пца, тамбовского
дворянина и петербургского чиновника! "Демократическая" интеллигенция
предъявляет к вам требование: примиритесь на том "общем", что может
объединять все классы и все сословия. Таким объединительным "общим" может
быть лишь программа самой отсталой части либеральной оппозиции. Как только
вы захотите подняться выше ее политического уровня, окажется, что вы,
подобно реакционерам-охранителям, выдвигаете то, что разделяет, а не то,
что объединяет. Сознательные пролетарии! "Демократия" требует от вас, чтоб
вы, во имя единения, отказались от вашего революционного демократизма.
"Демократия" требует от вас, чтобы вы, во имя солидарности с либеральной
оппозицией, предали дело демократического переворота. Потому что, если что
отличает вас с такой резкостью от всех других "классов и сословий", так это
именно ваша несокрушимая преданность делу демократической революции.

Словами беспощадного негодования вы ответите, товарищи, этим непримиримым
сторонникам оппортунистического примирительства, этим "демократическим"
прихвостням либеральных и полулиберальных купцов, дворян и чиновников.

Вы скажете им: мы, пролетарии, не требуем от либералов, чтоб они отказались
от своих классовых интересов, стали на нашу точку зрения и боролись за нашу
социалистическую программу, - хотя мы и готовы поручиться, что, как только
они это сделают, они раз навсегда вырвут почву из-под нашей политики
выдвигания противоречий.

Мы не обвиняем также и так называемую демократию в том, что она не
становится в ряды партии революционного социализма, - но чего мы от нее
требуем, так это верности собственной программе. И этого нашего требования
она не может снести и бросает нам в ответ обвинение в том, что мы не
способны молчаливо смотреть, как она из-за спины земской оппозиции
замахивается на нашу партию, единственную представительницу честного,
решительного, непримиримого демократизма!

Мы вносим то, что разделяет, а не то, что объединяет? Не наоборот ли, не вы
ли повинны в этом?

Мы, социал-демократы, выступили на поле революционной борьбы в эпоху
полного политического затишья. Мы с самого начала формулировали нашу
революционную демократическую программу. Мы пробуждали массу. Мы собирали
силы. Мы выступили на улицу. Мы наполнили города шумом нашей борьбы. Мы
пробудили студенчество, демократию, либералов... И когда эти пробужденные
нами группы стали вырабатывать свои собственные лозунги и свою тактику, они
обратились к нам с требованием, которое в чистом, незамаскированном виде
звучит так: "Устранитесь, - выбросьте из вашей революционной программы и
революционной тактики то, что отличает вас от нас, - откажитесь от тех
требований, которых не могут принять московский купец и тамбовский
дворянин, - словом, измените тем лозунгам, которые вы выдвинули в то время,
как мы еще мирно почивали, в болоте политического индиферентизма, - от той
тактики, которая составила вашу силу и которая позволила вам совершить
чудо: пробудить нас от нашего позорного политического сна".

Земство не могло притти в движение, не приведя, в свою очередь, в движение
всю ту интеллигенцию, которая наполняет все его поры, которая широким
кольцом окружает его по периферии, которая, наконец, связана с ним узами
крови и узами политических интересов. Земский съезд 6-8 ноября вызвал целый
ряд политических банкетов демократической интеллигенции. Были более, были
менее радикальные банкеты, были более, были менее смелые речи; в одном
случае говорили об активном участии народа в законодательстве, в другом -
требовали ограничения самодержавия и даже доходили до требования
всенародного учредительного собрания. Но не было ни одного банкета, на
котором встал бы либеральный земец или "освобожденец" и сказал: "Господа!
На днях соберутся (или собрались) земцы. Они потребуют конституции. Затем
земцы и думы потребуют - если потребуют - конституции в земствах и думах.
Потом на банкетах земцы и думцы соберутся вместе с интеллигенцией - вот как
собрались сегодня мы - и опять постановят резолюцию о необходимости
конституции. Правительство ответит на это более или менее торжественным
манифестом, в котором (оратору совсем не нужно было бы быть пророком, чтобы
предвидеть это) будет провозглашена незыблемость самодержавия, земствам
будет предложено вернуться к обычным занятиям, а политические банкеты будут
упомянуты лишь в связи с соответственными уголовными статьями. Что тогда?
Как ответим мы на такое заявление правительства? Другими словами: какова
наша дальнейшая тактика, милостивые государи?"

