я, что у меня нет
фотоаппарата, нет видеокамеры и магнитофона, вообще нет ничего современного.
Да действительно, я не стремился  покупать все  эти вещи, потому что считал,
что нет смысла  пытаться  фиксировать  нашу  жизнь  на рентгеновскую пленку.
Жизнь наша течет тонким, прозрачным  водопадом, как ветер  в проводах, и это
так естественно. Мне всегда казалось, что глупо пытаться подставить  под нее
полиэтиленовый пакет.  Я хотел, чтобы она  струилась  сквозь пальцы легко  и
свободно,  и  ветер уносил ее вдаль, как песок  в песочных  часах. Я  хотел,
чтобы этот песок в  часах нашей жизни струился вдаль вечно. Но  ты не хотела
жить такой жизнью и разбила наши песочные часы, как призрак  несостоявшегося
счастья.  Тебе хотелось  иметь не песочные  часы, а  золотые,  тебе хотелось
иметь сотовый телефон, чтобы  можно было  звонить  из машины, и теперь  он у
тебя есть, и машина тоже есть. Вообще я очень счастлив, что  ты счастлива  с
Буклюкиным, хотя я  очень несчастлив, что ты была несчастлива со мной, и что
я теперь несчастлив без тебя. Но я счастлив, что ты счастлива с Буклюкиным и
не несчастлива, что ты счастлива с ним, а не со мной.
     Конечно,  у тебя  теперь  есть золотые часы,  и сотовый телефон, и даже
шофер с Мерседесом, и  тем более, у тебя есть Буклюкин, и это гораздо лучше,
чем когда был  только я со своими старомодными  песочными часами. Но  я хочу
тебя предупредить, что у новых русских нет сердца. Вместо этого зеркала души
у них кошелек с долларами,  которые все  как один серо-зеленого  цвета. Этот
цвет  наводит  тоску,  и  я боюсь,  чтобы ты со  временем не  затосковала. Я
надеюсь, что  Буклюкин хороший  человек, но ведь даже очень хорошие люди все
равно  имеют две  стороны как медаль "За отвагу  на  пожаре". Одна сторона -
парадная, на которую все смотрят, а другая -  обратная, теневая сторона, как
у  доктора Хайда.  Эта  сторона  прячется от  всех, она обращена в  открытый
космос, и  редкий искусственный спутник  может добраться до  нее и взглянуть
своими глазами, какая там погода. Но ты, конечно, этой глубинной стороны еще
не видела,  и не  представляешь  себе, что она  может быть как у  айсберга -
каждый видит только надводную сторону и ничего не знает о глубинной начинке.
Но я  тебе скажу  все-таки, чтобы  ты  была  повнимательнее.  Чтобы  увидеть
обратную  сторону айсберга,  не  надо быть ди Каприо. Рано или поздно  любой
айсберг переворачивается кверху брюхом как акула и показывает свою настоящую
сущность проплывающему мимо Титанику.
     А  вообще,  Аннушка,  ты  наверное  права.  В жизни всегда  должны быть
изменения  и крутые повороты,  как в мельничном  колесе. Конечно, не  всякая
белка  может  взобраться на вершину  этого колеса Фортуны и  стать  хозяйкой
собственной  жизни. Но  вот Фемиде это удалось, и она стоит на вершине этого
сияющего  Олимпа и держит в руках аптекарские весы,  и это правильно, потому
что по-настоящему справедливым может  быть только  тот, кто  сам испытал все
муки  счастья  и удачи. Буклюкин добился удачи  в своей жизни,  и  поэтому я
надеюсь, что  он будет справедлив и  добр к тебе, Аннушка.  А меня  Фортуна,
видимо, уже давно переехала своим колесом, и поэтому я, наверное, был к тебе
несправедлив. Видимо поэтому мне сейчас так плохо,  когда вам обоим - тебе и
Буклюкину - так хорошо. Если бы я был справедлив к обстоятельствам, мне тоже
должно было бы быть хорошо, оттого, что тебе хорошо. А раз мне не хорошо, то
выходит, что я тебе  не желаю счастья  и  тебя не  люблю. Но эта  мысль  мне
невыносима, потому что я тебя люблю больше жизни. Но если я  так тебя люблю,
то почему же я  не  могу заставить  себя  почувствовать себя  хорошо  только
потому, что тебе хорошо не со мной? Я  бессилен разрешить эту загадку жизни,
и поэтому  сама жизнь потеряла для меня ценность, целостность  и  смысл. Мне
нечего больше сказать тебе, дорогая Аннушка, кроме жалких плагиаторских слов
"Да святится  имя твое!". Прощай!  Вспоминай  меня  иногда!  Впрочем нет, не
вспоминай. Ведь ты  меня никогда не знала таким, какой я есть,  а значит  ты
будешь  вспоминать не  меня, а  кого-то другого,  которого  ты считала мной.
