и репу под зиму сеял на  грядки тоже
как все -- корнями  вбок,  чтобы лучше уродилась.  Не только в селе, а  и во
всей округе, кроме репы ничего  не сеяли, такой был в  тех краях обычай. Как
кому захотелось есть да пить, тут они  сразу выкапывали  репу из--под снега,
используя  французский  топор  и растяжные  петли из стального троса. Кузнец
Артемий  Нестеров  такие  петли  делал  для  всего  села и на  сушеную  репу
выменивал. Ни в  одном  дому без  петли Нестерова не  обходилось, потому как
одним французским топором много репы из--под снега не вынешь, а снег  ничем,
кроме как петлей Нестерова, сдвинуть в сторону не получится. Корешки вынутой
из--под снега репы шли на первое и на второе, а на десерт пили всегда только
чай, опять же с репой. На чай же бабы сушили от репы вершки и кожуру.
     Как--то  раз Никодим решил пойти в сельпо и чего--нибудь там купить. Не
так, чтобы что--нибудь определенное, а просто, для пущего  уважения -- а так
у Никодима  дома все  было, что надо. Даже ключ  для настройки рояля  был --
вещица мудреная. Самого рояля у Никодима, конечно, не было, а вот ключ  был.
И за это Никодима тоже уважали.
     Ну значит, пришел Никодим в сельпо, и тут глаза у  него  разбежались по
сторонам. Один глаз -- налево, где в углу стоял  большой деревянный костыль,
а  другой  -- направо, где на полке стоял медный сотейник. Других товаров  в
сельпо сроду не водилось.
     -- Здорово, Никодим, растудыть твою репку! -- сказал Евкакий--продавец.
Никак, за товаром пожаловал?
     -- Здорово, Евкакий, репкин  корень!  -- ответил  в тон Никодим, -- нам
без обновки никак нельзя.
     -- А вот костылик и прикупи. Костылик знатный -- ты глянь какой!
     Евкакий  взял  из  угла костыль и повертел в  единственной руке. Вторую
руку ему петлей  Нестерова оторвало,  когда он репку  из--под  снега  тянул.
Оттого его и в сельпо определили.
     -- Вот вишь, какой  костылик -- всем костылям костыль!  Купи,  Никодим,
чего тебе стоит!
     -- На что мне твой костыль? -- хмуро удивился Никодим.
     -- Как это на что? -- горячо засуетился  Евкакий, -- как  на что? Репку
им станешь дергать!
     -- Так, на репку у меня французский топор есть -- возразил  Никодим, --
И  потом,  как  я  с костылем в руке снег  буду петлей подцеплять? Эдак я до
репки всю зиму не доберусь.
     Надо заметить, что в тех краях кроме зимы никакого другого времени года
не было. Оттого и  приходилось сеять репку прямо в  снег, и из--под снега же
ее дергать.
     Евкакий поставил костыль обратно в угол.
     -- А чего же ты купить хочешь?
     -- Да все равно что,  только не костыль! Да вот хотя бы сотейник. И  то
дело -- не то что костыль!
     -- И почем купишь?
     -- А почем продашь?
     -- Да за рубль продам -- изволь!
     --  Эх ты Евкакий, репкина морда! Эк сказанул -- за рубль! Я этот рубль
из дубовой колоды четыре зимы стамеской вырезал. Одной воды десять охапок на
водяные знаки ушло -- почти что весь снег из огорода на воду перетопил, чуть
репку не  поморозил! Такого рубля ни у кого нет, только у меня у одного. Вот
копейками я тебе  рубль запросто накидаю. Я их загодя насушил.  Всякий  раз,
как репку чищу -- так с каждой репки по копеечке.
     -- А сколько в рубле копеек--то?
     -- Да шапки две будет! Я могу еще от себя пару  горстей добавить, чтобы
полнее было.
     -- Значит неси семь шапок копеек -- как раз на два рубля.
     -- Это почему такое?
     -- Как это почему? Я инвалид,  от петли Нестерова пострадавший, руки --
вона видишь -- нет! И сейчас тебе сотейник продам!  И чего я дальше в сельпо
делать буду?  Один  костыль  продавать? Кто же меня тогда уважать будет,  за
один костыль?
     -- А за два рубля копеек будут уважать?
     -- А я, Никодимушка, два рубля копеек в город свезу, на базар. Я там за
них  дырокол  куплю,  настоящий.  Дыроколом руководить  просто -- одна  рука
только и нужна. Щелк -- и нету!
