10).

Пролетариат "должен быть изолирован", пока головешки не взорвут склада...
Хорошо пишут иные наркомы, которые пока еще не "изолированы", несмотря на
угрожающее состояние их собственной "головешки". Но не будем так уже строги
к Луначарскому: всякий делает, что может. В конце концов его неряшливые
нелепости не нелепее многих других.

Но как же, все-таки, по Троцкому, пролетариат "должен быть изолирован"?
Приведем на этот счет одну цитату из моего памфлета о Струве (1906). Кстати
Луначарский пел в свое время этому памфлету неумеренные хвалы. В то время -
говорится в главе о Совете Депутатов - как партии буржуазии "оставались
совершенно в стороне" от пробуждающихся масс,

"политическая жизнь концентрировалась вокруг рабочего Совета. Отношение
обывательской массы к Совету было явно сочувственное, хотя и
малосознательное. У него искали защиты все угнетенные и обиженные.
Популярность Совета росла далеко за пределами города. Он получал "прошения"
от обиженных крестьян, через Совет проходили крестьянские резолюции, в
Совет являлись депутации сельских обществ. Здесь, именно здесь
концентрировалось внимание и сочувствие нации, подлинной, не
фальсифицированной демократической нации". ("Наша революция", стр. 199).

Таким образом во всех этих цитатах - их число можно бы удвоить, утроить и
удесятерить - перманентная революция, изображена, как такая революция,
которая сплачивает вокруг организованного в Советы пролетариата угнетенные
массы деревни и города; как национальная революция, которая поднимает
пролетариат к власти и тем самым открывает возможность переростания
демократической революции в социалистическую. Перманентная революция не
есть изолированный скачек пролетариата, а есть перестройка всей нации под
руководством пролетариата. Так я представлял себе и так я истолковывал
перспективу перманентной революции, начиная с 1905 года.


* * *


И в отношении Парвуса*1, с которым мои взгляды на русскую революцию в 1905
г. тесно соприкасались, не доходя, однако, до тождества, Радек не прав,
когда повторяет шаблонную фразу о "скачке" Парвуса от царского
правительства к социалдемократическому. Радек в сущности сам себя
опровергает, когда в другом месте статьи он мимоходом, но совершенно
правильно указывает, в чем собственно мои взгляды на революцию отличались
от взглядов Парвуса. Парвус не считал, что рабочее правительство в России
имеет выход в сторону социалистической революции, т. е., что оно может
перерости в социалистическую диктатуру в процессе выполнения им задач
демократии. Как показывает приводимая самим Радеком цитата 1905 года,
Парвус ограничивал задачи рабочего правительства задачами демократии. Где
же в таком случае скачек к социализму? Парвус и тогда уже имел в виду
установление, в результате революционного переворота, рабочего режима
"австралийского" образца. Сопоставление России с Австралией Парвус
производил и после Октябрьской революции, когда он сам давно уже стоял на
крайнем правом фланге социал-реформизма. Бухарин утверждал по этому поводу,
будто Парвус "выдумал" Австралию задним числом, чтоб прикрыть свои старые
грехи по части перманентной революции. Но это не так. Парвус и в 1905 г.
видел в завоевании власти пролетариатом путь к демократии, а не к
социализму, т. е. он отводил пролетариату только ту роль, какую он у нас
действительно выполнял в первые 8-10 месяцев Октябрьской революции. В
качестве дальнейшей перспективы Парвус и тогда уже указывал австралийскую
демократию того времени, т. е. такой режим, когда рабочая партия управляет,
но не господствует, проводя свои реформистские требования, лишь как
дополнения к программе буржуазии. Ирония судьбы: основная тенденция
правоцентристского блока 1923-1928 г. г. состояла именно в том, чтобы
приблизить диктатуру пролетариата к рабочей демократии австралийского
образца, т. е. к прогнозу Парвуса. Это станет особенно ясно, если
напомнить, что русские мещанские "социалисты" 2-3 десятилетия тому назад
сплошь изображали в русской печати Австралию, как рабоче-крестьянскую
страну, которая, оградившись высокими пошлинами от внешнего мира, развивает
"социалистическое" законодательство и таким путем строит социализм в
отдельной стране. Радек поступил бы правильно, еслибы выдвинул эту сторону
дела, вместо того, чтобы повторять побасенки о моем фантастическом прыжке
через демократию.
/*1 Надо помнить, что Парвус стоял в тот период на крайнем левом фланге
международного марксизма./