Впрочем,  если  это так, то  ты и  ушла  не  от  меня, а  от него,  и я могу
напоследок порадоваться этой мысли.
     Прощай,  дорогая Аннушка, прости  и  прощай навсегда.  Да  святится имя
твое!
     Колай НиДвораевич Палтусов, твой бывший супруг".
     Вот такое  трогательное письмо. Моя жена очень любит его читать,  а как
только дочитает и вытрет слезы,  то потом укоризненно смотрит на  меня.  Да,
действительно,  я  такого  письма  никогда  написать  не  сумею. А  женщинам
нравится, когда их любят больше жизни. Таково их жизненное кредо.
     Кстати,  бывший бомж  Нидворай теперь опять профессор, только в  другом
институте. Оказалось,  что он  не умер.  Ему всего только прострелили плечо,
бок  и  бедро.  В  институте  Склифосовского его  прооперировали и вылечили.
Теперь  он заметно хромает,  и поэтому ходит, опираясь  на большой суковатый
кол. Говорят,  что он получил грант  от Сороса на  какие-то  исследования по
истории  философии. Но  это только слухи.  Живет  он  теперь в однокомнатной
квартире в соседнем районе, и семейное положение у него тоже очень странное.
Бывшая жена навещает его каждую неделю, остается у него на выходные, а потом
миллионер Буклюкин забирает ее  домой.  Или может быть наоборот, она живет у
профессора, а Буклюкин забирает ее в гости. У больших ученых и у богачей все
не как у людей - попробуй разберись!
     Однако  я  сам  видел  неоднократно,  как  к  невзрачному  серому  дому
подъезжает  щегольский  Мерседес и сигналит два  раза. И  тогда из  подъезда
показывается   очень  странная  пара:  пожилой  седоватый   мужчина  могучей
комплекции, прихрамывающий на  правую  ногу,  и молодая черноволосая женщина
неописуемой красоты.  Они медленно идут по тротуару рука об руку, а Мерседес
с  тонированными  стеклами  скользит  вслед  за  ними.  Временами  профессор
останавливается, наваливается грудью на большой суковатый кол,  уперев его в
асфальт,  смотрит,  щурясь, на  заходящее солнце и блаженно улыбается. Ветер
слегка  треплет длинные,  черные как вороново  крыло волосы  его подруги,  и
неяркий  солнечный  лучик  пересчитывает  песчинки  в   струйке  песка,  что
беззвучно сыплется в песочных часах, которые сжимают их переплетенные руки.



        "Александр Шленский. Короткий трактат о логике"

---------------------------------------------------------------
     © Copyright Александр Шленский
     WWW: http://zhurnal.lib.ru/s/shlenskij_a_s/ Ў http://zhurnal.lib.ru/s/shlenskij_a_s/
---------------------------------------------------------------



     Логика  как научный  метод применяется  для доказательств  очевидных  и
ясных вещей, которые  не нуждаются ни в каких доказательствах именно в  виду
своей очевидности. Чем  очевиднее вещь, тем более в ней логики  и  тем менее
всего  другого, к  логике не относящегося.  Понятно, что  логика как таковая
очевиднее всех  вещей, поскольку в ней кроме логики вовсе ничего нет. Именно
по  этой причине чистая логика  не нуждается ни  в  каких доказательствах  и
объяснениях и не требует никакой дополнительной логики для ее понимания.
