ыло прервано: 11 октября - в
Харькове, 13-го - в Челябинске и Иркутске, 14-го - в Москве, 15-го - в
Петербурге.

Из-за забастовки дорог почта отказалась от приема иногородней
корреспонденции.

На старом московском тракте показалась тройка под кованой дугой.

Стали не только все российские и польские дороги, но также владикавказская,
закавказская и сибирская. Бастовала вся железнодорожная армия: три четверти
миллиона человек.


V


Появились озабоченные бюллетени хлебной, товарной, мясной, зеленной, рыбной
и других бирж. Цены на съестные продукты, особенно на мясо, быстро
крепчали. Денежная биржа трепетала. Революция всегда была ее смертельным
врагом. Как только они оказались лицом к лицу, биржа заметалась без памяти.
Она бросилась к телеграфу, но телеграф враждебно молчал. Почта также
отказывается служить. Биржа постучалась в Государственный Банк, но
оказалось, что он не отвечает за срочность переводов. Акции железнодорожных
и промышленных предприятий снялись с места, как стая испуганных птиц, и
полетели - но не вверх, а вниз. В темном царстве биржевой спекуляции
воцарились паника и скрежет зубовный. Денежное обращение затруднилось,
платежи из провинции в столицы перестали поступать. Фирмы, производящие
расчет на наличные, приостановили платежи. Число опротестованных векселей
стало быстро возрастать. Векселедатели, бланкодатели, поручители,
плательщики и получатели засуетились, заметались и потребовали нарушения
созданных на их предмет законов, потому что она - стачка, революция -
нарушила все законы хозяйственного оборота.

Стачка не ограничивается железными дорогами. Она стремится стать всеобщей.

Выпустив пары и потушив вокзальные огни, она вместе с толпою
железнодорожных рабочих уходит в город, задерживает трамвай, берет под
уздцы лошадь извозчика и ссаживает седока, закрывает магазины, рестораны,
кофейни, трактиры и уверенно подходит к воротам фабрики. Там ее уже ждут.
Дается тревожный свисток, работа прекращается, толпа на улице сразу
возрастает. Она идет дальше и уже несет красное знамя. На знамени сказано,
что она хочет Учредительного Собрания и республики, что она борется за
социализм. Она проходит мимо редакции реакционной газеты. С ненавистью
оглядывается на этот очаг идейной заразы, и, если под руку ей попадется
камень, она запускает его в окно. Либеральная пресса, которая думает, что
служит народу, высылает к ней депутацию, обещает вносить "примирение" в эти
страшные дни и просит пощады. Ее ходатайство оставляется без внимания.
Наборные кассы задвигаются, наборщики выходят на улицу. Закрываются
конторы, банки... Стачка царит.

Десятого октября открывается всеобщая политическая стачка в Москве,
Харькове и Ревеле. Одиннадцатого - в Смоленске, Козлове, Екатеринославе и
Лодзи. Двенадцатого - в Курске, Белгороде, Самаре, Саратове и Полтаве.
Тринадцатого - в Петербурге, Орше, Минске, Кременчуге, Симферополе.
Четырнадцатого - в Гомеле, Калише, Ростове-на-Дону, Тифлисе, Иркутске.
Пятнадцатого - в Вильне, Одессе, Батуме. Шестнадцатого - в Оренбурге.
Семнадцатого - в Юрьеве, Витебске, Томске. Бастовали еще Рига, Либава,
Варшава, Плоцк, Белосток, Ковно, Двинск, Псков, Полтава, Николаев,
Мариуполь, Казань, Ченстохово, Златоуст и др. Всюду замирает промышленная,
а во многих местах и торговая жизнь. Учебные заведения закрываются. К
стачке пролетариата присоединяются "союзы" интеллигенции. Присяжные
заседатели во многих случаях отказываются судить, адвокаты - защищать,
врачи - лечить. Мировые судьи закрывают свои камеры.


