.
     Ни один, ни другой не обратили  при  этом никакого внимания на  обидные
реплики, сказанные  в  адрес друг  друга. Видимо,  приятели всегда  общались
между собой на такой манер.
     --  Неважно,  какая у тебя  служба,  главное,  чтобы ты человеком  был!
Правильно я говорю, Миша?- обратился старик уже к юноше.
     Мишины  мысли  разъезжались от смущения  и  от смеси пива с портвейном,
которая  уже  ударила в голову,  и он смущенно улыбался, чувствуя, что ведет
себя  как-то совсем не так,  как  положено  себя  вести в  этой ситуации,  и
поэтому выглядит  белой вороной  в  глазах своих собутыльников.  Смущенное и
виноватое выражение читалось на лице юноши, как в открытой книге.
     Увидев это выражение, Чалый протянул руку навстречу уже открывшему  рот
Мише,  как  бы  останавливая  в  воздухе  грядущие  смущенные  извинения,  и
отрывисто сказал с легкой досадой в голосе:
     --  Да  хуй  ли ты,  прям!  Не  стесняйся! Все пучком!..- и  неожиданно
сощурив плутоватую рожу, продолжил,- А вот ты, Миша, ответь мне прямо сразу,
ты друг или ехидный?
     Вопрос был  поставлен так хитро,  что  ответ уже был определен  как  бы
заранее.
     -- Ну наверное, друг,- еще более  неуверенно пробормотал  Миша,  слегка
краснея.
     -- Наверное!- снова рассерженно  завопил Чалый,- Нет, бля,  Вяленый, ты
слыхал? Наверное!
     -- Чалый! Ну на хуя  же ты, мудачина, опять стегаешь  пацана! Парнишка,
брось,  не  слушай  ты  этого распиздяя!  Не  стесняйся,- неожиданно душевно
сказал старик, повернувшись к  Мише  и осторожно взяв его  за  рукав,-  Я же
вижу, ты нормальный, совестливый, и человека тебе обидеть  трудно.  Вот хотя
бы меня.  А  мне сейчас  больше  всего хочется водочки выпить.  А у  тебя  в
кармане, я  знаю, есть  рубль.  И  у  меня тоже есть,- тут  старик вынул  из
кармана пиджака мятый, ветхий рубль и положил его на стол рядом с  собой,- И
у Чалого есть рубль с мелочью. Вот если я сейчас дам Чалому свой рубль, и ты
тоже  дашь, то  он  сходит  и  принесет нам  бутылку водки. И  ты, Мишенька,
сегодня отдохнешь, как человек, и нам поможешь. Ну как, лады?
     Миша  опять  почувствовал  краску  смущения  на  лице, и  от  этого  он
окончательно и необыкновенно густо покраснел, засопел, завозился  с курткой,
кое-как извлек из глубокого кармана новенький хрустящий рубль  и положил его
рядом с рублем старика.
     --  Ну вот и умница,-  сказал старик, ласково погладив  Мишу  по рукаву
куртки,  сгреб оба рубля и  отдал товарищу,- ну давай, мигом!  - сказал  он,
обращаясь уже к Чалому. Но того не надо было  упрашивать. Он схватил деньги,
и его как ветром сдуло.
     -- На врача, значит, учишься, сынок? - ласково спросил  старик,-  Каким
же ты, милый, врачом-то  хочешь быть? Хирургом,  какие режут, или  этим, как
его, ну которые таблетки прописывают?
     --  Нет,  я  вообще-то хочу  невропатологом стать,-  обрадованно сказал
Миша,  которого  сразу успокоило, что  беседа перешла в то русло,  где он не
боялся сказать что-то совсем невпопад.
     -- Нерво-патологом? - с  усилием выговорил старик,- Это что ли  которые
молотком по коленке ширяют и иголкой всюду колют?
