ерализма поставить лозунг государственного порядка и
непрерывности капиталистической эксплоатации. Аграрная революция, сделавшая
своим лозунгом и введшая в практику захват помещичьих земель, заставила
помещичий либерализм выше всякой идеи парламентаризма поставить потребность
в крепкой государственной власти, умеющей встать на защиту собственности.

Либеральная земщина - более робко, либеральный капитал - более уверенно
поставили своей задачей соглашение с правительством quand-meme, во что бы
то ни стало. Формально - это соглашение должно состояться на почве
манифеста 17 октября; по существу - на почве борьбы с революцией во имя
буржуазно-монархического правопорядка с императорской армией в основе.
Альтернатива, стоявшая пред демократией во все время ее политического
существования, раскрывается теперь с невиданной остротой, - и даже те
либеральные вожди, репутация которых спасалась до вчерашнего дня
неопределенностью политических отношений, не видят сегодня возможности уйти
от поставленного революцией вопроса.

"Перед русским обществом, - пишет в "Русских Ведомостях" князь Евгений
Трубецкой, - в настоящее время становится такая альтернатива: или итти тем
насильственным путем, коего неизбежный логический конец - анархия, т.-е.
всеобщее уничтожение, или же пытаться мирным путем пересоздать, улучшить и
тем самым укрепить нынешнее слабое, непоследовательное и постольку,
разумеется, плохое правительство.

"Среднего пути быть не может. Сесть между двумя стульями в настоящее время
всего опаснее: ибо как раз между двумя стульями находится тот провал,
который грозит поглотить сначала русский либерализм, а затем всю русскую
интеллигенцию и культуру.

"Занимая такое положение по отношению к правительству, мы тем самым,
разумеется, проводим резкую демаркационную линию между нами и крайними
партиями. Но пора, наконец, признать, что, поскольку мы не жертвуем нашими
принципами, эта демаркационная линия неизбежна. Пора перестать назойливо
протягивать руку тем, кто ее отвергает с презрением, и называть "нашими
союзниками слева" тех, кто не хочет слышать о каком бы то ни было союзе с
нами".

К этим словам нам почти нечего прибавить.

Князь Евгений Трубецкой аплодировал недавно мужеству г. Гучкова*259,
требовавшего на либеральном съезде военного положения для Польши. Мы готовы
аплодировать князю Трубецкому, который с превосходной ясностью высказывает
то, что есть:

Революция или контр-революция; пролетариат или "союз 17 октября"; палата
соглашений или Учредительное Собрание; монархия или республика;
дрессированная армия или народная милиция; министерская передняя или
баррикада.


"Начало" N 6,

19 ноября (2 декабря) 1905 г.


                    ГОСПОДИН ПЕТР СТРУВЕ В ПОЛИТИКЕ*260



Вступление


Этот памфлет направлен против лица; но это ни в коем случае не личный
памфлет.

Мы взяли г. Петра Струве, как олицетворенную беспринципность в политике.
Если б мы стали искать для нашей цели другой фигуры, мы бы нашли их много,
- но более законченной, более стильной, более принципиально-выдержанной
беспринципности мы бы не нашли.

Политическая психология г. Струве - как она вырисовывается из его
литературной деятельности - как бы персонифицирует беспринципность той
политической идеи, которой он служит, и таким образом возводит эту
последнюю в перл создания.

Теоретическое миросозерцание г. Струве всегда находится в процессе
непрерывного линяния, так что нередко начало статьи и конец ее относятся
уже к двум философским формациям.

Г. Струве совершенно лишен физической силы мысли, которая, даже при
недостатке нравственной силы, гонит политического деятеля по определенному
пути.

С другой стороны, г. Струве не обладает и той нравственной упругостью,
которая придает устойчивость общественной деятельности лица, наперекор
шатаниям его мысли, гибкой, но неуверенной.

При таких данных г. Струве избрал своей сферой политику.

