ударственного права громко и красноречиво кричали, что это возврат к
прошлому, который совершенно и абсолютно невозможен за силою
конституционных пергаментов. Речь шла при этом, разумеется, о моральной или
юридической "невозможности". Но абсолютизм смеялся в бороду, справедливо
полагая, что для него довольно одной материальной возможности. И он был
прав.

Кроткие старцы "Вестника Европы", выступившие против тактики бойкота,
привели в пример - о, глубокомыслие, это ты! - прусский конституционный
конфликт конца 50-х и начала 60-х годов прошлого столетия*168, когда
либеральная партия не покидала своего бесславного поста в октроированной
короной палате. Прусская либеральная партия, заседая в своей Думе,
постановляла резолюции, многословно протестовала, демонстрировала свое
бессилие, компрометируя идею представительства и усыпляя массы фикцией
парламентарного режима. Абсолютизм взял все, что ему нужно было, и оставил
на долю народного представительства то, что считал выгодным оставить. А
либеральная партия, стоявшая на своем парламентском посту, лишь облегчала
ему эту работу, прикрывая ее ширмой якобы конституционного порядка.

В 1862 году раздался голос мужественного протеста против конституционного
кретинизма либеральной партии. Это был голос Фердинанда Лассаля*169. Чего
он требовал? Бойкота палаты. Он сказал либералам: вы с вашими
лже-конституционными бирюльками становитесь между народом и его врагами. Вы
маскируете действительные отношения. Вы мешаете накоплению в массах
революционного гнева. Вы тормозите решительную ликвидацию абсолютизма. Но
либеральная буржуазия "мужественно" не внимала голосу слева (на это у нее
всегда хватало мужества!) - она оставалась на своем посту, на посту
предателя интересов свободы - и ей, либеральной буржуазии, Пруссия и
пруссифицированная Германия обязаны своими полуабсолютистскими порядками.

"Всякое политическое дело, - сказал тогда Лассаль, - состоит в высказывании
того, что есть, и с этого начинается. Всякое политическое малодушие состоит
в замалчивании и затушевывании того, что есть".

Теперь попробуйте, г. профессор, стать лицом к народу и во всеуслышание
сказать, что есть.

Государственная Дума есть предумышленное издевательство над народным
представительством. Это народное представительство - без народа.
Государственная Дума вводит представителей имущих классов в переднюю
Государственного Совета. Государственная Дума есть организованная сделка
реакции с имущей оппозицией с целью задушить народную революцию. Дарованное
верхушке избирательное право есть право политического предательства народа.
Вот краткое и точное выражение того, что есть.

Вы этого, конечно, не скажете народу. Но мы скажем. Если же вы попытаетесь
спорить с нами - не на либеральных банкетах, а пред лицом массы - мы вам
покажем, что мы на нашем грубом, резком революционном языке умеем быть
неотразимо убедительны и красноречивы. Мы это покажем, г. профессор!

После того, как будет ясно высказано, что есть, вы можете сделать, что
найдете для себя более выгодным. Вы можете принять сделку или отвергнуть
ее, вступить в переднюю или оставаться с народом на улице. Партия
пролетариата, партия революции, не ответственна пред массами за поведение
либералов. Вы боитесь порвать с Думой, потому что для вас этот
конституционный мираж кажется реальностью в той сухой бесплодной пустыне,
по которой русский либерализм бродит вот уже не первый десяток лет. Если
Дума не будет созвана, где же путь к конституции? - спрашиваете вы себя в
тоске. Для вас вся великая тяжба народа с абсолютизмом сводится к земским
съездам, верноподданническим депутациям, конституционным адресам,
рескриптам, совещаниям и манифестам. Вы ни словом не касаетесь в вашей
статье того глубокого процесса роста сплоченности и революционной
сознательности масс, без которого немыслимы были бы ни последние шаги
либерализма, ни последние шаги монархии. Вам кажется, что раз у царизма
исторгнут манифест, этим самым вам дана возможность стать на почву этого
канцелярского документа, истолковывать его, делать из него выводы и
отстаивать их собственными средствами. Вы призываете защитников свободы
быть "на своем посту" - и вы думаете, что отныне единственным постом для
защитников свободы является Государственная Дума. Я не знаю, существовало
ли для вас революционное движение до 6 августа, но после этого дня оно для
вас раз навсегда перестает существовать.

