свещает,  однако,
уровень многих других достижений, и не только на отсталых окраинах. Ког-
да глава правительства, для иллюстрации роста культуры, ссылается на то,
что в колхозах поднимается спрос на "железные кровати, стенные часы, вя-
заное белье, свитеры, велосипеды" и проч., то это значит лишь, что зажи-
точные верхи советской деревни начинают пользоваться теми  промышленными
изделиями, которые давно вошли в обиход крестьянских  масс  Запада.  Изо
дня в день повторяются, в речах и печати, поучения на тему о "культурной
социалистической торговле". По существу же дело идет о том, чтоб придать
чистый и привлекательный вид государственным магазинам, снабдить их  не-
обходимым техническим оборудованием и достаточным ассортиментом товаров,
не гноить яблок, прилагать к чулкам нитки для штоптанья, наконец,  приу-
чать продавцов внимательно и вежливо относиться  к  покупателю,  словом,
достигнуть обычных приемов  капиталистической  торговли.  До  разрешения
этой крайне важной задачи, в которой нет, однако, ни  грана  социализма,
пока еще не близко.
 
   Если оставить на минуту в стороне законы и учреждения, а  взять  пов-
седневную жизнь основного массива населения, и если не морочить намерен-
но головы ни себе ни другим, то придется признать, что в нравах  и  быте
советской страны наследство царской и буржуазной России имеют еще  неиз-
меримое преобладание над зародышами  социализма.  Об  этом  убедительнее
всего говорит само население, которое при малейшем повышении  жизненного
уровня, с жадностью набрасывается на готовые западные  образцы.  Молодые
советские служащие, нередко и рабочие стараются в одежде и манерах  под-
ражать американским инженерам и техникам, с которыми им случилось близко
соприкоснуться на заводе. Промышленные или канцелярские работницы  пожи-
рают глазами иностранную туристку, чтоб перенять моду и манеры. Счастли-
вица, которой это удается, становится предметом  повального  подражания.
Вместо старой челки, лучше оплачиваемые работницы заводят  себе  "вечную
завивку". Молодежь охотно записывается в "кружки западных танцев". В из-
вестном смысле все это - прогресс. Но в нем выражаются пока  не  преиму-
щества социализма перед капитализмом, а перевес мелкобуржуазной культуры
над патриархальностью, города - над деревней, центра - над  захолустьем,
Запада - над Востоком.
 
   Привилегированные советские слои делают тем временем свои заимствова-
ния в более высоких капиталистических сферах, причем законодателями выс-
тупают дипломаты, директора трестов, инженеры, которым часто  приходится
совершать поездки в Европу и Америку. Советская сатира  молчит  на  этот
счет, ибо ей начисто запрещено касаться верхних  "десяти  тысяч".  Между
тем нельзя, с горечью, не отметить, что высокие эмиссары Советского Сою-
за не сумели  проявить  перед  лицом  капиталистической  цивилизации  ни
собственного стиля, ни даже какой-либо  самостоятельной  черты.  Они  не
нашли в себе достаточной внутренней  устойчивости  для  пренебрежения  к
внешнему блеску и для соблюдения необходимой дистанции. Главную свою ам-
бицию они полагают обычно в том, чтоб как можно меньше отличаться от на-
иболее законченных буржуазных снобов. Словом, они чувствуют и держат се-
бя в большинстве не как представители нового мира, а как заурядные  выс-
кочки!
 
   Сказать, что Советский Союз проделывает сейчас в основном ту культур-
ную работу, которую передовые страны давно проделали на  базисе  капита-
лизма, будет, однако, только половина правды. Новые  общественные  формы
совсем не безразличны: они не только открывают отсталой  стране  возмож-
ность достигнуть уровня передовых, но и позволяют ей выполнить эту зада-
чу в гораздо более короткие сроки, чем те,  какие  понадобились  в  свое
время на Западе. Разгадка ускорения маршрута проста: буржуазные  пионеры
должны были изобретать свою технику и учиться применять ее в области хо-
зяйства и культуры. Советский Союз берет готовое, в его последних дости-
жениях, и, благодаря обобществленным средствам  производства,  применяет
заимствования не частично и постепенно, а сразу и в  гигантских  масшта-
бах.
 