     Другими словами, логика - это единственная в  своем  роде вещь, которая
понимается сразу и целиком, безо всякой логики. По этой причине преподавание
логики как  формального исчисления имеет определенный смысл, но преподавание
логики как приемов и  методов  мышления -  это явно  бессмысленная затея, по
степени нужности  сравнимая с обучением мух технике  совокупления на оконном
стекле. Практическое  применение формальной логики  очевидно для нормального
субъекта  в той же степени,  как  для  нормальной собаки очевидно применение
зубов.
     Логика  как  вид  формального  исчисления  не  имеет  ничего общего  со
структурой мышления . Индукция имеет  такое же отношение к формальной логике
как  пересчитывание  яблок  в  корзине  -  к  формальной  арифметике.  Закон
исключенного   третьего   существует   только   по   той  причине,   что   в
аристотелевской и картезианской  традиции  на  вопрос можно  ответить только
"да" или "нет", но  нельзя, например, в качестве приемлемого  ответа  пожать
плечами или  высунуть  язык. В  противном  случае был  бы закон исключенного
пятого.
     Логика  как   социальный   инструмент   применяется   для  запутывания,
затуманивания  и затушевывания очевидных и ясных вещей  и для доказательства
того, чего на  самом деле нет и быть не может. В прежние времена невозможные
вещи объявлялись возможными  прямо и бездоказательно. Червь сомнения в людях
истреблялся решительно и безжалостно, чаще  всего  путем  истребления  самих
сомневающихся. Однако  в нынешний просвещенный век  гуманистическая доктрина
(признанная  большинством   наций,  причем  опять-таки  бездоказательно)  не
позволяет  истреблять   в   обществе  означенного  червя  столь   простым  и
эффективным способом. Чтобы превратить неверующих во что либо в ярых адептов
этого самого, им теперь кротко и терпеливо  доказывают, что то, чего быть не
может, на  самом  деле есть, и притом настолько есть, что просто не может не
быть.  В  этой  ипостаси  логика  является  не  чем  иным  как  инструментом
дезинформации  одной  частью  общества  другой его части  с  целью удержания
интеллектуального  господства и имеет в качестве альтернативы только  методы
прямого подчинения, базовыми инструментами которых являются  ружье, дубина и
треххвостая плетка,  а в хроническом варианте  - длинная палка с  гвоздем на
конце, которую  древние греки  называли "стимул".  Выбор  между этими  двумя
методами делается  на основе соображений эффективности, но  никак не морали.
Наиболее  эффективное  сочетание  немедленно  объявляется  самым  моральным.
Логика исторического процесса с  этой  точки  зрения есть  не что  иное  как
логика поиска наиболее эффективных сочетаний обоих методов.
     Логика как  натуральный  процесс является  частью  анализа,  и по  этой
причине она появляется там и тогда, где  и когда имеет место быть какой-либо
анализ. Анализ  невозможен без  логики, хотя анализ и  не состоит  только из
одной  логики. Тем не менее, никто не  может  внятно сказать, что  входит  в
анализ помимо логики, потому что помимо логики вообще ничего сказать нельзя.
То есть, сказать конечно можно, но все равно никто ничего не поймет.
     Анализ как расчленение  общего на частное появляется там и тогда, где и
когда   появляются   частные  интересы.  Частные   интересы   появляются  из
материнской  утробы и  немедленно  заявляют о  себе пронзительным воплем.  С
этого  момента   начинается  анализ.  Смена  воплей   членораздельной  речью
свидетельствует о том, что анализ  вступил в ту специфическую фазу, когда он
проводится на основе логики.
     Субъект  проводит  логический  анализ  не  иначе  как  для  того  чтобы
использовать  объект анализа  в  частных интересах.  Из этого следует, что и
сама  логика  всегда  используется  исключительно в  частных  интересах.  Со
временем частные интересы вырастают до  невыносимых размеров и заканчиваются
попыткой захвата общего частным с целью бессрочного монопольного владения. В
этот  момент анализ полностью прекращается  и  остаются только пронзительные
утробные вопли, сопровождаемые попытками натянуть  одеяло на себя непременно
целиком.