Революционное движение масс, - вот та мелочь, которую вы упустили в вашем
политическом счете, г. профессор. А между тем и после 6 августа, как и до
этого дня, революционная масса была и остается единственной силой
демократического переворота. Другой силы нет, г. профессор. Как бы вы,
будущие депутаты Государственной Думы, ни были искусны в конституционной
казуистике, стоит только стихнуть революции, и - реакция прогонит вас,
четыреста двадцать "представителей народа", как она это в свое время
сделала в Берлине, Вене и Франкфурте*170, - потому что она призвала вас не
ради ваших прекрасных глаз. Если же революция не стихнет, бюрократия будет
цепляться за вас, как за опору, и если вы действительно попробуете
представить из себя такую опору, - а ваше положение вынудит вас к этому, -
победоносная революция вышвырнет вас на улицу, как она это сделала в 48 г.
с палатой Людовика-Филиппа*171.

Вы предлагаете не смущаться ни голосами справа, ни голосами слева. К
счастью, г. профессор, вам и вашим единомышленникам грозит опасность и
справа и слева.

Революционная масса - единственная сила демократического переворота. Какую
же роль может сыграть в росте революции Государственная Дума, избранная от
верхов при молчаливом попустительстве низов? Она немедленно же станет
тормозом революции, - или попытается стать им. Цензовая партия буржуазного
"порядка" постарается использовать эту организационную базу для того, чтобы
раздавить рабочую революцию и подготовить почву для царистской
контр-революции. Мы не думаем, чтобы вы, г. Милюков, способны были играть
какую-нибудь руководящую роль в деле кровавого подавления
царистско-буржуазным блоком рабочей революции; для этого найдутся другие
люди. Вы и вам сродные подготовляете лишь необходимые для этого условия.

Вы хотите добиться безмятежных выборов, рисуя Государственную Думу, как
переходный этап, тогда как те социальные силы, из представителей которых
она составится, станут ее отстаивать вооруженной рукой, как конечный идеал.

Вы рисуете дальнейшую задачу, как логическое углубление и укрепление
октроированной конституции на данных ею законных основах, тогда как задача
в том, чтобы вырвать из рук абсолютизма материальные условия власти
революционной победой. Вы игнорируете массу, тогда как задача в том, чтобы
дать ей боевой лозунг. Вы игнорируете революцию, тогда как задача в том,
чтобы двинуть ее вперед. Как несчастна была бы русская свобода, если бы она
зависела от вас! Но, к счастью, свобода есть дело революции, революция есть
дело масс, а с массами вас связывает только чувство неопределенного, но
томительного страха. Вы пытаетесь отвернуться от голосов слева. Но масса
внимает этим голосам. Это - наши голоса. Мы формируем здесь чувства и
мысли, мы создаем здесь революционные кадры, мы учим массу не верить вам и
не итти за вами. Если для вас не убедительна сила нашей логики, то мы
заставим вас преклониться пред логикой нашей силы. Наша опора - в
революционной связи событий. Кроме ваших дат: 6 ноября*, 6 июня** и 6
августа***, существуют наши даты: 9 января и 14 июня****. Революция еще не
сказал своего последнего слова. Могучими широкими размахами заносит она над
абсолютизмом свой нож - все ниже и ниже. Пусть остерегутся мудрецы
либерализма подставлять свои руки под сверкающее стальное лезвие. Пусть
остерегутся: иначе они будут застигнуты последним освободительным ударом -
"на своем посту"!
/* Земский съезд./
/** Земская депутация у царя./
/*** Опубликование булыгинской Думы./
/**** Восстание "Потемкина Таврического"./


POST-SCRIPTUM


Мы писали год тому назад, что не считаем г. Милюкова вождем. Теперь
приходится поправиться: если в рядах конституционных демократов на
кого-нибудь можно указать, как на "вождя", так это на г. Милюкова. Это
признается молчаливо его партией. Соперников у него нет.