Сперва он вошел в социал-демократию. Но здесь все: верховенство одного и
того же принципа классовой борьбы над теорией и практикой, резкая
постановка политических вопросов, контроль международной социалистической
мысли, - решительно все было для него невозможным и делало его невозможным.
Отсюда он ходом вещей оказался извергнут.

Он ушел в либерализм. Исторически-выморочный характер русского либерализма,
его беспредметная тоска по теоретическому обоснованию, его беспредметная
тоска по поступкам, его неспособность на инициативу, его отчужденность от
рабочих масс, его трусливое стремление овладеть ими и его стремительная
трусость перед ними, - все это создавало настоящую атмосферу для расцвета
политической личности г. Струве.

Но он бы не был самим собою, если б в его политических передвижениях можно
было указать момент мужественной ликвидации прошлого. Г. Струве всегда
примиряет что-нибудь с чем-нибудь: марксизм - с мальтузианством*261 и
критической философией*262, социализм - с либерализмом, либерализм - с
самодержавием, либерализм - с социализмом, либерализм - с революцией и,
наконец, революцию - с монархией. Аргументация его при этом всегда такова,
что он сам забывает ее через два дня.

Житейская мудрость говорит, что лжец должен обладать хорошей памятью, чтобы
не попадаться в противоречиях. В еще большей мере это относится к
беспринципному политику. Если прочитать под ряд то, что г. Струве говорит в
течение нескольких месяцев, даже нескольких недель, можно подумать, что он
издевается над читателями. А между тем это только его беспринципность
издевается над ним самим.

Момент, когда пишутся эти строки - отлив революции и торжество реакции -
создает благоприятную политическую акустику для либеральных Кассандр*263.
Мы не сомневаемся, что события беспощадно раздавят эти голоса, как это уж
было не раз, - и те группы демократической интеллигенции, которые как будто
прислушиваются к ним сегодня, завтра просто забудут их, не утруждая себя
над их опровержением. Это - основное психологическое свойство широких
кругов интеллигенции, лишенной объективной социальной связанности, общего
теоретического критерия и... хорошей политической памяти: ее надежды
качаются на волнах событий. Во время прилива "крайние" партии являются
органом ее помыслов, во время отлива либеральные скептики формулируют ее
разочарование. Сейчас она переживает период увядания.

Верные нашему общему миросозерцанию, мы гораздо больше надеемся на
дальнейшую критическую логику событий, чем на логическую критику нашего
памфлета. Мы хотим лишь оказать этой надвигающейся объективной критике
посильное содействие в деле закрепления ее уроков.

Условия, при которых мы писали нашу работу, не позволяли нам располагать
необходимым материалом: реставрацию недавнего прошлого приходилось
воспроизводить по памяти. Это могло иметь только одно последствие: мы
упустили целый ряд эпизодов, которые помогли бы нам несравненно ярче и
детальнее охарактеризовать несравненную фигуру бывшего редактора
"Освобождения", ныне редактора "Полярной Звезды"*264, одного из лидеров
конституционно-демократической партии, советника министров, друга монархии,
- господина Петра Струве в политике.


I. На раз избранном пути


     "Твердо держаться раз избранного пути невозможно без незыблемых
     начал нравственного и политического миросозерцания. В борьбе за
     нашу духовную самобытность и в борьбе за политическое
     освобождение родины мы выработали себе такие начала". ("Полярная
     Звезда", N 1, от редакции).

     ...И кожа та сидит на нем так славно, как башмаки Алкида на
     осле...

     (Шекспир, "Король Джон")*265.



Слава тому, кто в вихре политических событий мужественно держится раз
избранного пути!..