   Военные авторитеты прошлого не раз прославляли роль армии, как  носи-
теля культуры, в особенности по отношению к крестьянству. Не делая  себе
иллюзий насчет той специфической "культуры", которую насаждает  буржуаз-
ный милитаризм, нельзя все же оспорить, что многие прогрессивные  навыки
вносились в народные массы через армию: недаром же в революционных, осо-
бенно крестьянских движениях бывшие солдаты и унтер-офицеры  оказывались
обычно во главе  восставших.  Советский  режим  имеет  возможность  воз-
действовать на повседневную жизнь народа не только через армию, но и че-
рез весь государственный аппарат и переплетенные с ним аппараты  партии,
комсомола и профессиональных союзов. Усвоение готовых образцов  техники,
гигиены, искусства, спорта в несравненно более короткие сроки,  чем  те,
какие требовались для  их  выработки  на  родине,  обеспечивается  госу-
дарственными формами собственности, политической  диктатурой,  плановыми
методами руководства.
 
   Если б Октябрьская революция не дала ничего, кроме этого  ускоренного
движения, она была бы исторически оправдана,  ибо  упадочный  буржуазный
режим оказался не способен за последнюю четверть века продвинуть серьез-
но вперед ни одну из отсталых стран ни  в  одной  части  света.  Однако,
русский пролетариат совершал переворот во имя гораздо дальше идущих  за-
дач. Как ни придавлен он сейчас политически, но в лучшей своей части  он
не отказался от коммунистической программы и связанных с нею великих на-
дежд. Бюрократия вынуждена приспособляться к пролетариату, отчасти в са-
мом направлении своей политики, главным образом - в ее истолковании.  От
того каждый шаг вперед в области хозяйства или быта, независимо  от  его
действительного исторического содержания или его реального значения  для
жизни масс, провозглашается невиданным, небывалым завоеванием "социалис-
тической культуры". Слов нет, сделать туалетное мыло и зубную щетку дос-
тоянием миллионов, которые не знали до вчерашнего дня простейших  требо-
ваний опрятности, есть очень большая культурная работа. Но ни  мыло,  ни
щетка, ни даже духи, которых требуют "наши женщины", не создают еще  со-
циалистической культуры, особенно в условиях когда эти  жалкие  атрибуты
цивилизации доступны каким-нибудь 15% населения.
 
   "Переделка людей", о которой так часто говорят  в  советской  печати,
действительно идет полным ходом. Но в какой  мере  это  социалистическая
переделка? Русский народ не знал в прошлом ни великой религиозной рефор-
мации, как немцы, ни великой буржуазной революции, как французы. Из этих
двух горнил, если оставить в стороне реформацию-революцию  XVII  века  у
британских островитян, вышла на свет буржуазная индивидуальность,  очень
важная ступень в развитии человеческой личности вообще. Русские  револю-
ции 1905 и 1917 годов означали по необходимости первое пробуждение инди-
видуальности в массах, выделение ее из первобытной среды, т.е.  выполня-
ли, в сокращенном объеме и ускоренным маршем, воспитательную работу бур-
жуазных реформаций и революций Запада. Однако, задолго до того, как  эта
работа была, хотя бы вчерне, закончена, русская революция, возникшая  на
закате капитализма, оказалась переброшена ходом классовой борьбы на  со-
циалистические рельсы. Противоречия в области советской культуры  только
отражают и преломляют выросшие из этого  скачка  экономические  и  соци-
альные противоречия. Пробуждение личности, по необходимости, приобретает
при этом, в большей или меньшей мере мелкобуржуазный характер, не только
в хозяйстве, но и в семейной жизни и в лирике.  Носительницей  крайнего,
подчас разнузданного буржуазного индивидуализма стала  сама  бюрократия.
Допуская и поощряя развитие  экономического  индивидуализма  (сдельщина,
приусадебные участки, премии, ордена), она жестоко  подавляет  в  то  же
время прогрессивные стороны индивидуализма  в  сфере  духовной  культуры
(критический взгляд, выработка своего мнения, воспитание личного  досто-
инства).
 