     -- Чего нету--то? Другой руки, что--ли нету? -- поддел Евкакия Никодим.
     -- Ты  меня не обижай, Никодимушка! -- серьезно  ответил  Евкакий -- ты
тоже еще с  петлей Нестерова не расстался. Репку--то из--под  снега тягаешь?
Вот и тягай! И я тоже вот тягал, пока руки не лишился... Эх! Руки нету, язви
ее в репку! Да не знаю  я, чего еще нету! Сказано тебе: щелк, и нету! А тебе
знать  еще надо, чего нету! Вот ты какой допытливый! Да ничего у нас  окромя
репки и нету! Хоть сто раз дыроколом щелкни -- не промахнешься!
     -- Так что ж ты, голова с репку, сразу не  сказал, что это такой ценный
инструмент? А ну как не продадут  его тебе  за два рубля копеек? Это ж всего
шесть шапок!
     -- Не шесть, а восемь.
     -- Ты что, сурепки объелся? Ты ж сперва говорил -- семь.
     -- Ну пусть будет семь.
     -- Вот так--то! Больше не насыплю,  итак много выйдет -- копейки у меня
усушены плотно. Так что делать будешь, если не продадут дырокол?
     -- Как это такое -- не  продадут? Продадут. Городские за зиму оголодали
-- видел  в городе вместо кустов одни пеньки  остались?  Продадут. Два рубля
копеек  --  это  эвон  как много денег.  Они  их  враз  распарят,  поедят...
Городские -- они ведь тоже люди!
     -- Хорошие люди кусты до корня не изгрызут. На это дело репа придумана!
     -- Это, брат Никодим, верно! А что с сотейником делать  будешь, если не
секрет?
     -- Отчего же секрет? Чай из него пить буду, с пузырями.
     --   С  пузыря--а--а--а--а--ами?   --  протянул  Евкакий,--  эк  же  ты
заважничал, Никодимка! Я--то думал, ты срать в него будешь!
     -- Зачем же это я так буду? -- рассудительно сказал Никодим, -- Срать я
на крышу вылажу, как все, чтобы в избе  теплее  было,  и дух стоял добрый. А
ты,  Евкакий  -- тетерев! На пузыри  позавидовал! Своих напускай, а на чужие
пузыри нечего  завидывать, репкина шелуха! Ну ладно, не хочешь  сотейник так
продавать -- продай мне его кверху дном.
     -- Кверху дном--то я тебе его и так отдам! Зачем он мне кверху дном--то
нужен!
     -- Ну давай мне его сюды, коли не нужен -- быстро  сказал Никодим, -- я
тогда тебе от себя горсть копеек насыплю.
     Евкакий обтер сотейник шершавой ладонью и подал его Никодиму.
     -- Чудак--человек! Как же ты из него чай--то будешь кверху дном пить?
     -- А я,  Евкакушка, сам тоже кверху пузом перевернусь, так оно  мне еще
ладнее будет.
     Никодим вытряс из сапог на прилавок не  одну, а целых три горсти плотно
усушенных  копеек, осторожно взял в руки  сотейник и перевернул кверху дном.
Затем он, напружив  щеки, представил, как  сидит дома, перевернувшись кверху
пузом,  и пьет чай  с отменными пузырями, всем на уважение. Сотейник  тускло
блистал медным блеском.  Мужики попрощались, и Никодим понес сотейник домой,
бережно  прижимая  его к  себе.  Все  прохожие  удивленно застывали  и долго
глядели ему вслед.  Потом  безнадежно махали рукой и  шли на  окраину села в
придорожный кабак.
     Кабак  назывался "Петля Нестерова".  На  его  вывеске  была  почему--то
нарисована буржуйская машина ероплан брюхом кверху. Подавали в кабаке  брагу
из репкиных хвостов. Брага была крепкая: со  второго ведра человека выносили
из кабака вон и кидали в снег -- сопеть. Пьяный сопел иногда  и по полсуток,
а  просопевшись,  вставал,  отряхивался от снега и шел  домой -- опять репку
дергать.
     Продавец  Евкакий  стоял  у прилавка, опершись  единственной  рукой  об
костыль.  Он  вспоминал долгую  дорогу в город, погрызенные до самых  корней
кусты, вспоминал свою оторванную петлей  Нестерова руку и думал  про то, как
привезет когда--нибудь из города настоящий дырокол,  поставит  его на полку,
так чтобы видно было всем, и будет им щелкать всему селу на зависть.
     Евкакий все стоял и глядел в подслеповатое окно. С крыши ближайшей избы
столбом  поднимался  теплый пар, пахнущий прелой репой -- видать только  что
насрали. А на улице стояла суровая зима.



