похуже, чем
просто порезаться бритвой с похмелья.

     -  Смотря как порезаться,- заметил Коля. У  меня  мужик чуть не умер от
кровопотери после такого пореза. Полтора литра крови, пришлось в него влить.
Правда, ему жена помогла порезаться.

     - Это как это она ему помогла?

     - Да  как, очень просто. Пока мужик брился  и похмелялся одеколончиком,
она собрала вещички и говорит: все, мол, пей дальше один, я к матери ухожу и
детей забираю. Ну,  он с бритвой - и на  нее,  а она говорит, вот и  хорошо,
лучше сразу убей, чем так дальше жить. Ну он долго  не думал,  да  и резанул
себе вгорячах.
     Я подумал и возразил:

     -  Ты  понимаешь,  Николай,  это  все-равно  не  "жопа".  Мужик  еще  и
испугаться  не успел, и уже  либо  выжил, либо  помер, а хуже уже  не будет.
Разве только шрам останется, да кого этот шрам волнует.

     -  Миша  прав,-  поддержал  Вадик.  "Жопа" -  это  не  просто  скверное
происшествие, а целая  цепь нехороших  событий, когда одно  скверное событие
закономерно  влечет  за  собой  другое,  еще  более  скверное,  и  при  этом
обстоятельства таковы,  что  ни предотвратить, ни  убежать  - короче сделать
ничего нельзя. Только ждать и молиться, если в Бога веришь.

     - А если не веришь? - спросил я?

     -  Ну,  тогда материться, - сказал Николай,- многие  мои больные только
тем и спасаются.

     - Молиться  или  материться  -  это,  вобщем, одно и  то же,- задумчиво
сказал  Вадик.  Я  тут  прочитал  пару  книжек  по  психологии.   Так  автор
утверждает,   что  психологический  механизм   почти  идентичен.   Клясться,
ругаться, молиться... Да, так вот, про цепь событий, чтобы закончить. "Жопа"
страшна  не теми  событиями, которые уже произошли, а тем,  что ты принужден
сидеть  и ждать,  пока  произойдут  последующие,  еще  более  скверные вещи,
которые ты бессилен предотвратить.

     -  Дамоклов  меч,-  тихо  произнес я  вполголоса, сам  не зная  почему.
Откуда-то вдруг выплыла эта аллегория.

     -  Можно и так  сказать,- ответил Вадик, - с той лишь разницей, что меч
падает  один раз, и тебе крышка. То есть, Дамоклов меч - он  как одноразовый
шприц. Ну ты сидишь  под ним, потеешь  от страха и ждешь, что он вот-вот, но
пока  он не упал, с тобой ничего плохого не происходит. А вот Дамоклова жопа
сваливается на тебя постепенно, частями,  и придавливает тебя все  сильнее и
сильнее, пока либо не задавит совсем,  либо ты  в нее не сядешь, в том самом
смысле как  Миша это  красиво  описал про ту пещеру с  дерьмом. Дамоклов меч
убивает сразу, а "Дамоклова жопа" - постепенно, так чтобы сперва помучиться.

     - Ишемическая болезнь сердца и повторный инфаркт миокарда,- пробормотал
вдруг Алексей, крутанув фонендоскопом в воздухе, совсем как Брюс Ли.

     - При чем тут ишемическая болезнь?- не понял Вадик.

     - А  это  иллюстрация этой  вашей  Дамокловой жопы,-  ответил  за  него
Валера,- Когда  эта жопа еще только висит над  головой или  падает  частями,
больной лечится у  Алексея, а когда она свалилась и придавила как надо - тут
уж  больной попадает ко  мне,  в  реанимацию, Алеша, не  в  обиду тебе  будь
сказано.

     -  А где наш товарищ  майор?- вдруг спросил  Валера, посмотрев на  свои
карманные  часы  -  наручных он  не признавал,-  Миша, ты там ближе  всех  к
выходу, поди узнай.

     -  Я  поднялся и  прошел  в преподавательскую комнату. Когда  я  открыл
дверь, мне в лицо ударил резкий сквозняк и запах осенней прели. Майор  Лосев
сидел на подоконнике  перед раскрытым настежь окном, с расстегнутым кителем,
и дышал хрипло и тяжело. Лицо у него было неестественно бледного цвета, а по
лбу, несмотря  на  осенний  холод, сбегали крупные  капли  пота. Одной рукой
майор подпирал  голову, а другой пытался растирать себе  грудь. На  его лице
застыло  выражение  растерянности  и испуга.  Я всегда ношу  с  собой  пачку
сигарет  для  хулиганов  и  для девиц,  любящих стрельнуть  сигаретку, а для
хороших людей таскаю в кармане нитроглицерин в капсулах. Я вынул капсулу  из
коробки,  положил  ее  под  язык майору, который уже начал терять  сознание,
стащил его обмякшее  тело  с окна, уложил  на пол  и пулей полетел обратно в
аудиторию.