Г. Струве получил литературное имя, как писатель, один из первых вступивший
с марксистским багажем на лед русской цензуры. Это была несомненная
заслуга. Теоретическая ценность его книжки ("Критические заметки к вопросу
об экономическом развитии России")*266 нас здесь не занимает. Отметим
только, что это - эклектическое соединение "критической" философии,
вульгаризованного марксизма и подправленного марксизмом мальтузианства.
Общественное значение книжки определилось исключительно идеями марксизма,
которые г. Струве отчасти перевел с немецкого языка, отчасти перенес из
"нелегальных" произведений группы "Освобождение Труда"*267 в легальную
литературу. В "Новом Слове"*268, журнале 1897 г., г. Струве делает
решительный шаг влево и пишет публицистические статьи в марксистском тоне,
насколько это допускали условия тогдашней цензуры. В подполье в это время
идет деятельная кружковая пропаганда среди рабочих. Открывается эпопея
экономических стачек. В марте 1898 г. происходит первый съезд
социал-демократических организаций*269, который провозглашает единство
партии и издает революционный манифест. В этом документе социал-демократия
устанавливает свое духовное родство и политическую преемственность с
революционными движением 70-х годов, констатирует политическое ничтожество
русской буржуазии и русского либерализма, как выражения ее
исторически-запоздалых интересов, выдвигает на этом фоне освободительную
миссию пролетариата и провозглашает его конечной целью завоевание
государственной власти в целях экспроприации экспроприаторов и организации
социалистического хозяйства.

Этот решительно-революционный ("ортодоксальный") манифест
социал-демократической партии был написан не кем другим, как г. Петром
Струве. Октябрьская стачка 1905 г. смыла с него это преступление, и нашим
сообщением мы ему не повредим в глазах властей. Что же касается его
либеральной карьеры, то этот факт может только придать ей блеску...

Таким образом от "Критических заметок" через "Новое Слово" к "Манифесту" г.
Струве непрерывно шел по "раз избранному пути". Увы, этот первый период
осложнен, однако, одним поразительным обстоятельством почти
провиденциального характера. В 1894 году, готовясь выпустить "Критические
заметки", в которых он решительно высказывался вместе с Энгельсом за
социалистический "прыжок из царства необходимости в царство свободы", в это
самое время г. Струве выступил в политике, как автор "Открытого письма
Николаю II".

Солидаризируясь с теми земскими ходатайствами 1894 г., которые перешли в
историю под названием "бессмысленных мечтаний"*270, г. Струве заявлял: "мы
просили немногого, вы отказали; вы хотите войны - будет война". Таким
образом, это был своего рода манифест земцев, становящихся на путь
политической оппозиции.

Г. Струве был тогда еще совсем молодым писателем. Но он подавал уже большие
надежды. В 1894 г. он вступал в диалог с монархом от имени разочаровавшихся
земцев, в 1898 г. он от имени социалистического пролетариата клеймил
ничтожество русского либерализма.

Этот крутой подъем на "раз избранном пути" утомил г. Струве. Для него
начинается (?) эпоха сомнений, колебаний, критики. В сфере критики
марксизма, как раньше в сфере его популяризации, как позже в сфере
идеалистической философии, г. Струве не дал ни одной широкой
самостоятельной мысли. Вряд ли есть сейчас в России десяток образованных
людей, которые могли бы изложить критические идеи г. Струве в области
социологии и политической экономии. Все это бесследно забыто. Но мы
занимаемся здесь не оценкой научных опытов г. Струве, - нас интересует
физиономия политика. Поэтому достаточно будет сказать, что посредством
критики марксизма г. Струве во всяком случае благополучно ликвидировал свою
связь с рабочим движением, которому он - худо ли, хорошо ли - начал было
служить, и помог ликвидировать эту связь значительной группе интеллигенции.

Социал-демократия так и поняла критическую эволюцию Струве. В 1900 г. один
из писателей-марксистов, остановившись на последней фазе развития Струве,
сказал ему словами шиллеровского Флеско: "Der Mohr hat seine Arbeit gethan,
der Mohr kann gehen" ("Мавр выполнил свою работу, - мавр может уходить"). -
"Не торопитесь давать мне увольнительный билет! Подождите, - и вы увидите,
что, несмотря на мои теоретические отклонения от вас, я буду делать с вами
одно и то же дело!" - таков был смысл ответа г. Струве.