После этих простых слов в собрании воцарилась бы неловкость,
демократические дети неуверенно взглянули бы на земских отцов, земские отцы
недовольно нахмурили бы брови, - и все немедленно почувствовали бы, что
оратор сделал большую бестактность.

Его бестактность состояла бы в том, что он на либеральном банкете высказал
бы то, что есть. Но такой бестактности наш оратор не совершил, ибо его не
было. Никто из земцев или из услужающих им "освобожденцев"-демократов не
поставил вслух вопроса: что же дальше?

Такую бестактность решились сделать только социалисты-пролетарии.

Они явились в Харькове на заседание Юридического Общества, председатель
которого предлагал отправить министру весенних дел приветственную и
благодарственную телеграмму, и один из них сказал собравшимся, что
единственная весна, которой верит пролетариат и которой только и может
верить демократия, будет принесена революцией. Они явились на заседание
Екатеринодарской думы, где оратор-рабочий сказал: "Погибающее самодержавие
думает бросить вам приманку,... оно надеется обмануть вас и теперь точно
так же, как не раз обманывало! - Но... оно почувствует, что народилась в
России новая сила, с самого начала своего существования явившаяся
непримиримым, смертельным врагом царского деспотизма. Эта сила -
организованный пролетариат... И мы - горсть борцов великой армии труда -
зовем вас с собой. Мы с вами - представители противоположных общественных
классов, но и нас может объединить ненависть к одному и тому же врагу -
самодержавному строю. Мы можем быть союзниками в нашей политической борьбе.
Но для этого вы должны оставить прежний путь смирения, вы должны смело,
открыто присоединиться к нашему требованию: Долой самодержавие! Да
здравствует учредительное собрание, избранное всем народом! Да здравствует
всеобщее, прямое, равное и тайное избирательное право!".

Пролетарии явились на банкет одесской интеллигенции и там их оратор сказал:
"Если вы, граждане, найдете в себе достаточно мужества, чтобы открыто и без
колебаний поддержать наши демократические требования, мы,
пролетарии-социал-демократы, приглашаем вас итти рядом с нами в борьбе с
царизмом. В этой жестокой борьбе мы, социал-демократы, будем до последней
капли крови отстаивать великие принципы свободы, равенства и братства".

Ораторы-пролетарии не боялись поставить открыто вопрос: что делать? - ибо
на этот простой вопрос у них есть простой ответ: нужно бороться, нужно "до
последней капли крови отстаивать великие принципы свободы, равенства и
братства"!

И как бы для того, чтобы показать, что это не фраза в устах пролетариата,
бакинские стачечники*55, эти буревестники надвигающейся всенародной грозы,
оставили на земле десятки убитых и раненых, проливших свою кровь за великие
принципы свободы, равенства и братства!..

И вот, от этого класса, который научает своих детей так бороться и так
умирать, явились представители на либеральные банкеты, на которых так
хорошо говорят о героической борьбе и героической смерти.

Имели они право на внимание?

Либеральная печать много говорила о пропасти между интеллигенцией и
народом. Либеральные ораторы не знают другой клятвы, кроме клятвы именем
народа.

И вот ныне перед ними в лице пролетариата выступает на сцену сам народ. Не
в качестве объекта просветительных начинаний, а в качестве самостоятельной,
за себя ответственной и требовательной политической фигуры.

И что же?