     - Леха! Быстро  в  преподавательскую! Дима,  у тебя сотовый в кармане -
вызывай спецов!

     - Кого именно?

     - Кардиологов. От линейки толку уже не будет.

     Ребята ломанулись в дверь, я пошел следом, достав на всякий случай свой
неврологический  молоточек.  Когда  я зашел  в  преподавательскую,  Алеша  с
Валерой уже освободили майору грудную клетку и лихо делали непрямой массаж с
искусственным  дыханием. Я свернул  из  кителя  тугой валик и  подложил  его
майору под затылок.

     - Анатолий Константинович,  вы меня слышите?,- проорал я майору прямо в
ухо.

     - Брось,  Миша!- сказал Валера, утирая пот рукавом,-  В грудной  клетке
тишина.   Либо  фибрилляция,  либо  асистолия,  он  сейчас  уже  с  ангелами
разговаривает.

     Дима ходил по коридору, выразительно помахивая  часами и посматривая на
дверь  лифта.  Наконец  дверь  открылась и спецы  в ядовито-зеленых  халатах
вывалились в коридор, волоча  с собой положенный спецам боекомплект. До чего
все-таки  полезная  штука дефибриллятор!  Без него запустить  остановившееся
сердце - это все-равно как открыть консервную банку без ножа. Спецы попались
опытные:  они  в  мгновение  ока  подключили   аппаратуру,  виртуозно  ввели
адреналин  внутрисердечно  и запустили сердце  с  первого же  разряда. Майор
начал  потихоньку оживать, лицо его  чуть-чуть  порозовело. Алексей держал в
руках пленку с его кардиограммой и вскоре объявил нам, что  там сравнительно
небольшой инфаркт межжелудочковой  перегородки, и прогноз для жизни, вобщем,
благоприятный.

     Пока майора  погружали  на  носилки  и  уносили  в  лифт, кто-то  успел
рассказать, что у майора застрелился друг, с которым они  проучились бок  об
бок все годы  в  военном  училище.  Позвонила его жена, вернее  уже  вдова и
сказала, что мужу  не выплачивали жалование в течение семи месяцев, а  потом
объявили, что  часть расформировывают, а офицеров,  скорее  всего, уволят  в
запас, и что она нашла его с пистолетом у виска, и  рядом лежала  записка, в
которой  он  просил у нее прощения  за  малодушное  решение  всех  жизненных
проблем. У майора Лосева был в кармане билет на поезд, он собирался отчитать
положенную лекцию и ехать на вокзал, чтобы утром быть на  похоронах.  И вот,
вместо этого, чуть не угодил  на собственные похороны. Николай с Димой пошли
помогать спецам заносить  майора  в  машину.  Мы остались стоять в коридоре.
Никто  больше не  вспоминал наш  нелепый диспут.  Прежде  чем  разойтись, мы
пожали друг другу руки и переглянулись. У  всех в глазах мелькала одна  и та
же мысль, но никто не решился высказать ее вслух.

     Я  ехал домой, и троллейбус  выл мотором,  как  раненный зверь.  Сердце
глухо ударяло изнутри по грудной  клетке, как это бывает в первый раз  перед
прыжком с пятиметрового трамплина. Я время  от  времени крутил шеей, пытаясь
освободить ее от  чьей-то жестокой  хватки, но хватка не ослабевала. Когда я
зашел в  квартиру, жена  Люся уже спала. Я  выпил стакан компота, не включая
света,  разделся  и  забрался  в  постель.  Люся  свернулась калачиком и, не
просыпаясь,  прижалась  ко  мне  теплыми  и  мягкими  филейными  частями.  Я
повернулся на  бок, обнял Люську за талию, и почувствовал, как будто  у меня
внутри чья-то милосердная рука выключила сигнал тревоги. Страшная  Дамоклова
жопа,  державшая  меня  за горло всю  дорогу  домой, понемногу  отступила  и
исчезла  в   бескрайнем  пространстве,  и  это  пространство  все  ширилось,
расступаясь до самых дальних уголков радиогалактик, а сам я как-то незаметно
потерял возраст и вес, оторвался  от  земли и плавно полетел в  нескончаемую
даль, и вокруг меня  закружилась, заискрилась и засверкала до боли  знакомая
звездная пыль вечно юной Вселенной.