VI


Стачка организует колоссальные митинги. Напряжение массы и растерянность
власти растут параллельно, взаимно питая друг друга. Улицы и площади
заполняются конными и пешими патрулями. Казаки провоцируют стачку на отпор:
они наскакивают на толпу, хлещут плетьми, рубят шашками, стреляют без
предупреждения из-за угла.

Тогда стачка показывает, где может, что она вовсе не простое выжидательное
прекращение работ, не пассивный протест со скрещенными на груди руками. Она
обороняется и в своей обороне переходит в наступление.

В нескольких южных городах она строит баррикады, овладевает оружейными
магазинами, вооружается и дает если не победоносный, то героический отпор.

В Харькове 10 октября, после митинга толпа овладела оружейным магазином.
11-го возле университета были воздвигнуты рабочими и студентами баррикады.
Поперек улиц были уложены срубленные телеграфные столбы: к ним
присоединили: железные ворота, ставни, решетки, упаковочные ящики, доски и
бревна; все это было скреплено телеграфной проволокой. Некоторые баррикады
были укреплены на фундаменте из камней; поверх бревен были навалены тяжелые
плиты, вывороченные из тротуара. К часу дня при помощи этой простой, но
благородной архитектуры было воздвигнуто десять баррикад. Забаррикадированы
были также окна и проходы университета. Район, где находится университет,
был объявлен в осадном положении... Власть над ним вручена какому-то, без
сомнения, доблестному генерал-лейтенанту Мау*205. Губернатор пошел, однако,
на соглашение. При посредстве либеральной буржуазии были выработаны
почетные условия капитуляции. Организована милиция, которую восторженно
приветствуют граждане. Порядок восстанавливается милицией. Из Петербурга
требуют, однако, раздавить порядок силой. Милиция, едва успев возникнуть,
разгоняется, город снова во власти конных и пеших хулиганов.

В Екатеринославе 11 октября, после предательского расстрела казаками мирной
толпы, на улицах впервые появились баррикады. Их было шесть. Самая большая
из них, баррикада-мать, стояла на Брянской площади. Возы, рельсы, столбы,
десятки мелких предметов - все то, чем революция, по выражению Виктора
Гюго*206, может швырнуть в голову старому порядку - пошли на ее постройку.
Скелет баррикады покрыт толстым слоем земли. По сторонам вырыты рвы, а
перед ними устроены проволочные заграждения. На каждой баррикаде с утра
находилось несколько сот человек. Первый приступ военных сил был неудачен,
только в 3 с половиною часа солдаты завладели первой баррикадой. Когда они
наступали, с крыш были брошены две бомбы, одна за другой; среди солдат
убитые и раненые. К вечеру войска взяли все баррикады. 12-го в городе
наступило спокойствие кладбища. Армия чистила свои винтовки, а революция
хоронила свои жертвы.

Шестнадцатое октября было днем баррикад в Одессе. С утра на Преображенской
и Ришельевской улицах опрокидывали вагоны трамвая, снимали вывески, рубили
деревья, сносили в кучу скамейки. Окруженные заграждениями из колючей
проволоки, четыре баррикады преграждали улицы во всю ширину. Они были взяты
солдатами после боя и разметаны с помощью дворников.

Во многих других городах были уличные столкновения с войсками, были попытки
строить баррикады. Но в общем и целом октябрьские дни оставались
политической стачкой, революционными маневрами, единовременным смотром всех
боевых сил, во всяком случае - не вооруженным восстанием.


VII


И, тем не менее, абсолютизм уступил. Страшное напряжение, охватившее всю
страну, растерянные провинциальные донесения, подавлявшие одной своей
численностью, полная неизвестность относительно того, что готовит
завтрашний день, - все это создало невероятную панику в правительственных
рядах. Полной и безусловной уверенности в армии не было: на митингах
появились солдаты; ораторы-офицеры уверяли, что треть армии "с народом".
Забастовка железных дорог создавала к тому же непреодолимые препятствия
делу военных усмирений. И, наконец, - европейская биржа. Она поняла, что
имеет дело с революцией, и заявила, что не хочет этого долее терпеть. Она
требует порядка и конституционных гарантий.