Князь Е. Трубецкой попытался было противопоставить свой авторитет
авторитету г. Милюкова и потерпел поражение. Князь слишком рано обнаружил
свои реакционные симпатии, слишком грубо проявил суверенное презрение
философа-идеалиста ко всяким демократическим обязательствам, - и оказался
вынужденным уйти из партии.

Г-н И. Петрункевич, с расчетом или поневоле, все время держится в тени и
выступает из нее на свет вовсе не с таким успехом, который давал бы ему
право на роль лидера. В ноябре прошлого года, на земском съезде в Москве,
г. Петрункевич объявил себя революционером и протягивал руку крайним
партиям. И неожиданным образом оказалось, что именно в это время гр. Витте,
игнорируя съезд, приватно сносился с г. Петрункевичем по телеграфу. Земский
съезд не шел достаточно торопливо навстречу министерству, - и в московской
печати неожиданно появилась приватная телеграмма гр. Витте к тверскому
революционеру. Не для того ли, чтобы подтолкнуть съезд направо? Так, по
крайней мере, предполагали. Но г. Петрункевич отстранил всякие подозрения:
в появлении телеграммы оказалась виновата нескромность одного из его
политических друзей. Известно, что у глубоких дипломатов всегда бывают
нескромные друзья и что их нескромность оказывает подчас совершенно
неоценимые услуги. В Государственной Думе г. Петрункевич дебютировал
предложением высказаться за амнистию, и закончил свою роль тем, что за
несколько дней до роспуска Думы внес от имени к.-д. партии против
умеренного проекта трудовой группы и умереннейшего проекта аграрной
комиссии, третий, неумеренный по трусливости, проект обращения к
крестьянству. При этом тверской "революционер" неожиданно обрушился на
трудовиков и дал повод своим политическим противникам утверждать, что весь
этот неблагодарный выход был предпринят г. Петрункевичем исключительно для
того, чтоб зарекомендовать себя в Петергофе с лучшей стороны. Видеть ли во
всех этих действиях старого тверского лидера мелкую хитрость или крупную
простоту, он в обоих случаях оказывается обреченным на второстепенные роли.

Г. Родичев? Но он, конечно, и сам не считает себя вождем. Это неутомисый
оратор партии. В его речах нередки счастливые обороты, даже пафос. Чего в
них, однако, нет, совершенно нет, так это ясной политической мысли, ибо она
достается в удел лишь тому, кто твердо знает, чего хочет. Конечно, г.
Родичев - не вождь, и он, наверно, легко утешается в этом тем соображением,
что он - трибун.

Меньше всех на роль вождя своей партии может претендовать г. Струве. За
последнее полугодие он энергично, но безуспешно боролся с равнодушием
читателей. Есть, очевидно, предел, за которым политическая бесхарактерность
и нравственная беспринципность уже не находят сочувственного отклика, - г.
Струве переступил этот предел. В его политической психологии не осталось ни
одного живого места: нет принципа, который был бы ему дорог, нет
обязательства, которое имело бы над ним власть. Вот почему и сам он никому
не может быть "дорог" и ни над кем не может иметь "власти".

Уже один метод исключения приводит нас, таким образом, к выводу, что
действительный вождь - это г. Милюков. Он редактор центрального органа
партии, вдохновитель центрального комитета, закулисный инструктор думской
фракции, словом - вождь...