        "Александр Шленский. Позорный вонючий след"

---------------------------------------------------------------
     © Copyright Александр Шленский
     WWW: http://zhurnal.lib.ru/s/shlenskij_a_s/ Ў http://zhurnal.lib.ru/s/shlenskij_a_s/
---------------------------------------------------------------


     В тот  вечер Гнидыч позвонил мне необычно рано и  сказал, что  раздумал
идти на вечернюю лекцию по теории контрапункта и вместо того приглашает меня
в гости, шмальнуть травки.

     -- Трава убойная, заявляю  ответственно,  как самый талантливый студент
консерватории.  Ты такой травы еще никогда  не  пробовал.  Это я, гениальный
Николай Гнедич, говорю тебе собственной персоной. Приезжай.

     Интересно,  а можно ли  говорить не собственной персоной, а чьей-нибудь
еще? Понятное  дело, нельзя!  А  тогда зачем  такие  слова  зря произносить?
"Собственной",  да  еще  "персоной".  Наверное  затем,  что  все-таки  можно
что-нибудь сказать и чужой персоной, если эту персону подучить, кому  и  что
сказать,  и  заинтересовать  материально. Например, заплатить. С этой  точки
зрения вообще получается, что  мало кто чего говорит собственной персоной, а
все  в основном говорят чужими  персонами.  Ведь и вправду  - сколько всякой
херни мне  приходится говорить не потому что я  хочу ее сказать  собственной
персоной, а просто  потому что по делу надо все это сказать, чтобы на  жизнь
заработать.  А  вот  Николай  Гнедич  -  человек гениальный.  И  говорит  он
гениальные вещи собственной гениальной персоной.

     Вообще  то,  он  Гнедич только  по паспорту. А по жизни самый настоящий
Гнидыч. Не потому  что он  может,  например,  подставить или  сдать кого-то,
вовсе нет. Гнидыч не  такой,  он хороший. А Гнидыч он потому что любой, даже
самый    замечательный   оттяг   он   непременно   пытается   обставить    с
научно-мистической,  шизо-интеллектуальной  точки зрения. Вместо  того чтобы
отдаться течению нирваны, как все нормальные люди, он начинает в обдолбанном
состоянии  философствовать, нести всякую  заумь  и  обламывать  кайф хорошим
людям.  Говорит,  что  это его  раскрепощает  интеллектуально,  высвобождает
кармические силы и раскрывает сознание так  что оно делается размером со всю
Вселенную.

     Однажды он начал  гнать по  поводу того  что для человеческого зародыша
материнская  матка  как раз  и представляется Вселенной.  Он там подвешен на
пуповине, барахтается в какой-то жидкой юшке, дышать ему не надо, потому что
за него дышат, пить-есть тоже не надо - короче, вообще ничего не надо, кроме
как  откровенно кайфовать. А потом, когда начинаются  роды, юшка выливается,
матка  сокращается, становится  тесно  и  неуютно,  в  общем, очень хреново.
Именно по этой причине, когда спиногрыза вытаскивают наружу, он дико орет со
всей мочи, потому что ему  первый раз в жизни обломали кайф, длившийся целых
девять месяцев.

     -- А сколько раз еще обломают! - сокрушался Гнидыч. - А он же не дурак,
он уже все понял, что его по жизни ждет, вот поэтому он так и орет.

     Гнидыч  в  это месте воодушевился и  стал нести  совершенную ахилесицу.
Ахилесица - это помесь  ахинеи  и околесицы,  термин, придуманный специально
для Гнидыча, который любит ее нести.

     -- Вот  подумайте сами,-- размахивал руками  Гнидыч,-- все считают, что
когда двое трахаются, то эти двое как раз и кончают. Правильно?

     -- Ну и? - мрачно спросил Брюшистый Скальпель.

     Брюшистый  Скальпель  -  это  приятель  Гнидыча,  хирург  из  городской
больницы,  который поит его медицинским спиртом за то что Гнидыч угощает его
травой и играет ему на саксофоне.  У добряка-хирурга  плотное  брюхо доброго
мясника и блестящий лысый скальп без всяких признаков растительного покрова.
А вообще, по жизни,  брюшистый скальпель -  это инструмент  такой. Ну  типа,
гуманный такой медицинский ножик для  резки людей, у которого лезвие выгнуто
брюхом книзу. А  бывает еще скальпель с плоским лезвием. А бывает  грудинный
нож у патологоанатома, которым грудину и ребра режут  с аппетитным  хрустом.
Но это детали.

