ой
истинный смысл.

Это уже не требование, обращенное к капитулирующей монархии, - это клич
самочинного, революционного провозглашения народного суверенитета.

В рядах нашей партии характер и содержание борьбы за Учредительное Собрание
ни для кого не может составлять сомнения. Но в последние дни, после разгона
Думы и в связи с этим разгоном, между двумя фракциями возобновился конфликт
по вопросу о том, кем будет созвано Учредительное Собрание. Старой
Государственной Думой, говорит ЦК. - Временным революционным
правительством, возражает ПК*. В нескольких словах мы остановимся на смысле
и глубине этого разногласия. "Кто является, - говорит "письмо" ЦК к
партийным организациям, - или может явиться в настоящий момент в глазах
140-миллионного народа естественным преемником государственной власти,
вырванной из рук царского правительства?" И после некоторого анализа
"письмо" отвечает: "...сейчас в народном сознании есть вполне естественный
преемник государственной власти, это Государственная Дума или те остатки
ее, которые, соединившись вместе, могут объявить себя Государственной
Думой".
/* Петербургский Комитет./

Таким образом, "письмо" ЦК стоит на точке зрения революционного развития
событий. Государственная власть вырывается из рук монархии. Как вырывают
власть, мы знаем: путем победоносного восстания. Государственная Дума берет
в свои руки эту вырванную восстанием власть. Чем же явится в таком случае
сама Государственная Дума?

Прежде всего ясно, что она будет единственной властью в стране - Дума будет
правительством. Не менее ясно, что власть этой Думы будет опираться не на
положения 6 августа - 11 декабря, а на победоносную революцию, которая раз
навсегда упразднит монархию. Другими словами, Дума будет революционным
правительством. Наконец, ввиду того, что главной задачей этой Думы будет
созыв Учредительного Собрания, она будет иметь значение временного органа
власти. Словом, в той перспективе, какую рисует "письмо" ЦК, Дума
оказывается ничем иным, как Временным Революционным Правительством.

Таким образом, "письмо" ЦК признает, что Учредительное Собрание будет
созвано революционным правительством. И если поставить вопрос на эту почву,
исчезает возможность конфликта. Но мы вовсе не хотим за этой, чисто
формальной, позицией укрыться от рассмотрения вопроса по существу.

Дело в том, что "письмо" ЦК не только признает Временное Революционное
Правительство этапом к Учредительному Собранию, но и ставит определенную
кандидатуру на роль Временного Правительства. Это - кандидатура старой
Государственной Думы.

Почему именно эта кандидатура? Конечно, не потому, что Дума законно избрана
на основании норм Булыгина-Витте. Также и не потому, что старая Дума
правильно выражала интересы революции, как их понимает наша партия и, в
частности, ЦК. Почему же? Потому что старой Думе доверяют некоторые
общественные классы. Итак, социал-демократия, партия пролетариата,
рекомендует Думу на роль правительства не потому, что сама
социал-демократия доверяет этому потенциальному правительству, а потому,
что ему доверяют другие общественные классы. Мы думаем, что
социал-демократия возьмет этим на себя совсем несвойственные ей хлопоты.

В самом деле. Если ЦК правильно оценивает отношение к Думе широких слоев
населения - крестьянства, демократического мещанства и либеральной
буржуазии, то, казалось бы, нужно предоставить инициативе партий этих
классов выдвинуть лозунг "за Думу!" Нам же при таких условиях нужно
считаться с Думой в роли революционного правительства как с объективной
неизбежностью, или по меньшей мере - вероятностью. Наша задача в таком
случае состоит не в том, чтобы со своей стороны выдвигать кандидатуру Думы
и тем давать ей мандат революционного доверия, а в том, чтобы создать в
пролетариате организационную опору для давления на революционное буржуазное
правительство, в которое должна превратиться Дума.

Мы не станем останавливаться на вопросе, насколько кадетская Дума пригодна
к роли революционного правительства. Несомненно, что если Дума неспособна
изменять ход революционных событий, то она способна сама изменяться под
влиянием революционных событий. Если не вся Дума, то часть ее или ее
"остатки", как выражается "письмо" ЦК. Вполне естественно, если
петербургский, московский, варшавский, виленский, одесский, рижский...
пролетариат захочет к этим "остаткам" Думы присоединить своих
представителей. И нужно думать, что у "Думы" не будет ни желания, ни,
главное, возможности отказать ему в этом. Можно сейчас не заниматься
вопросом, насколько обновленная таким образом Дума будет похожа на старую
муромцевскую Думу, как велики будут кадетские "остатки" в ее составе и в
какой мере "Дума" в целом будет зависеть от пролетариата на другой день
после победоносного восстания.