Что же делает г. Милюкова вождем той разношерстной коалиции, которая
считала себя одно время, а может быть, считает себя и сегодня сильнейшей
политической партией России? Что делает г. Милюкова вождем? У него нет ни
ясного представления о путях революционного развития, ни ясного плана
действий. В чем же его сила? Исключительно в том, что он учит свою партию
брать революцию измором, отписываться от ее запросов и отсиживаться от ее
событий. Парламентарный режим в России неизбежен. В конце концов он
установится. Вся задача лишь в том, чтобы с достоинством выждать его
установления. В разрешении этой задачи г. Милюков незаменим.

То, что называется конституционно-демократической партией*172, состоит из
разных социальных элементов, захваченных в разные моменты их политического
развития. Так как дальнейшее самоопределение отдельных слоев и групп
неизбежно вносит разложение в партию, объединяющую земца, мещанина,
интеллигента и зажиточного крестьянина; так как вопросы тактики больше
всего способствуют политическому самоопределению, - то уж одно чувство
партийного самосохранения диктует кадетам тактику воздержания от тактики.
Г. Милюков умеет оформить это воздержание, как никто другой. Если такое
умение делает вождем, то г. Милюков - несомненно политический вождь.

Место вождей такого типа, как г. Милюков, преимущественно за кулисами
политики: путем тонкой внутрипартийной дипломатии, личных комбинаций и
шахматных ходов они оформляют воздержание от действий. Их задача не в том,
чтобы использовать революционную ситуацию, а в том, чтобы обезопасить свою
партию от революционной ситуации. Им кажется, что из всех противоречий
можно найти выход, стоит только соответственным образом формулировать
вопрос. Искусство охранения единства партии сводится для них к искусству
составления резолюций, устраняющих разногласия; политический вопрос для них
решается посредством словесного оборота. Хотя они любят противопоставлять
свою "практическую" политику революционному доктринерству
социал-демократии, но на самом деле вербализм, "словесность", составляет
сущность их политического мышления. Если возник конфликт по вопросу:
Государственная Дума или Учредительное Собрание, можно решить так:
Государственная Дума с учредительными функциями. По вопросу об одной или
двух палатах можно дать всем членам партии свободу исповедания. Г. Милюков,
вероятно, неистощим в такого рода комбинациях, - и именно это делает его
вождем.

Но политика была бы презренным искусством, если б она могла быть сведена к
искусству слов. К счастью, этого нет. Против такой политики составляют
заговор самые страшные враги: факты. Революционные события гораздо
нетерпимее революционных партий. Они в день, в час разрушают кружевную
работу, на которую ушли месяцы. Они сшибают лбами живые тела, имена которых
искусно объединены в программных резолюциях. Они ставят знак смерти на
вчерашних политических вождях.

В партии г. Милюкова есть элементы, которые идут к революции, и есть
элементы, которые уходят от нее, - не столько собственно в партии, сколько
под партией. Г. Милюков главенствует дотоле, доколе задача "вождя" сводится
к тому, чтобы скрывать от двух частей партии противоположные направления их
развития. Но теперь, после краха тактики, рассчитанной на мирное обновление
через Думу, революция должна напрячь это противоречие до полного разрыва.
Ждать этого придется уже недолго.


* * *


Выдающийся историк русской культуры в своем очерке развития раскола
следующим образом характеризует одну из его ветвей:

"Это направление (поповщина) разделило обычную судьбу всех средних
направлений. Развиваться такое направление могло бы лишь в сторону одной из
примиренных в нем крайностей. Будучи компромиссом между православием и
беспоповщиной, поповщина могла приблизиться либо к государственной церкви,
либо к более последовательной партии раскола. Но сближению с господствующей
церковью препятствовало... прежде всего отношение к расколу духовной и
светской власти. Примирение при данных условиях не могло состояться на
условиях, которые бы удовлетворили обе стороны, и не могло быть поэтому
искренним... Что касается сближения с беспоповщиной, этот исход был
доступен только для более решительных. Таким образом, постоянно колеблясь
между двумя крайностями и не решаясь остановиться ни на одной из них,
поповщина была обречена вращаться в одном и том же заколдованном круге
старых идей. Сколько-нибудь серьезные признаки внутреннего развития в ней
не могли привести ни к какой значительной перемене, потому что результаты
такого развития тотчас же выходили, в ту или другую сторону, из рамок этого
промежуточного направления".

