ежная система, хотя бы и  лишенная  преиму-
ществ золотого паритета, могла бы несомненно помочь залечить многие глу-
бокие раны, нанесенные хозяйству  бюрократическим  субъективизмом  пред-
шествующих годов.


                          Стахановское движение.



   "К экономии времени - говорит Маркс - сводится в последнем счете  вся
экономия", т.е. вся человеческая борьба с природой на всех ступенях  ци-
вилизации. Сведенная к своей первооснове, история есть ничто  иное,  как
погоня за экономией рабочего времени. Социализм не мог бы быть  оправдан
одним упразднением эксплуатации; он должен  обеспечить  обществу  высшую
экономию времени по сравнению с капитализмом.  Без  осуществления  этого
условия само упразднение эксплуатации явилось бы лишь драматическим эпи-
зодом, без будущего. Первый в истории опыт  применения  социалистических
методов обнаружил заложенные в них великие возможности. Но советское хо-
зяйство еще далеко не научилось пользоваться временем, этим самым драго-
ценным сырым материалом культуры. Импортированная техника, главное  ору-
дие экономии времени, еще не дает на советской  почве  тех  результатов,
какие составляют норму на ее капиталистической родине. В  этом  решающем
для всей цивилизации смысле социализм еще не победил.  Он  показал,  что
может и должен победить, но он еще не победил. Все  противоположные  ут-
верждения представляют собою плод невежества или шарлатанства.

   Молотов, который - надо отдать ему эту справедливость -  обнаруживает
подчас несколько большую свободу от ритуальной фразы, чем другие советс-
кие вожди, заявил в январе 1936 г. на сессии ЦИКа: "средний уровень про-
изводительности труда... у нас еще значительно отстает от  американского
и европейского". Следовало бы уточнить эти слова, примерно, так: в  три,
пять, иногда даже в десять раз ниже, чем в Европе  и  Америке,  в  соот-
ветствии с чем себестоимость продукции у нас значительно выше. В той  же
речи Молотов сделал более общее признание: "средний уровень культурности
наших рабочих пока стоит позади соответствующего уровня рабочих ряда ка-
питалистических стран". Надо бы прибавить: и средний уровень жизни.  Нет
надобности пояснить, как беспощадно эти мимоходом сказанные трезвые сло-
ва опровергают хвастливые заявления бесчисленных официальных авторитетов
и медовые разглагольствования иностранных "друзей"!

   Борьба за повышение производительности труда,  наряду  с  заботой  об
обороне, составляет основное содержание деятельности  советского  прави-
тельства. На разных этапах эволюции СССР эта борьба принимала разный ха-
рактер. Применявшиеся в годы первой пятилетки и в начале  второй  методы
"ударничества" были основаны на агитации, на личном  примере,  на  адми-
нистративном нажиме и на всякого рода групповых поощрениях и  привилеги-
ях. Попытки ввести некоторое подобие сдельной платы,  на  основе  "шести
условий" 1931 г., разбивались о призрачность валюты и разнообразие  цен.
Система государственного распределения продуктов ставила на место гибкой
дифференциальной оценки труда так называемое "премирование", которое  по
самой сути своей означало бюрократический произвол. В погоне за огульны-
ми привилегиями в разряд ударников проникали во все большем числе прямые
пройдохи, сильные протекцией. В конце концов вся система пришла в полное
противоречие с поставленными целями.

   Только упразднение карточной системы,  начало  стабилизации  рубля  и
унификация цен создали условия для применения  сдельной,  или  поштучной
заработной платы. На этой основе ударничество сменилось  так  называемым
стахановским движением. В погоне за  рублем,  котор<ы>й  теперь  получил
вполне реальное значение, рабочие начинают больше заботиться о своих ма-
шинах и более тщательно использовать рабочее время. Стахановское  движе-
ние в огромной степени сводится к интенсификации труда и даже к  удлине-
нию рабочего дня: в так называемое "нерабочее" время стахановцы приводят
в порядок станки и  инструменты,  подбирают  сырой  материал,  бригадиры
инструктируют свои бригады и пр. От семичасового рабочего  дня  остается
при этом нередко только имя.