III


ТРИ ЭЛЕМЕНТА "ДЕМОКРАТИЧЕСКОЙ ДИКТАТУРЫ": КЛАССЫ, ЗАДАЧИ И ПОЛИТИЧЕСКАЯ
МЕХАНИКА.


Отличие "перманентной" точки зрения от ленинской выражалось политически в
противопоставлении лозунга диктатуры пролетариата, опирающегося на
крестьянство, лозунгу демократической диктатуры пролетариата и
крестьянства. Спор шел вовсе не о том, возможно ли перепрыгнуть через
буржуазно-демократическую стадию, и нужен ли союз рабочих и крестьян, -
спор шел о политической механике сотрудничества пролетариата и крестьянства
в демократической революции.

Радек черезчур высокомерно, чтоб не сказать легкомысленно, говорит, что
только люди, "не продумавшие сложности метода марксизма и ленинизма", могли
выдвигать вопрос о партийно-политическом выражении демократической
диктатуры, тогда как Ленин сводил будто бы весь вопрос к сотрудничеству
двух классов во имя объективных исторических задач. Нет, это не так.

Если полностью отвлечься от субъективного фактора революции, от партий и их
программ, в данном вопросе - от политической и организационной формы
сотрудничества пролетариата и крестьянства, то исчезнут все разногласия, не
только между мной и Лениным, которые отражали два оттенка революционного
крыла, но, что гораздо хуже, исчезнут и разногласия между большевизмом и
меньшевизмом, исчезнет, наконец, различие между русской революцией 1905
года и революциями 1848 и даже 1789 года, поскольку в отношении этой
последней можно говорить о пролетариате. Все буржуазные революции были
основаны на сотрудничестве угнетенных масс города и деревни. Это и
придавало революциям в большей или меньшей степени национальный, т. е.
общенародный характер.

И теоретически, и политически спор шел у нас не о сотрудничестве рабочих и
крестьян, как таковом, а о программе этого сотрудничества, об его партийных
формах и политических методах. В старых революциях рабочие и крестьяне
"сотрудничали" под руководством либеральной буржуазии или ее
мелко-буржуазного демократического крыла. Коминтерн повторил опыт старых
революций в новой исторической обстановке, сделав все для подчинения
китайских рабочих и крестьян политическому руководству
национал-либерального Чан-Кай-Ши, а затем "демократического" Ван-Тин-Вея.
Ленин ставил вопрос о союзе рабочих и крестьян, непримиримо противостоящем
либеральной буржуазии. Такого союза еще не бывало в истории. Дело шло о
новом, по методам своим, опыте сотрудничества угнетенных классов города и
деревни. Тем самым вопрос о политических формах сотрудничества ставился
заново. Радек это по-просту проглядел. Поэтому он возвращает нас не только
от формулы перманентной революции, но и от ленинской "демократической
диктатуры" назад - к пустопорожней исторической абстракции.

Да, Ленин в течение ряда лет отказывался предрешать вопрос, какова будет
политически-партийная и государственная организация демократической
диктатуры пролетариата и крестьянства, выдвигая на первое место
сотрудничество этих двух классов, в противовес коалиции с либеральной
буржуазией. Ленин говорил: из всей объективной обстановки с неизбежностью
вытекает на известном историческом этапе революционный союз рабочего класса
и крестьянства во имя разрешения задач демократического переворота. Сумеет
ли и успеет ли крестьянство создать самостоятельную партию, будет ли эта
партия в правительстве диктатуры в большинстве или в меньшинстве, каков
будет в революционном правительстве удельный вес представителей
пролетариата, - все эти вопросы не допускают априорного ответа. "Опыт
покажет!" Поскольку формула демократической диктатуры оставляла
полуоткрытым вопрос о политической механике союза рабочих и крестьян, она,
отнюдь не превращаясь в голую абстракцию Радека, оставалась тем не менее до
поры до времени алгебраической формулой, допускавшей в будущем очень
расходящиеся политические истолкования.