И, действительно, после этого обещания г. Струве сотрудничал во вновь
открытой тогда (в декабре 1900 г.) зарубежной социал-демократической газете
"Искра", кажется, только в двух номерах*271: но это, конечно, ничего не
меняет. В одной из своих статей г. Струве призывал земцев к активности,
прибавляя: "а уж за нами (т.-е. социал-демократией) дело не станет"...
(цитируем на память*272).

Однако, уже через несколько месяцев после этого г. Струве, эмигрировавший в
Германию, приступил к изданию "Освобождения" и, по собственному
определению, сделался "регистратором" земской мысли. В первом выпуске
своего журнала - у нас нет его, к сожалению, под руками - этот земский
регистратор-рецидивист (вспомните 1894 год!) подписался под программой
"русских конституционалистов", которая откровенно отклоняет вопрос о
всеобщем избирательном праве, как "скачок в неизвестное", и высказывается
за созыв представителей от нынешних сословно-владельческих земств и дум. С
этого славного дела начался новый фазис в шествовании г. Петра Струве по
"раз избранному пути". Кстати, спросим мы, кто они, эти "русские
конституционалисты", авторы программы? Теперь ничто, кроме стыда за свой
вчерашний день, не мешает им выступить открыто, чтобы по праву разделить с
г. Струве честь или бесчестие этого программного выступления освобожденцев.
Ваши имена, господа! Вы так решительно отрицаете, что передовой пролетариат
навязал вам своим давлением "скачок" в область всеобщего избирательного
права, вы так гордо заявляете себя суровыми и непреклонными Аннибалами
демократии от ваших молодых ногтей... Ваши имена, господа!

Но г. Струве не считает для себя обязательной в качестве minimum'a даже и
ту программу, под которой он подписался в первом N "Освобождения". Это все
же была конституционная программа, хотя бы и на сословно-плутократической
основе, и в силу этой своей конституционности она скоро оказывается
стеснительной для вчерашнего социалиста.

Г. Струве в первых же номерах "Освобождения" с особенной настойчивостью
выдвигает лозунг Земского Собора и подчеркивает, что этот "ценный своей
неопределенностью" лозунг может объединить славянофилов, сторонников
неприкосновенности абсолютизма с цензовыми конституционалистами.

Таким образом, г. Струве как бы вернулся к станции отправления. В 1894 г.
он писал земское "письмо" и марксисткую книгу. В 1898 г. он писал
социал-демократический манифест. В 1901 - 1902 г.г. он в "Искре" взывал к
земцам от "нашего", т.-е. социал-демократического имени, а в "Освобождении"
обращался к "нации" от имени либеральных и славянофильских земцев...

Мы бы затруднились хронологически изобразить на память ту линию капризных
зигзагов, которую г. Струве начертал, как регистратор либеральных мечтаний,
шатаний и надежд. Восстановим лишь некоторые выдающиеся моменты.

Г. Струве пытался было сыграть роль земского Гапона (до Гапона). Он начал
повторять, что нужно "довести правду до царя". "Еще никогда, - говорил он
вдохновенно, - этого в сущности не делали... Если правда будет доведена,
тогда... тогда... "даже Павел I ужаснулся бы", - уверял г. Струве. А
несколько позже он отзывался о намерении "доводить правду", как о чьем-то
постороннем и "наивном" плане. Проехал ли через Штуттгарт влиятельный
конституционалист после славянофила, или что другое было причиной, решать
не беремся. 6 июня 1905 г. этот план был в сущности выполнен... Г-ну Струве
он тогда, конечно, уж не показался наивным.