Эта характеристика поповщины, охватывающая, по указанию самого автора, все
средние направления, не представляет собою ничего оригинального. И если мы
находим интересным привести ее, так это только потому, что автором ее
является не кто иной, как г. Милюков. Мы не знаем, какие выводы делает из
нее г. Милюков для своей собственной политической позиции. Но вся она
целиком - и вряд ли у г. Милюкова хватит решимости опровергать это -
покрывается его собственной беспощадной характеристикой "всех промежуточных
направлений".

Будучи компромиссом между монархией и демократией, привилегированными
классами и народом, партия г. Милюкова могла бы приблизиться либо к
государственной власти, либо к более последовательной партии революции. Но
сближению с государственной властью препятствует прежде всего отношение к
оппозиции самой государственной власти. Что касается сближения с
революцией, этот исход доступен только для более решительных. Таким
образом, постоянно вращаясь между двумя крайностями - между насилием справа
и "анархией" слева - и не решаясь примкнуть ни к одной из них,
монархический либерализм обречен вращаться в кругу изжитых политических
идей. Внутреннее развитие невозможно для этой партии, - ибо результаты
такого развития немедленно выходят, в ту или другую сторону, за пределы
промежуточной позиции. А где невозможно внутреннее развитие, там неизбежно
внутреннее разложение. Г. Милюков в недалеком будущем будет иметь
удовольствие убедиться в правильности своего культурно-исторического
обобщения на судьбе собственной партии. Что станется при этом с ним самим,
с его искусством вождя, с его архивом резолюций, означающих все и ничего,
мы не осмеливаемся предрекать.


Август 1906 г.


                       КРЕСТЬЯНЕ, К ВАМ НАШЕ СЛОВО!



Страшное время переживает теперь наша родина. Над всей страной висит черная
туча народного горя. Все беды и несчастья, как бы по уговору, собрались над
головой русского народа. Стонет, задыхается народ... А туча над ним
собирается все гуще и гуще... Где выход? Где путь к вольной счастливой
жизни?

Черные дни переживает теперь русское крестьянство. Светлых дней оно,
правда, никогда не видало. Всегда оно жило в рабстве, в кабале, в
угнетении. Всегда перед ним стоял призрак голодной смерти, всегда над
крестьянством висел кнут неволи. Испокон веков согнута дугой спина
крестьянская, глаза не видят солнца ясного, тело крестьянское покрыто
кровавыми струпьями... Страдал ли еще кто-нибудь на земле так, как русское
крестьянство? Горе и ужас, ужас и горе!.. Но и крестьянство давно уже не
знало такой годины, как нынешняя. Оглянитесь на себя, крестьяне! Посмотрите
на свои избы, на свои семьи! Разве вы живете жизнью, достойной свободных
людей? Нет, вы рождаетесь, живете и умираете, как рабы, как невольники!

Да, вы и впрямь рабы и невольники! Или, может быть, вы скажете, что вы -
свободные люди? Говорят, что 19 февраля 1861 года правительство освободило
крестьян от крепостной зависимости и сделало их свободными земледельцами.
Ложь это! Крестьяне, как были крепостными, так ими и остались!


Слушайте, крестьяне!


У одного мелкого помещика было 10 крепостных, у другого - 15, у третьего -
20. Явился богатый и властный помещик и сказал мелкопоместным: я покупаю у
вас в полную собственность всех ваших крестьян. Вам выплачу их полную
стоимость. Крестьяне будут служить мне и приносить доход, а вы будете
надзирать за ними, строго, неуклонно, как надзирали за своими собственными.
За это вы будете получать от меня богатое содержание.

Можно ли сказать, что богатый помещик освободил крестьян? Только глупец или
лжец так скажет. Но правительство наше поступило имен