     -- Ну да, это  они  так  рефлексы  проверяют и  чувствительность кожных
нервов,-  сказав  это,  Миша вдруг почувствовал,  что  его собственное  тело
несколько  потеряло и  частично  изменило свою  чувствительность  вследствие
выпитой,  необычной  для  его  организма  смеси. Более  того,  солнце  стали
заслонять  стремительно  набегавшие  тучи, и  в  довершение  всего,  к горлу
подкатила скверная тошнота, и начала кружиться голова.
     --  Ну это их ученое  дело  такое  - проверять,-  рассудительно  сказал
старик,- да тебе ведь до этого молотка еще годков несколько надо подучиться,
так?  Вы небось лягушек пока режете и покойников. Правильно говорю? Боишься,
небось, покойников резать, а?
     Миша   хотел,   как   всегда,   сказать   про   покойников   что-нибудь
бравурно-похабное,  молодецкое,  но  в этот  миг он  неожиданно почувствовал
сильное  головокружение и тоскливую, тошную слабость. Непривычная смесь пива
с портвейном  сотворила в Мишиной  голове  что-то действительно скверное,  и
внутренняя Мишина погода  испортилась так быстро,  как будто злой  волшебник
произнес  гадкое  заклинание.  Солнце  пропало  совсем,  и  из  сгустившихся
обрюзглых  туч пошел  мерзкий, холодный дождь. Под косые  струи этого дождя,
сопровождаемого порывами  ледяного  ветра,  Миша  неожиданно  сам  для  себя
разревелся,  как  маленький,  и  сквозь нахлынувшие  полупьяные  слезы  стал
рассказывать  старику,  как  они  на  занятиях  по анатомии режут покойника,
которого  зовут  Витя,  и  какое  у  него жуткое,  злобное  и страдальческое
выражение лица,  и  как у него  от  этого каждый раз болит желудок. Во время
очередного приступа тошноты Мише  пришлось бежать в туалет, где его два раза
вырвало над унитазом темной, мутно-грязной  гадостью, не похожей ни на пиво,
ни  на  портвейн.  Умывшись  и  прополоскав рот,  юноша  вернулся обратно  и
продолжил свой невеселый рассказ.
     По  мере  того,  как  Миша со слезами  рассказывал незнакомому  старому
пьянице все  то,  что давно  копилось у него на  душе, неожиданное ненастье,
разыгравшееся у него внутри, стало потихоньку проходить. Мало-помалу  унялся
дождь, а  ветер хотя и не прекратился совсем, стал  все  же гораздо ровнее и
перестал быть нестерпимо колючим и пронзительно холодным.
     Старик долго и внимательно слушал торопливую и сбивчивую Мишину речь, а
затем протянул подрагивавшую руку  и  едва касаясь, осторожно погладил юношу
по голове.
     -- Дурачок ты еще совсем. Да какой же это желудок? Это у  тебя, парень,
душа болит, ясен корень! Душу-то вы в  своем институте  проходили уже? Какая
она  из себя  душа,  что вам ученые люди говорят?  Жидкая  или  склизкая как
кисель, или может, как пар в баньке?
     --  Нет никакой души, есть  только высшая нервная деятельность. Нам это
на нормальной физиологии объясняли  и  на научном атеизме,-  пьяно отбивался
Миша, громко икая и все еще периодически всхлипывая.
     -- Знаешь,  у кого души  нет?- неожиданно жестко проговорил  старик,- У
прокурора  ее  нет!  А  у остальных  людей она есть,  даже  у  ментов,  и то
ментовская душа имеется.
     --  Пиздишь  ты  как  всегда, Вяленый!- внезапно гаркнул Чалый,  как-то
незаметно  подошедший  под  разговор,- Тебе  только  волю  дай  попиздеть!..
Пиздеть-то,  бляха-муха...все тебе пиздеть...-  Чалый постепенно снижал тон,
перелезая через скамью  и устраиваясь  на сидении,-  Все тебе пиздеть бля...