        "Александр Шленский. Концерт для фортепиано с оркестром"

---------------------------------------------------------------
     © Copyright Александр Шленский
     WWW: http://zhurnal.lib.ru/s/shlenskij_a_s/ Ў http://zhurnal.lib.ru/s/shlenskij_a_s/
---------------------------------------------------------------

        ""ля-бемоль мажор""



     Один лысый человек был очень стеснительный. Он стеснялся всех и всегда.
Он  никогда  не ходил на концерты из-за своей стеснительности,  но один  раз
вдруг  решил пойти на концерт для  фортепиано с оркестром "ля-бемоль мажор".
Кажется  Грига.  Или Берлиоза... А  может  быть  Листа или Сен-Санса - какая
разница! Лысый человек шел по улице на свой первый в жизни концерт,  и думал
о  том,  как это  будет здорово. Гораздо интереснее,  чем  читать лирические
стихи  в одиночку, сидя дома. Собираясь на концерт, лысый человек надел свой
самый лучший костюм и галстук, положил  чистый платочек в карман и надушился
специально ради этого  купленным  дорогим одеколоном. Он  шел и  представлял
себе, как  он будет слушать музыку и переживать,  а  рядом  люди тоже  будут
сидеть и переживать, и переживание это будет отражаться на их  лицах,  а  он
будет это видеть, и от этого ему будет приятно,  так что будет даже  немного
покалывать в носу, а на глаза будут наворачиваться слезы.

     Погруженный в такого рода мечты, лысый человек пришел на концерт, зашел
в фойе и увидел,  что там стоит множество людей. И как на зло, не по одному,
а  группками,  по  нескольку человек  сразу,  и все  о чем-то  друг с другом
разговаривают.  Лысый человек  не  ожидал, что  люди будут  вот так запросто
стоять группами и разговаривать, и  он  сразу очень застеснялся стоять среди
этих групп  один. Но знакомых, к кому  можно было  бы подойти и  поговорить,
среди этих людей  не было.  По правде сказать,  у  него и  вообще-то никаких
знакомых не было, да и друзей тоже не было, потому что очень уж он всю жизнь
был стеснительный  и так и  не  завел ни друзей, ни  знакомых. Лысый человек
прошел фойе из конца в конец, опасливо и застенчиво оглядываясь на тех, мимо
кого   он  проходил,  и  наконец  остановился  рядом  с  компанией  из  двух
длинноногих девиц и трех крупных парней в белых рубашках с галстуками.

     И тут  ему показалось,  что они на него внимательно смотрят и обсуждают
его лысину, хотя он и слышал, что они говорят про Монику  Лувински. От того,
что они не  говорили о  нем  прямо,  лысый человек почувствал себя еще более
униженно. Он подумал, что это,  может быть, оттого,  что  его  лысина  очень
блестит.  Он  тогда  вынул  из  кармана носовой платочек и  тщательно протер
лысину от пота. Он опять прошелся по фойе туда и сюда, и ему показалось, что
все, мимо  кого он проходит,  подозрительно  на  него смотрят. Лысый человек
понял, что это все от того, что он один. Вот если бы  он пришел на концерт с
женой  и  двумя  дочерьми,  тогда  можно  было  бы  стоять  всей   семьей  и
разговаривать, как все, и тогда никто  не смотрел  бы, как он  стоит один, с
потной от смущения, блестящей лысиной  во всю  голову. Лысый человек вытащил
маленькую кепочку из кармана,  надел ее на голову и вспомнил, что у него нет
двух дочерей. И одной дочери нет. И жены тоже нет. Ведь он был стеснительным
всю жизнь, и поэтому так и не женился.

     Стеснительный человек в кепке опять походил по фойе и почувствовал, что
голове под кепкой  жарко, и  лысина  опять вспотела. Он снял кепку,  вытащил
платочек  и  снова тщательно  протер лысину и лицо, потом огляделся и  встал
рядом с тремя нарядно одетыми старушками. Одна старушка посмотрела на лысого
человека и сразу стала рассказывать  двум другим старушкам, что ее  замучила
сыпь подмышками и  на  бедрах, и  что врач велел ни  в коем  случае  не есть
цитрусовых.  Лысый  человек  с  большим испугом пробежал  через все  фойе  к
туалету и  посмотрел на лысину в зеркало. Никакой  сыпи  на лысине  не было.
Врут они все сыпь, пробормотал лысый человек и вышел из туалета.