Струве спекулировал одно время на ведомственную борьбу Плеве с Витте и
тонко давал понять Витте, какую роль он мог бы сыграть, если бы... если бы
он захотел проникнуться "государственным разумом". А через несколько
недель, как будто сам он никогда и не питал этих мечтаний, г. Струве
заявил: "Кто же может надеяться на распри Сергей Юльевича с Вячеслав
Константиновичем*? Свои люди - сочтутся"... Заметим тут же, что эту
удивительную способность презрительно пожимать плечами по поводу
собственных вчерашних суждений, эту удивительную безмятежность памяти или
эту способность рассчитывать на безмятежную память читателя, г. Струве
сохранил в неприкосновенности до настоящего дня. После скверной истории с
сельскохозяйственными комитетами г. Струве объявил председателя Особого
Совещания, г. Витте, провокатором. А когда либеральная звезда г. Витте
высоко поднялась, г. Струве вступил с ним в закулисные переговоры. Он
"открыто" заявил об этом, когда "Начало" прижало его к стене, но он забыл
сказать, от чьего имени и на каких началах вел он конспиративные переговоры
с лицом, затевавшим новую, более колоссальную провокацию...
/* Т.-е. Витте и Плеве. Ред./

Подталкиваемый первыми волнами великого прибоя, отражавшимися на нем через
его сотрудников из России, г. Струве начал от "ценного своей
неопределенностью" лозунга Земского Собора все больше и больше
передвигаться к Учредительному Собранию и всеобщему избирательному праву.
Но он делал это с таким расчетом и осторожностью, чтобы отнюдь не бить
земской посуды.

К началу 1904 года г. Струве уже готов был блистать непреклонностью
демократизма. Как вдруг ударила война! Ничтожный подъем шовинизма испугал
либералов, и они со страху начали опустошать земские и думские кассы в
целях своего патриотического самоопределения; г. Струве сделал решительный
поворот: не должно забывать, что он был только земским титулярным
регистратором. Он сурово заявил: "Армия исполнит свой долг". Студентам он
предложил кричать не только "да здравствует свобода!", но также: "да
здравствует Россия!" (какая?) и "да здравствует армия!" (какая?) Обычный
боевой клич он предложил заменить возгласом "долой Плеве!". Этого будет
достаточно, - уверял он. Напомним кстати: тогда же другой воитель
демократии, И. И. Петрункевич, писал в "Праве", что до восстановления нашей
национальной чести о прекращении войны не может быть и речи... Мы ничего не
забываем, господа! И этому искусству: не забывать прошлого, чтобы не
обманываться в будущем, мы учим народные массы.

Ибо поистине,


     "Тот, кто верит вам
     И дружбе вашей - плавает в воде
     С свинцом на шее!"



Но студенты не переняли триединого лозунга, война тянулась без конца, от
"патриотизма" не осталось и следа, поражение шло за поражением,
национальная честь не восстановлялась, земщина безмолвствовала, как
утопленник, - и вот г. Струве, этот проницательный и умеренный политик,
который собирался "доводить правду", который правую руку протягивал гг.
Шипову и М. Стаховичу*273 (N. B. - для нас так и неясно, что сделал с рукой
Струве г. Шипов; что касается Стаховича, то он обвинил кн. Мещерского*274 в
клевете за выраженное им соображение, будто Стахович сотрудничает в
"Освобождении"), этот, говорим, проницательный политик стал искать
употребления для своей левой руки. Осенью 1904 г. Струве отправился из
Штуттгарта в Париж и протянул эту свободную руку финляндской партии
"активного сопротивления"*275, польской социалистической партии*276, на
знамени которой значится независимость Польши, и партии
социалистов-революционеров, которая как раз в это время отказывалась от
буржуазной революции и требовала революции почти-социалистической. Г.
Струве вступил с ними в коалицию. Вы понимаете это? Это был героизм
отчаяния. Казалось, г. Струве сжег за собой все земские мосты. На это
парижское лобызание оппозиции и революции была приглашена и
социал-демократия. Но она осталась дома. Надеемся, теперь все лобызавшиеся
стороны признают, что она поступила разумно.

Казалось, повторяем, г. Струве уничтожил за собой все земские мосты. Но это
ошибка. Вспомним, что "незыблемые основы политического миросозерцания"
всегда охраняли для него мосты отступления на "раз избранном пути".

6 - 9 ноября 1904 г. состоялся исторический московский съезд, от которого
все Кузьмины-Караваевы ведут лет