пиздеть...- с угрюмейшей рожей продолжать бурчать Чалый.
     Бывалому  человеку  сразу  было  бы видно, что  и  насупленное  лицо, и
матерное  ворчание - это не  более,  чем игра,  доставлявшая обоим  играющим
эстетическое наслаждение.
     -- Кто это пиздит? А ну скажи мне, залупа с отворотом, что я напиздел?-
мастерски поддержал игру Вяленый.
     -- Как это что? Какая  на хуй  у ментов может быть  душа? Это по-твоему
что, разве не пиздеж? - одновременно с последним  произнесенным словом Чалый
вынул за  горлышко из  кошелки и  с торжественным глухим стуком  поставил на
стол бутылку водки, под завистливые взгляды из-за соседних столиков, а затем
снова порылся в своей кошелке  и достал три разномастных  стакана.  Один  из
стаканов был гладкий,  а два граненых, но с разной гранью,  один с мелкой, а
другой  с  более  крупной, и  кроме  того, один  из  граненых  стаканов  был
несколько  надтреснут.  Все стаканы  были  грязно-мутные,  с темным  налетом
осадка ближе ко дну.
     Нарочито придурковатое выражение моментально сошло с лица старика, и он
вновь сделался непоколебимо серьезен.
     --  Говорят тебе, есть  у  ментов душа, только  она у  них  ментовская!
Хуевая душа, согласен,  но и  среди ментов тоже попадаются люди. Да и на хуя
же  мне  пиздить, когда  я  сам  проверял! Ну доставай  лимон,  хули  ты бля
копаешься?
     Чалый  вынул из  кошелки большую разлохмаченную луковицу  и  перочинный
ножик с узким и длинным, то ли грязным, то ли просто заржавленным лезвием, и
положил то и другое на стол рядом с бутылкой и стаканами.
     --  А  где  же лимон?-  в  очередной  раз  не понял  Миша  своих  новых
приятелей.
     Чалый разинул  рот,  и кажется, опять хотел проорать  какую-то  гневную
тираду, но старик его опередил, указав скрюченным пальцем на луковицу:
     -- Так вот  же он!,-  и  отвечая на  удивленный Мишин взгляд, пояснил,-
Кому жить сладко, у них лимон кислый, чтобы щеки не слипались. А наш лимон -
вот он. Какая  у нас жизнь,  такой и лимон,- и старик, взяв  ножик, принялся
чистить и нарезать луковицу толстыми кружалками.
     -- А отчего стаканы все разные? - задал Миша очередной наивный вопрос.
     -- А ты попробуй  спиздить  в одной столовой зараз  три  стакана,  тебе
потом в ментовке  такой  сервиз устроят!- огрызнулся Чалый, а затем крепкими
желтыми зубами сорвал с бутылки металлический колпачок и ловко, почти в одно
касание, бережно разлил водку  по стаканам, наполнив каждый чуть меньше, чем
на треть, и тут же вновь аккуратно надел колпачок на бутылку.
     -- Чтобы не выдыхалась,- объяснил он Мише, поймав его взгляд,- Ну что -
давайте помаленьку!...- и степенно пододвинул к себе щербатый стакан. Старик
взял  гладкий.  Мише достался  самый  новый  стакан из  стоявших,  но  юноша
боязливо посматривал на него, не решаясь взять в руки.
     -- Мишенька, тебя ждем, родной!- елейным голосом пропел старик Вяленый.
     Юноша наконец-то заставил себя взять в  руку стакан, но его страх перед
напитком от этого только усилился.
     -- Че  ж  ты  стакан-то  как  змею душишь?-  возмутился  Чалый,  слегка
поигрывая своим стаканом,- Тебя что, отец водку пить не научил?
     -- Да у меня папа алкоголем в общем не увлекается...- начал Миша.