Сам Ленин при этом вовсе не считал, что вопрос исчерпывается классовым
базисом диктатуры и ее объективными историческими целями. Значение
субъективного фактора: цели, сознательного метода, партии - Ленин
достаточно хорошо понимал и нас всех этому учил. Вот почему в комментариях
к своему лозунгу он отнюдь не отказывался от примерного, гипотетического
предрешения вопроса о том, какие политические формы может принять первый в
истории самостоятельный союз рабочих и крестьян. К этому вопросу Ленин
подходил, однако, в разные моменты далеко не одинаково. Надо брать
ленинскую мысль не догматически, а исторически. Ленин не принес готовых
заповедей с Синая, а выковывал идеи и лозунги у горна классовой борьбы. Он
пригонял эти лозунги к действительности, конкретизировал, уточнял их, и в
разные периоды вкладывал в них разное содержание. Однако, этой стороны
вопроса, которая в дальнейшем приобрела решающий характер, поставив в
начале 1917 г. большевистскую партию на грань раскола, Радек совсем не
изучил: он просто прошел мимо нее. Между тем факт таков, что в разные
моменты Ленин далеко не одинаково характеризовал возможное
партийно-политическое и правительственное выражение союза двух классов,
воздерживаясь, однако, от того, чтобы связывать этими гипотетическими
толкованиями партию. Где причины такой осторожности? Причины в том, что в
алгебраическую формулу входила гигантская по своему значению, но
политически крайне неопределенная величина: крестьянство.

Приведу только несколько образцов ленинского истолкования демократической
диктатуры, отмечая при этом, что связная характеристика эволюции ленинской
мысли в этом вопросе потребовала бы самостоятельной работы.

В марте 1905 года, развивая ту мысль, что базисом диктатуры будут
пролетариат и крестьянство, Ленин писал:

"И такой состав социального базиса возможной и желательной
революционно-демократической диктатуры отразится, конечно, на составе
революционного правительства, сделает неизбежным участие в нем или даже
преобладание в нем самых разношерстных представителей революционной
демократии" (том VI русск. издан., стр. 132, подчеркнуто мною).

В этих словах Ленин указывает не только классовый базис, но и намечает
определенную правительственную форму диктатуры, с возможным преобладанием в
ней представителей мелкобуржуазной демократии.

В 1907 году Ленин писал:

"Крестьянская аграрная революция", о которой вы говорите, господа, должна,
чтобы победить, стать центральной властью во всем государстве, как таковая,
как крестьянская революция" (том IX, стр. 539).

Эта формула идет еще дальше. Ее можно понять в том смысле, что
революционная власть должна непосредственно сосредоточиться в руках
крестьянства. Но эта же формула, при более широком толковании, внесенном в
нее самим ходом развития, объемлет и октябрьский переворот, который привел
пролетариат к власти, как "агента" крестьянской революции. Такова амплитуда
возможных толкований формулы демократической диктатуры пролетариата и
крестьянства. Можно допустить, что в этой ее алгебраичности была - до
известного момента - ее сильная сторона; но в этом же и опасности ее,
которые у нас достаточно ярко обнаружились после февраля, а в Китае привели
к катастрофе.

В июле 1905 года Ленин пишет:

"О захвате власти партией никто не говорит, - говорится лишь об участии, по
возможности руководящем участии в революции"... (т. VI, стр. 278).