Потерявший голову и сбитый с ног абсолютизм пошел на уступки. Был объявлен
манифест (17 октября). Граф Витте сделался премьером и притом - пусть он
попробует это опровергнуть - благодаря победе революционной стачки, точнее
будет сказать: благодаря неполноте этой победы. В ночь с 17-го на 18-е
народ ходил по улицам с красными знаменами, требовал амнистии, пел "вечную
память" на местах январских убийств и возглашал "анафему" под окнами
Победоносцева и "Нового Времени"... 18-го утром начались первые убийства
конституционной эры.

Враг не был задушен. Он только временно отступил перед неожиданно
развернувшейся силой. Октябрьская стачка показала, что революция может
теперь единовременно поставить на ноги всю городскую Россию. Это огромный
шаг вперед, - и правящая реакция оценила его, когда на октябрьскую пробу
сил ответила, с одной стороны, манифестом 17 октября, с другой - призывом
всех своих боевых кадров для дела черного террора.


VIII


Высочайшей Власти рассмотрением предположения, отвергнутого обоими
конгрессе: русское революционное движение восторжествует, как рабочее
движение, или вовсе не восторжествует.
/* Писалось в 1905 г./

7 января 1905 г. Струве писал: "революционного народа в России нет".

17 октября самодержавное правительство расписалось в первой серьезной
победе революции, - и эта победа была одержана пролетариатом. Плеханов был
прав: революционное движение восторжествовало, как рабочее движение.

Правда, октябрьская рабочая стачка прошла не только при материальной помощи
буржуазии, но и при поддержке ее стачкой либеральных профессий. Однако, это
не меняет дела. Стачка инженеров, адвокатов и врачей никакого
самостоятельного значения иметь не могла. Она лишь в очень малой степени
увеличила политическое значение всеобщей стачки труда. Зато она подчеркнула
неоспоримую, неограниченную гегемонию пролетариата в революционной борьбе:
либеральные профессии, которые после 9 января усвоили основные
демократические лозунги, выдвинутые петербургскими рабочими, в октябре
подчинились даже тому методу борьбы, который составляет специфическую силу
пролетариата: забастовке. Наиболее революционное крыло интеллигенции,
студенчество, уже давно перенесло, при торжественных протестах всей
либеральной профессуры, забастовочную борьбу из фабрик в университеты.
Дальнейший рост революционной гегемонии пролетариата распространил стачку
на суды, аптеки, земские управы и городские думы.

Стачка в октябре была демонстрацией пролетарской гегемонии в буржуазной
революции и, вместе с тем, демонстрацией гегемонии города в деревенской
стране.

Старая власть земли, обоготворенная народничеством, сменилась деспотией
капиталистического города.

Город стал хозяином положения. Он сосредоточил в себе колоссальные
богатства, он прикрепил к себе деревню железом рельс, по этим рельсам он
стянул в свои недра лучшие силы инициативы и творчества во всех областях
жизни, он материально и духовно закабалил себе всю страну. Тщетно реакция
высчитывает процент городского населения и утешает себя тем, что Россия -
все еще крестьянская страна. Политическая роль современного города так же
мало измеряется голой цифрой его обитателей, как и его экономическая роль.
Отступление реакции перед стачкой города при молчании деревни - лучшее
доказательство диктатуры города.

Октябрьские дни показали, что в революции гегемония принадлежит городу, в
городах - пролетариату. Но вместе с тем они обнаружили политическую
отрезанность сознательно-революционного города от стихийно-возбужденной
деревни.

Октябрьские дни на практике поставили в колоссальном масштабе вопрос: на
чьей стороне армия? Они показали, что от решения этого вопроса зависит
судьба русской свободы.

Октябрьские дни революции вызвали октябрьскую оргию реакции. Черная сила
воспользовалась моментом революционного отлива и произвела кровавую атаку.
Своим успехом она была обязана тому, что стачка-революция, выпустившая из
рук молот, еще не взяла меч. Октябрьские дни со страшной силой показали
революции, что ей необходимо оружие.