     -- А мы что же здесь по-твоему, все алкогольные?- еще больше возмутился
Чалый, и от возмущения даже поставил свой стакан снова на стол.
     -- А какие  же  еще?- смиренно  удивился старик,-  Конечно мы  с  тобой
алкогольные! Как все  нормальные  люди.  А не были  бы  алкогольные, были бы
политические - та  же  хуйня,  только  статья другая,  дают  больше,  и  под
амнистию  хуй когда  попадешь. Вот ты ведь Мишенька не  знаешь ничего,  а ты
ведь уже  политический, потому что душа у тебя уже больная. А  дальше только
хуже будет, если только ты ее на помойку  не  выкинешь. Давай, Мишенька, все
разом себе душу полечим - набери воздуха, как будто в речку нырять хочешь, и
залпом  ее, как касторку. А как выпил, сразу не вдыхай, а наоборот выдохни и
вот - лимончиком закуси.
     Забулдыги, не чокаясь, подняли стаканы и ловко опрокинули их содерживое
в рот. Миша шумно вдохнул и тоже залпом проглотил содержимое своего стакана,
а затем снова вдохнул, не сделав положенного  выдоха, и судорожно закашлялся
от рези в гортани и за грудиной.
     -- Да ты не кашляй,  ты лучше пивом заполируй, у тебя вон  еще в кружке
осталось на дне,- поучающе пробасил Чалый.
     Миша схватил  кружку  с  пивом,  сделал пару  глотков,  поставил  ее  и
прислушался к  своей внутренней погоде. К своему удивлению он обнаружил, что
погоды никакой  нет, а потом понял,  что привычное  окно,  через  которое он
узнавал свою  внутреннюю погоду, наглухо  закрыто плотной ставней. В  голове
неожиданно прояснилось, и в какой-то  момент Мише показалось,  что  он вдруг
стал лучше понимать  природу  происходящих вокруг  вещей - отчего так грязен
этот стол,  отчего луковица притворялась на  этом  столе  лимоном; ему также
показалось, что он стал  лучше понимать  людей, с которыми он  только что  в
первый раз в своей жизни выпил водки. И от этого столь нежданно нахлынувшего
ощущения  непонятно откуда пришедшей правды,  Миша  с  воодушевлением громко
поставил пустой стакан на грязный стол и неожиданно для самого себя произнес
фразу, только недавно услышанную от Чалого:
     -- Ебать-колотить!..
     --Ну дай Бог, дай Бог!- обрадованно сказал  внимательно наблюдавший  за
юношей старик,- Видишь,  Чалый, вот человек уже что-то и понял. А трезвый ты
это хуй когда поймешь!
     -- Что ж он такого понял с  меньше чем полстакана?- насмешливо протянул
Чалый.
     -- Жизнь  он чуть-чуть  понял, вот что!  Только  ему  не  это надо. Ему
сейчас не жизнь, ему сейчас смерть надо понять.
     -- На хуя это  ему смерть понимать?  Это ее тебе понимать  надо, потому
что тебе сдохнуть самое время, а ему-то хули - он-то еще молодой!
     --  Гандон ты, Чалый, хоть и ты друг  мне, а  гандон! Ни хуя никогда не
понимаешь, не зря ты срок мотал не на зоне, как нормальный человек, а в ЛТП.
Там только такие уебки, как ты и отдыхают! Дружу  я с тобой,  Чалушка, живем
вместе в твоей котельной, воспитываю тебя, а все равно как ты есть распиздяй
на дизельном  топливе, так и останешься!-  старик,  как выяснилось, тоже мог
быть весьма  язвительным.  Миша  внимательно слушал их разговор о нем же, не
перебивая.