В декабре 1906 г. Ленин считает возможным присоединиться к Каутскому в
вопросе о завоевании власти партией:

"Каутский не только считает "весьма возможным", что в "ходе революции
победа достанется с.-д. партии", но и объявляет также обязанностью
социалдемократов "внушать своим приверженцам уверенность в победе, ибо
нельзя успешно бороться, отказываясь наперед от победы" (т. VIII, стр. 58).

Между этими двумя истолкованиями самого Ленина расстояние никак не меньше,
чем между моими формулировками и ленинскими. Это мы еще увидим в
дальнейшем. Здесь же поставим вопрос: что означают эти противоречия у
Ленина? Они отражают все то же "великое неизвестное" в политической формуле
революции: крестьянство. Недаром радикальная мысль называла некогда мужика
сфинксом русской истории. Вопрос о природе революционной диктатуры - хочет
того Радек или не хочет - неразрывно связан с вопросом о возможности
революционно-крестьянской партии, враждебной по отношению к либеральной
буржуазии и независимой по отношению к пролетариату. Решающее значение
этого вопроса не трудно понять. Если крестьянство в эпоху демократической
революции способно создать свою самостоятельную партию, то демократическая
диктатура осуществима в самом подлинном и непосредственном смысле слова, и
вопрос об участии пролетарского меньшинства в революционном правительстве
получает хоть и важное, но подчиненное значение. Совсем иначе представится
дело, если исходить из того, что крестьянство, в силу своего промежуточного
положения и неоднородности своего социального состава, не может иметь ни
самостоятельной политики, ни самостоятельной партии, и вынуждено в
революционную эпоху выбирать между политикой буржуазии и политикой
пролетариата. Только такая оценка политической природы крестьянства
открывает перспективу диктатуры пролетариата, вырастающей непосредственно
из демократической революции. В этом нет, разумеется, никакого "отрицания",
"игнорирования", никакой "недооценки" крестьянства. Без решающего значения
аграрного вопроса для жизни всего общества, без большой глубины и
гигантского размаха крестьянской революции, не могло бы быть и речи о
пролетарской диктатуре в России. Но тот факт, что аграрная революция
создала условия для диктатуры пролетариата, вырос из неспособности
крестьянства собственными силами и под собственным руководством разрешить
свою собственную историческую проблему. В условиях современных буржуазных
стран, хотя бы и отсталых, но уже вошедших в период капиталистической
индустрии и связанных воедино железными дорогами и телеграфом, - это
относится не только к России, но и к Китаю и к Индии, - крестьянство еще
менее способно на руководящую или хотя бы на самостоятельную политическую
роль, чем в эпоху старых буржуазных революций. Всемерное и настойчивое
подчеркивание мною этой мысли, составляющей одну из важнейших черт теории
перманентной революции, и давало повод, совершенно недостаточный и, по сути
дела совершенно неосновательный, для обвинения меня в недооценке
крестьянства.

Как смотрел на вопрос о крестьянской партии Ленин? И на этот вопрос надо
было бы ответить законченным очерком эволюции взглядов Ленина на русскую
революцию за период 1905-1917 г. г. Мы ограничимся здесь только двумя
цитатами. В 1907 г. Ленин пишет:

"Возможно... что объективные трудности политического сплочения мелкой
буржуазии не дадут образоваться такой партии и оставят надолго крестьянскую
демократию в современном состоянии рыхлой, неоформленной, киселеобразной
трудовической*1 массы" (т. VIII, стр. 494).
/*1 Трудовики - представители крестьян в четырех Думах, неизменно
колебавшиеся между кадетами (либералами) и социалдемократами./

В 1909 году Ленин высказывается на ту же тему иначе:

"Не подлежит ни малейшему сомнению, что революция, доведенная до... такой
высокой степени развития, как революционная диктатура, создаст более
оформленную и более сильную революционно-крестьянскую партию. Рассуждать
иначе - значило бы предполагать, что у взрослого человека некоторые
существенные органы могут остаться младенческими по величине, форме,
степени развития" (т. XI, ч. I, стр. 230).