Организовать деревню и связать ее с собою, тесно связаться с армией,
вооружиться - вот простые и большие выводы, продиктованные пролетариату
октябрьской борьбой и октябрьской победой.

На эти выводы опирается революция.


* * *


В нашем очерке "До 9 января", написанном в эпоху либеральной "весны", мы
пытались наметить те пути, которыми должно пойти дальнейшее развитие
революционных отношений. Мы со всей энергией выдвинули при этом массовую
политическую стачку, как неизбежный метод русской революции. Некоторые
проницательные политики, впрочем, люди почтенные во всех отношениях,
обвиняли нас в попытке предписать для революции рецепт. Эти критики
разъясняли нам, что стачка, как специфическое средство классовой
пролетарской борьбы, не может играть в условиях национальной буржуазной
революции ту роль, какую мы ей "навязываем". События, развивавшиеся
наперекор многим глубокомысленным шаблонам, давно уже избавили нас от
необходимости возражать этим почтенным критикам*. Всеобщая петербургская
стачка, на почве которой разыгралась драма 9 января, разразилась, когда
названный очерк не вышел еще из печати: очевидно, наш "рецепт" представлял
собою простой плагиат у революционного развития.
/* Речь идет о литераторах-меньшевиках: Мартове*208, Дане*209 и др./

В феврале 1905 года, во время хаотических разрозненных стачек, вызванных
непосредственно Кровавым Воскресеньем в Петербурге, мы писали:

"После 9 января революция уже не знает остановки. Она уже не ограничивается
подземной, скрытой для глаз работой возбуждения все новых народных масс, -
она перешла к открытой и спешной перекличке своих боевых рот, батальонов,
полков и корпусов. Главную силу ее армии составляет пролетариат, поэтому
орудием своей переклички революция делает стачку.

"Профессия за профессией, фабрика за фабрикой, город за городом бросают
работу. Железнодорожный персонал выступает застрельщиком стачки,
железнодорожные линии являются путями стачечной эпидемии. Предъявляются
экономические требования, которые почти сейчас же удовлетворяются вполне
или отчасти. Но ни начало стачки, ни конец ее не обусловливаются в полной
мере характером предъявленных требований и формой их удовлетворения. Каждая
отдельная стачка возникает не потому, что повседневная экономическая борьба
уперлась в определенные требования, - наоборот: требования подбираются и
формулируются потому, что нужна стачка. Нужно предъявить самим себе,
рабочим других мест, всему народу свои накопленные силы, свою боевую
отзывчивость и боевую готовность; нужен всеобщий революционный смотр. И
сами стачечники, и те, которые их поддерживают, и те, которые их боятся, и
те, которые их ненавидят, все понимают или смутно чувствуют, что эта
бешеная стачка, которая мечется с места на место, останавливается,
кружится, снова снимается и возвращается на покинутое место, потом
срывается и вихрем мчится вперед, - все понимают или чувствуют, что она -
не от себя, что она творит лишь волю пославшей ее революции".

Мы не ошиблись: на почве, подготовленной девятимесячной забастовочной
кампанией, выросла великая стачка в октябре.

Для органически-поверхностного либерализма октябрьская стачка была такой же
неожиданностью, как и 9 января. В его предварительную историческую схему
эти события не входили, они врезались в нее клином, и либеральная мысль
мирилась с ними задним числом. Мало того. Если до октябрьской стачки
либерализм, опиравшийся на земские съезды, презрительно игнорировал идею
всеобщей забастовки, то после 17 октября тот же либерализм, в лице своего
левого крыла, опираясь на факт победоносной стачки, восстал против всякой
другой формы революционной борьбы.

"Эта мирная забастовка, - писал г. Прокопович в "Праве"*210, - забастовка,
сопровождавшаяся гораздо меньшим числом жертв, чем январское движение,
закончившаяся государственным переворотом, была революцией, коренным
образом изменившей государственный строй России".