     -- Мне, Чалушка, умереть как не хуй делать, я смерть понял уже  давно,-
сдержанно продолжил старик,- А жизнь я  понял, когда  ты еще у своего папаши
висел на конце мутной каплей. Это только  ты, мудофель, до сих пор ни хуя не
понимаешь.  Видишь, как они  суки студентов учат? Нет,  говорят,  у человека
души. Гробят, блядь, мальцов с ихним ебаным коммунизмом! Есть душа, нет - им
насрать и по стенке размазать! Коммунизм души иметь не  дозволяет - вот тебе
и весь хуй до копейки! А вот у пацана нашего душа пропадает. Подружился он с
покойником, какого режут они, жалеет его, убивается  по нем!  Как их теперь,
бля, раздружить? Придется мне ему прямо под капот залезать, ремонтировать...
Иначе мне ему душу ни хуя не починить.
     -- Вяленый, может не надо, а?- вдруг как-то даже испугался и засуетился
Чалый. Мише показалось, что  грубый забулдыга вдруг превратился в заботливую
няньку,- тебе  же вредно,  а  то  ведь  и  вправду еще  помрешь! Может,  так
сумеешь, уболтаешь как-нибудь, вот как меня?
     -- Нет,  Чалушка,  так не  обойдется, опоздали уже.  Теперь  парню душу
можно исправить, только если прямо туда влезть. Да ты не бзди в кулачок, что
мне впервой что ли?
     --  А!  Как это? Что это?- Вдруг  неожиданно вскинулся Миша, который из
состояния  ясности и прозрачности  нового восприятия  мира вдруг стал плавно
погружаться в  состояние легкого пьяного  ступора, и потерял нить разговора,
который вели его новые друзья.
     --  Да очень просто!  - Чалый на этот раз был серьезен - Вяленый ведь у
нас экстрасенс. Без дураков, настоящий еби его мать, экстрасенс!  Ему что на
Марс  слетать,  что в душу к  другому  человеку  залезть  -  все  равно  как
нормальному  телемастеру  в  телевизоре покопаться. Феномен, бля!  За это  и
сидел, поэтому и жить трезвый ни минуты не может.
     --  Мишенька, ты  меня  сегодня  выручил,  давай теперь я тебе помогу,-
сказал старик,- Сядь поровнее, закрой глаза и не шевелись, и не думай сам по
себе ни о  чем, чтобы мне не мешать. Я сейчас  на пару  минут к  тебе в душу
заберусь, все посмотрю, и горе твое, которое тебя точит,  выкинуть попробую.
Ну как из дому говно всякое на помойку  выбрасывают, так  и из души его тоже
можно выкинуть.  Главное,  парень,  душу  саму  не  выкинуть. Чалушка, а  ты
голубчик знаешь что делать. Подержи мою шкуру покрепче, чтобы не упала, пока
я в отъезде буду.
     -- В каком отъезде? Какая шкура?- не понял Миша.
     -- А вот эта шкура,- тут старик постучал себя по костлявой груди,- пока
моя душа у твоей  гостевать будет, я на  это время вроде как умру. А мертвый
человек,  он же ни  сидеть,  ни стоять сам не  может, только лежать. А здесь
лечь,  видишь, негде,  так что придется мне  сидеть  там,  где сижу. Ну вот,
чтобы я харей в пол не  воткнулся, меня Чалый подержит, пока я мертвый буду.
Ну давай, Мишенька, глазки закрой и замри.
     Миша послушно закрыл глаза и постарался ни о чем не думать. Голова была
как  будто  чужая:  она  казалась  то  чрезвычайно  маленькой,  величиной  с
теннисный  мячик,  то  вдруг  она  наоборот  начинала  заполнять  собой  все
помещение.  И  внутри головы тоже все было не так, как обычно, а  было такое
ощущение, которое бывает, например, в руке после сильного удара, про который
говорят  "осушил руку".  Правда,  Миша  был  не  настолько  пьян,  чтобы  не
понимать,  что  это состояние вызвано смесью  пива  с портвейном,  к которой
затем добавилась еще и водка. Миша прислушивался к ощущениям в голове, но не
чувствовал ничего, кроме ударов собственного сердца, которые почему-то стали
ужасно громкими и отдавались прямо под черепной коробкой.