   Чем значительнее уровень развития данной национальной группы, или чем
выше сфера культурного творчества, чем ближе  оно  захватывает  проблемы
общества и личности, тем тяжелее и невыносимее становятся тиски бюрокра-
тизма. Не может быть, в самом деле, и речи  о  своеобразии  национальных
культур, когда одна и та же дирижерская палочка, вернее, одна  и  та  же
полицейская палка, берется регулировать все умственные отправления  всех
народов Союза. Украинские, белорусские, грузинские или тюркские газеты и
книги являются только переводами бюрократических императивов на язык со-
ответственных национальностей. Под именем образцов народного  творчества
московская печать ежедневно публикует в русских переводах  оды  премиро-
ванных национальных поэтов в честь вождей, поистине жалкие вирши,  кото-
рые отличаются друг от друга только степенями бездарности и сервилизма.
 
   Великорусская культура, страдающая  от  режима  гауптвахты  никак  не
меньше других, живет главным образом за счет старшего поколения, сложив-
шегося еще до революции. Молодежь как бы придавлена чугунной доской. Де-
ло идет, таким образом, не о гнете одной национальности  над  другой,  в
собственном смысле слова, а о гнете централизованного полицейского аппа-
рата над культурным  развитием  всех  наций,  начиная  с  великорусской.
Нельзя, однако, не обратить внимания на то, что 90% изданий СССР выходит
на русском языке. Правда, если этот процент находится в вопиющем  проти-
воречии с относительной численностью великорусского  населения,  то  он,
пожалуй, более соответствует общему влиянию русской культуры,  и  по  ее
самостоятельному весу и по ее роли, как посредницы между отсталыми наро-
дами страны и Западом. Не означает ли, при всем том,  чрезмерно  высокая
доля великороссов в издательстве (и не только в нем, конечно) их  факти-
ческую великодержавную привилегированность за счет других  национальнос-
тей Союза? Весьма возможно. Но на этот огромной важности  вопрос  нельзя
ответить с необходимой категоричностью,  ибо  в  жизни  он  решается  не
столько сотрудничеством, соревнованием и взаимооплодотворением  культур,
сколько безапеляционным арбитражем бюрократии.  А  так  как  резиденцией
власти является Кремль, и периферия вынуждена равняться  по  центру,  то
бюрократизм неизбежно принимает великодержавный, руссификаторский  отте-
нок,  предоставляя  другим   национальностям   единственное   бесспорное
культурное право: славить арбитра на своем языке.
 
 
                                   * * * 
 
 
 
   Официальная доктрина культуры меняется в зависимости от хозяйственных
зигзагов и административных соображений; но при всех своих поворотах она
сохраняет характер абсолютной  категоричности.  Одновременно  с  теорией
"социализма в отдельной стране" получила официальное признание бывшая до
того времени в загоне теория "пролетарской  культуры".  Противники  этой
теории ссылались на то, что режим пролетарской  диктатуры  имеет  строго
переходный характер; что, в отличие от буржуазии, пролетариат не собира-
ется господствовать в течение ряда исторических эпох; что задача настоя-
щего поколения нового правящего класса сводится прежде всего к ассимиля-
ции всего ценного в буржуазной культуре; что чем больше пролетариат  ос-
тается пролетариатом, т.е. несет на себе следы вчерашнего угнетения, тем
меньше он способен подняться над историческим наследством прошлого;  что
возможности нового творчества станут по настоящему раскрываться лишь  по
мере того, как пролетариат будет растворяться в социалистическом общест-
ве. Все это значит, другими словами, что на  смену  буржуазной  культуре
должна прийти социалистическая, а не пролетарская.
 