Но если социал-демократия не имеет права предлагать от себя массам
кадетскую Думу для роли временного правительства, если социал-демократия
вообще может не заниматься сейчас предопределением состава временного
правительства, то она должна и обязана дать массам программу его работ.
Ибо, каков бы ни был состав революционного правительства, основной
гарантией смелой и последовательной политики его может явиться только
активный контроль масс, объединенных вокруг определенной программы
действий. Относительно такой программы у нас не может быть разногласий:

1. 8-часовой рабочий день.

2. Создание органов революционного самоуправления на местах.

3. Милиция.

4. Создание революционных крестьянских комитетов.

5. Созыв Учредительного Собрания на основе всеобщего, равного, прямого и
тайного избирательного права.

Каков бы ни был состав революционного правительства, эта программа
сохраняет все свое значение. Социал-демократия будет ее проводить, если она
сама будет у власти. Социал-демократия будет требовать ее проведения от
кадетов, если революционная власть окажется в их руках.

Главной опорой революции, единственной надежной опорой социал-демократии
является пролетариат. Необходимо, поэтому, организовать органы его
революционной воли уже в процессе борьбы за власть. Такими органами могут
быть:

1. Советы рабочих депутатов - на местах.

2. Всероссийский рабочий съезд.

3. Всероссийский Рабочий Совет, как постоянный орган, созданный рабочим
съездом.

Социал-демократия ни на минуту не теряет своей партийной связи. В местных
советах, на съезде и во Всероссийском Совете она выступает, как единое
целое. Она руководит политикой пролетариата и, следовательно, остается во
главе революции.


V


Мы исходили из предположения, что власть вырвана из рук монархии
победоносным восстанием. В этой перспективе "остатки" Думы превратились у
нас во временное правительство.

Но есть и другая перспектива: это призыв распущенной Думы раскаявшейся
монархией. Этого хотят кадеты. "Речь" в N от 19 июля говорит: "Надо
признаться, что при всей необычайности и странности этого требования с
точки зрения строго конституционной (!), в сущности, отмена указа 9 июля и
восстановление депутатских полномочий членов старой Думы было бы самым
простым и практическим выходом из трудного положения, в которое поставило
себя правительство. В сущности, за указом этим, вследствие формальных
неправильностей, с которыми он издан, самый строгий юрист мог бы с чистой
совестью отрицать юридическую силу. На эту точку зрения могла бы стать и
Дума".

Эти люди, как мы видели, не унывают: после того, как разогнали Думу, в
которой они видели средство безболезненного обновления страны, они нашли
теперь новый "простой" и "практический" (!) выход из трудного положения. Не
будем, однако, касаться их аргументации. Полемика недействительна против
них: бич бессильно увязает в этой бесформенной, тестообразной массе. Только
громы небесные способны, может быть, на время выбить из них бессмысленные
фантазии о "простых и практических выходах" из сложнейшей революционной
ситуации.

Но остановимся на этой второй перспективе, независимо от кадетских иллюзий.
Можно допустить, что в период напряженной общенародной борьбы за власть
затравленная монархия сделает попытку соглашения с революцией, и, в конце
концов, нет ничего невозможного в том, что органом такого соглашения она
изберет разогнанную ею Думу. Представляет ли этот путь какую-нибудь
опасность для революции? Никакой. Наоборот, возвращение кадетской Думы при
указанных только что условиях означало бы кадетское министерство, полную
растерянность гражданских и военных властей, окончательное разложение
армии, могучее развитие революции, колоссальное сплочение народных масс
вокруг крайних требований, и в результате - революционную ликвидацию
старого режима.

Должны ли мы в таком случае поддерживать требование кадетов, чтоб их снова
призвали? Конечно: социал-демократия поддерживает все, что способствует
революции. Но как поддерживать? В этом весь вопрос.

Земская оппозиция всегда считала, что "самым простым и практическим"
средством конституционного преобразования является созыв представителей
земств и дум. Социал-демократия всегда считала, что такое земское
представительство было бы для нашей страны огромным шагом вперед. Тем не
менее поддержка социал-демократии никоим образом не могла выразиться в
пропаганде среди масс требования Земского Собора. Наоборот,
социал-демократия энергично противопоставляла Земскому Собору -
Учредительное Собрание и мобилизовала демократию вокруг требования
всеобщего голосования. Такая поддержка оказалась наиболее действительной, и
ее результатом явилась Дума, выбранная на основаниях во всяком случае
несравненно более широких, чем это допускается земским и думским цензом.
Есть ли у нас основания отступать от этой тактики теперь?

Наша тактика, рассчитанная на неудержимое развитие революции, не должна,
разумеется, игнорировать неизбежные, или возможные, или хотя бы только
вероятные фазы и этапы революционного движения. Это бесспорно. Мы думаем,
что именно эта мысль руководила Центральным Комитетом, когда он выдвигал
лозунг: "за думское министерство!" или когда он теперь говорит: "за Думу!".
И тем не менее социал-демократия не может принять этих лозунгов.