     -- Так вот,-- продолжил Гнидыч, на самом деле кончают всегда не двое, а
трое. И если при этом телка залетает, то  этот третий  так  дальше и кайфует
все  девять  месяцев подряд. И  потом  когда он вырастет  и  сам  кончает  в
качестве первого или второго,  он  частично  вспоминает как он кончал, когда
был  еще тем, третьим. Он собственно, только потому  и  хочет кончить первым
или  вторым, потому  что  хочет повторить то,  что  чувствовал, когда кончал
третьим, все девять месяцев подряд. Только далеко не всем это удается.

     Тут Брюшистый  Скальпель подмигнул  мне и в  свою очередь  стал долго и
серьезно рассказывать Гнидычу,  что  когда этот третий мужеска  пола сидит в
матке, обмотанный пуповиной, то у него яйца сперва находятся не между ног, а
глубоко в животе. А потом они долго спускаются вниз по паховым каналам, пока
не уходят в мошонку.

     -- А к чему ты это гонишь? - не понял Гнидыч.

     --  А вот  как раз к тому, -- серьезно  ответил Брюшистый Скальпель, --
что  я  тебя  сейчас возьму  всей  пятерней  за яйца  и  начну со  всей силы
вкручивать их обратно в  живот, по эмбриональным каналам, если ты только сей
момент  не прекратишь  свой трансперсональный  пиздеж.  Или лучше  вот  так:
сейчас мы с  Ромычем вдвоем кончим вот этот флакон со спиртовой тинктурой, а
тебе хуй в саксофон! Идет?

     -- Нет. Не идет,-- ответил Гнидыч и быстро достал три стакана.

     В тот раз он  вел себя вполне пристойно, зауми не гнал и лабал на саксе
охренительный джаз  под цифровой  квадрат,  и  только  иногда,  когда держал
паузу,  пугал  Брюшистого Скальпеля,  что вот  сейчас у  него  из  саксофона
выскочит обещанный  хуй, на  манер как из фотоаппарата вылетает птичка. И не
просто выскочит, а  еще  и всяких  пакостей  наделает. Каких именно пакостей
может натворить хуй  из  саксофона, Гнидыч не уточнял.  Он никогда ничего не
уточняет, а только запугивает  народ,  доводя его до беспомощного состояния.
Правда,  Брюшистого Скальпеля  хуем из саксофона не запугаешь, он еще  и  не
такое видал.

     Растут  в  наших  лесах  грибы -  с  виду ничего особенного,  пухлые, с
перепонкой посредине. Если  разломить такой гриб, из  него сыплется  вонючий
порошок.  Если  просушить этот порошок, смешать с  травой в пропорции два  к
одному и  это  смесь покурить,  то  полученные  в  результате глюки ни с чем
сравнить  нельзя. Брюшистый  Скальпель рассказывал, что  после обкурки  этой
смесью на него напали летающие прокладки  с  крылышками. Вместо клюва у этих
прокладок были медицинские иголки крупного калибра, типа как от подключичной
капельницы.  Хирурги  называют такую иголку не иголкой, а троакаром.  И  вот
неисчислимая   стая  летающих  прокладок  начала  пикировать  на  Брюшистого
Скальпеля  со стервячьим писком, норовя попасть  троакарами  в  подключичную
вену. Но Брюшистый  Скальпель  не растерялся, а громко бзднул, что было сил.
Вампирские прокладки  газовой атаки не выдержали и  все как одна спикировали
вниз и воткнулись в ковер. Было очень занимательно  наблюдать  как Брюшистый
Скальпель  собирает  их с  ковра  по одной  и  кладет в  воображаемый мешок,
матерно бурча. Мы его потом долго подкалывали, что  он набздел со  страху, а
он с достоинством отвечал, что вовсе не со страху, а для самозащиты.

     Все это я  вспоминал, трясясь и позвякивая  на задней площадке двадцать
третьего трамвая. Я  безотчетно смотрел в трамвайное окно, обращенное назад,
в  сторону,  противоположную движению, и наблюдал, как из-под  невидимой мне
трамвайной задницы вылазят  и хмуро отползают назад кривоватые рельсы, густо
усеяные  неровными поперечинами  шпал. В промежутках  между шпалами  мелькал
разнообразный  мусор,  кое-где произрастала жухлая грязная трава,  а в одном
месте лежала  дохлая крыса, похожая  на стоптанный  башмак с нелепо торчащим
хвостом.  В  целом   картина  чрезвычайно   напоминала  мелькание  кадров  в
старорежимном кино, не хватало только надписи "обычный формат".

