверещала:
   - Как же, ошибаюсь... Нет, я вас знаю. Вы от моего дружка, от Эдуарда
идете. Наконец-то я вас застукала; теперь понятно, почему для меня у не-
го времени нет. Из-за вас, подлянка вы этакая.
   - Ради бога, не кричите так, - еле слышно выдавила из себя фрау Ирена
и невольно отступила назад, в вестибюль. Женщина насмешливо смотрела  на
нее. Этот трепет и ужас, эта явная беспомощность были ей, видимо, прият-
ны, потому что теперь она разглядывала свою жертву с самодовольной, тор-
жествующе презрительной улыбкой. А в голосе от  злобного  удовлетворения
появились даже фамильярно благодушные нотки.
   - Вот они какие, замужние дамочки: гордые да благородные. Под  вуалью
ходят чужих мужчин отбивать. А как же без вуали? Надо же потом  разыгры-
вать порядочную женщину.
   - Ну, что... что вам от меня нужно? Ведь я вас даже не знаю... Пусти-
те...
   - Ага, пустите... Домой, к супругу, в теплую комнату... Чтоб разыгры-
вать важную барыню и помыкать прислугой... А что мы тут с голоду подыха-
ем, до этого благородным дамам дела нет... Они у нас  последнее  норовят
украсть...
   Ирена усилием воли овладела собою, по какому-то наитию схватилась  за
кошелек и вытащила оттуда все бумажные деньги. - Вот...  вот...  берите.
Только пропустите меня... Я больше никогда сюда не приду... даю вам сло-
во...
   Свирепо блеснув глазами, женщина взяла деньги и при этом прошипела: -
Стерва. - Фрау Ирена вся вздрогнула от такого оскорбления,  но,  увидев,
что противница посторонилась, выбежала на улицу, не помня себя и задыха-
ясь, как самоубийца бросается с башни. В глазах у нее темнело, лица про-
хожих казались ей какими-то уродливыми масками.  Но  вот,  наконец,  она
добралась до наемного автомобиля, стоявшего на углу, без  сил  упала  на
сидение, и сразу все в ней застыло, замерло. Когда же  удивленный  шофер
спросил, наконец, странную пассажирку, куда ехать, она несколько мгнове-
ний тупо смотрела на него, пока до ее ошеломленного сознания  дошли  его
слова.
   - На Южный вокзал, - выговорила она, но вдруг у нее мелькнула  мысль,
что та тварь может броситься ей вдогонку. - Скорее, пожалуйста, скорее!
   Только по дороге она поняла,  каким  потрясением  была  для  нее  эта
встреча. Она ощутила холод своих безжизненно повисших рук и вдруг начала
дрожать, как в ознобе. К горлу подступила горечь, и вместе с тошнотой  в
ней поднялась безудержная, слепая ярость, от которой выворачивалось  все
внутри. Ей хотелось кричать, молотить кулаками, избавиться от ужаса это-
го воспоминания, засевшего у нее в мозгу, точно заноза,  забыть  мерзкую
рожу с наглой ухмылкой, противную вульгарность, которой так и разило  от
несвежего дыхания незнакомки, развратный рот, с ненавистью выплевывавший
прямо ей в лицо грубые слова, угрожающе занесенный над ней  красный  ку-
лак. Все сильнее становилась тошнота, все выше подкатывала  к  горлу,  а
вдобавок машину от быстрой езды швыряло во все стороны; Ирена хотела уже
сказать шоферу, чтобы он ехал медленнее, но вовремя спохватилась, что ей
нечем будет заплатить емуведь  она  отдала  вымогательнице  все  крупные
деньги. Она поспешила остановить машину и,  к  вящему  удивлению  шофера
вышла на полдороге. К счастью, денег ей хватило. Зато  она  очутилась  в
совершенно незнакомом районе, среди  деловито  сновавших  людей,  каждое
слово, каждый взгляд которых причиняли ей физическую боль. При этом ноги
у нее были как ватные и не желали двигаться, но она понимала,  что  надо
попасть домой, и, собрав всю свою волю, с неимоверным напряжением  тащи-
лась из улицы в улицу, словно пробиралась по болоту или глубокому снегу.
Наконец, она дошла до дому и устремилась вверх по лестнице с  лихорадоч-