     Поскольку  одеяло  одно,  а  тянут его  с разных сторон,  перетягивание
плавно переходит в драку под одеялом. Драка продолжается до тех пор, пока не
определится  явный  победитель,  которому  в  результате  достаются  обрывки
одеяла,  или пока количество  взаимно  нанесенных  и  полученных  побоев  не
сократит размеры частных интересов до критических размеров, в рамках которых
вновь начинает  действовать  логический анализ. В  этой фазе  низшая нервная
деятельность  на  какое-то время сменяется  высшей, в  связи с  чем утробные
вопли прекращаются, и вновь появляется членораздельная связная речь.
     Впрочем, отдельные печатно невоспроизводимые междометия, вкрапленные  в
эту  речь, свидетельствуют о  том,  что  речь в  любой  момент  может  вновь
уступить место воплям, которые есть  не что иное, как означенные междометия,
собранные в единый  и непрерывный звук, при полном отсутствии всех остальных
слов.
     В плане индивидуального сравнения рассмотренный выше поведенческий цикл
носит  исключительно неустойчивый  и  нерегулярный характер, и вариативность
его  чрезвычайно велика. Однако общие  закономерности  смены  логического  и
алогического  поведения человекообразных  существ  поразительно  устойчивы и
неизменны. Наиболее  печальное  обстоятельство  заключается  в следующем: не
логика управляет поступками человека, а человек управляет логикой, используя
ее  для  обоснования  поступков,  не  имеющих  к логике никакого  отношения.
Другими  словами, человеческие  существа  пользуются  логикой произвольно  и
совершенно алогично.
     Применение  логики для обоснования  алогичных  поступков доводит  общую
алогичность ситуации до полной чрезвычайности.
     Дело в том, что все прочие, кроме человека, существа применяют в  своих
поступках самую примитивную логику: алогичные тенденции  в  их  поступках не
могут быть  усилены мощной  человеческой логикой до уровня явной  нелепости,
как в случае с человеком. Поэтому  поступки  низших  существ  гораздо  более
логичны,  чем  поступки  любого человека. В  случае  же  с  человеком логика
вступила  в  открытую  и  непримиримую борьбу сама  с собой, и чем более она
совершенствуется человеком, тем эффективнее она  подавляет и истребляет себя
как инструмент мышления и детерминанта человеческого поведения. Вся новейшая
история   человечества   является  прямой   иллюстрацией  этого  горького  и
совершенно неоспоримого факта.
     Если принять точку зрения о  сотворении всего сущего,  то первая мысль,
которая приходит в голову по этому поводу - это то, что сперва Творец создал
логику как  один  из принципов,  по  которым существует созданный им мир, но
затем решил преизрядно с ней позабавиться, и с этой целью создал человека.
     На данную мысль наводит еще и то обстоятельство, что логика как предмет
изучения, вероятно, не может являться предметом изучения,  потому что логика
является  средством изучения,  а  вовсе  не  предметом изучения, и возникают
справедливые сомнения, можно ли использовать средство изучения  для изучения
самого  средства изучения, относясь к нему при этом как к предмету изучения,
потому  что  в  данном случае "средство" -  это предмет, с  помощью которого
изучают другой предмет. Но ведь если можно было бы изучать предмет с помощью
только  его самого,  то данный  предмет был  бы абсолютно  универсален,  и в
обиходе остался бы только один  этот универсальный предмет, а  все остальное
было  бы наверняка  отброшено  за  полной ненужностью.  Но поскольку  оно не
отброшено, то  значит,  оно  зачем то  нужно, и тогда  получается что нельзя
разобраться  с предметом только с помощью его самого - для этого обязательно
нужны и другие предметы, используемые как средства изучения. Логика  как раз
и есть самое популярное такое средство  для изучения  всех прочих предметов,
других  средств, собственно, и нет.  Но  ведь кроме логики существует  много
других вещей, и только  по этой  причине  существуют  какие-то  знания. Сама
логика  никаких знаний ровным счетом не дает,  она  только их  организует. И
сразу возникает вопрос: а что же организует саму логику? Понятно  дело, сама
логика на этот вопрос ответить не может, необходимы  дополнительные  знания.
Но ведь эти знания организует опять же  логика! А если она их не организует,
то  это  уже не знания, а  неизвестно  что.  Выходит, что ответ  на вопрос о
смысле и происхождении  логики бесполезно искать как в ней  самой, так и вне
ее.