   Не советские администраторы изобрели секрет сдельщины:  эту  систему,
которая выматывает жилы без видимого внешнего принуждения, Маркс  считал
"наиболее соответствующей капиталистическому способу производства".  Ра-
бочие встретили новшество не только без сочувствия, но с прямой враждеб-
ностью: было бы противоестественно ждать от них другого отношения. Учас-
тие в стахановском движении подлинных энтузиастов социализма неоспоримо.
Насколько они превосходят по числу прямых карьеристов и  очковтирателей,
особенно в среде администрации, сказать трудно. Но главная масса рабочих
подходит к новой оплате труда под углом зрения рубля, и часто  вынуждена
констатировать, что он становится короче.

   Если на  первый  взгляд  обращение  советского  правительства,  после
"окончательной и бесповоротной победы социализма", к сдельщине может по-
казаться отступлением назад, к капиталистическим отношениям, то на самом
деле здесь надо повторить то, что сказано выше о реабилитации рубля: де-
ло идет не об отказе от социализма, а лишь о ликвидации грубых  иллюзий.
Форма заработной платы приведена попросту в большее соответствие  с  ре-
альными ресурсами страны: "право никогда не может быть выше, чем  эконо-
мический строй".

   Однако, правящий слой Советского Союза уже не  может  обходиться  без
социального грима. В докладе на сессии ЦИКа в январе 1936  г.  председа-
тель Госплана Межлаук провозгласил:  "рубль  становится  единственным  и
действительным средством для осуществления социалистического (!) принци-
па оплаты труда". Если в старых монархиях все, вплоть до публичных  пис-
суаров, объявлялось королевским, то это не значит, что в  рабочем  госу-
дарстве все  само  собою  становится  социалистическим.  Рубль  является
"единственным и действительным средством" для осуществления капиталисти-
ческого принципа оплаты труда, хотя бы и на основе социалистических форм
собственности: это противоречие нам уже знакомо.  В  обоснование  нового
мифа о "социалистической" поштучной плате  Межлаук  прибавил:  "основной
принцип социализма заключается в том, что каждый работает по  способнос-
тям и получает оплату по труду, им произведенному". Поистине эти господа
не стесняются с теорией! Когда ритм работы определяется погоней за  руб-
лем, тогда люди расходуют себя не "по способностям", т.е. не по  состоя-
нию мышц и нервов, а насилуя себя. Этот метод  можно  условно  оправдать
только ссылкой на суровую  необходимость;  но  объявлять  его  "основным
принципом социализма" значит идеи новой, более высокой культуры  цинично
втаптывать в привычную грязь капитализма.

   Сталин делает по этому пути еще один шаг вперед, изображая стахановс-
кое движение, как "подготовку условий для перехода от социализма к  ком-
мунизму". Читатель видит теперь, как важно было дать научное определение
тем понятиям, какими в Советском Союзе пользуются в зависимости от адми-
нистративных удобств. Социализм, или низшая стадия коммунизма,  требует,
правда, еще строгого контроля над мерой труда и  мерой  потребления,  но
предполагает во всяком случае более человечные формы контроля,  чем  те,
какие изобрел эксплуататорский гений капитала. Между тем в СССР соверша-
ется сейчас безжалостно суровая пригонка отсталого человеческого матери-
ала к заимствованной у капитализма технике. В борьбе за достижение евро-
пейских  и  американских  норм  классические  методы  эксплуатации,  как
сдельная плата, применяются в такой обнаженной и грубой  форме,  которой
не могли бы допустить даже реформистские профессиональные союзы в буржу-
азных странах. То соображение, что в СССР рабочие работают  "для  себя",
правильно лишь в исторической перспективе, и лишь при том условии,  ска-
жем забегая вперед, если рабочие не дадут оседлать себя державной бюрок-
ратии. Во всяком случае государственная собственность на средства произ-
водства не превращает навоз в золото и не окружает ореолом святости  по-
тогонную систему, изнуряющую главную  производительную  силу:  человека.
Что же касается подготовки "перехода от социализма к коммунизму", то она
начнется с прямо противоположного конца, т.е. не  с  введения  поштучной
платы, а с ее отмены, как наследия варварства.