     Внезапно Миша  почувствовал в  голове тихий, деликатный, едва  уловимый
толчок и незримое  ощущение  близкого присутствия постороннего. Так  бывает,
когда сидишь один в дальней комнате, и вдруг кто-то  тихонько  заходит в дом
через входную дверь,  начинает  возиться  в  коридоре, а  потом  проходит  в
комнату.
     Мишин  гость  оказался человеком аккуратным и деятельным. Едва  зайдя в
дом, он сразу начал проводить  инвентаризацию хозяйства,  неуловимо быстрыми
движениями беря вещи и кладя  их на место. Миша едва успевал замечать, какие
это были  вещи. Сперва  промелькнули  воспоминания совсем  маленького  Миши:
детская  кроватка, трехцветная погремушка с  ручкой,  из которой  потом Миша
ухитрился  выковырять зеленый  шарик... Вот Мишина  мама вытаскивает  его из
ванны  и  обтирает мохнатым полотенцем... Потом  всплыли  почти одновременно
лица мамы и  папы, и задорное, симпатичное личико Мишиной  двоюродной сестры
Ани  из Днепропетровска.  Затем Миша внезапно ощутил стремительное падение и
острую боль в локте - когда-то он разбил этот локоть до мяса, учась кататься
на  велосипеде.  Серия  школьных учебников и  задачников промчалась  пестрой
лентой  и закончилась нежным воспоминанием  о последнем звонке,  о  первой в
жизни бессонной ночи  выпускного  бала  и  о  волшебном  запахе  волос  Тани
Барвенковой, которая в эту ночь в первый раз позволила Мише себя поцеловать.
     У  Миши  было  очень  странное  ощущение,  что  он  не  хозяин  в своей
собственной голове, что кто-то за него вспоминает его воспоминания и  думает
его мысли... Шестикурсник  Володя Каверин,  бас-гитарист ансамбля, в котором
Миша  играл  на  ударных, делал  на  кафедре  психиатрии  научную  работу  и
специализировался  по  этому  предмету.  Володя  как-то  рассказал Мише  про
псевдогаллюцинации, когда  человеку представляется, что его мысли и  чувства
появляются  не сами по себе,  а кто-то "делает" их со стороны. Миша никак не
мог представить себе такого ощущения, а вот теперь он четко его ощущал. Все,
что он думал и вспоминал, вспоминалось и думалось не по Мишиной воле,  а  по
воле того, кто забрался  к  нему внутрь.  Этот кто-то, который сидел внутри,
явно не собирался задерживаться там надолго, и поэтому времени зря не терял,
а ловко тасовал  Мишины мысли  и воспоминания, как опытный  картежник тасует
карты.  С  калейдоскопической  скоростью  пронеслись лица  Мишиных  школьных
друзей и подруг, затем вспомнились две или три любимые книжки, Миша даже как
бы увидел цвет их обложек...
     Вот  еще  одна  книга в  казенном  ярко  красном  переплете  с надписью
золотом: "Материалы XXV съезда КПСС"...  Поплыли строчки: "...Партийность  в
литературе означает не набор штампов и лозунгов, а последовательную и умелую
пропаганду коммунистического образа жизни  на высоком  идейно-художественном
уровне. Писатель- партиец должен всегда быть на переднем крае действительных
общественных  проблем, избегать мелкотемья, перекосов  в  сторону частного и
личного..." тут книга  с треском захлопнулась, и гость заложил ее подальше в
книжный шкаф.  Затем,  подумав, переложил  поближе,  так чтобы  она не  была
видна, но при случае можно было достать, не роясь в шкафу...
     Вслед  за   этим   Миша   ощутил  волнение  и   тревогу,   лихорадочное
экзаменационное состояние, вспомнил подачу заявлений в медицинский институт,
приемные