Отдельные моменты революции складываются в результате пересечения разных
социальных сил. Кадетское министерство, реставрация кадетской Думы
возможны, как сложный производный и притом преходящий результат
политической игры нескольких союзных, конкурирующих и враждебных сил.
Революционный пролетариат представляет собою одну из этих сил, и его
направление не может, поэтому, совпадать с направлением всего
революционного развития.

Мы можем и должны путем анализа уяснить себе вероятную равнодействующую
революции. Мы должны принимать ее в расчет. Но историческое движение
пролетариата будет всегда направлено влево от равнодействующей. Если мы из
соображений мнимого политического реализма захотим направить пролетариат по
равнодействующей, мы этим изменим направление одной из слагающих сил и тем
самым отклоним равнодействующую вправо. И тогда, чтобы достигнуть цели, нам
придется направляться по новой равнодействующей и этим отклонять ее еще
дальше вправо. Социал-демократия, проводящая такую тактику, была бы похожа
на человека, который гоняется за своей тенью.

Напротив того, самостоятельная революционная политика пролетариата,
ставящая себе радикальную цель, вполне охватывает, как один из возможных
этапов, и реставрацию Думы. Мы вооружаем народные массы приведенной выше
программой, которую они предъявят Думе, как предъявили бы ее временному
правительству. Дума - в лице той или другой своей части - подчиняется этой
программе и порывает с монархией, - или же Дума сама сносится потоком
революции.

Вооружить пролетариат программой революции; организовать классовую волю
пролетариата; сплотить партию в широких рамках массовой пролетарской
организации, - вот задачи, воплощение которых обеспечит за нами руководящую
роль в революции.


                            РЕВОЛЮЦИЯ И ЕЕ СИЛЫ



I


8 июля нововременский публицист Столыпин написал прокламацию к русскому
народу, которая за соответственной подписью появилась в виде манифеста о
роспуске Государственной Думы.

После того прошло три недели. За это время мы имели: закрытие всех
социалистических, радикальных и кадетских газет; роспуск всех рабочих
профессиональных организаций; бесчисленные аресты и высылки; упразднение
либеральных клубов и комитетов; закрытие типографий, издательств и книжных
магазинов. Это - с одной стороны. А с другой: военные восстания в
Свеаборге, Кронштадте, на крейсере "Память Азова", в Дашлагаре, и массовые
забастовки в Гельсингфорсе, Петербурге, Москве, Харькове, Астрахани и
других местах. Восстания подавлены, забастовки не превратились во всеобщую
и прекратились. Военно-полевые суды довершают правительственную победу.
Полицейский террор царит неограниченно. Он дополняется террором судебных
палат, ревность которых подогрета бесстыдным циркуляром Щегловитова*329.
Составлено министерство из канцелярских персонажей, которым нечего терять.
Государственная рента стоит приблизительно на том же уровне, как и во время
думской сессии.

Что кадетская политика легального обновления государства через Думу
потерпела крушение, это ясно, прежде всего, для самих кадетов, которые с
почти-правительственных высот низринуты на уровень полулегальной группы,
без печати, без организации, без армии.

Но не потерпела ли крушение также и тактика революции, которая выступила на
смену сейчас после разгона Думы? "Россия" и "Новое Время" громко кричат о
победе правительства над революцией. Что правительство победило восстание -
это несомненно. Но точно ли оно подавило революцию?

Правительство победило народ 9 января; худо ли, хорошо ли, оно справилось с
восстанием Черноморского флота в мае прошлого года; в октябре
правительство, правда, не одержало победы, но и само оно не было побеждено,
- оно просто уклонилось от сражения, обещав серьезные уступки. Далее, оно
победило военное восстание в Кронштадте и Севастополе и, наконец, в декабре
оно одержало победу в Прибалтийском крае, на Кавказе, в Сибири, в Москве.
Уже один этот длинный перечень "побед" показывает, что победить восстание
не значит подавить революцию.

Эти соображения касаются, однако, лишь военных восстаний. Но не в них центр
вопроса. Почему не поднялся пролетариат Петербурга, Москвы и провинции с
такой всеобщностью, как в октябре, с такой решительностью, как в декабре?
Чем объяснить неудачу последней забастовки?