Подтвердилось это предположение? Нет, не подтвердилось. Между тем, именно
оно побуждало Ленина давать до момента полной исторической проверки
алгебраический ответ на вопрос о революционной власти. Разумеется, Ленин
никогда не ставил свою гипотетическую формулу над действительностью. Борьба
за самостоятельную политику пролетарской партии составляла главное
содержание его жизни. Но плачевные эпигоны в погоне за крестьянской партией
пришли к подчинению китайских рабочих Гоминдану, к удушению коммунизма в
Индии во имя "рабоче-крестьянской партии", к опасной фикции Крестинтерна, к
маскарадной Антиимпериалистской Лиге и пр. и пр.

Нынешняя официальная мысль совершенно не дает себе труда остановиться на
указанных нами выше противоречиях у Ленина, отчасти внешних и мнимых,
отчасти действительных, но неизменно вытекавших из самой проблемы. С тех
пор, как у нас завелась особая порода "красных" профессоров, которые от
старых реакционных профессоров отличаются нередко не более солидным
позвоночником, а только углубленным невежеством, Ленина у нас подстригают
по профессорски, очищают его от противоречий, т. е. от динамики мысли,
нанизывая на отдельные ниточки стандартные цитаты и потом пуская в оборот
те или другие "серии", в зависимости от потребностей "текущего момента".

Не надо ни на минуту забывать, что вопросы революции встали в политически
"девственной" стране после большой исторической паузы, после длительной
эпохи реакции в Европе и во всем мире, и уже по этому одному несли с собою
много неизвестного. В формуле демократической диктатуры рабочих и крестьян
Ленин давал выражение своеобразию социальных условий России. Он давал этой
формуле разные истолкования, но не отказывался от нее, не измерив
своеобразия условий русской революции до дна. В чем же это своеобразие
состояло?

Гигантская роль аграрного и вообще крестьянского вопроса, как почвы или
подпочвы всех других проблем, и большое количество крестьянской и
крестьянофильской интеллигенции с народнической идеологией, с
"анти-капиталистическими" традициями и с революционным закалом, - в
сочетании своем это означало, что если вообще где-либо возможна была
антибуржуазная, революционно-крестьянская партия, то именно и прежде всего
в России.

И действительно, в попытках создания крестьянской партии или
рабоче-крестьянской, - в отличие от либеральной и пролетарской -
испробованы были в России все возможные политические варьянты, и
подпольные, и парламентские, и комбинированные: "Земля и Воля", "Народная
Воля", "Черный Передел", легальное народничество,
"социалисты-революционеры", "народные социалисты", "трудовики", "левые
социалисты-революционеры" и пр. и пр. Мы имели у себя на протяжении
полустолетия как бы гигантскую лабораторию по созданию
"анти-капиталистической" крестьянской партии с самостоятельной позицией по
отношению к партии пролетариата. Наиболее широкий размах получил, как
известно, опыт партии эсеров, которая в 1917 году действительно стала на
некоторое время партией подавляющего большинства крестьянства. И что же? -
Она использовала это свое положение только для того, чтобы выдать
крестьянство головою либеральной буржуазии. Эсеры оказались в коалиции с
империалистами Антанты и в вооруженной борьбе с русским пролетариатом.

Этот поистине классический опыт свидетельствует, что мелко-буржуазные
партии с крестьянской основой могут еще иметь видимость самостоятельной
политики в исторические будни, когда на очереди стоят второстепенные
вопросы; когда же революционный кризис общества ставит в порядок дня
основные вопросы собственности, мелкобуржуазная "крестьянская" партия
автоматически становится орудием буржуазии против пролетариата.

Если рассматривать давние мои разногласия с Лениным не в разрезе вырванных
налету цитат такого-то года, месяца и дня, а в правильной исторической
перспективе, то станет совершенно ясно, что спор шел, по крайней мере, с
моей стороны, не о том, нужен ли для разрешения демократических задач союз
пролетариата с крестьянством, а о том, какую парт