"История, - продолжает он, - лишив пролетариат одного из средств борьбы за
народные права - уличное восстание и баррикады - дала ему другое еще более
могучее средство - всеобщую политическую забастовку"*.
/* "Право", 1905 г., N 41./

Из приведенных выше справок видно, какое огромное значение мы придавали
массовой политической стачке, как неизбежному методу русской революции, в
то время, когда радикализм г.г. Прокоповичей питался отраженными надеждами
земской оппозиции. Но мы никоим образом не можем признать, будто всеобщая
стачка отменила и заменила старые методы революции. Она лишь видоизменила и
дополнила их. И равным образом, как ни высоко ставим мы значение
октябрьской забастовки, мы никак, однако, не можем признать, будто она
"коренным образом изменила государственный строй России". Наоборот, все
последующее политическое развитие только тем и объясняется, что октябрьская
стачка оставила государственный строй неизмененным. Более того, она и не
могла совершить государственный переворот. Как политическая стачка, она
исчерпала свою миссию тем, что поставила врагов лицом к лицу.

Бесспорно, забастовка железных дорог и телеграфа вносила крайнюю
дезорганизацию в правительственный механизм. Эта дезорганизация становилась
тем больше, чем дольше длилась забастовка. Но затяжная забастовка вносила
разложение во всю хозяйственно-общественную жизнь и неизбежно ослабляла
самих рабочих. В конце концов, стачка не могла не прекратиться. Но как
только задымилась труба первого паровоза и застучал первый аппарат Морзе,
удержавшаяся власть получала возможность заменить все сломанные рычаги и
вообще обновить негодные части старой государственной машины.

В борьбе крайне важно ослабить врага; эту работу делает стачка. Она же
ставит единовременно на ноги армию революции. Но ни то, ни другое само по
себе не создает государственного переворота.

Остается еще вырвать власть из рук ее старых носителей и передать ее в руки
революции. Это-то и есть основная задача. Всеобщая стачка создает для нее
лишь необходимые предпосылки, но для решения самой задачи метод стачки
совершенно недостаточен.

Старая государственная власть опирается на свою материальную силу, прежде
всего на армию. На пути к действительному, а не бумажному "перевороту"
стоит армия. В известный момент революции во главу угла становится вопрос:
на чьей стороне симпатии и штыки солдат? Этот вопрос не разрешается
посредством анкеты. Можно высказать много ценных и метких замечаний насчет
широких и прямых улиц современных городов, насчет новейших ружейных
образцов и пр. и пр., но все эти технические соображения не устраняют
вопроса о революционном завоевании государственной власти. Косность армии
должна быть преодолена. Революция достигает этого, сталкивая с армией
народные массы. Всеобщая стачка создает благоприятные условия такого
столкновения. Это - суровый метод, но другого у истории нет.


"Наша революция", 1906 г.
Изд. Н. Глаголева.


                          ОТ ФЕДЕРАТИВНОГО СОВЕТА



Товарищи! Великая российская революция близится к победе. Наступающие
решительные события требуют особенной сплоченности и единства пролетарской
борьбы. От степени сознательности, степени организованности пролетариата и
от единообразия его выступлений зависит главным образом исход революции.
Полная победа революции может быть тогда и только тогда, если во главе ее
будет итти пролетариат, который сумеет повести за собой до конца
крестьянство и мелкую городскую буржуазию в борьбе за демократическую
республику.

В интересах сплоченности и организованности рабочего класса, а значит в
интересах наиболее полного успеха революции, Петербургский Комитет и
Петербургская Группа*211 Российской Социал-Демократической Рабочей Партии
решили, несмотря на наличность тактических и организационных разногласий,
образовать федеративный объединенный совет для совместного руководства
политическими выступлениями петербургского пролетариата в предстоящих
событиях.

В задачи этого федеративного совета будет входить объединение и планомерное
регулирование устной и литературной агитации и всех публичных выступлений
пролетариата, равно как и сношения по техническим боевым вопросам со всеми
остальными революционными организаци