                                   * * *



   Подводить итоги стахановскому движению сейчас еще рано. Но  зато  уже
можно выделить черты, характерные не только для движения, но и для режи-
ма в целом. Некоторые достижения отдельных рабочих несомненно крайне ин-
тересны, как показатели тех возможностей, которые доступны только социа-
лизму. Однако, от этих возможностей до их осуществления в масштабе всего
хозяйства остается еще очень большой путь. При тесной зависимости  одних
производственных процессов от других непрерывная  высокая  выработка  не
может явиться делом одних лишь личных усилий. Повышение средней произво-
дительности недостижимо без реорганизации производства как на  отдельном
заводе, так и в отношениях между предприятиями. В то  же  время  поднять
миллионы на несколько ступеней технической квалификации неизмеримо труд-
нее, чем подстегнуть тысячи передовиков.

   Сами вожди, как мы слышали, жалуются подчас на то, что советским  ра-
бочим не хватает культуры труда. Однако, это только половина  правды,  и
притом меньшая. Русский рабочий восприимчив, находчив и  даровит.  Любая
сотня советских рабочих, переброшенная в условия,  скажем,  американской
промышленности, через несколько месяцев, даже недель  не  отставала  бы,
вероятно, от американских рабочих соответственных категорий. Трудность -
в общей организации труда. Советский административный персонал  отстает,
по общему правилу, от новых производственных задач гораздо  больше,  чем
рабочие.

   При новой технике сдельная плата должна неминуемо вести к  системати-
ческому повышению крайне низкой ныне производительности труда. Но созда-
ние необходимых для этого элементарных условий требует повышения  уровня
самой администрации, от цехового мастера до вождей Кремля.  Стахановское
движение лишь в очень небольшой мере отвечает этому требованию. Бюрокра-
тия роковым образом стремится перепрыгивать через трудности, которые она
не способна преодолеть. Так как сдельная плата сама по себе не дает ожи-
давшихся от нее немедленных чудес, то на помощь  ей  приходит  неистовый
административный нажим: премии и рекламы, с одной стороны, кары, с  дру-
гой.

   Первые шаги  ознаменовались  массовыми  репрессиями  против  инженер-
но-технического персонала и рабочих, обвиняемых в противодействия, в са-
ботаже, в некоторых случаях - даже  в  убийстве  стахановцев.  Суровость
репрессий свидетельствовала о силе сопротивления.  Начальство  объясняло
так называемый "саботаж" политической оппозицией; на самом деле он коре-
нится чаще всего в технических, экономических и культурных препятствиях,
значительная доля которых исходит от самой бюрократии. "Саботаж" оказал-
ся вскоре по видимости сломлен: недовольные  испугались,  проницательные
замолчали. Понеслись телеграммы о неслыханных  достижениях.  И  действи-
тельно, пока дело шло об отдельных пионерах, местная администрация,  по-
корная  приказу,  обставляла  их  работу  с   чрезвычайной   предупреди-
тельностью, хотя бы и за счет интересов остальных рабочих шахты или  це-
ха. Но когда в число "стахановцев" зачисляются сразу сотни и тысячи  ра-
бочих, администрация впадает в полное замешательство. Не умея и не  имея
объективной возможности упорядочить в короткий срок производственный ре-
жим, она пытается изнасиловать и рабочую силу и технику.  Когда  часовой
механизм замедляет ход, он тычет в колесики гвоздем. В результате  "ста-
хановских" дней и декад в жизнь многих предприятий внесен  полный  хаос.
Так объясняется тот поразительный на первый взгляд факт, что рост  числа
стахановцев сопровождается нередко не повышением, а снижением общей про-
изводительности предприятия.