- "Долой отсюда!" кричат либералы, надеявшиеся, что высокий имущественный
ценз (цена либерального обеда от двух до четырех рублей) не позволит
пролетариям перешагнуть пропасть, отделяющую "интеллигенцию" от "народа".

Профессор Гредескул*56 не находил "слов для достаточного выражения своего
негодования", когда рабочие разбросали прокламации на заседании
харьковского Юридического Общества, и кричал на всю залу: "если те, которые
это сделали, честные и порядочные люди, пусть они добровольно удалятся". Он
сомневался в том, честные ли, порядочные ли они люди!..

"Это нарушение правил гостеприимства!" - кричал председатель ростовского
либерального банкета, не позволяя прочитать резолюцию рабочих, ждавших
решения ее судьбы на холоде. "Ведь они же на улице, - волновался г.
либерал, - пусть собираются где хотят!" Он знал, что ростовские рабочие
умеют собираться, что за место для своих собраний они платят не рублями, а
кровью.

"Долой отсюда! вон, вон, вон!" - встретили одесские либералы речь одесского
пролетария. "Довольно! Довольно!" - прерывали они его на каждом шагу.

При таких торжественных условиях происходило сближение интеллигенции с
народом.

Каким гневом должно было наполниться сердце революционера-рабочего, какой
горячей волной должна была прилить кровь к его голове, как судорожно должны
были сжаться его кулаки, когда он предстал, как вестник революции, пред
этим образованным и от самовлюбленности пьяным обществом, чтобы напомнить
либералам об их либеральных обязанностях, чтобы поставить демократов пред
лицом их демократической совести, и когда в ответ на первые, еще
неуверенные звуки его голоса - он не привык, господа, к обстановке парадных
обедов! - раздалось из глубины либеральных потрохов: "Долой его! Молчать!
Ату его!" - "Граждане! именем пролетариата, собравшегося у стен этого
здания..." - "Вон, вон, вон! Замолчать! Ату его!"...

"Освобождение" предвидит появление рабочих на земских собраниях, и, порицая
рабочих за их поведение в Харькове и Екатеринодаре, требуя от них
соблюдения порядка собрания и прав председателя, "демократический" орган, с
своей стороны, обещает: "Позволительно думать, что земские люди не
отнесутся ни враждебно, ни даже невнимательно ко всем заявлениям, которые
будут предъявлены к земским собраниям, без нарушения прав и порядка
последних"*.
/* "Освобождение", N 61./

Слышите, пролетарии, ни враждебно, ни даже невнимательно! Вам
"позволительно думать", что, если вы будете вести себя чинно, господа
земские дворяне не отнесутся к вашим заявлениям ни враждебно, ни даже -
слышите: даже - невнимательно!

Я боюсь, товарищи, что вы ответите господам ходатаям за вас пред земскими
дворянами, что вы не нуждаетесь в милостыне либерального внимания, что вы
являетесь не с тем, чтобы просить, а с тем, чтобы требовать и призывать к
ответу, - и когда к предъявленным вами народным требованиям относятся
враждебно или невнимательно, у вас остается еще обязанность: обличить пред
народом. И эту обязанность вы выполните через голову председателя и всего
собрания, со всеми его правами!

Когда немецкие рабочие, еще не имевшие своей самостоятельной партии и
поддерживавшие либеральную буржуазию, обратились в 1862 г. к либеральным
вождям с требованиями: во-первых, ввести в программу всеобщее избирательное
право и, во-вторых, изменить порядок уплаты членских взносов так, чтобы
облегчить рабочим доступ в партийную организацию либералов
(Nationalverein), последние отнеслись к их требованиям довольно
"внимательно", но крайне враждебно: в первом требовании отказали наголо, а
в ответ на второе разъяснили, что "рабочие могут считать себя прирожденными
членами либеральной партии" - и следовательно? и следовательно... могут
оставаться за порогом ее организации.