     Мимо проходила высокая,  красивая  женщина с девочкой,  прелестной  как
куколка. Девочка посмотрела на  лысого человека, потом  повернулась к маме и
что-то ей  сказала.  Обе громко рассмеялись  и  пошли дальше.  Лысый человек
метнулся обратно в туалет и еще раз посмотрел на свою лысину. Никакой сыпи и
в  самом деле  не  было, ни на лысине,  ни на лице.  Тогда отчего же они так
смеялись, подумал лысый человек, и  почему-то вдруг  разом обиделся на  весь
концерт  - на зрителей,  ожидающих в фойе, на дирижера, на пианиста, на весь
симфонический оркестр, на  осветителей, на рабочих сцены, на администратора,
сидевшего  за  стеклянным  окошком, на давно  умершего  композитора, даже на
билетершу, которая уже впускала зрителей в  зал. Лысый человек вспомнил свое
отражение в  зеркале  и  вдруг  обиделся  еще и  на  свой лучший,  тщательно
отутюженный костюм, красивый  галстук и  замечательный одеколон, потому  что
они теперь совсем не соответствовали его настроению.

     Вот и не буду я слушать ваш гадкий концерт  для фортепиано с  оркестром
"ля-бемоль  мажор",  мстительно  подумал лысый  человек,  и  ему вдруг стало
немного легче от этой мысли. Пусть пропадет мой билет и пусть  мне из-за вас
будет плохо, раз вы все такие, подумал он и почти  совсем обрадовался. Пусть
я  лучше  умру,  чем  я здесь останусь,  никому не нужный, жалкий и смешной,
подумал лысый человек, и ему стало как-то даже весело, но не так весело, как
когда  расскажут смешной  анекдот,  а как-то  горько-весело,  когда  боишься
расхохотаться,  чтобы  ненароком не расплакаться.  Веселый человек решил  не
дожидаться начала концерта,  а прямо  сейчас уйти домой, а дома выпить целую
бутылку уксуса,  лечь спать на левый бок и так умереть.  На левом боку лысый
человек очень не  любил спать, потому что никогда  не  мог заснуть на  левом
боку.  Он шел  к выходу и думал как  он будет лежать  на  невзбитой  жесткой
подушке, а уксус будет противно переливаться у него в животе и бить в нос, а
он будет думать о том, какие все люди насмешливые, жестокие и равнодушные, и
с этой мыслью он умрет, не простив никого.

     Лысый человек  так замечтался  этой  своей злой,  обидной  мечтой,  что
выходя в дверь,  не заметил  входившую  даму с увядшим лицом и  классической
прической. Лысый человек столкнулся с этой дамой,  и  от  этого столкновения
классическая  прическа  дамы слетела с ее  головы  и упала  на пол,  обнажив
совсем не  классические  короткие,  реденькие,  седенькие  волосы с  черными
точками у корней. Лысый человек испуганно поднял  прическу, отряхнул ладонью
и  подал  даме,  лепеча  извинения.  Дама  невозмутимо  приняла  прическу  и
водрузила обратно себе на  голову царственным жестом. "Вот уж не думала, что
мужчины нынче знакомятся с дамами таким  оригинальным способом",  произнесла
она низким грудным голосом.

     Лысый человек  несколько секунд пытался осознать что-то  очень для него
важное, а потом неожиданно сказал  охрипшим от волнения голосом: "Меня зовут
Николай  Иванович, Ревунков моя фамилия". Он подумал  и  вдруг с отчаянием в
голосе  добавил "Я  -  бухгалтер  с  тридцатилетним стажем,  никогда  не был
женат!". "Очень  приятно! А я - Алла Сташевская, поэтесса. Хотя я  не думаю,
что  вы  читали мои стихи.  Вы не хотите взять меня  под руку?". "Да нет,  я
много  стихов  читаю!  Я  все ваши  стихи  читал, они  мне  нравятся  очень!
Последний ваш сборник я  купил  весной, двадцать  девятого  апреля  прошлого
года. Он был  синего  цвета,  в мягком переплете и стоил  шестьдесят  девять
копеек". Николай  Иванович взял поэтессу под руку  и они вместе пошли в зал,
продолжая разговаривать. Пока они  шли, Николай Иванович вдруг позабыл,  что
хотел пойти домой и пить уксус. Он больше не обижался ни на зрителей, ни  на
дирижера, ни на симфонический оркестр. Его лысина блестела от счастья, но он
забыл о ней и думать. Он трепетно держал даму за  руку и с нетерпением ждал,
когда в зале погаснет свет, и музыканты начнут играть концерт для фортепиано
с оркестром "ля-бемоль мажор".