   В полемике против теории лабораторного "пролетарского искусства"  ав-
тор этих строк писал: "Культура питается соками хозяйства, и нужен мате-
риальный избыток, чтобы культура росла, усложнялась и утончалась".  Даже
самое успешное разрешение элементарных экономических задач  "ни  в  коем
случае не означало бы еще полной победы нового  исторического  принципа:
социализма. Только движение вперед, на всенародной основе, научной мысли
и развитие нового искусства знаменовали бы, что  историческое  зерно  не
только проросло стеблем, но и дало цветок. В этом  смысле  развитие  ис-
кусства есть высшая проверка жизненности и значительности каждой эпохи".
Эта точка зрения, еще накануне господствовавшая, внезапно  провозглашена
была в официальной декларации "капитулянтской", продиктованной  "невери-
ем" в творческие силы пролетариата. Открывался период Сталина -  Бухари-
на, из которых второй издавна выступал глашатаем  "пролетарской  культу-
ры"<,> а первый вообще никогда не задумывался над этими  вопросами.  Оба
они считали, во всяком случае, что движение к  социализму  будет  совер-
шаться "черепашьим шагом", и что у пролетариата окажутся в  распоряжении
десятки лет для создания своей собственной культуры. Что касается харак-
тера ее, то идеи теоретиков были так же смутны, как и непритязательны.
 
   Бурные годы первой пятилетки опрокинули черепашью перспективу. Страна
уже в 1931 году, накануне жесточайшего голода, "вступила  в  социализм".
Прежде, таким образом, чем официально покровительствуемые писатели,  ар-
тисты и художники успели создать пролетарское  искусство,  или  хотя  бы
первые значительные его образцы, правительство возвестило, что  пролета-
риат растворился в бесклассовом обществе. Оставалось примириться  с  тем
фактом, что для создания пролетарской культуры у пролетариата не  оказа-
лось самого необходимого условия: времени. Вчерашняя концепция немедлен-
но предается забвению: в порядок дня  ставится  сразу  "социалистическая
культура". Выше мы уже познакомились отчасти с ее содержанием.
 
   Духовное творчество требует свободы. Самый замысел коммунизма: подчи-
нить природу технике, а технику - плану и заставить сырую материю давать
без отказу все, что нужно человеку, и далеко  сверх  того,  имеет  своей
высшей целью: освободить окончательно и раз навсегда творческие силы че-
ловека от всяких тисков, ограничений и  унижающих  зависимостей.  Личные
отношения, наука, искусство не будут знать  никакого  извне  навязанного
"плана", ни даже тени принуждения. В какой мере духовное творчество  бу-
дет индивидуальным или коллективным, будет  целиком  зависеть  от  самих
творцов.
 
   Другое дело -  переходный  режим.  Диктатура  отражает  прошлое  вар-
варство, а не будущую культуру. Она налагает  по  необходимости  суровые
ограничения на все виды деятельности, в том числе и  на  духовное  твор-
чество. Программа революции с самого начала видела в  этих  ограничениях
временное зло и обязывалась, по мере упрочения нового режима,  устранять
одно за другим все стеснения свободы. Во всяком случае и в наиболее  го-
рячие годы гражданской войны вождям  революции  было  ясно,  что  прави-
тельство может,  руководясь  политическими  соображениями,  ограничивать
свободу творчества, но ни в каком случае не претендовать на роль  коман-
дира в области науки, литературы и искусства. При довольно "консерватив-
ных" личных художественных вкусах, Ленин политически оставался в  высшей
степени осторожен в вопросах искусства, охотно ссылаясь на свою некомпе-
тентность. Покровительство Луначарского, народного комиссара просвещения
и искуств, всяким видам модернизма нередко смущало Ленина, но он ограни-
чивался ироническими замечаниями в частных беседах  и  оставался  крайне
далек от мысли превратить свои литературные вкусы в закон.  В  1924  г.,
уже на пороге нового периода, автор этой книги так формулировал  отноше-
ние государства к  различным  художественным  группировкам  и  течениям:
"ставя над всеми ими категорический критерий: за  революцию  или  против
революции, - предоставлять им в области художественного  самоопределения
полную свободу".
 