     Есть такая классическая  фраза: "Подъезжая  к  деревне, сердце радостно
забилось".  Раньше я не понимал ее смысла.  А  понял только когда, выходя из
трамвая в  задумчивом состоянии, со мной случилась подляна. Я вступил правым
ботинком в кучу говна.  Откуда  на трамвайной остановке оказалось  говно,  я
выяснять  не стал. Чего ж ему там не оказаться-то? Вот если бы там оказалось
что-нибудь  хорошее -  вот  тогда было  бы  удивительно.  Я кое-как  очистил
ботинок  от явных следов вторичного продукта с  помощью подручных средств  и
поплелся к Гнидычу, оставляя за собой позорный вонючий след.

     Придя к Гнидычу, я первым делом отмыл ботинок дочиста и пожаловался ему
на судьбу, не забыв рассказать о  том, что теперь  от  трамвайной  остановки
прямо к  его квартире тянется позорный вонючий  след.  Гнидыч отнесся к этой
новости как всегда по-философски.

     --  Ромчелло,  не расстраивайся!  Вся наша жизнь  - не более  чем серия
позорных вонючих следов. Следом больше, следом меньше - какая разница! А вот
ты представь  себе, что было бы, если можно было бы видеть вообще все следы,
которые человек оставил за свою жизнь. Вот как ты себе это представляешь?

     -- Ну наверное типа как карта какая-нибудь.  А  на  карте сплошь следы,
следы... Много следов. Всюду где побывал за свою жизнь - всюду следы.

     -- Правильно! Вот допустим - съездил ты разок в Ростов-на-Дону трахнуть
телку, с  которой по интернету познакомился, и сразу на  этой карте остались
твои позорные  вонючие следы. Следы  ботинок  на асфальте, следы  пальцев на
дверной ручки, следы губ на водочном стакане.

     -- Все ты врешь! - не выдержал я. - Мы шампанское пили из фужеров!

     -- Ну хорошо, на фужере. А ты у нее переночевал?

     -- Ну да, а как же!

     -- Значит, добавляем еще следы твоих слюней на телкиной подушке и следы
твоего говна в телкином унитазе. А про следы твоей спермы в телкиной пизде я
уже и не говорю - сам таких следов оставил немеряно.

     -- Опять ложь,  пиздеж и  провокация!  -  огрызнулся я.  - Мы гондонами
предохранялись.

     --  Ну значит,  все равно следы  остались  на гондонах. Какая  разница?
Главное, о  чем  я тебе  толкую,  это то,  что  вся наша  жизнь - это и есть
непрекращающийся позорный вонючий след. Или наоборот - много таких следов.

     -- Так все-таки, один след или много следов? - решил уточнить я.

     -- Ромчелло, один или  много - это вопрос  слов и  точки  зрения, а  не
вопрос сути. Вот когда парикмахер  говорит  "волос", ну там,  "густой волос"
или "жесткий волос", он же не  имеет в виду один волос, а имеет в виду много
волос. А вот еще - в магазине пишут: "Продается рыба". Что ж там, по-твоему,
одна единственная  треска продается? Козе понятно,  что одна  рыба  не может
продаваться всем покупателям и один волос не может быть густой.

     -- Тогда как же это понимать?

     -- А очень просто! -  торжествующе  заключил  Гнидыч. - Имеется в  виду
абстрактный  волос  и  абстрактная   рыба.  Профессионал  имеет  дело  не  с
множеством  конкретных  объектов,  а  с  одним  абстрактным   объектом.  Все
конкретные  объекты  для  него  сливаются  в  один  абстрактный.  Парикмахер
работает с абстрактным волосом, а  продавец рыбы - с абстрактной рыбой. Один
абстрактный волос подразумевает все существующее множество конкретных волос,
а одна  абстрактная рыба  состоит  из  множества конкретных  рыб.  Например,
треск.

     -- Какой треск? - не понял я.

     -- Не  "какой  треск", а  "каких треск".  Ну,  не  треск, а  тресОк или
трескОв. Тьфу  ты бля! Ну пусть тогда будет селедок. Короче, когда продается
сельдь, то это значит, что продается много конкретных селедок.

     -- А когда продается не  сельдь, а  селедка, то выходит что всего  одна
селедка и продается? - не понял  я. И сразу решил уточнить - Ты  что, хочешь
сказать,  что если сельдь, то  значит абстрактна