     Таким образом, мы убедились с помощью логики, что логику нельзя изучать
с помощью ее  самой, а  тем  более, без помощи ее  самой.  Но  поскольку  мы
получили этот  вывод, используя логику,  а использовать ее  нельзя,  то этот
вывод не  имеет  никакой силы,  и стало  быть, можно использовать логику для
изучения  ее  самой,  а  можно изучать логику,  не используя  логики. Но как
только мы начинаем использовать логику  для изучения ее самой, мы немедленно
получаем вывод, что использовать ее никак нельзя. Одним словом, слава Творцу
- великому логику, юмористу, изобретателю парадокса Рассела.
     Парадокс  Рассела  -   это  честный   вариант  признания  неустранимого
противоречия  между логикой и  той хуйней, которая используется  в логике  в
качестве посылок, определений и аксиоматики предметного мира.
     Нечестный  вариант,  придуманный  выродком  немецкого  народа  (фамилия
которого буквально переводится  с немецкого как  "западло"), делает вид, что
он  к  логике  отношения  не   имеет:  он  называется  диалектикой,   и  его
отличительная особенность  заключается  в том, что  он  утверждает,  что  та
хуйня,  которая  используется  в  логике в качестве  посылок, определений  и
аксиоматики предметного мира - это вовсе не хуйня, а как раз именно логика и
есть самая  что ни на есть первейшая хуйня. Разумеется, это положение  имеет
солидное логическое обоснование.
     На этом, пожалуй,  данный  научный  труд  можно  и  закончить. Осталось
только  добавить, что  автор придерживается гипотезы,  что  именно  парадокс
Рассела   является   ключевым   механизмом,   детерминирующим   человеческое
поведение.  Он  проявляет   себя  практически  во  всех  облястях  знаний  и
практической  деятельности,  присутствует  во   множестве   основополагающих
рассуждений,  и   притом   вовсе   не   в   силу   чьей-то  халатности   или
злонамеренности,  а просто  в виду  характера  человеческого  мышления,  его
физиологии, носителем которой является нервный субстрат. Парадокс  Рассела и
эффект Сепира-Уорфа - это вовсе не издержки  логики и речи,  а напротив - их
основной  механизм,  ответственный за генерацию ляпсусов и  ошибок,  другими
словами,  мутаций.  Это  генетическая  лаборатория  цивилизации. В противном
случае  была бы полная  логичность во всем и  полная стагнация, неизбежная в
системе,   обладающей   корректностью,   полнотой   и   непротиворечивостью.
Противоречия движут мир. Парадокс Рассела - двигатель культуры и  прогресса,
и куда  он нас  везет  - абсолютно неизвестно.  Впрочем, доказательство этой
гипотезы автор оставляет на совесть грядущих поколений.



        "Александр Шленский. Притча о тридцати нетерпеливых самоубийцах, предавших свою смерть"

---------------------------------------------------------------
     © Copyright Александр Шленский
     WWW: http://zhurnal.lib.ru/s/shlenskij_a_s/ Ў http://zhurnal.lib.ru/s/shlenskij_a_s/
---------------------------------------------------------------




     В одном  поселке собралось сразу  двадцать семь мужчин и женщин,  чтобы
покончить жизнь самоубийством. Они  долго списывались между собой по почте и
по Интернету, назначали даты, потом их меняли  и переносили, переназначали и
снова переносили, потому что всякий раз кто-нибудь  болел или  была  срочная
работа или командировка или  еще что-нибудь.  Так проваландались больше трех
лет, и все же, наконец, собрались.

     Дело  было летом, в июле месяце,  и каждый из участников привез с собой
палатку, чтобы было  где жить.  Дело  в том, что  перед тем  как покончить с
собой,  надо было сперва выбрать способ, как это лучше сделать, обсудить все
детали, а для этого  требовалось время.  Палатки были  не у  всех, некоторым
пришлось их  покупать.  Кое-кто поскупее, или у кого не было денег, одолжили
палатки у друзей.

     В понедельник тринадцатого июля самоубийцы малыми группами и поодиночке
стал прибывать в поселок рейсовыми  автобусами, с палатками за плечами. Один
из участников  приехал на  автомобиле "Запорожец".  К  вечеру на автовокзале
соб