   Когда диктатура имела горячую массовую базу под собою  и  перспективу
мирового переворота пред собою, она не боялась опытов,  исканий,  борьбы
школ, ибо понимала, что только на этом пути может быть подготовлена  но-
вая культурная эпоха. Народные толщи еще трепетали всеми фибрами и дума-
ли вслух впервые за тысячу лет. Все лучшие молодые силы  искусства  были
захвачены за живое. В те первые годы, богатые надеждами и отвагой,  соз-
даны были не только наиболее цельные образцы социалистического законода-
тельства, но и лучшие произведения революционной литературы. К  тому  же
времени относится, кстати сказать, и  создание  замечательных  советских
фильмов, которые, при бедности технических средств, поразили воображение
всего мира свежестью и напряженностью подхода к действительности.
 
   В процессе борьбы против партийной оппозиции, литературные школы ока-
зались одна за другой задушены. Дело шло, впрочем, не об одной литерату-
ре. Во всех областях идеологии производилось опустошение, тем более  ре-
шительно, что на большую  половину  бессознательное.  Нынешний  правящий
слой считает себя призванным не только политически контролировать духов-
ное творчество, но и предписывать ему пути развития. Безапеляционное ко-
мандование распространяется в одинаковой мере на концентрационные  лаге-
ри, агрономию и музыку. Центральный орган партии печатает анонимные  ди-
рективные статьи, имеющие характер военных приказов, по архитектуре, ли-
тературе, драматическому искусству, балету, не говоря уже  о  философии,
естествознании и истории.
 
   Бюрократия суеверно боится того, что не  служит  ей  непосредственно,
как и того, что ей непонятно. Когда она требует связи между естествозна-
нием и производством, она - в широких масштабах - права;  но  когда  она
повелевает, чтобы исследователи  ставили  себе  только  непосредственные
практические цели, она грозит закупорить наиболее ценные источники твор-
чества, в том числе - и тех практических открытий,  которые  чаще  всего
появляются на непредвиденных путях. Наученные горьким опытом  естествен-
ники, математики, филологи, военные теоретики избегают широких обобщений
- из страха, что какой-нибудь "красный профессор", чаще всего  невежест-
венный карьерист, грозно одернет новатора притянутой за  волосы  цитатой
из Ленина и даже из Сталина. Отстаивать в таких  случаях  свою  мысль  и
свое научное достоинство значит наверняка навлечь на себя репрессии.
 
   Но неизмеримо хуже обстоит дело в области общественных  наук.  Эконо-
мисты, историки, даже статистики, не говоря уже  о  журналистах,  больше
всего озабочены тем, как бы хоть косвенно не попасть  в  противоречие  с
сегодняшним зигзагом официального курса. О советском хозяйстве, о  внут-
ренней и внешней политике можно писать не иначе,  как  прикрывши  тыл  и
фланги банальностями из речей "вождя" и поставив  себе  заранее  задачей
доказать, что все идет именно так, как должно идти, и даже  лучше  того.
Хотя стопроцентный конформизм и освобождает от житейских  неприятностей,
зато он влечет за собою самую тяжкую из кар: бесплодие.
 
   Несмотря на то, что формально марксизм является в СССР  государствен-
ной доктриной, за последние 12 лет не появилось ни одного  марксистского
исследования - ни по экономике, ни по социологии, ни по истории,  ни  по
философии, - которое заслуживало бы внимания или перевода на иностранные
языки. Марксистская продукция не выходит за пределы схоластических  ком-
пиляций, которые пересказывают одни и те же зар<а>нее одобренные мысли и
перетасовывают старые цитаты,  сообразно  потребностям  административной
кон<ъ>юнктуры. В миллионах экземпляров распространяются по государствен-
ным каналам никому не нужные книги и  брошюры,  сработанные  при  помощи
клейстера, лести и других липких веществ. Марксисты,  которые  могли  бы
сказать что-либо ценное и самостоятельное, сидят под замком или вынужде-
ны