Публицисты реакции уверяют, что народ устал от смуты, и вследствие этого
агитаторы оказываются все более и более отрезанными от масс. С этой точки
зрения дело изображается так, что революция уже прошла через свою
кульминацию и теперь направляется к уклону. Подобное представление вытекает
из того полицейского идеализма, который полагает, что революция есть
продукт временного настроения, которое в свою очередь создается
агитаторами. На самом же деле революционное настроение масс представляет
лишь продукт революционных потребностей социального развития. Одна
"усталость" не способна создать порядка; она может создать затишье, вызвать
отлив революции, но не может примирить нацию с условиями, мешающими ее
существованию и развитию. Всякое напряжение сил при работе вызывает в
пролетариате и в крестьянстве великую усталость, - но ни тот, ни другое не
прерывают своих функций, ибо их вынуждает к труду объективная
необходимость. Такая же объективная необходимость толкает массы на
революционный путь. Пока не удовлетворены минимальные потребности
классового существования, усталость не может создать успокоения.

Но об удовлетворении элементарнейших классовых потребностей пролетариата не
может быть и речи. Правда, январские и февральские стачки 1905 года дали
рабочим целый ряд экономических завоеваний; но усилившееся с мая и особенно
октября организованное сопротивление капитала свело многие из этих
завоеваний на-нет. Благодаря общему хозяйственному кризису в стране,
резервная армия непрерывно растет. Безработные в свою очередь ухудшают
положение работающих.

Но если условия существования не улучшились, то условия классовой борьбы
крайне ухудшились.

Политические организации и социалистическая пресса закрыты. Распущены
профессиональные организации. Призыв к стачечной борьбе карается самыми
бешеными репрессиями. А между тем именно невозможность элементарной
классовой борьбы в рамках абсолютизма и толкнула рабочих впервые на путь
революции.

Таким образом, неоспоримые данные говорят, что дальнейшее участие
пролетариата в революции обеспечено.

Что касается крестьянства, то его участие в революции, выражавшееся в
аграрных беспорядках, имело в большинстве чисто стихийный характер. Можно
быть разного мнения о том, какого уровня достигло политическое сознание
деревни. Но сейчас перед нами другой вопрос: способно ли крестьянство стать
на данной стадии революционного развития опорой порядка? На этот вопрос мы
отвечаем отрицательно.

Политическая идеология вообще не способна сделать революционным целый
общественный класс; тем справедливее это в применении к крестьянству, в
жизни которого идеология играет минимальную роль. Если крестьянство
оказалось втянуто в революционное движение, значит для этого имеются
достаточные материальные основания в положении крестьянства. Эти основания
- не только сословно-крепостнический гнет и малоземелье, как хотят думать
социалисты-революционеры, но и все те противоречия, в какие попадает
самостоятельный мелкий производитель в капиталистическом обществе. Другими
словами, крестьянство страдает не только от патриархальной азиатчины,
препятствующей капиталистическому развитию, но и от самого капитализма. Тем
хуже для патриархальной азиатчины! Ибо недовольство, которое исходит из
всех этих противоречий, должно опрокинуться на непосредственного врага:
дворянско-помещичье государство. Лозунг "земля и воля", романтически
привлекательный и романтически неопределенный, вовсе не исчерпывает
действительных потребностей аграрного развития. Но все равно. Этот лозунг
имеет исторически преходящие права на популярность уже потому, что он
устраняет сейчас сложные проблемы хозяйственного развития, которые
останутся и после гибели абсолютизма, и позволяет обобщить в краткой
формуле возмущение еще нераскрепощенного раба, восстание закабаленного
государством тяглеца и острый протест придушенного капиталистическим
оборотом мелкого производителя.

Реакция утешает себя слухами о том, что где-то мужики прибили своего
депутата. Но если бы государственно-полицейская мысль способна была к
серьезному анализу отношений, она задумалась бы над вопросом: устранено ли
хоть одно из тех условий, которые толкают крестьянство на революционный
путь?

В надеждах, ожиданиях и требованиях крестьянства много иллюзорного и
фантастического. Но мужицкие иллюзии не могут быть рассеяны посредством
правительственных сообщений. Пока не будут осуществлены культурно-правовые
и культурно-хозяйственные потребности крестьянства, пока крестьянство не
изживет в революционной борьбе своих иллюзий, оно не сможет стать опорой
порядка. Но элементарные потребности деревни так велики, противоречия
аграрного развития так глубоки, иллюзии крестьянства так огромны, что
революционное кипение деревни будет еще длиться неопределенно долгое время.

Выше мы сказали, что движение крестьянства носит стихийный характер. Нужно,
однако, помнить, что у крестьянина есть не только предрассудок, но и
рассудок.

Политические конфликты, в которые замешаны его кровные интересы, не могут
проходить для него бесследно. Можно быть разного мнения насчет того, в
какой мере крестьяне верили только трудовой группе и в какой полагались на
всю Думу. Но факт тот, что правительство разогнало Думу прежде, чем успела
вскрыться буржуазная скаредность кадетских Гракхов*330 и
аграрно-уравнительные иллюзии трудовиков. Земельная реформа не успела еще
разве