   Сейчас "героический" период движения остался, видимо, позади. Начина-
ются будни. Нужно учиться. Особенно много  учиться  нужно  тем,  которые
учат других. Но именно эти меньше всего хотят учиться. Тот  общественный
цех, который задерживает и парализует другие цехи советского  хозяйства,
называется: бюрократия.




                        Глава 5: СОВЕТСКИЙ ТЕРМИДОР

                            Почему победил Сталин?



   Историк Советского Союза не сможет не прийти к выводу,  что  политика
правящей бюрократии в больших вопросах представляла  ряд  противоречивых
зигзагов. Попытки объяснить или оправдать их  "переменой  обстоятельств"
явно несостоятельны. Руководить, значит хоть до некоторой степени  пред-
видеть. Фракция Сталина ни в малейшей степени не предвидела тех неизбеж-
ных результатов развития, которые каждый раз обрушивались ей на  голову.
Она реагировала на них в порядке административных рефлексов. Теорию сво-
его очередного поворота она создавала задним  числом,  мало  заботясь  о
том, чему учила вчера. На основании тех же неопровержимых фактов и доку-
ментов историк должен будет заключить, что так называемая "левая оппози-
ция" давала несравненно более правильный анализ  происходящим  в  стране
процессам и гораздо вернее предвидела их дальнейшее развитие.

   Этому утверждению противоречит на первый взгляд тот простой факт, что
побеждала неизменно фракция, не умевшая будто бы далеко заглядывать впе-
ред, тогда как более проницательная группировка терпела поражение за по-
ражением. Такого рода возражение,  напрашивающееся  само  собою,  убеди-
тельно, однако, лишь для того, кто мыслит рационалистически и в политике
видит логический спор  или  шахматную  партию.  Между  тем  политическая
борьба есть по самой сути своей борьба интересов и сил, а не аргументов.
Качества руководства отнюдь не безразличны, конечно, для исхода столкно-
вения, но это не единственный фактор и, в последнем счете, не  решающий.
К тому же каждый из борющихся лагерей требует руководителей по образу  и
подобию своему.

   Если Февральская революци<я> подняла к власти Керенского и  Церетели,
то не потому, чтоб они были "умнее", или "ловче", чем  правящая  царская
клика, а потому что они представляли, по крайней мере временно,  револю-
ционные народные массы, поднявшиеся против старого режима. Если  Керенс-
кий мог загнать Ленина в подполье и посадить других большевистских  вож-
дей и тюрьму, то не потому, что превосходил их личными качествами, а по-
тому, что большинство рабочих и солдат шло еще в те дни за  патриотичес-
кой мелкой буржуазией.  Личное  "преимущество"  Керенского,  если  здесь
уместно это слово, состояло как раз в том, что он видел не дальше подав-
ляющего большинства. Большевики победили, в свою очередь,  мелкобуржуаз-
ную демократию не личным превосходством вождей, а новым сочетанием соци-
альных сил: пролетариату удалось, наконец, повести за собой неудовлетво-
ренное крестьянство против буржуазии.

   Последовательность этапов Великой французской революции, во время  ее
подъема, как и спуска, с неменьшей убедительностью показывает, что  сила
сменявших друг друга "вождей" и "героев" состояла прежде всего в их  со-
ответствии характеру тех классов  и  слоев,  которые  давали  им  опору;
только это соответствие, а вовсе не какие либо безотносительные  преиму-
щества, позволило каждому из них наложить печать своей личности  на  из-
вестный исторический период. В чередовании у власти Мирабо, Бриссо,  Ро-
беспьера, Барраса, Бонапарта есть  объективная  закономерность,  которая
неизмеримо могущественнее особых примет самих  исторических  протагонис-
тов.