        "Александр Шленский. Мудрость и печаль"

---------------------------------------------------------------
     © Copyright Александр Шленский
     WWW: http://zhurnal.lib.ru/s/shlenskij_a_s/ Ў http://zhurnal.lib.ru/s/shlenskij_a_s/
---------------------------------------------------------------




     "Во многой мудрости много печали". Наимудрейший наш Создатель делится с
нами,  его  творениями, своей безмерной печалью гораздо  охотнее,  чем своей
безграничной  мудростью, и к сожалению,  мудрость  приходит  к  нам  гораздо
позже, чем печаль. Вернее даже, что Создатель разговаривает с  нами на языке
радости  и  печали, только печали  неизмеримо больше чем радости. А мудрость
добываем мы сами, пройдя через все печали. И моя душа в том не исключение, и
твоя тоже, а если ты считаешь, что твоей души это не коснулось и не коснется
никогда, то ты, должно быть, еще толком ею не пользовался. А может  быть, ты
не миновал  еще той  счастливой поры,  когда все дается даром,  когда сердце
радуется  солнцу,   ветру   и   юным  забавам   и  мучается  от  неясных   и
неудовлетворенных  желаний, душа созерцает вечность,  а ум всерьез  считает,
что  стареют  и умирают  только согбенные,  морщинистые и скучные люди,  имя
которым  -  старики.  Но вот юность  уступает дорогу  молодости,  вечность и
безмятежность навсегда  покидают  душу, а  прежние радости не становятся так
желанны как раньше. Ты продолжаешь суетиться, спешишь жить, но все больше по
инерции,  и чем  дальше, тем больше  искушает  тебя  желание  остановиться и
подумать  о  смысле всего с тобой  происходящего, о том, что это за странный
мир,  в котором ты живешь, о  том,  что  это за странный мир, который внутри
тебя, желаниям и капризам которого ты служишь.
     Ну что же, значит  пришло и твое  время переступить черту, и ты однажды
остановишься на минуту, закроешь глаза и подумаешь о судьбе  и о душе своей.
Наступит  миг странного  просветления,  и  ты поймешь,  что  молодость  твоя
прошла, а если не прошла, то пройдет совсем уже скоро,  и ты успокоишься. Но
в  успокоении не найдешь ты  радости,  а в радости -  успокоения. Дела твои,
казавшиеся  столь  интересными  и  значиnтельными,  покажутся  тебе  пустыми
хлопотами муравья, пытающегося вырваться из-под стеклянной банки. Ты вновь и
вновь оглядываешься, мечешься, ищешь пути и тропинки, идешь по ним, расходуя
время  и силы,  но  в  конце  пути натыкаешься  все  на  то  же  стекло.  Ты
возвращаешься  в исходную точку помудревшим, но время твое тает. Ты  накопил
опыт, и опыт твой дает тебе возможность быстрее и легче идти. Да только куда
и зачем тебе идти, если ты знаешь уже наверное, что в конце всюду  одно и то
же? Счастлив муравей, суетящийся под стеклянной банкой, который  не понимает
и не знает, на ЧТО он наткнулся своими усиками и лапками. Но  ты не муравей,
и,  к  сожалению,  поймешь это  довольно  быстро.  И  тогда  застынешь  ты в
оцепенении и  обнаружишь поразительное  сходство  мира  наружного, того, что
призрачно существует под  невидимым стеклянным колпаком, и мира внутреннего,
реального  мира   твоей  утомленной   души.   Действительно,  ведь  так   же
путешествуешь ты  и по своей душе как и по миру  - то на  машине  с открытым
верхом, то в  закрытом наглухо  лимузине, то  на трескучем мотоцикле,  то на
самолете,  а то и пешком наудачу.  Ты ищешь интересные места, исследуешь их,
наносишь на карту,  и наконец,  поразвлекшись на славу, возвращаешься домой.
Так же как все, рано или поздно ты обнаружишь, что не все  в порядке  у тебя
дома,  что в нем стало  скучно и неуютно.  Так же как  и все, ты тогда вновь
покинешь неуютный дом и побежишь искать забвения в места былых утех.
     Но  что это? Оказывается, что  и  там все странным  образом изменилось.
Города обезлюдели, и ты  стучишься в запертые двери  мрачных домов, но никто
тебе не открывает. Только магазины все  как один открыты, но продавцы прячут
от  тебя глаза, и лица  их  мрачны и  неприветливы.