Либералы считают, что прирожденное право рабочих - драться на баррикадах,
отдавать свою жизнь за дело свободы, но только не нарушать своим появлением
спокойствия либеральных организаций, собраний и банкетов!..

Наш пролетариат, к счастью для себя и для дела свободы, не должен, в
качестве просителя, стучаться под окнами либеральной партии. У него есть
своя партия. Судьба его требований не зависит от того, найдут ли они место
в программе буржуазной оппозиции.

Но это не значит, что русскому пролетариату нет дела до того, что говорят
либералы в земствах и думах, огражденных от массы сословно-имущественным
цензом, и на либеральных банкетах, огражденных от массы четырехрублевыми
обедами.

Не ходатайствовать пред либералами, не просить заступничества приходят и
будут приходить пролетарии на либеральные собрания, но с целью
противопоставить свою революционную программу действий либеральной
бесхарактерности, прикрытой многословием, с целью призвать к революции те
кадры демократии, которые пока еще находятся под либеральным обаянием... И
не просителей встречают гг. либералы криками "долой!", не от нищенствующих
ограждают они себя входными билетами, - нет! несостоятельные должники дела
свободы и демократии, они малодушно уклоняются от строгого взыскания, они
боятся обличений того самого народа, который они так любят - на большом
расстоянии, которому они так горячо сочувствуют, когда он умирает на
бакинских мостовых.

Пролетарии еще не раз появятся на собраниях "общества" и поставят либералам
в упор убийственный для них вопрос: что же дальше?

Земцы подали прошение о конституции. Их прошение было найдено
незаслуживающим уважения. Московское земство заявило, что оно взволновано,
и прекратило свои заседания. Черниговские и смоленские земцы просто
разъехались по домам. Симферопольская дума отложила свои заседания, не
рассмотрев бюджета. Такое самоупразднение - вполне уместный акт, если б к
нему прибегли все земства и думы, выставив принципиальную мотивировку своей
стачки. Но и тогда оставался бы во всей своей силе вопрос: что же дальше?

В своих резолюциях земцы "выражали надежду". Надежда оказалась утопической.
В свою очередь освобожденческие quasi-демократы в последние два года то и
дело "выражали надежду" на земцев. Их надежда на земцев оказалась обманутой
вместе с надеждой земцев на самодержавие.

Что же дальше? Ответ может быть один: апелляция к массе, то-есть к
революции. Но к массе можно итти только с демократической программой. И
если раньше мы старались показать, что наша демократия может быть только
революционной, то здесь нужно добавить, что переход к революционной тактике
мыслим только на почве демократической программы.

Вне революции нет путей для решения вопроса политической свободы. Это
должны понять даже глухонемые слепцы в результате последнего периода
правительственных обещаний, земских совещаний, либеральных банкетов и
царского указа.

К свободе путь лежит через революцию, к революции через демократическую
программу.

К интеллигентной "демократии", - демократией мы называем ее в счет ее
будущего, - плетущейся за земцами, пролетариат должен обратиться со
словами, которые Уланд*57 сказал некогда вюртембергскому ландтагу:

     Und konnt ihr nicht das Ziel erstreben,
     So tretet in das Volk zuruck!..
     (Если не можете добиться цели,
     Вернитесь обратно к народу).



                          ПРОЛЕТАРИАТ И РЕВОЛЮЦИЯ



Но пролетариат должен не только звать к революции, прежде всего он должен
сам итти к революции.

Итти к революции не значит непременно снаряжаться к назначенному на
определенный день вооруженному восстанию. Для революции нельзя назначить
день и час, как для демонстрации. Народ никогда еще не делал революций по
команде.

Но что можно делать, так это ввиду неизбежно надвигающейся катастрофы
выбирать наиболее удобные позиции, вооружать и вдохновлять массы
революционным лозунгом, выводить единовременно на поле действия все
резервы, упражнять их в боевом искусстве, держать их все время под ружьем,
- и в подходящую минуту ударить по всей линии тревогу.