   Достаточно известно, что каждая революция до сих пор  вызывала  после
себя реакцию или даже контр-революцию, которая, правда, никогда не  отб-
расывала нацию полностью назад, к исходному пункту, но всегда отнимала у
народа львиную долю его завоеваний. Жертвой первой же реакционной  волны
являлись, по общему правилу,  пионеры,  инициаторы,  зачинщики,  которые
стояли во главе масс в наступательный  период  революции;  наоборот,  на
первое место выдвигались люди второго плана в союзе со вчерашними врага-
ми революции. Под драматическими дуэлями "корифеев" на открытой  полити-
ческой сцене происходили сдвиги в отношениях между классами  и,  что  не
менее важно, глубокие изменения в  психологии  вчера  еще  революционных
масс.

   Отвечая на недоуменные вопросы многих товарищей о том, что  случилось
с активностью большевистской партии и рабочего класса, куда девались  их
революционная инициатива, самоотвержение и плебейская  гордость;  почему
на место всего этого обнаружилось столько подлости, трусости,  малодушия
и карьеризма, Раковский  ссылался  на  перипетии  французской  революции
XVIII века и приводил в пример Бабефа, который по выходе из  тюрьмы  Аб-
батства, тоже с недоумением спрашивал себя, что  сталось  с  героическим
народом парижских предместий. Революция - великая пожирательница челове-
ческой энергии, индивидуальной, как и коллективной. Не выдерживают  нер-
вы, треплется сознание, изнашиваются характеры.  События  развертываются
слишком быстро, чтоб убыль успевала возместиться  притоком  свежих  сил.
Голод, безработица, гибель революционных кадров, отстранение масс от уп-
равления, все это привело к такому физическому  и  моральному  оскудению
парижских предместий, что им понадобилось больше  трех  десятилетий  для
нового восстания.

   Аксиоматическое утверждение советской литературы, будто законы буржу-
азных революций "неприменимы" к пролетарской,  лишено  всякого  научного
содержания. Пролетарский характер Октябрьского переворота определился из
мировой обстановки и особого соотношения внутренних сил. Но самые классы
сложились в варварской обстановке царизма и отсталого капитализма, а от-
нюдь не были приготовлены по особому заказу для потребностей социалисти-
ческой революции. Как раз наоборот: именно потому, что во многих отноше-
ниях еще отсталый русский пролетариат совершил в несколько месяцев небы-
валый в истории скачок от  полуфеодальной  монархии  к  социалистической
диктатуре, реакция в его собственных рядах неминуемо должна  была  всту-
пить в свои права. Она нарастала в ряде последовательных  волн.  Внешние
условия и события наперебой питали ее. Интервенции следовали  за  интер-
венциями. С Запада прямой помощи не было. Вместо ожидавшегося благополу-
чия в стране надолго воцарилась зловещая нужда. К тому же наиболее выда-
ющиеся представители рабочего класса либо успели погибнуть в гражданской
войне, либо поднялись несколькими ступенями выше и оторвались  от  масс.
Так, после беспримерного напряжения сил, надежд и иллюзий, наступил дли-
тельный период усталости, упадка и прямого разочарования  в  результатах
переворота. Отлив "плебейской гордости" открывал место приливу малодушия
и карьеризма. На этой волне поднимался новый командующий слой.

   Немалую роль в формировании бюрократии сыграла демобилизация миллион-
ной Красной армии: победоносные командиры заняли ведущие посты в местных
советах, в хозяйстве, в школьном деле и настойчиво вводили всюду тот ре-
жим, который обеспечил успехи в гражданской войне. Так  со  всех  сторон
массы отстранялись постепенно  от  фактического  участия  в  руководстве
страной.

   Внутренняя реакция в пролетариате вызвала чрезвычайный прилив  надежд
и уверенности в мелкобуржуазных слоях  города  и  деревни,  пробужденных
НЭП'ом к новой жизни и все смелее поднимавших голову.  Молодая  бюрокра-
тия, возникшая первоначально в качестве агентуры пролетариата,  начинала
теперь чувствовать себя  третейским  судьей  между  классами.  Самостоя-
тельность ее возрастала с каждым месяцем.

   В том же направлении, притом с могущественной силой, действовала меж-
дународная обстановка. Советская бюрократия становилась тем увереннее  в
с