Значит это только упражнение собственных сил, а не решительное столкновение
с силами врага, - только маневры, а не уличная революция?

Да, только маневры. Но от военных маневров они отличаются тем, что во
всякое время, и совершенно независимо от нашей воли, могут превратиться в
действительное сражение, решающее весь исход многолетней кампании. Не
только могут превратиться, но и должны превратиться. За это ручается острый
характер переживаемого политического периода, скрывающего в своих недрах
массы революционного материала.

В какой момент произойдет превращение маневров в сражение, это будет
зависеть от объема и революционной сплоченности массы, которая выведена на
улицу, от сгущенности той атмосферы всенародного сочувствия и симпатии,
которою эта масса дышит, и от настроения двинутых правительством против
народа войск.

Эти три элемента успеха должны определять нашу подготовительную работу.
Революционная пролетарская масса есть. Нужно уметь единовременно на всем
пространстве России вывести эту массу на улицы и сплотить ее общим кличем.

Ненависть к царизму есть во всех слоях и классах общества, - есть, значит,
и сочувствие к освободительной борьбе. Нужно это сочувствие сосредоточить
на пролетариате, как революционной силе, выступление которой во главе
народных масс только и может спасти будущее России. Наконец, настроение
армии всего меньше способно окрылять правительство уверенностью. За
последние годы было много тревожных симптомов: армия ропщет, армия
недовольна, в армии брожение. Нужно сделать все, чтобы к моменту
решительного выступления массы армия отрезала свою судьбу от судьбы
самодержавия.

Начнем с последних двух условий, определяющих ход и исход кампании.

Последний период, когда при звуках труб была открыта эра политического
обновления и при свисте нагаек эта эра была объявлена закрытой, - период
Святополка-Мирского, - в своем конечном результате поднял ненависть к
абсолютизму во всех сколько-нибудь сознательных элементах общества до
небывалой высоты. Наступающие дни будут пожинать плоды встревоженных
общественных надежд и невыполненных правительственных обещаний.
Политические интересы стали более оформленными, недовольство глубже и
"принципиальнее". Вчера еще первобытная мысль сегодня уже жадно
набрасывается на работу политического анализа. Все явления зла и произвола
быстро сводятся к первооснове. Революционные лозунги никого не отпугивают,
наоборот, находят тысячекратное эхо, превращаются в народные поговорки.
Общественное сознание впитывает в себя, как губка влагу, каждое слово
отрицания, осуждения или проклятия по адресу абсолютизма. Ничто не проходит
для него безнаказанно. Каждый неловкий шаг ставится ему в счет. Его
заигрывания встречают насмешку, его угрозы рождают ненависть. Громадный
аппарат либеральной прессы пускает ежедневно в оборот тысячи фактов,
волнующих, раздражающих и воспламеняющих общественное сознание.

Накопленные чувства ищут выхода. Мысль стремится перейти в действие. А
между тем та же тысячеустая либеральная пресса, которая питает общественное
возбуждение, стремится в то же время направить его в узкое русло, сеет
суеверное почтение к всемогуществу "общественного мнения", голого,
неорганизованного "общественного мнения", не разрешающегося действием,
порочит революционный метод национального освобождения, поддерживает гипноз
легальности, направляет все внимание и все надежды недовольных слоев на
земскую кампанию, - таким путем систематически готовит крах общественного
движения. Обострившееся недовольство, не находящее выхода, обескураженное
неизбежным неуспехом легальной земской кампании, опирающейся на бесплотное
"общественное мнение" без традиций революционной борьбы в прошлом, без
ясных перспектив в будущем, - это общественное недовольство может вылиться
в отчаянный пароксизм террора, при полной сочувственного бессилия
пассивности всей демократической массы, при денежной поддержке задыхающихся
от платонического энтузиазма либералов. Этому не должно быть места.
Необходимо подхватить падающую в